человек человеку волк

      Для нее весь мир прямо сейчас разрушился. Превратился в пустое. И навсегда оставил на кончиках пальцев тепло чужого тела. Поступок Полины казался нелогичным, ненормальным и абсолютно глупым. Потому что Морозова в тот момент действительно потеряла рассудок — от холода, от сказанных Катей слов. Да от чего угодно — нормального объяснения этому девушка найти просто не могла. Кислота жгла губы, а отстраняться совсем не хотелось. Особенного когда Смирнова дрожащими руками обхватила ее за талию, совершенно не желая отталкивать. Даже наоборот, кажется, прижимая все ближе.       Тепло заполняло каждую частичку тела Полины, взрываясь целыми вселенными, пленя рассудок, дурманя разум. Будто цепная реакция. Сбежать не хотелось — хотелось раствориться в этом моменте прямо здесь и сейчас. И когда Морозова отстранилась из-за нехватки воздуха, на губах у нее был привкус горьких сигарет и вишни. Смирнова смотрела на нее испуганными глазами, не зная, что сказать и что сделать. Потому что сам факт того, что Морозова ее поцеловала — поцеловала! — вводил в шок и вызвал самый настоящий диссонанс. Ошибку программы. Сбой системы.       С каких пор Полина стала настолько смелой? Едва заметное смущение на удивленном лице Кати стоило всего на свете. Даже рассудка Морозовой, который она потеряла рядом с ней. Страх делает людей слепыми — и безбожно глупыми. Так нельзя. Это неправильно и гадко, прижимать к себе девушку подобным образом. Прижимать к себе Смирнову подобным образом.       Любовь — яд, и Морозова отравилась.       Прямо сейчас Смирнова задыхалась из-за кислоты в легких. Дым растворялся, а тлеющая в руках сигарета рассыпалась пеплом прямо на кожу — обжигая, безумно больно. — Ой, — Испуганно выпалила Морозова, прежде чем набрать в легкие побольше воздуха. Она не знала как объяснить свой поступок и что сделать, чтобы Катя не выцарапала ей глаза прямо сейчас. На самом деле, ей хотелось прижаться к Смирновой еще раз. И еще. И еще бесконечное множество. — И-извини, — Она прижала ладони ко рту, пытаясь сдержать не то крик, не то восторженный писк.       У нее будто бы сейчас что-то украли. Вывернули наружу, достав все секреты, и разложили их на всеобщее обозрение. Глаза Смирновой обжигали кожу, царапали внутренности и заставляли чувствовать себя жалкой. Потому что никто не свете не смеет делать нечто подобное с Катей. Смирнова вдохнула несколько раз, пытаясь прийти в норму и вернуть себе самообладание — в груди все пекло. В груди все пылало.       А еще было больно.       Ужасно больно.       Будто лезвие проникало в открытую рану, пытаясь вырезать что-то ноющее, скрипящее спазмом. Сердце стучало так быстро, что в глазах темнело от напряжение. Катя молча поднесла к губам сигарету. Курить хотелось как никогда раньше.       Катя смотрела на нее с абсолютной пустотой во взгляде. С холодом и недовольством. А Полине просто хотелось улыбаться. Она, должно быть, с ума сошла. Подарила свой первый поцелуй девушке, которую до скрежета зубов боялась. К которой даже подходить не хотела. А вот как в жизни бывает.       Хотела принца, а получила суку с красивыми глазами.       А глаза у Кати действительно были красивые. В них не просто утонуть хотелось, в них хотелось с головой погрузиться и каждой клеточкой тела поглощать свинец. Полина сглотнула, глупо улыбнувшись.       Говорят, что люди не меняются — они просто подстраиваются под окружение, по маленьким блокам выстраивая собственную крепость. Только вот Полина в это не верила. Она точно знала, что каждый может измениться, если приложит хотя бы капельку усилий. Просто необходим катализатор. Выброс адреналина. Вспышка.       