(Не)маленькая царевна: у тебя есть вечность

      В тот вечер, когда ее пташка-сестра вернулась домой и впорхнула в Настину комнату, она уже знала, что такое воодушевление, отпечатавшееся на ее нежном личике, означает длинный разговор. Катя без умолку трещала о своей любви к какому-то парню, которого встретила на работе.       Настина сестра работала в театре и играла роли самых нежных героинь, коей сама и являлась. Она умела занимать сердца зрителей, да и людей в принципе, если уж говорить без утайки. Настя даже в тайне завидовала сестре в детстве. Она не была такой. Если Катя — птичка, то Настя — грозный пес на цепи, которому только дай повод и загрызет — пустого места не останется. Но при виде хозяев, то есть близких, ее хвостик тотчас виляет из стороны в сторону от самой настоящей, искренней любви.       Катя стремилась объять необъятное, пока Настя находилась в своем кругу комфорта, где единственными друзьями стали родители и сестра.       И вот она сидит перед ней и слушает, как Катя с восторгом рассказывает о прекрасном принце, который подарил ей букет после спектакля и сообщил, что еще месяц назад стал ее самым преданным и любящим фанатом. Настя, помимо всего прочего отличающаяся от сестры ещё и скептицизмом, быстро опустила сестру с небес на землю. — Может, он просто хочет затащить тебя в постель. — Брось ты все эти мысли, Насть! — воскликнула сестра обиженно. — Нет уж, Катенька. Ты довольно знаменита, часто исполняешь главные роли... — Вот именно! Я же говорю, он мой поклонник. — Да подожди ты, — настойчиво отмахнулась от Кати сестра. — Послушай. Ты не абы кто, а дама из княжеского роду. Состояние, значит, имеется. Не говоря уже о твоей знаменитости и хорошем личике.       Настя даже понизила голос для убедительности и старательно ловила Катин взгляд, но она была непреклонна. — Я не глупая, Насть! Но вдруг... — она мечтательно закрыла глаза и продолжила: — Он красивый. У него были черные, длинные волосы... — Длинные волосы? — скептично подняв одну бровь, прервала ее Настя. — Бросай его. — У него были длинные волосы. Он их отстриг недавно. Локи показал мне свою фотографию «до». — Локи? Как скандинавский бог обмана? — она чуть не смеялась, а ирония так и скользила в голосе. — Кать, может, ну его? Имечко у него странноватое, боюсь представить, какие у него родители, раз назвали его так. — Ты слушаешь меня? У нас было свидание! — восторженно запищала Катя, игнорируя слова сестры. — Ла-адно, я пыталась тебя отговорить, — протянула Настя, сложив руки на груди. — Переубеждать тебя смысла никакого. То, что ты себе втемяшила в голову, ни одним, пусть даже самым аргументированным, убеждением не выбьешь.       Настя закатила глаза под стать своим словам.       Катя продолжила рассказывать подробности своего свидания, пока Настя пыталась хоть как-то нарисовать его образ в голове и придумать способ отвязать сестру от него, то есть уберечь таким образом от неприятности, чуйка на которые у нее явно прослеживалась.       Не нужно думать, что Катя была влюбленной дурочкой, хоть, быть может, лишь отчасти. Все-таки она не была бы сестрой Насти, если бы не имела хоть долю той подозрительности. Катя умела находить правду.       Она прекрасно видела, что Локи ей много чего не договаривает, хотя, стоит отметить, что врал он искусно. Но в любви его Катя почему-то была уверена.       Локи же был другого мнения.       Он встретил ее еще до спектакля. Тогда выбор пал на Мидгард, где он провел целую неделю, купив с помощью магии, квартиру в самом центре. Самое интересное, что по соседству оказалась красивая брюнетка с медовыми глазами, которая мило смеялась, разговаривая с подругой по телефону, и уже через секунду, не робея, отстаивала свои права перед грубым огромным мужчиной, который посмел заградить своей машиной проход для ее собственной. Локи стало интересно, но другие факторы отвлекли его и он вскоре забыл о ней. Напоминание пришло через время. Локи увидел плакат с рекламой спектакля, на котором красовалась та самая женщина с миловидным, как он отметил, личиком.       