***
Он зашел в здание, наплевав на записку «закрыто» и собственно запертую дверь. Ручка поддалась ему. Не без помощи магии. До ушей Паркера долетел звук последнего аккорда, и оттого он уверенно остановился уже у первой двери. Питер зашел, стянул куртку и, не глядя, откинул ее в сторону кресел. Аннели прислонила подставленный кулак в щеку, оперевшись локтем о закрытую крышку фортепиано. Питер остановился, скрестив руки на груди. Он улыбался ей слегка устало, но счастливо. — Как день? — поинтересовался Питер. — Как твой? — нахально улыбнувшись, спросила Аннели. Питер хмыкнул, закрыл глаза и покачал опущенной головой, вздернув брови. — Я почти не слышал, как ты играешь на фортепиано, — пройдя к сцене и прислонившись бедрами к ее краю, сказал он. — Приходить надо вовремя, — ответила она, вставая. — Думаю, — Питер улыбнулся, — я все-таки заслужил сольный концерт. Аннели остановилась, и на ее лице отразилось недлительное раздумье. Она села обратно на свое место. — Ладно, — сказала Аннели и направила в его сторону нежную улыбку. Она открыла крышку фортепиано и глубоко вздохнула, прикрыв глаза, прежде чем прикоснуться длинными, тонкими пальцами к клавишам. Ее изящные движения производили прекрасные звуки, которые сливались в общую, наполненную нежностью и красотой, музыку. Питер положил ладони на сцену и чуть откинул голову, закрывая глаза. Аннели продолжала выстраивать нежные звуки в порядке какого-то композитора и остановилась лишь через две минуты, довершив все это несколькими аккордами. Она с минуту смотрела на клавиши, а затем перевела взгляд на расслабленное лицо. Он остался в том же положении с блаженным лицом. Аннели ухмыльнулась каким-то своим мыслям и сказала голосом, ласкающим уши не меньше, чем та музыка: — Приходи пораньше, и тогда, быть может, услышишь еще мою или чью-нибудь игру. Питер открыл глаза и посмотрел в ее сторону, наклонив голову в бок. — Зачем мне чья-то игра? Твоя музыка лучше. Аннели фыркнула, отвернувшись. — Льстец, каких еще поискать. — Под стать тебе, — парировал Питер. Аннели коротко хмыкнула, со скрипом отодвинула стульчик и закрыла крышку, скрывая вид блестящих от ярких ламп клавиш. Она спустилась по ступенькам со сцены, скрипя половицами, и встала рядом с Питером со скрещенными на груди руками и дерзкой ухмылкой. Паркер, следивший за ее движениями все это время, выдохнул как-то напряженно. Он опустил голову под подозрительный взгляд Аннели, а затем виновато на нее посмотрел. — Поговори, пожалуйста, с отцом... — Он мне не отец! — перебила. —…потому что… — продолжил он, не замечая, — я не жалуюсь и, знаешь, мне будет почти все равно, если Локи устроит каждодневное присутствие перед моим универом, но тогда нам вместе придется придумать оправдание для моих однокурсников и преподавателей. — Что?! — возмущенно закричала Аннели, делая шаг назад. Питер шумно втянул носом воздух и снова заговорил: — Локи пришел ко мне в универ и посверкал своим присутствием. Нет, это просто выражение, никаких фокусов он не устраивал. По крайней мере, видимых. Просто он демонстративно, в красивом и, кажется, очень дорогом костюме, подошел ко мне, положил руку на плечо и довел до забора, пытаясь разговаривать на отвлеченные темы, пока мне, наконец, не удалось спихнуть его руку. Я сказал ему, что я в этих играх не участвую, и пусть он лучше сюда вообще больше не таскается, но у него был такой взгляд, что я сразу понял: он меня не послушает, и я зря вообще распинаюсь. — Поганец. — Может быть, но Локи, кажется, пытается... — Восстановить отношения? Дело гиблое. Не знаю, на что он надеется и для чего ему все это. — Ладно. Решать тебе, — Паркер примирительно поднял руки. — Я на твоей стороне, независимо от того, что ты выберешь, хорошо? — Тут и думать не надо.***