Она открыла рот, собираясь что-то сказать — но слова никак не хотели покидать ее легкие, оставаясь где-то внутри стружкой золота. — Полина! — Раздалось где-то вдалеке, и Морозова тут же сжалась до невероятно маленьких размеров. Крошечных. Кажется, она на секунду забыла как дышать, столкнувшись с испуганным взглядом Смирновой, скользящим по тому, чья фигура стремительно приближалась к ним со спины. — Ну ты идешь? — Антон покрылся моросью, когда заметил с кем разговаривала Полина. Он сглотнул. — П-привет.       Катя лишь рукой махнула, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Девушка, медленно удаляясь в сторону остановки, даже не взглянула на Полину. Даже не попрощалась. Ни-че-го. И внутри опять это ноющее чувство отверженности и предательства — будто бы Катя лично бросила Морозову на съедение диким волкам. Оставила одну, заставив поверить, что Полина тоже может кому-то нравиться. А бездонная дыра в груди лишь увеличивалась с каждым отдаляющимся шагом Смирновой. Шарф Полины пропах ментолом и разочарованием. Антон потянул ее за локоть, заставляя обратить на него внимание, и испуганными глазами скользнул по растрепанным волосам девушки. — С тобой все в порядке? — Аккуратно спросил он как можно тише, будто бы боясь спугнуть девушку брошенными невпопад словами. У Морозовой сухость во рту.       Если бы не Антон, она, скорее всего, сорвалась бы с места и кинулась бы за Смирновой. Чтобы узнать что это такое. Чтобы понять что с ней происходит. Чтобы понять как с этим справиться. И можно ли справиться вообще. Полина была словно под гипнозом — ее заколдовали. Заставили делать несвойственные ей вещи. Вновь разрушив все до основания вихрем, Катя ушла даже не оглянувшись.       Было в ее реакции что-то болезненно расползающееся по венам, скользящее по внутренним органам и заставляющее съеживаться до размеров атома. Морозова не просто хотела вонзиться ногтями в грудную клетку, завыв от боли, она хотела в омут с головой броситься. Она плавилась — медленно тлела — и осознание того, что ее использовали только-только начинало проскальзывать в сознании извивающимися змеями. Они, черт возьми, поспорили на нее. Совершенно не задумываясь над чувствами Морозовой. Девушка даже не была уверена, что они вообще над чем-то задумывались, затевая подобную игру, где априори известны все проигравшие. Мелкая дрожь окутала руки девушки. Благо Антон ничего не заметил. Иначе засыпал бы ее тонной вопросов. Что делают люди в такой ситуации?       Продолжают жить?       Или давятся свинцом, не в состоянии справиться с болью?       Антон терпеливо ждал — разбитая Морозова вызывала у него лишь жалость. Да и сама Полина не чувствовала к себе ничего другого.       Не ходите, дети, в лес.       Сука. — Конечно, — Вымученная улыбка крошилась льдом. Полина сделала несколько медленных вдохов, пытаясь натянуть ту самую маску, сросшуюся с лицом Смирновой. И у нее бы это получилось. Только вот она — не Катя. Совсем нет. — Идем?       Парень неуверенно кивнул, покосившись на место, где еще несколько минут назад стояла Смирнова, и как-то недоверчиво хмыкнул, будто бы наперед зная, что ни к чему хорошему общение с Катей привести не могло. Да и Полина сама это прекрасно понимала. Знала. Нутром чувствовала. Только вот самое мерзкое чувство на свете — тот, кто назвал любовь светом в жизни каждого человека, бездушный глупец, совершенно не разбирающийся в чувствах людей — заставляло ее с каждым днем все сильнее приближаться к Кате.       Сумрак скользнул по одиноким улочкам. Углем рассыпался по веткам деревьев, покрывая белый снег сажей, бликами отражающей свет фонарей. И на душе вязкая глина — все тело наполнила. Единственное, что сейчас напоминало Полине о том странном разговоре, это проклятый запах ментола. Внизу живота все заныло. — Уже решила, куда будешь поступать? — Девушка вздрогнула, моргнув несколько раз. Антон подумал, что его вопрос ввел Морозову в ступор, однако она до сих пор не могла прийти в себя, медленно считая шаги до порога своего дома. — В город вернусь, скорее всего, — С тяжестью в груди ответила Полина, не поднимая на него взгляд. Слезы были готовы вырваться наружу бешеным потоком — настоящим цунами. Сколько мужества было в ее хрупком теле?       