Он пошел на спектакль и поразился ее актерскому таланту и грации, от того на ходу состряпал с помощью магии цветы, которые вручил ей в руки, и окрестил себя ее поклонником. То, что она оказалась из княжеского рода, стало приятным бонусом, уже не говоря о тех качествах и чертах характера, обнаруженных им в ней.       Локи нашел ее идеальной, но посчитал это не влюбленностью, а прагматичностью, то есть отличным решением для грядущих проблем. Таких, как, например, неминуемая (хотя все еще был мизерный шанс на более благоприятный для него исход) коронация его брата.       Катя же влюбилась в его красоту, обаяние, заботу, голос, касания и даже в характер. Она была много ниже него, от того каждый раз, когда Катя, уходя, целовала его в губы, ей приходилось вставать на носочки, но даже так она с трудом дотягивалась. Тогда Локи любезно наклонялся ближе к ней, позволяя прикоснуться к себе пухлыми губами. Нельзя сказать, что он ничего к ней не чувствовал.       Любовь — глубокое заблуждение в данном примере, но, тем не менее, что-то, да было. И это что-то отзывалось теплотой в груди при виде обезоруживающей красоты и грации Екатерины Кирилловны. Локи, сам того не до конца осознавая, позволял ей чуть больше, чем другим. Они даже сыграли маленькую, тайную свадьбу.       Хотя это не помешало ему дважды бросить Катю. И в начале ее беременности, и после рождения Аннели.       Да, он соврет, если скажет, что не вспоминал ее красивую фигурку, изящный, скользящий взгляд, пухлые губы и восторженные разговоры. Но и любви там не было, лишь легкая привязанность и навеки-вечный окруживший его аромат роз, которые менялись слугами в его покоях каждый день.       Но что Локи никогда не забудет: Катя преподнесла ему самый желанный из всех подарок.       Воспоминания о дочери были каким-то маленьким раем, в котором он мог мысленно отдохнуть. Аннели всегда действовала на него успокаивающе, как бальзам на душу. Да, он всегда относился к ней не так, как отец к дочери. Скорее, как господин к верному соратнику. Но не привязаться к ней Локи не мог.       Аннели веселилась в своей комнате, кружась в центре шара магии. Она напоминала ему его самого в детстве, хотя он не был таким открытым и чувственным, какой была Аннели. Это у нее от матери.       Он не раз ловил ее в таком состоянии — восторг от собственных способностей. И каждый раз настойчивая мысль подсказывала, что Аннели — тот лучик, огонек жизни, который спасал его от тьмы.       Да, Локи никогда не думал о ее чувствах и всегда знал это. Он жил в той атмосфере, которой девочка его окружала. Для Локи Аннели была полезной — терапия и верный страж. Кроме того, она была его наследницей, что поднимало Локи выше, до уровня Тора, что был старшим. Своего рода запасной план, на случай, если Один все-таки посадит на трон воинственного и храброго, но, увы, ничего, как он думал, не смыслящего в политической хитрости, старшего сына.       Аннели не докучала ему, была во всем послушной и оставалось верной, несмотря на то, что он делал. Но Локи, хоть и знал, что сам стал этому причиной, часто сетовал на ее бесхарактерность. Она же его дочь, почему в ней нет того стержня, который был у него?       Локи ошибся. Аннели не была бесхарактерной. Когда он в день коронации Тора явил ее миру, Аннели умудрилась одним только взглядом доказать, что она целиком и полностью его дочь, что уж тут говорить о ее колких выражениях. Конечно, она затухала, когда обнаруживала на его лице недовольство, но характер свой, несомненно, проявила.       Нет, Локи не питал к ней отцовской любви. Вернее будет сказать: он не совсем понимал, что чувствовал, когда смотрел на нее. В дни, когда его нервам требовался срочный отдых, Локи приходил к ней и проявлял какую-то нежность, которую и сам не понимал. Может, ему просто хотелось, чтобы его отец тоже относился к нему ласковее?       Он не знал, а Аннели была его отдушиной.       Как ни странно, Аннели сдружилась именно с этим болваном, Фандралом. Он относился к ней теплее, чем Вольштегг и Огун, которые просто старались не замечать девочку, и уж точно добрее, чем Сиф. Она Аннели просто возненавидела. Было ожидаемо: леди Сиф всей душой презирала Локи.       