Настало время Нового года, который здесь праздновался в ночь тридцать первого декабря на первое января. Из-за института Питер и Аннели не смогли приехать, чтобы отпраздновать американский новый год, поэтому было принято решение совместить этот праздник с Новым годом тридцать первого числа. Именно в этот день Аннели и Питер в теплых куртках, выдыхая теплый воздух, шли по липовой аллее, взяв друг друга за руку, и прижимались бок к боку, чтобы быть ближе. Аннели поцеловала Питера в щеку, чувствуя, особенно сильно из-за мороза, насколько он теплый. Пока тот, непривыкший к таким холодам, дрожал, его девушка беззаботно шла вперед, укутавшись только для того, чтобы скрыть бледно-синюю кожу. Йотун просыпался в ней вместе с холодами. Питер хоть и скрывал это, но почти не смотрел ей в глаза. Привычный, такой родной и горячо любимий, зеленый взгляд временами, в сильный холод, краснеет, а зрачки размываются, купаясь в кровавой радужке. Его это не то, что бы пугало, скорее делало все настолько непривычным, что хотелось отвернуться и дождаться момента, когда можно будет увидеть два блестящих изумруда с черными каплями. Аннели не замечала этого. Все ее естество было погружено в ненависть к своему отцу, который передал ей этот йотунский ген. Но в этот момент, когда синева кожи не так заметна, а глаза сияют зеленью, ее внимание переключено на Паркера, который смотрел на нее с искренней любовью. Аннели молилась Всеотцам, чтобы Питер видел это и в ее взгляде. Они прошли мимо беседки и некоторых домов, приближаясь к главному. Питер постучался в дверь. Через пару секунд на пороге появилась Анастасия Кирилловна, которая обняла, поздоровалась с каждым и тотчас принялась радостно щебетать о последних новостях, посетивших дом Болконских. — Анютка моя приехала, — произносила она мечтательно между фразами, — и с Петенькой, — добавляла после. — Питер! — завидев племянника, Мей подскочила со своего места и крепко прижала его к себе. Они распустили руки, которые Аннели тут же скрестила на груди, наклонив голову в бок и нежно улыбнувшись. — Как вы? — Все хорошо, — ответила она и ушла за своей тетей, обменявшись с Питером взглядами. Через три часа, когда они только сели наряжать вместе огромную ель, что стояла в большой гостиной, в дверь постучали. Об этом сообщил их новый дворецкий, нанятый Анастасией Кирилловной месяц назад, ровно, как и весь остальной персонал для ухаживания за усадьбой. Питер, сидевший спина к спине с Аннели, почувствовал, как она напряглась. — Может, это кто-то из друзей тети Насти или тети Мей? — попробовал приободрить ее Питер. — Представился, как Локи, — сообщил дворецкий на вопрос хозяйки дома. — Гони его в шею! — бросила более чем гневно Анастасия Кирилловна. — Или нет, — выдохнул Питер и резко начал терять равновесие, потому что Аннели подорвалась со своего места. — Я сама разберусь, — промчавшись мимо дворецкого и тети, сказала Аннели и стремительно вышла из гостиной. Питер погнался за ней. Аннели так неожиданно и быстро распахнула дверь, что стоящий на крыльце Локи отшатнулся и рефлекторно поднял руки для обороны. — Здравствуй, — почтительно наклонив голову, сказал он, выдыхая. Аннели некстати заметила, что его кожа, как и у нее самой была бледнее обычного. Все из-за мороза и йотунских генов. — Что ты тут забыл? — гневно спросила Аннели. — Сегодня праздник, — сказал Локи с таким выражением, будто это было очевидно, что он заявится сюда в такое время. — И, насколько мне известно, он семейный, а я, позволь напомнить, твой отец, и тебе от этого не отмахнуться. — Ты. Мне. Не отец, — прошипела она, акцентируя на каждом слове. — Если угодно. Простое «папа» тоже сойдет, — весело подметил Локи, будто не замечая гневного взгляда, обращенного на него. — Давай пропустим все формальности, где ты смиряешься с ситуацией и разрешаешь мне пройти в дом. Локи наклонился, чтобы поднять коробку, которую он, очевидно, принес с собой. Аннели мазнула взглядом по ней, затем посмотрела на отца, расслабила выражение лица, чтобы не выдать своих эмоций и под удивленный выдох