Heart to heart

Пахло смолой, сырой землей и свежестью после прошедшего дождя. С веток до сих пор изредка стекали капли воды, неприятно ударяя по голове. За кронами высоких деревьев не было видно светящего солнца, до земли не доставали яркие лучи. Тишину нарушал лишь редкий хруст веток под ногами вкупе с редкими криками совы. Коори пообещал себе идти, не останавливаясь, и куда привело это странное, необъяснимое чувство? Его чёрный плащ спасал от ветра, норовящего опустошить всё то, что внутри ещё живо, высокие сапоги не давали воде проникнуть и обмочить ноги; он давно потерял счёт времени и смысл столь длинной дороги. Дом остался далеко позади, как и город, как и всё, что когда-то являлось спасительной нитью в реальном мире. Уверенность в нахождении одному подкрепляла гнетущая атмосфера — мало кто осмелится пройти сразу после дождя по непротоптанным дорогам, а то и вовсе по засыхающим болотам. Воздух был свеж. Совсем отличный от городского, наполненного разного рода выхлопными газами, он расслаблял и унимал головную боль. Коори старался не думать о том, что ему придется идти обратно, или же умереть в тёмной пучине забвения, где не ступала нога ни одного по крайней мере — он уверен точно — нормального человека. Поэтому, стоило посторонним шагам раздаться за спиной, твёрдые убеждения, не желающие так быстро разрушаться, только слегка подверглись лёгкому сомнению. Безусловно, природа была красивой — растущие вразнобой деревья сливались в зелёной гамме цветов, возвышающаяся равнина влекла к себе растущими на ней одинокими полевыми цветами, внизу — не под ногами, под холмом, на которой он (и) стоял (и) — болото, легко принимающееся странниками за свежую траву. Одно он знал точно — заученный годами завет о том, что нельзя оборачиваться ни в коем случае. Даже если нежные женские руки сомкнутся вокруг плеч, невесомо проходя сквозь ткань. Отчего-то Коори и этого не чувствует — лишь чужое присутствие, ничем не подтвержденное, но ощутимое, постороннее (не) дыхание и холод, закрадывающийся под кожу. Может, он всё придумал, и ничего не случилось? Может, это всё — бессознательная иллюзия? Не оборачивайся. В этом мире всегда происходили странные вещи. Помимо лесных запахов пахнет электричеством — молния ударяет в соседнее дерево, повалив его поперёк тропинки. Путь оказался загражден. Не оборачивайся. Откуда появился этот голос? И… Почему он так рьяно вбивал себе в голову эти два слова? Когда реальность и иллюзии спутываются, образовывая вихрь из непостоянно преследующих мыслей, убегать от происходящего попросту нет смысла. Если атака неизбежна, атакуй первым, правда? Коори сталкивается лишь с безразличием, когда за его спиной не оказывается никого. Естественно, это обычное завывание ветра под аккомпанемент стекающих с ветвей дождевых капель, и ничего более, а всё остальное он сам себе навыдумывал. И всё же — как прискорбно осознавать — непонятное чувство закрадывается дурманящим холодком под кожу, как бы намекая на то, что путь ещё не пройден. Небо озаряется разве что вспышками молний с последующими раскатами грома вдалеке. Холодные капли неприятно стекают по щекам, стараясь укрыть собственную боль в глазах. Коори не знает ничего — ни то, что её вызвало, ни причину, ни способ, которым можно залечить. Его душу словно бы вывернули наизнанку, заставив безостановочно кровоточить, а он и не против. Сердце замирает, когда касание пальцев к плечам становится более явным и осязаемым. Он забывает заветы — поворачивает голову, встречаясь с мягким взглядом нежно-розовых глаз, до боли знакомых. Коори рад своей ошибке: это не Смерть, описываемая в городских легендах, а всего-навсего такая же путница, свернувшая с пути и пытающаяся найти дорогу домой. Что-то в её образе всё равно настораживает. — Ты ещё не промок? — смеющиеся нотки за раз выдают фальшь. Коори не был проницателен, но в глазах её плескалась боль, а уголки губ подрагивали, когда она прислоняла нежную ладонь к его щеке, стирая капли. И в его сердце закралась подозрительная мысль о том, что он её, похоже, знает. Всю жизнь он рос с чувством неполноценности, преследующего тогда, когда у тебя безжалостно отнимают часть души, а оставшийся пустым промежуток