Всякий раз, когда она бросала на нее злой взгляд или говорила какую-то колкость в ее сторону, Локи чувствовал, что сам начинает злиться. И ему казалось: это не от того, что Сиф смеет оскорблять его дочь, нет. Локи видел, что ее ненависть к ней исходит от тех же чувств к нему самому, поэтому все брошенные ею взгляды и слова брал на свой счет.       Они сидели в малой столовой, где обедали вместе троица воинов, вышеупомянутая Сиф, Тор и Локи. Теперь еще один стул, подле младшего принца, занимала Аннели. Тор опаздывал, и есть начали без него. Леди Сиф не сдерживалась, отыгрывалась на девочке, как могла. В один момент Локи уже хотел вмешаться и осадить ее, но его собственная, бесхарактерная, как он думал, дочь сама ответила Сиф: — У вас, дорогая леди, не хватает ума и такта остановить этот глупый и опасный разговор или вы просто пытаетесь начать драку, которую вы так любите? — она выдержала паузу. Локи с задумчивостью наблюдал за ее движениями и выражением лица. Аннели была зла, а оттого не сумела вовремя прикусить язык: — Да и вообще. Все это кажется странным, не так ли? Леди дерется, — она самодовольно хохотнула. — Вы же даже не валькирия. Называете себя воином. Тоска. Вы же из себя больше ничего не представляете. Вы...       Аннели краем глаза словила взгляд отца и вмиг потухла. Она опустила глаза и молча ругалась на себя за брошенные слова. — Прошу прощения, у моей дочери прекрасное знание этикета, но напрочь отсутствует практика, — Локи метнул быстрый осуждающий взгляд в ее сторону и кивнул насупившейся Сиф, хотя внутри заиграло чувство гордости. — Следи за своей дочерью, Локи, или я... — Что ты? — безразлично спросил он, откладывая вилку в сторону. — Неужели ты обиделась на слова ребенка? Мы же оба знаем, что ты можешь быть прекрасной, достойной леди, когда того захочешь. Кроме того, ты храбрый воин и если бы не погибший трагичной смертью отряд Валькирий, ты, непременно, стала бы его лучшей частью. — Следи за дочерью, — процедила Сиф и вышла из их малой столовой.       Аннели чувствовала себя виноватой так сильно, что хотелось провалиться сквозь землю. Она бы точно плюнула на свою гордость и извинилась бы перед воительницей, если бы та не убежала. Аннели прикусила щеку изнутри и от волнения терла пальцы друг о друга. Она подняла взгляд и встретилась глазами с Фандралом. Он дружелюбно улыбнулся и подмигнул. Аннели подняла уголки губ, но опустила свою голову, вновь уставившись на руки, лежащие на ее коленках.       И все это видел Локи. И изучал, и изучал, будто бы никогда не думал, что знает ее плохо. Тогда-то он и начал видеть ее многогранность. Аннели была сложной, явно таила в себе свои секреты, хоть и думала, что у нее их нет. Она прятала свой тяжёлый, как и у него, характер все эти годы, подавляла, чтобы не ослушаться отца. Локи был единственным, с кем она хоть как-то взаимодействовала в первые одиннадцать лет своей жизни и безумно его любила. Но стоило выйти в люди, как ей больше не пришлось скрывать себя. На других ей все равно, главное и почти что святое — отец. Какое Аннели дело, что подумают и скажут другие? Она их не знает, и они ее не знают, а значит, не имеет значения и то, что Аннели им говорит. Именно это Локи и узнал в ней тогда. И он сам поразился их сходству, словно взглянул по-новому.       Аннели была другой, но в то же время оставалась его точной копией. Тогда что-то щелкнуло в нем, но Локи не стал в этом разбираться. Все слишком быстро произошло. И вот, он уже сидит в асгардской темнице. Один, пораженный ее предательством. Может, от того щелчка в мыслях он и отдал ей кулон, в котором хранилась фотография ее матери? Может, от него же он и вернул ее в Асгард, когда занял место Всеотца? Тогда Аннели снова его поразила.       Она, окончательно разочаровавшись в нем (подумать только!), бросила в него клинок и сбежала куда подальше.       Локи был в ярости. Он ночами думал только о ней, и это пробуждало в нем злость. Локи плохо спал и, хоть знал тому причину, не спешил вернуть себе здоровый сон.       Когда Локи подостыл, сам пришел и, вопреки всему, не стал будить в ней злость своим присутствием. Приходил, когда была глубокая ночь, а уходил уже под утро. Локи даже не подозревал,  что так плохо перенесет расставание. Не сказать, что он скучал по дочери, но постоянный холод под кожей и плохой сон служили отличным воспоминанием и с завидной успешностью держали мысли об Аннели в его голове.       