Столько же, сколько и боли. — Ну это понятно, — Он усмехнулся. Металлическая оправа очков ловила тусклые блики, из-за чего глаза Антона казались слишком яркими. — А на кого?       Морозова не знала. — Скорее всего что-то связанное с музыкой, — Холод неприятно щекотал нос, импульсами покалывал небо, заставляя жмуриться от неприятного ощущения. Хотелось сбежать. — Или на учителя пойду. Не решила еще, — Петров лишь поджал губы, не зная как продолжить диалог.       Половица неприятно скрипнула под тяжестью двух тел, наполняя воздух запахом рубленого дерева. Антон что-то негромко сказал и, развернувшись, направился в сторону своего дома. Возможно, он захотел довести Полину прямо до порога из-за чувства долга — уж слишком разбито выглядела девушка в тот момент. И кажется Морозовой это было действительно нужно. Закрыв за собой дверь, она медленно сползла вниз по стене, прижимая ноги к груди.       Она никогда не совершала настолько глупых поступков.       Кажется, запах сигарет уже давным-давно стал частью Смирновой, пропитав ее насквозь. Сегодня она скурила рекордное количество сигарет, оставив Пятифана без его заначки на черный день. В тот момент она не задумывалась о том, что ей придется покупать Роме очередную пачку за свои собственные деньги. Руки тряслись не от мороза — Катя давно привыкла к такому климату и совершенно не обращала внимания на колючие иглы, вонзающиеся в кожу. Было страшно взгляд оторвать от тлеющей сигареты — а еще страшнее было появиться на пороге дома, полностью окутанной ментолом и горечью. На языке — вязкий деготь и что-то сладкое. Катя облизнула губы, собираясь с мыслями.       Ей сейчас было абсолютно плевать на ругань матери — глупо было даже надеяться, что женщина снисходительно отнесется к тому, что Смирнова задержалась. и уж тем более к тому, что от нее пахло сигаретами — Катю изнутри разрывали самые разные мысли. Будто сама себя в длань гарпии вложила, ожидая, что сердце ее вырвут без каких-либо сожалений. Она бы не жалела.       Потому что это омерзительно. Она сама — омерзительна до мозга костей.       Так еще и Морозову в это втянула.       А Полина для всего этого точно не подходила. Яркая слишком, теплая и светлая — лучик солнца в этом черном гнилом лесу. И не было никаких сомнений в том, что виной всему была Катя. Зачем только влезла в голову маленькой девочке? Зачем спасти ее пыталась?       Морозова же даже и не знает, что такое любовь. Не испытывала этого чувства. Да и сейчас, скорее всего, просто перепутала. Просто ошиблась. Это — не любовь.       Это омерзительно.       Зрачки Смирновой расширились, воздух сжался до разряженных частиц, а мышцы тела в одну секунду напряглись до такой степени, что было видно сквозь кожу волокнистую поверхность. Она схватилась за горло, будто погибала прямо сейчас от удушья, и попыталась сделать вдох. Рваный стон оцарапал горло, рассыпаясь по мокрому снегу. Перед глазами все плыло — вот-вот и в обморок упадет. И ночью метель скроет ее тело под белоснежной шалью. Что-то темное поселилось в груди.       Нацепить маску холодного спокойствия ей удалось не сразу.       В сказки Катя не верила — факт. В существовании концепции о «добре» и «зле» тоже. Каждый по-своему грешит, даже таить нечего. Нечего скрывать. Не зря же существует народная мудрость: во всем плохом есть капля хорошего, во всем хорошем есть капля плохого. Смирнова старательно игнорировала все «умные» фразы, которыми ее окидывали окружающие ее взрослые люди. Только вот толку от этого было мало — цепи царапали запястья.       У нее дома не пахло уютом. Пахло горечью и чем-то страшным. Чужим.       