Питера и не менее пораженной взгляд Локи сказала: — Проходи. Она отодвинулась в сторону, пропуская его в дом. Когда Локи самостоятельно ушел на второй этаж, держа в руках коробку, Питер остановил Аннели за руку и прошептал на ухо: — Ты что делаешь? Сама говорила: с ним небезопасно. Аннели вымученно улыбнулась и положила ладонь на грудь Питера и приблизилась к его лицу. — Хотел бы — убил бы давно, — сказала она и чмокнула парня в нос. Аннели последовала за Локи, поджимая губы. Он величественно вошел под удивленные и свирепые (в случае с Анастасией Кирилловной) взгляды. Локи непринужденно поздоровался, даже попытался поцеловать руки дамам, но, если опешившая и добрая душою Мей дала ему это сделать, то тетка Аннели хлопнула его по руке так сильно, что шлепок услышал даже дворецкий, расположившейся на втором этаже. Локи на это нахмурил брови, бросил короткий взгляд на Аннели и сказал самым своим недовольным голосом, каким только мог говорить: «Твоя сестра в чреве матери забрала все ангельские задатки себе». Анастасия Кирилловна одарила его самым злым своим взглядом, а потом ответила, что «если бы один мерзавец не очаровал мою сестрицу, она бы отвесила ему такой пендаль, какого он бы и от самого извращенного инопланетного существа не получил». Аннели, наслышанная о взрывном характере матери и о еще более бурном у ее сестры, с великим удовольствием, отображавшемся на ее лице чеширской ухмылкой, наблюдала за представлением. Стало даже интересно, какие цели имеет при себе отец, что готов стерпеть буйную Анастасию Кирилловну, не простившую ему обиду горячо любимой сестры. Она бы с еще большим наслаждением посмотрела, как отца выпинывают из дома праведным гневом хозяйки, но справедливо заметила, что Локи такую выходку уж точно не стерпит и, скорее всего, разнесет если не дом, то точно его часть, к чертям. Аннели остановила спор снопом красно-зеленых искр и нежным взглядом окинула тетушку. Анастасия Кирилловна, очевидно, нашла какое-никакое объяснение в ее глазах и с недовольным бурчанием отошла к Мей. Локи даже выдохнул. Аннели осознала это позже. Он присел в мягкое кресло все еще с коробкой в руках и потянул за края, показывая содержимое. В коробке, как оказалось, нашлась целая куча ныне дорогих советских стеклянных игрушек для новогодней елки. Анастасия Кирилловна аж подскочила, когда их увидела. Аннели помнила, как еще минут тридцать назад, тетушка сетовала на их отсутствие в доме. Она была женщиной, страдающей ностальгией по детству и трепетно относящейся ко всем вещам, напоминавшим о беззаботном времени, когда не могло найтись трудных препятствий жизни для юного сердца. Поскольку в усадьбе долгое время никого не было (а не было Болконских тут аж двадцать пять лет), дом мало-помалу приобретал заброшенный вид, и соседские дети-подростки часто грешили разбитыми окнами и краденным вещами, в числе которых затесались красивые елочные игрушки. И для тетки Аннели они были не меньше, чем сокровищем, судя по этим печальным глазам. Купить их не было проблемой, по крайней мере, в цене, но узнали они об их отсутствии только сегодня, а времени ездить куда-то, да и желания тоже не было. Аннели и Питер обещались наколдовать новые, может, даже более интересные. Вследствие этого углы в отношениях Локи и Анастасии Кирилловны сгладились, пусть и на пару миллиметров. В конце концов, она теперь больше не пытается выгнать его из дома. Даже взглядом. Аннели была огорчена этим фактом, хоть и сама улыбалась сияющим глазам тетки. Сама же она незаметно проверила украшения на предмет какого-нибудь проклятия или прочего колдовства, которые только могли прийти в длинноволосую и такую противно-хитрую голову Локи. Аннели приглядывала за ним, опустившись рядом с родными, наряжая елку с низа. Локи сидел в кресле, как королева на троне: раскинул юбки платья (он был в асгардской повседневной одежде, которая не исключала длинных мужских кафтанов; не