В какой-то степени он даже оказался рад тому, что его обнаружили, хоть и сам не понял этого чувства.       Локи больше не являлся. Когда он, наконец, встретил ее не в сонном состоянии, был даже рад, хотя это не мешало существовать терпкому чувству недовольства. Аннели снова удивила его, когда перешла на сторону Хелы. Из-за злости и поражения он и не сразу понял ее план.       Он услышал в своей душе еще один щелчок, когда пришел навестить ее в импровизированную темницу на корабле, в котором оставшиеся асгардцы летели в Мидгард, где их ждал новый дом.       Аннели не была жалкой. Она ею не выглядела, когда сидела там, совсем одна. Разочарование, может, и было, но огонь продолжал в ней гореть. Локи это видел, и тогда злость отошла на второй план.       Он обдумал все еще раз и пришел, наконец, к правильному выводу.       Но было поздно, Аннели презирала его. И почему-то это привлекло его внимание еще больше.       Неужели та искренняя девчонка, что творила волшебство и дарила ему тот странный рай, пропала из его жизни. Она ненавидит его?       В ней изменилось так много, что это поражало его все сильнее.       Локи всегда был обаятельным и окружал себя нужными ему людьми. Он не прикипал к ним. Они — инструмент, которым Локи добивается своих целей.       Аннели не скопировала его черту. То ли заключение в комнате Асгарда повлияло на нее так, то ли черты матери проявлялись в ней, но Аннели любила всех, кто стоял вокруг нее. Она окружила себя людьми и создала свой маленький рай, в котором ему не было места. Это злило.       Локи привык вымещать на ней ярость, привык всегда приходить к ней и купаться в ее обожании, привык находиться в том рае, который у него отняли.       Нет, Аннели не была его дочерью тогда. Сейчас же Локи и сам не понимал до конца, что чувствует. Это лишь собственничество или в нем говорит дремавший все это время отец Аннели? Локи лишь знал, что хочет вернуть себе тот рай.       Локи часто наблюдал за тем, как из-за свободы дочери спорят Тони, Питер и его братец — Тор. Мальчишка и будущая чета Старков навещали Аннели в ее временной темнице. Кажется, с Питером они были особенно близки. Они вместе проводили так много времени, что Локи спустя время обнаружил, как изредка зло поглядывает на мальчишку, словно ревнует свою дочь. Его оскорбило это чувство, и, чтобы доказать его отсутствие, он старался по возможности помогать мальчишке перебороть в споре своего братца, который все никак не хотел пускать к Аннели кого-либо.       Он тоже приходил к ней все это время. Они молчали. Аннели думала о своем, насупившись и спрятавшись от его глаз, а Локи размышлял о своих чувствах к ней.       Что это? Отцовская любовь, привязанность или зависимость?

***

      Вода шумела, разбиваясь каплями о пол. Кожа противилась прикосновению влаги. Она не горела, как при ее странной болезни, но даже при невысоких температурах распалялась, приобретая красный оттенок. Аннели ненавидела этот жар, поэтому выкрутила воду так, что нормальному человеку она показалась бы слегка теплой, но для нее была умеренно горячей.       Аннели облегченно вздохнула. Она поднесла душевую лейку к волосам. Вода стекала по лицу, мешая зрению, поэтому ей пришлось сомкнуть глаза и сжать губы в тонкую линию.       Неожиданно раздался стук. Аннели непроизвольно дернулась. — Анн? — спросил Питер. — У тебя шторка задернута? — А если нет? — насмешливо ответила вопросом Аннели, расслабляясь. — У тебя шторка задернута? — Да, — на выдохе произнесла она.       Аннели опустилась на пол душевой, поставив лейку на место. Она подтянула ноги к себе и сложила руки на коленках. — Что случилось, что ты врываешься ко мне во время водных процедур? — спросила Аннели, слушая, как капли размеренно падают на пол. — Ты не любишь воду, — спокойно прозвучал голос Паркера. — Обычно, твой поход в ванную заканчивается отчужденностью на несколько часов. Я решил переловить тебя в раздумьях и пришел узнать, что, черт возьми, случилось? — Ты же знаешь ответ. — Но тебя не только Локи волнует. — Да. — Выкладывай.       