Детективное агентство "Анна и её духи" - 2. История третья. Опасные каникулы.

Комиссар приехал очень быстро. Когда Гастон позвонил ему и сказал, что Штольман поймал одного из фальшивомонетчиков, Эрве чуть не сел мимо стула. Дня ведь ещё не прошло! Положив трубку, он быстро собрал бригаду констеблей и выехал в поместье Мироновых. Застав на месте живописную компанию, Фабьен покачал головой. Вопросы преступнику пришлось задавать на широкой веранде за домом, потому что Штольман наотрез отказался запускать блондина в дом. Он очень хотел бы приложить его обо что-то по дороге на допрос, но сдержался. Очень уж мелочно это было! Когда все уже повернули за угол, Аня вдруг подошла к мужу, прижалась к нему, взяла его ладонь и с силой провела по своим ягодицам. Постояла немного, прислушиваясь к чему-то внутри себя, кивнула и, довольная восстановленным равновесием, пошла за всеми, оставив Штольмана растерянно моргать, смотря ей вслед. Явственно чувствуя ладонью округлую попку своей жены, Яков покачал головой. Ну что за женщина! Как теперь вести опрос злоумышленника, когда мысли так и норовят свернуть не туда? Но хочешь, не хочешь, а идти надо. Взятый в оборот Фалардо пел и играл наперебой. Штольман, вкладывая в допрос всю нерастраченную злость на это смазливого нахала, в двадцать минут сумел вытянуть из него все сведения, которые им требовались. Дело было так. Год назад мужчина проигрался в пух и прах. Он вступил в анонимный покерный клуб, куда все приходили инкогнито. Там бы он и остался без гроша в кармане, если бы его векселя не выкупил господин в красной маске. Виржиль ничего не понимал, но на следующее утро получил письмо, в котором говорилось, что долги его будут полностью погашены, если он согласится проводить через свои мелкие сделки на бирже фальшивые банкноты и монеты. В противном случае сумма выплат возрастет втрое. Пришлось Фалардо соглашаться. Ему еще и проценты капали. Два месяца спустя выплаты и сделки прекратились. После в письме был подробно изложен план, по которому Виржиль должен был напроситься в гости на лето к своему дяде и участвовать самолично в изготовлении подделок. Дело завертелось. Откровенно говоря, было даже просто. Местные крестьяне пару раз набрели на подпольную плавильню и в панике бежали оттуда. По округе пошли слухи, и люди обходили старую церковь по седьмой колее. Вот и всё, что можно было сказать. Про убийство Самюэля Лафонтена Фалардо ничего не мог толком поведать, как его не пытали. Решено было поместить Виржиля под домашний арест, а всем сказать, что он болен, чтобы не спугнуть того, кто был во главе всего мероприятия. К нему приставят двух констеблей и будут выпускать только до уборной. Мария Тимофеевна вышла на веранду с графином её вишнёвой наливки и быстренько успокоила всю честную компанию. Комиссар, отправивший арестованного с констеблями в поместье, выпил с нескрываемым удовольствием. Наливка мадам Мироновой славилась едва ли не более, чем её варенье. Влив во всех по рюмке, а в господина Бриссона две для верности, хозяйка дома сказала, что сейчас будет ужин. Господин Эрве и несчастный дядя, получивший сегодня такое потрясение, откланялись, не желая портить гостеприимным владельцам поместья и без того волнительный вечер. На землю спустились сумерки, и Мироновы и Штольманы отправились на задний двор, где уже был разведён большой костёр. Когда удавалось поймать много форели и лосося, устраивали хвойный ужин: замаринованную в специях рыбу привязывали на можжевеловую дощечку и выставляли рядом с пламенем. Кто не пробовал это божественное блюдо, не сможет прочувствовать удовольствие от нежнейших, тающих в рту кусочков жирной форели, пропитанной древесным ароматом. Это сущая амброзия! Дождавшись готовности, все медленно ели, смотрели на огонь и вдыхали терпкий летний ночной воздух. Аня вдруг почувствовала, как, пользуясь тем, что они стояли дальше всех