в доспехах — и ладно) и поглядывал на них свысока. По крайней мере, ей так казалось. Через минут пять, стоило ей отвлечься, Локи подошел тихим шагом, достал игрушку и подал ее Аннели. После этого действия сложно было его не заметить — поднес к лицу, чтобы не смогла игнорировать. Она выхватила ее и положила обратно в коробку, тотчас доставая другую. Тогда Локи терпеливо взял еще одну и вместо того, чтобы всучить ей, надел на ветку ели. Он стал украшать елку вместе с ними, будто был частью семьи. Аннели это взбесило еще сильнее, но она упорно молчала, мысленно отчисляя его из этого события. Что ж, терпение у них семейное. Локи кидал на нее прожигающие взгляды, потому что сам был на взводе. По привычке хотелось отругать девчонку за такое поведение, но он тотчас одергивал себя, плотнее стискивая зубы, которые уже скрипели от давления. Вскоре они уже сидели за столом. Питер и Мей удивились, когда не обнаружили привычных напитков в виде пунша и эгг-нога, а также пирогов с цукатами и запеченной утки. Вместо этого на столе в красивых вазочках стояли несколько видов салатов, жареная курица, фрукты, сок и шампанское, открывать которое, по настоянию Анастасии Кирилловны, стал дворецкий, но Локи его прервал и отправил к остальным работникам — отдыхать. Он под недовольные взгляды (и один осторожный от Мей) принялся открывать бутылку. Локи сделал это без труда, но никому не был готов признаться, что специально тренировался такому трюку за день до прихода сюда. Аннели и Питер отказались от напитка и налили себе персикового сока. Они сели есть. — Анютка, передай соль, пожалуйста, — попросила Анастасия Кирилловна. Аннели тут же с натянутой улыбкой выполнила ее просьбу. Она все никак не могла привыкнуть к этому «Анютка» от своей тетки. «Петя», которым был Питер, и Аннели сменили имена, похожие на прежние. Петр Вениаминович Паркер и Анна Локинична Болконская — такие были выбраны на семейном собрании, устраиваемом в их усадьбе. Ребята успешно слились с новым обществом, хоть и было до ужаса непривычно. Аннели настолько ушла вглубь своих мыслей, что только через несколько секунд заметила стальную хватку на запястье. Локи взял ее за руку и повернул ладонью вверх. Он молча смотрел на повязку с минуту, а затем встал и вышел из комнаты. Через время на первом этаже хлопнула входная дверь. Локи вернулся через час с травой в руках. Анн осталась единственной, кто сейчас сидел за столом. Тетушки и Питер смотрели кино, а она добровольно отказалась, сказав, что хочет побыть наедине с собой. В ее руке лежала книга, а стакан с яблочным соком стоял рядом, на столе. Локи подошел к холодно смотрящей на него Аннели и протянул свободную руку. Она сощурила глаза и поморщилась, всем своим видом заявляя, как он ей противен. Тогда Локи прикрыл со злости глаза, плотно сжал губы и резко дернул ее за руку. Анн выронила книгу, возмущенно зашипев, подобно гадюке. Он быстрым движением снял повязку, посыпал на рану с черными кровавыми пятнами растертые травы и наложил на нее странной формы лист. Локи накрыл ее ладонь своей и начал шептать заклинания. Аннели все это время тщетно пыталась выдернуть свою руку, но Локи держал ее так крепко, что аж впивался когтями в нежную кожу. — Что ты делаешь? — кричала она, но он упорно продолжал шептать заклинания. Когда Локи закончил, он убрал съежившийся лист и сказал: — Меняй повязки каждый час. Завтра рана должна зажить. Брови Аннели взметнулись вверх, она что-то злобно зашипела, но Локи уже отошел от нее, безмолвно наливая себе вина. — Очень мило, — громким голосом начала она, произнося слова тяжело, сквозь зубы, — сначала наслал проклятье, потом его же и снял, — Аннели выдержала, очевидно, драматичную паузу, — со своей дочери. Хорош папаша — ничего не скажешь. — Полно тебе будет причитать, — деловито ответил Локи, опираясь бедрами о столешницу с бокалом в руках. — Полно вам, Ваше невозможное Высочество, быть