Аннели провела ладонью по лицу, громко вздыхая. Они молчали целую минуту, прежде чем она, наконец, решилась на ответ. — Почти год прошел. Я скучаю по Тони и Пеппер. — Я тоже, — на выдохе произнес Питер, кивая, хоть она этого и не могла видеть из-за шторки. — А еще это треклятая ладонь ноет все время. Чем больше думаешь о том, кто оставил проклятие, тем сильнее боль, — объяснила Аннели, рассматривая свою руку с длинным, покрасневшим порезом и стекающие по ней прозрачные капли. — Конечно, она все равно слабая. Но в особенно плохие моменты, и неважно с чем или с кем связанные, рана кровоточит. Черная кровь марает бинты, которые всегда со мной. Они аккуратно сложены во всех имеющихся сумках. — Ты не говорила. — Я о многом не говорю, — Аннели откинула голову, касаясь затылком холодной стены. — Но сегодня я щедра для раскрытия секретов, раз уж тебе так хочется знать, — через время добавила она. — Спрашивай. — Хорошо, — ответил Питер, и, даже не видя его лица, Аннели была готова поклясться, что говорил он это с улыбкой. — Ты меня как-то спросила, когда я влюбился в тебя. Теперь моя очередь. — Ох, — протянула Аннели, запуская руку в мокрые, и оттого прилипшие к голове, волосы. — Один из самых моих главных секретов. — Все так плохо? — Очень, — искренне ответила Аннели, жмурясь. — Как бы ни расстаться после такого откровения. — Ты меня пугаешь. — Я и сама себя часто пугаю, Питер. Просто помни, когда я буду рассказывать, что сейчас в моих чувствах нет сомнений. Я люблю тебя всей душой.       Аннели набрала в легкие побольше воздуха, сама не понимая, от чего и почему, и начала свой рассказ: — Я жила долгие годы в удаленной комнате Золотого чертога. Все цели моей недолгой, в сравнении с другими асами, жизни свелись к одной, и имя его было Локи. Он был смыслом существования, и даже после Нью-Йоркской битвы. Локи — якорь моего корабля прошлой жизни. Но когда мне разрешили вернуться Асгард, я и подозревать не могла, что случится через два года, — Аннели глубоко вздохнула. — Меня... Там был стражник, он думал, что я — служанка, и... Он меня трогал, — судорожный вздох. — Самое ужасное, что Локи хоть и казнил этого аса, но за все то время пока я сидела в своей опочивальне, он ни разу не навестил меня, даже не справился о моем состоянии. Во мне что-то щелкнуло. Я избавилась от этого якоря, от прошлого. И бросилась искать новый, ибо по-другому не могу. — Я стал якорем? — догадался Питер, и вопреки страшным сомнениям Аннели, его голос оставался спокойным. — Почти сразу, — незамедлительно ответила она, зачем-то кивнув. — Я попыталась не единожды сломать якорь, но неизменно возвращалась к тебе. Время сделало свое дело. Видимо, моменты выстроили что-то новое. Когда ты заступился за меня перед Оливером, я поняла, что это именно то, что делают, когда любят. Но главное, до меня, наконец, дошло, что и я теперь на это способна. — Ты осознала свои чувства в тот же день, что и я? — удивленно спросил Паркер, чуть ли не смеясь.       Аннели сделалась увереннее. — Это так странно. — Да. Как и все, что с нами происходило. — Лучше и не скажешь, — Аннели сложила руки на подтянутых к грудной клетке коленях и опустила на них подбородок. — Значит, вечер откровений? — Вечер откровений. — Ты плохо спишь. Что тебе снится? Какие кошмары не дают тебе покоя? — Это были ужасные четыре с половиной месяца перед Нью-Йоркской битвой. Я летела вместе с отцом в бездне и успела попрощаться с жизнью раз двадцать. Но самое страшное началось, когда я попала на корабль... — Аннели запнулась.       Она крепко зажмурила глаза и с силой вцепилась в голову, зарываясь пальцами в копну мокрых волос. — Одного титана по имени Танос. Он знаменит на всю вселенную безумством своих идей и действий.       Аннели поднялась со своего места, выключая воду. Сердце бешено застучало, а полубольное сознание подкидывало картинки старых воспоминаний. Темные стены, стальные решетки и вечные, неумолимые, страшные крики. Она сама не поняла, как ее пальцы оказались на предплечьях, сжимая их так сильно, что точно останутся следы. — Можешь выйти? Продолжим в комнате, — попросила Аннели, отдернув ладони от покрасневшей кожи рук. Уставшая психика просила перерыва, разрывая голову верещавшим, словно сирена скорой помощи, сигналом тревоги. — Да, конечно, — ответил Питер, и спустя секунду Аннели услышала звук закрывающейся двери.       