Детективное агентство "Анна и её духи" - 2. История третья. Опасные каникулы.

Дома выяснилось, что дети ушли с Виктором Ивановичем и Роже на речку за старым выпасом рыбачить и спасаться от жары. Мария Тимофеевна напоила дочь и зятя малиновым морсом и, встревоженная утренними новостями, выслушала рассказ о том, что произошло в доме Лафонтена. Хозяйка дома обеспокоенно сказала Штольману, что она очень переживает из-за того, что он и здесь вновь работает, будто ему этого и в Париже не достаточно, а ведь приехали они отдыхать и набираться сил. Яков, смущённый и польщённый вниманием тёщи, успокоил её и ответил, что они с Аней постараются сделать всё как можно быстрее и вновь вернутся к летнему безделью. Немного ободрённая, Мария Тимофеевна развила бурную деятельность. Пока нет детей — идите-ка, дорогие мои, на пикник в вашу любимую беседку подле глицинии. Там никого не бывает в это время, да и прохладней там значительно. Дома же дышать нечем, хоть бы уж дождь прошёл, ей-Богу! А дети вернутся, там и обедать сядем! И, вручив Анне и Якову корзинку с перекусом, она отправила их в дальний край сада. Про этот заповедный уголок стоит сказать больше. Виноградом и виноделием занимался Виктор Иванович, а вот Мария Тимофеевна, обозрев пришедший в запустение некогда богатый фруктовый сад, за один год вернула ему былое величие. Известное на весь Подансак затонское варенье госпожи Мироновой варилось исключительно из того, что можно было найти в её доме. Яблоки, груши, персики и абрикосы, померанец, вишня, черешня, смородина, крыжовник и слива каждые лето и осень приманивали своими налитыми глянцевыми бочками соседских мальчишек. Ещё в глубине сада можно было обнаружить стеклянные теплицы для клубники, которую удавалось собирать в двойном объёме. Плодовые деревья простирались на довольно большое расстояние от самого дома, в них при желании можно было заблудиться, чем и воспользовались Анна и Яков. Их любимая беседка из белого крашеного дерева располагалась в зарослях развесистой глицинии, увивающей её белыми, синими и лиловыми гроздьями. Расположившись на резной скамеечке, Штольман с наслаждением вдохнул густой, тягучий, сладкий летний воздух. Он очень любил это место. Время здесь текло медленнее, сам он становился спокойнее, теряя городское напряжение. Аня делалась мягче, деревенский ритм жизни действовал на неё благоприятно. А смотреть, как они с Марией Тимофеевной хлопочут по хозяйству было просто сплошным удовольствием. Аня прильнула к нему, положив голову ему на плечо. Пальцы их соединились, а вторую ладошку она положила на его бедро. — Знаешь, мне сегодня этот Фалардо отвесил совершенно гренадёрский комплимент. Штольман повернул к ней голову. Он на крыльце слышал что-то подобное. — Что ты имеешь в виду? Аня хихикнула. — Сказал, что я самая прекрасная дама, которую он имел честь лицезреть, представляешь? Штольман представлял. Представлял, как он красиво и ненавязчиво поправляет смазливую физиономию этого красавчика. Потом вдруг резко остыл. Аня ведь в самом деле очень красивая, что уж и говорить. И вновь взметнулась злость — красивых женщин много, пусть идёт отвешивать комплименты свободным! Что за качели, чёрт возьми! Аня повернулась к нему. — Я это к тому говорю, что тебе никогда бы не пришло в голову сказать такую пошлость! Единственное, на что тебя хватило — это на бездонные глаза! Штольмана вдруг разобрал смех. — Знала бы ты, как ты не права, Анечка. Помнишь, я тебе говорил про Ольгу Синицыну? Вот ей я пытался лепетать нечто подобное. Хотя меня может оправдать то, что было мне восемнадцать лет. Аня представила совсем молоденького Якова, смущённо бормочущего комплименты девушке, которая ему нравилась, и вдруг остро пожалела, что не знала его тогда. Это была бы премилая картина. Протянув