от костра, под сенью раскидистой ракиты, обжигающая ладонь Штольмана опустилась на её попку. Задержав дыхание, женщина вскинула на мужа взгляд. Из глаз Якова, приникнув к радужке, приветственно махали уже знакомые бесенята, говоря: «Не одна ты умеешь дразниться, любимая!» Прикрыв глаза от удовольствия, Анна чуть-чуть передвинулась. Теперь Штольман не только осязал упругое полукружье, но и прекрасно мог его видеть. Он чувствовал тонкий шёлк белого Аниного платья и ещё более тонкий батист её белья и думал, что следующий отпуск они проведут на Северном полюсе. Одни. Без детей. Вообще в полном одиночестве. Они будут туда плыть на корабле, потом ехать на собачьей упряжке, идти по снегу до маленького домика с большим замком. Они его запрут и две недели не будут никуда выходить. Вот тогда он будет полностью доволен. Аня вновь передвинулась. Теперь она прижалась к Якову спиной. Помимо пытки её нежным телом, которое он теперь чувствовал во всю длину, прибавился аромат её волос, и Штольман стал прикидывать, насколько очевидными для всех станут их намерения, если они прямо сейчас поднимутся к ним в комнату. Выходило, что поймут их совершенно недвусмысленно. Аня завела руку за спину, и теперь её рука оказалась на бедре Штольмана. Ну и чёрт с ним! В конце концов они муж и жена! Пусть понимают, как хотят! Но тут Виктор Иванович сказал, что пора спать. Уже совсем стемнело. Дети поскакали к колодцу умываться. Они предпочитали чистить зубы в ванной, а вот умывались по-деревенски — прямо во дворе ледяной водой. Спустя полчаса все были в кроватях и уже бодро посапывали, обдуваемые прохладным наконец ветерком из раскрытых окон. День выдался насыщенным. Анна и Штольман пожелали Виктору Ивановичу и Марии Тимофеевне спокойной ночи и поднялись в конце концов к себе в спальню. Закрыв дверь на замок, Яков наконец схватил жену, прижал её к стене и приник губами к выемке между ключицами. Весь день она будоражила его, была так близко — желанная и манящая, а потом ускользала. Теперь он не мог разжать объятия, не мог отпустить её, не желая вновь оказаться без её мягкого и податливого тела. Аня вдруг вывернулась, упёрлась затылком в стену, подтянулась и, закинув ноги наверх, оказалась сидящей на бёдрах Штольмана. Он немедленно воспользовался ситуацией. Руки его скользнули вниз и, огладив ягодицы, остались на них, обжигая кожу даже через два слоя ткани. Ему так хотелось весь день это сделать, что он замер, запоминая ощущения и чувствуя, что мысли его подёрнулись сладостной дымкой — соображать становилось трудно, да, впрочем, и незачем. Аня запустила пальцы ему в волосы, слегка потянув и заставляя его поднять голову, чтобы встретиться с ним глазами. — Яша, — начала она, облизнув губы. — Я тебе хочу сказать, что сегодня я не могла на тебя смотреть просто так и не думать об этом вот моменте! Ты был такой летний, невозможно проницательный и крайне довольный пломбиром в лавке. Я не могла устоять. Штольман прикрыл глаза. Её слова приносили едва ли не большее удовольствие, чем пальцы, скользящие по нежной коже за ушами. — Я подумала сегодня, что давай будем эгоистами… Ммм… — Аня выгнулась, вцепившись в плечи мужа, потому что он сжал её бёдра, качнув своими. — Подожди! Подожди! Дай договорить! Давай будем эгоистами и пойдём на то озеро в лесу. И будем там только мы с тобой. И купаться будем. Голышом. Яков представил обнажённую Аню, выходящую из воды, с длинными волосами, на кончиках которых повисли радужные капли. Он думал, что больше его распалить невозможно, но, оказалось, он был не прав. Штольман оттолкнулся от стенки и, ни на дюйм не отпуская жену от себя, двинулся в сторону их кровати. — Аня, я пойду с тобой на озеро, на Северный полюс, на остров Пасхи, куда угодно. Но завтра. А сейчас пойдём в постель, хорошо? Аня, поцеловала Якова прямо в ухо, отчего тот сбился с шага, и, улыбнувшись, сказала: — Пойдём! И они пошли.