Она прикрыла глаза и отодвинула нащупанную в воздухе шторку. Глухой стук падающих на пол капель звучал в голове эхом.       Аннели на негнущихся ногах проковыляла к ящику, поверх которого лежала чистая домашняя одежда, а уже под ней — белый бинт.       Она вышла из ванной, с трудом собирая в себе остатки уверенности. Нужно было подозревать, что Питер не упустит шанса поинтересоваться, что, черт возьми, происходит с ее сном, полным кошмаров. Это ненормально, даже с учетом ее собственной ненормальности.       В его глазах, заглянуть в которые она не преминула сразу же, проскользнуло беспокойство, и Аннели выставила вперед перевязанную руку, прерывая поток слов, которым собирался одарить ее уже приготовившийся Питер. — Нас захватили и разделили. Посадили в темницы и все, что я помню, — пытки. — Аннели... — Камни читаури много чего умеют, — она села на диван рядом с Питером и его стараниями упала в теплые объятия, — но они выбрали тот, что искажает информацию, которую носят нейроны в нашем мозге. В результате звук поступивший изначально в относительно приемлемой громкости усиливается многократно, и ты уже не видишь особой разницы между шорохом и чьим-то криком в соседней клетке. — Поэтому ты так боялась брать тот камень, когда произошла вся эта заварушка со Стервятником, — вспомнил Питер, крепко прижимая ее к себе и успокаивающе поглаживая по мелко трясущейся спине. — В этой пытке по большой части ты сам причиняешь себе вред. Хочется выцарапать этот звук из черепной коробки, побиться об стену, только бы прекратилось. Через три месяца, показавшиеся мне вечностью, меня освобождают, и угадай, кого я встретила на пороге моей камеры? Локи, — ответила Аннели сама, неосознанно усиливая хватку ладоней, сгребших футболку Питера и ткань ее домашних штанов. — Его выпустили, как оказалось, через три дня после заточения, а обо мне все, включая его, забыли. Но даже тогда я оставалась ему верной. Какая дура, — рука снова вцепилась в волосы, оттягивая их в сторону. Аннели зажмурилась, отбрасывая в дальний угол сознания гнилые мысли о своей наивности. — Ты любила его, — сказал Питер, перехватывая ее дрожащие руки. — И жалею об этом, — ответила она и продолжила: — Дальше было хуже. Меня заставили убить предателя Таноса, заставив после испить такую желанную воду. Ты понимаешь? Я убила за стакан воды! — Аннели зажмурилась, а соленые капли потекли по щекам. — И толку не было пытаться отказаться от нее, я сдалась на второй попытке! Я была напугана! — Ты можешь остановиться, Анн, — произнес Питер нежно, вытирая мокрые щеки пальцами. — Нет! — жестко сказала Аннели. — Я должна кому-то рассказать.       Ей понадобилось время и теплые, крепкие объятия, чтобы продолжить говорить. — Все эти мертвые по моей вине лица мелькают в моих кошмарах. Порой, просыпаясь ночью, мне кажется, что я все еще вижу их в темной комнате. — Надеюсь, больше таких ужасов не было? — Я уже говорила сегодня, меня чуть не изнасиловали, — упавшим голосом произнесла Аннели. Дав время себе, она продолжила: — После Нью-Йоркской битвы через время Локи забрал меня домой. Я подружилась со слугами и прознавший об этом отец был не в восторге. Мне было поручено отчистить полы тронного зала ночью. Магия для меня была заблокирована. — Как? Локи умеет блокировать твою магию? — Нет. Это что-то вроде психологического блока. Я была повернута на нем. Он приказал, а я сделала, — объяснила она, поморщившись. — В эту ночь, когда я возвращалась в свои покои, закончив работу, какой-то стражник в темноте спутал меня с простой девицей. Как я сказала, Локи хоть и убил его, но отношение ко мне абсолютно не поменялось. Ему было плевать, что со мной произошло и как я себя чувствовала. Мне было просто жизненно необходимо начать дышать заново, а рядом с отцом я стала задыхаться, — Аннели мелко задрожала, не замечая намокающий кровью бинт. — Это в прошлом, слышишь? — раздался шепот спустя несколько секунд молчания. — Мое прошлое всегда следит за мной в настоящем, — прозвучало в ответ.       Они молчали, греясь в объятиях друг друга. Аннели начала засыпать, когда услышала последнюю фразу: — Но в настоящем ты не одна.