ладонь к лицу мужа, она прижалась к нему и затихла. Сидеть в объятиях Штольмана в заполненной ароматом глицинии беседке было одним из обязательных пунктов их поездки к Аниным родителям. Так можно просидеть и полжизни! Яков прикрыл глаза и притянул Аню на колени. Её действительно бездонные глаза лазурью плеснули прямо на него, когда он посмотрел на неё. «Интересно», — вдруг подумалось Штольману, — «это всем, как мне сейчас, кажется, что нет их счастливее, когда они сидят вот так со своими любимыми, или только мне?» Положив руку Ане на шею, он приблизил её лицо к своему и поцеловал. Вздохнув, она обняла его за плечи и вернула поцелуй обратно. Оторвавшись от её губ, Штольман спросил: — Ты думаешь, я недостаточно говорю тебе комплиментов? Аня склонила голову набок. Подумала и наконец сказала: — Нет, за тебя говорят твои поступки и твои глаза. Поверь, там много больше, чем в самых изысканных виршах известных поэтов. Никогда не любила пустых слов. Помнишь нашу ночь. Ту самую, первую… Аня слегка запнулась. Даже спустя столько лет воспоминания о том зимнем вечере приносили боль. Штольман покрепче прижал её к себе, вновь сожалея о том, как всё получилось тогда. Улыбнувшись, Анна продолжила: — Ведь ты и тогда не сказал ничего прямо. И не смог найти торжественных слов. Или не захотел. Ты только произнёс, что мы должны быть вместе, и всё. Но другие слова были не нужны. Мне стоило только заглянуть тебе в глаза, и всё то, что ты подразумевал, сразу стало понятно. Ты говоришь взглядом гораздо красноречивее, чем словами, любимый. Как и тогда, она провела пальчиками по его виску и скуле, нежно стирая волнение, которое она видела на лице мужа. Штольман поймал её пальчики и перецеловал каждый, вновь думая о том, что именно эта женщина была когда-то для него предназначена. Ведь другими причинами он не мог объяснить то, что она понимала его даже когда он сам, казалось, окончательно запутался. Без слов. Интуитивно. Только она так может. Он сейчас не имел в виду все её волшебные качества, на это не хватит двадцати томов. Он говорил именно о её способности чувствовать его внутренние порывы и намерения, а не внешнее их проявление. На прошлой неделе он поехал к Полю Мартену, чтобы обсудить последнее дело о махинациях с ценными бумагами. Через полчаса после того, как Яков зашёл в кабинет друга, с посыльным из дома доставили две папки и записку от Ани. «Мне кажется, тебе они нужны!» — было там написано. И она была права. Штольману были нужны именно эти документы, чтобы обосновать это дело, как следует. Он говорил об этом с женой всего один раз дней десять назад. Он не собирался в тот день выкладывать всё дело целиком. Он только пояснил бы Полю общую концепцию, но получилось так, что нужно было отчитаться по делу полностью, поэтому Анина предусмотрительность была как нельзя кстати. Вот как она это делает?! Загадка. Яков вновь поцеловал Аню, и этот поцелуй уже грозил перейти в нечто большее — спасибо Марии Тимофеевне за густые гроздья глицинии и пышные кусты, не дающие любопытным глазам увидеть то, что им видеть не следует — как пока ещё издалека, но всё ближе и ближе, раздался восторженный голос Алекса: — Мааам! Паааап! Мы вернулись! Я поймал здоровенную форель! Вполовину меня длиной! Мы с дедушкой вместе её тащили и еле вытащили! — А я поймала миногу! — вторила ему колокольчиком Сонечка. Аня, щедро разливая на него радость из своих глаз, поцеловала мужа в кончик носа и сказала: — Пойдём! У них форель и минога! Ты же знаешь, теперь разговоров до ночи будет! Штольман усмехнулся и ссадил жену с колен. Да, их дети могли говорить о своём улове бесконечно. Нужно было выдержать шквал восторгов по этому поводу, отобедать и идти разведывать развалины церкви. Вторая половина дня явно будет очень насыщенной.