заносчивым и самовлюбленным уро... — она хотела было продолжить, но, кажется, задохнулась от своих же слов. Аннели нахмурила брови, опустила глаза, сжав кулак так сильно, что, вероятно, на здоровой ладони останутся следы когтей. Она закусила губу и развернулась, уходя. Ровно через час Аннели заменила пропахший травяным соком бинт, сама не зная, почему. Через три дня от раны оставался только шрам. Локи, поселившийся в поместье, будто назло всем обитателям, критично его осмотрел и с сожалением, каким-никаким, но точно отобразившимся в его глазах, сказал: — След останется. Проклятие все-таки. Аннели выдернула свою руку и по неизвестной причине ушла из общей комнаты. Больше всего в этих встречах с Локи Аннели ненавидела жжение совести, преследующей всякий раз, когда дело касалось отца: непослушание, обзывательства, огрызания и уход без его разрешения. Было сложно смириться с вложенными в мозг установками, которые остались еще с детства. И вот сейчас эти шаги приходилось контролировать — все только ради того, чтобы унести себя из комнаты, не потеряв свою правду об этом человеке.***
Анастасия Кирилловна сама предложила, и Аннели согласилась. С отстраненной холодностью лица и немым страданием в душе она надела зеленый свитер, что был шире ее в полтора раза, и джинсы. Аннели долго стояла над шкатулкой с украшениями, поглядывая на серьги с рубинами, и мыслила только о них и о ней. Когда тетя Настя постучалась в дверь ее спальни, Аннели крепко зажмурилась на несколько секунд и распахнула глаза. — Уже иду, тетя, — прокричала в ответ. И стоило ей повернуться и сделать первый шаг, как ее рука дрогнула. Аннели развернулась, схватила серьги, закрыла бархатную коробочку, вложила ее в сумку и выскочила из комнаты. — Пошли, — сказала она Анастасии Кирилловне и направилась к лестнице. Аннели в силу своего замешательства и скоплению мыслей в огромную кучу заметила розы в руках своей тети только тогда, когда они обе проходили липовую аллею. Она смотрела на осенние деревья с опавшими разноцветными листьями, по которым они сейчас шли, шурша в тишине усадьбы, и терялась в лесу собственных мыслей. Анн сжимала лямку сумки так крепко, что кожа ладони от трения начинала краснеть и побаливать. Анастасия Кирилловна привела их на ухоженное кладбище. Они подошли к могиле, на которой стояла фотография улыбающейся матери Аннели. Обе уставились на свежий букет роз, который лежал еще до их прихода. Аннели не дала сложиться пазлу в голове, отогнала все прочие мысли прочь. И это было даже легко, с ее-то путаницей в голове. Анастасия Кирилловна промолчала и положила свой букет. Аннели направила руку на могилу и закрыла глаза. Кусты роз вырастали на глазах, оплетая стеблями камень. Она вздохнула и опустила руку. Аннели подождала с минуту, смотря на могилу молча вместе со своей тетей, и запустила руку в сумку, откуда достала коробку с сережками. Аннели прошептала заклинание, не позволяющее дотронуться до предмета другим людям, и бархатную коробочку опоясали витиеватые линии красно-золотого цвета. Аннели поставила ее перед фотографией и сказала: — Локи подарил мне их на день Рождения. И я отдаю это тебе. Знаю, что ты когда-то любила его так же сильно, как и я. Можешь считать, что это подарок от нас двоих. Аннели нахмурилась своей фразе, но решилась не озвучивать свои мысли. Они простояли там полчаса. Тетя Настя что-то говорила, убирала старые цветки и опавшие листья. Аннели не слушала, погрузилась в свои мысли и очнулась только тогда, когда Анастасия Кирилловна позвала ее за собой. Она оторвала взгляд от могилы и безмолвно последовала за тетей, пряча руки в карманах. Локи сидел в беседке, когда они проходили мимо. Он пил чай и читал книгу. Аннели невольно заметила лепесток розы на его одежде, но ураган других мыслей снова загнал дальнейшие размышления по этому поводу в тупик, и она отвернулась, продолжая идти по тропинке через липовую аллею.