***

      Кошмар. Кошмар наяву.       Грозный титан сидит на своем троне, пока она тщетно пытается успокоить нервы и выключить эмоции. Ей страшно. Страх пронизывает кожу, иглами втыкаясь в нее и делая короткие стежки. Здесь абсолютно все было холодным. И воздух, и люди, и металл, который лежал в руке самой морально тяжелой ношей.       Свистящий, а затем и хлюпающий звук. Все произошло так быстро.       Так быстро улетали ее нервы. Так быстро она научилась ничего не чувствовать. Так быстро отлетали головы предателей титана, одна за другой.       Танос сделал ее палачом.       Откуда ей было знать, что Локи на каждом подобном представлении поджимал губы и усиленно заставлял себя смотреть? Откуда знать, что все его мысли только о ее внутреннем стержне, который, как оказалось, был прочнее, чем у него? Откуда ей знать, что после в кошмарах часто снилось это до звенящей пустоты безразличное лицо дочери и свистящий звук меча?       Локи презирал это. Он и сам сознавал, что Танос был жесток, но ничего не мог поделать. Так он думал. И всякий раз просто смотрел, как его дочь плавно, с изящностью замахивается и, не глядя «предателю» в глаза, вонзает меч по самую рукоятку в тело.       Аннели перестала менять выражение лица. Оно было одним и тем же, и Локи вынужден был с этим смириться. Так он думал.       Она под заклятием, и, может, потом ничего и не вспомнит. Откуда ему знать, что оно давно снято? Откуда знать, что Аннели запомнит каждое лицо? Она сильная и с этим справиться сама. У каждого свои проблемы. Так он думал.       Аннели и вправду оказалась сильной. Похоронить воспоминания не удалось, но жизнь в ее глазах и движениях осталась. Она возродила то, что потухло. Собрала себя по кусочкам. Начала с нового листа. Будто и не было всего.       Что это было? Наверное, магия, что помогала держать ненужные мысли в узде, сила воли и тяга к жизни. Аннели всегда искала цель. Сначала Локи, потом Питер. Она делала все, вкладывалась без остатка, терпела многое и закрывала глаза на недостатки. Аннели слепа в своей любви, но та стала ей главным источником силы и желанием к жизни.       Локи и представить не мог, что его дочь так умеет. В ней отваги не больше, чем в зайце. Так он думал. А Аннели доказала, что ее решимость и храбрость бывает временами сильнее, чем у него.

***

      Аннели докончила рисовать очередную картину, отходя на несколько шагов назад и сдувая мешающую прядку с лица. Она критично оценила портрет, недовольно надула губы и отложила палитру в сторону. Аннели вытерла руки о джинсовые брюки с цветными разводами и взяла белую тряпочку, еще не извазюканную в краске, и убрала пот со лба. На улице стояла жара.       Дверь ее мастерской, заставленной картинами, распахнулась, и в комнату вошел улыбчивый Питер. — Красиво, — заметив только что дорисованный портрет самого себя, сказал он. — Хотя будь там ты, было бы красивее. — Глупый, — сказала она нежно и подошла, чтобы коротко поцеловать в середину губ. — Мне не нравится. Я все перерисую, но завтра.       Аннели ловко увернулась от его объятий и со смехом выскочила из комнаты. — У тебя новая рубашка, паучок, — говорила она, когда Паркер пошел за ней, — а я не хочу ее испачкать.       Аннели дала ему себя догнать лишь на кухне, сменяя в движении свой джинсовый комбинезон с футболкой, испачканных в краске, на домашнее длинное платье. Она была поймана в его объятия и прижата к телу. Питер мягко целовал ее в губы, блуждая руками по спине. Аннели завела пальцы в его волосы, притягивая к себе.       Они не прерывали поцелуй, пока не услышали кашель. Питер оторвался от Аннели и спрятал ее за собой, будто она нуждалась в защите. Локи стоял в дверном проеме, оперевшись плечом о косяк. — Прошу прощения за то, что прерываю, — сказал он непринужденно, — но так уж вышло, что я несколько опечален тем фактом, что мой портрет все еще не написан, — Локи усмехнулся своей шутке, а потом и взбесившейся Аннели, которую вовремя успел схватить Питер, когда она попыталась наброситься на отца.       Локи вальяжно прошел вглубь комнаты и наклонился ближе к ее лицу. — Не дождешься, проваливай, — зашипела Аннели. — А жаль, — он сделал примирительное лицо и отступил, — я даже краски принес.       Локи кивнул на пакет у стола. — Забирай их и катись отсюда, — рявкнула Аннели. — Я и так собирался уходить, дочка, — Локи улыбнулся, когда произносил последнее слово. Он развернулся. — Это подарок. Причем очень дорогой. Не выкидывай, пожалуйста. Выход найду сам.       Он ушел, магией заперев входную дверь их уютной квартиры. Питер все это время не выпускал ее перебинтованной ладони. — Это же в первый раз, когда он застукал нас двоих? — поглядывая на дверь, спросил он риторически и посмотрел на Аннели.       