И когда она увидела тусклый свет на кухне, у нее даже мыслей не было о том, чтобы сбежать. Отец учил не трусить. Горло сдавили слезы.       Что же ты ищешь в этом темном лесу? — Почему так поздно? — Мать никогда не повышала на нее голос, но говорила так, будто вонзала гвозди в плоть, пытаясь добраться до самых сокровенных мыслей дочери. И Катя тряслась перед ней мелкой моросью. Только абсолютное спокойствие во взгляде сохраняла. Будто бы у нее капля достоинства еще осталась. — Задержалась немного, извини, — В тон ей парировала Смирнова, не желая показывать слабину даже сейчас. Контроль над эмоциями — важнейшая составляющая любого диалога. Потеряв самообладание, потеряешь контроль над ситуацией.       Как тогда. — Опять с этим Пятифанам шлялась где-то? — Она подняла взгляд на Катю, с лисьим прищуром окинула ее с ног до головы. Девушка старалась держаться на расстоянии. — Нет. — Врешь?       Врать Смирнова не умела. Она недоговаривала, искажала правду, выдавая ее за истину, но не врала. (Как ложь не назовешь, она остается ядом). В груди заныло, в очередной раз заполняя легкие бензином. Вспышка — сгорит изнутри.       Полина самое настоящее солнце. — Не вру, не шлялась, — Катя лишь на секунду отвела глаза. Женщина шумно выдохнула, что-то невнятное проговорив себе под нос. — Я в комнату пойду, доброй ночи, — Не дожидаясь ответа, Катя направилась наверх.       Настежь распахнутое окно впускало слишком много холодного воздуха, из-за чего все помещение чуть ли не снегом покрылось за все время отсутствия Смирновой. Она часто забывала его закрыть. То ли специально, то ли из-за какого-то потаенного чувства в груди. Будто бы к ней в комнату мог кто-то влезть. И убить ее. Или выкрасть. Или все вместе. Она не верила в существование мистических существ, способных вырвать ее позвоночник, словно нитку из старой футболки, но она точно знала, что в лесу что-то прячется. Страшное, мазутно-черное. И это «страшное» кроется в тенях, прячется за спинами людей и выжидающе смотрит, ожидая очередной ошибки и оплошности.       А не сами ли мы являемся этими монстрами?       Смирнова никогда не жалела о своих действиях. Потому что сожаления мешают думать, мешают развиваться и идти вперед. Поэтому девушка никогда не оглядывалась. Никогда не поворачивала головы, чтобы увидеть собственные следы. Незачем было — она прекрасно знала, когда совершала ошибку. И больше никогда к ней не возвращалась, полностью вычеркивая из собственной жизни. Вырезая ножом по живому, прижигая металлом, скользя лезвием.       Рухнув на кровать мертвым телом, она уставилась в деревянный потолок, будто бы пытаясь увидеть звезды сквозь темные доски. Окно она захлопнула, как только вошла в комнату, поэтому воздух стал медленно-медленно нагреваться, окутывая ее тело. Есть не хотелось, пить — тоже. Хотелось утонуть.       В голове — пустота. Абсолютная пустота.       Сердце работало на износ. Бешено качало кровь, из-за чего в пальцах рук и ног неприятно покалывало. И Катя была готова поклясться, что виной всему был далеко не холод.       Полина поступила жестоко. Конечно, не Смирновой говорить о таком, но все же. В испуганных глазах Морозовой она видела лишь недоумение из-за собственного бешеного порыва. Это импульс. Это секундное желание, накрывающее с головой. И Катя должна была это предугадать. Остановить. Пресечь на полпути. Чтобы до подобного не доходило даже.       А Смирнова хотела поступить правильно, чтобы смягчить удар, который ожидал Морозову в конце. Чтобы сделать все менее травматичным и для нее, и для Полины. Только вот пошло все далеко не по плану. Что ей делать в данной ситуации?       Поменять имя и сбежать в другой город? В другую страну?       Притвориться, что этого всего не было?       Смириться?       Катя широко распахнула глаза, будто ей в позвоночник воткнули огромную иглу. Пульс участился.

Зачем же ты тогда играла муки любви?