Она состроила недовольную гримасу, выдернула свою руку и ушла из комнаты, бросив цепкий, острый взгляд. Питер вздохнул и подошел к холодильнику. На полке он нашел кастрюлю с супом. Питер разлил содержимое в две тарелки и разогрел в микроволновой печи. Когда все было готово, он позвал Аннели, которая уже немного успокоилась и с нейтральным выражением лица зашла на кухню.       Она поморщилась, когда заметила на стуле оставленный Локи пакет. — Почему ты не выкинул его? — спросила Аннели, с отвращением поставив пакет рядом с мусорным ведром. — А должен был? — хмыкнул Паркер и уселся на свое место. — Ты когда суп сделала, что он уже в холодильнике? — Еще утром, когда ты ушел, — ответила Аннели, садясь напротив Питера.       Их разговор перетек в обычное русло: Паркер позволил ей сменять тему, уходя от внутренних переживаний по поводу Локи. Если ей так легче и спокойнее, он поддержит даже такое решение.       Следующей встрече отца и дочери суждено было выпасть на двадцать первое декабря, в день Рождения Аннели. Атмосфере, которую так старательно наводил Питер, было суждено разрушиться, стоило Локи постучаться в дверь. В этот раз гневался на него, наверняка, больше Паркер, чем Аннели. Он даже не скрывал этого, когда открыл входную дверь, встречая хмурым лицом отца своей девушки. Локи вопросительно поднял бровь, сжал губы и, закатив глаза, помахал перед носом Питера перевязанным золотой ленточкой тортом. Паркер со свистом набрал в легкие воздуха и выдохнул, как только досчитал до трех. — Проходите, — сказал он уже более дружелюбно, пропуская его внутрь: знал, что Локи так просто не уйдет.       Как и Аннели, даже не думавшая сердиться на парня за вошедшего в дом отца. Пока он не сделает все, что ему нужно, бесполезно его выгонять. Аннели, может, и могла бы с ним побороться, но вряд ли бы ее хватило надолго. Локи имел все задатки поддаваться ее ментальным способностям, но, увы, был магом опытным и знающим, как защитить свои мысли от размешивания и частичного пропадания, что практиковала Аннели, подселяя свою мысль жертве после этих действий. В отличие от Тора, который не использовал все аспекты магии. — Уже и праздник решил мне испортить? — риторически спросила Аннели, скрестив руки на груди. — И тебе здравствуй, — выдохнул Локи с ухмылкой. — Здесь принято есть торт на день Рождения, так что я принес один. Надеюсь, угадал со вкусом. Вроде бы ты всегда любила орехи. — Я ненавижу орехи, — ответила та легко с примесью ненависти в голосе.       Возникшему за спиной Локи Питеру, который часто моргал от непонимания и косо поглядывал на принесенный им же торт-сникерс, Аннели глазами приказала ему молчать. Питер неслышно выдохнул: вкусовые предпочтения она не поменяла.       Локи же в это время старался оставить гнев внутри себя. Он плотно сжал губы и через несколько секунд сквозь стиснутые зубы спросил: — Хорошо, тогда какой вкус тебе по душе? — Локи шумно втянул в себя воздух, когда Аннели развела руки в стороны. — Я вообще к сладкому равнодушна, — добавила она вслед за этим.       Локи, сам того не зная, посмотрел на нее таким презрительным взглядом, что Аннели даже почувствовала мурашки, бегущие вдоль позвоночника. Он снова выдохнул и вернул своему лицу более дружелюбное выражение. — Но от этого торта ты будешь в восторге. Местная торговка уверила меня, что он в их лавке самый лучший, — произнес Локи бархатным голосом, будто пытался таким способом внушить ей свое мнение. Аннели не успела найти, что ответить, как он уже поставил торт на столешницу и положил рядом маленькую коробочку. — Мой тебе подарок, Аннели, — она отказывалась верить, что взгляд, брошенный на нее, когда он говорил, стал каким-то… смягченным. Она смотрела в сторону, стараясь избежать этих глаз. — Доброй ночи.       Локи кивнул ей, а затем и Питеру, тотчас разворачиваясь и уходя.       Аннели схватила торт через несколько минут молчаливого переглядывания и распахнула входную дверь, чтобы пойти и выкинуть его в мусорку, но остановилась, когда увидела оставленный на пороге точно такой же торт с запиской сверху. «На случай, если ты решишь выкинуть первый», — гласила она. — Паршивец, — прошипела Аннели, с ненавистью пнула второй торт и захлопнула дверь, бросая первый на тумбочку в прихожей.       Аннели только спустя день решилась открыть бархатную коробку с подарком. Взыграло любопытство. Она была уверена, что выкинет его вместе с другим мусором, когда узнает, что внутри, но делать этого не стала. У Аннели рука не поднялась выбросить такие красивые серьги. Сами они были золотые, в центре каждой сиял рубин. Она решила отложить их в самый дальний угол своей «сокровищницы», в которой хранила украшения.