старательно чем-то заполняют, но явно не тем. Ему не доставало этого голоса. Этих глаз. Этих касаний мягкой руки. Коори вовремя себя одернул — непозволительные мысли могли вполне одурманить его разум, заставив верить в то, чего не было и сомневаться в том, что слыло настоящим. Она, кажется, не замечала его минутного замедления. Розовые пряди прилипали к щекам, смоченные дождевыми каплями, нежно-розовые глаза с её прищуром смотрели, казалось бы, сквозь силуэт. Не на него. — Нам надо отсюда уйти, — спокойным, невозмутимым шепотом произнесла она, отстраняясь. В месте, где касалась её ладонь, становится резко холодно. — Кто ты? — резко интересуется он, но в ответ получает лишь загадочное молчание. И остатки логики, здравого смысла в нём практически уничтожаются. Возвращаться некуда и незачем. В пустую квартиру, где никто никогда и не ждал? Нет уж, обойдетесь. Жизнь, даже самая серая и бесцветная, должна иметь хоть каплю ярких красок в монотонной палитре. И без разницы, куда завлечет эта дорога. *** Дорога завела в низкий домик на окраине леса, окна которого выходили на высыхающие болота. Коори с любопытством осматривался. Пахло целебными травами, которые когда-то использовала мать, но запах стоял иной, нежели в аптеке. Хаиру — так представилась эта странная девушка — напевала под нос какую-то мелодию и с улыбкой, подобно той, которой улыбаются люди, готовые сотворить нечто ужасное, мешала зелёный отвар в кастрюльке. Её розовые пряди спадали на глаза; легким взмахом руки она коснулась их, чтобы убрать с лица. И в этот же момент обернулась, чтобы осмотреть спокойным взглядом (он ей не идет совершенно) своего гостя. А ведь, казалось, она его ждала. И прошла по нужной тропе не случайно. Коори никогда не верил в абстрактное понятие судьбы — сейчас же готов был пересмотреть свои убеждения. Он точно слышал этот голос. Воспоминания пытались пробудиться в нём, но ударялись о толстый слой льда, выстроенный с новой жизнью. Они старались — правда, старались — воззвать к рассудку, чтобы тот принял их, нашёл приют. Они разбивались раз за разом, теперь разбивали и его. — Что ты делал один в такую непогоду? Твоё нахождение выглядело подозрительно, — Хаиру аккуратно поправляет скатерть, чтобы та не смялась. Коори зачарованно рассматривает белоснежные узоры на мягкой ткани, заторможенно понимая, что вопрос был задан именно ему. — Неважно. Какая разница — я просто шёл, — флегматично отвечает он, дотрагиваясь рукой до спутанных волос. Чёрные, прилипающие к лицу из-за дождя, достигающие подбородка, они делали его похожим на ужасное мифическое существо из детских сказок. — Опасно ходить одному. Я надеялась, что хотя бы здесь ты себя бережешь — видимо, зря. Хаиру отвечает с усмешкой, но в её словах разливается горечь. Она улыбается, но её улыбка напоминает треснувшую корку льда, внутри которой — лишь прозрачная вода невысказанных чувств. От неприятной двойственности у неё кружится голова, и она присаживается на соседний стул, подвигая чашку чая, пахнущую по-иному, нежели покупная. Для достоверности поверх напитка положен свежий зеленый лист. — Я не отравлю тебя, можешь не бояться, — с усмешкой хмыкает она, впервые за этот вечер довольно. Коори пожимает плечами. Хочется ответить, но нечего, как и того, что сказать в ответ. Лишь бы слышать её голос. Может, правы были путники, по легендам легко ведомые на приятное пение сирен? Ему почему-то кажется, будто Хаиру беспечно танцует на краю пропасти, забывая ненароком, что внизу скрывается ад, а не рай — и он в любую минуту сорвется вместе с ней. — Как же так, Вы даже ничего не скажете мне… А я так надеялась… — Мы знакомы, да? — Коори прекрасно знает ответ, но ему нужно точно в этом убедиться. Как будто одно слово что-то изменит, смешно. — Конечно. Ох… Ты и не помнишь? Может, оно и к лучшему, — бормочет девушка, лениво размешивая свой чай, — и ты так просто согласился пойти со мной, не боясь, что я тебя убью? — Ты сама сказала мне не бояться, — напоминает он. По спине всё равно пробегают мурашки. Руки легко подрагивают. Настенные часы отбивают девять вечера. Небольшой стук разносится по всей кухне, и Коори щурится от непривычного звука. В её доме слишком странно, хоть и современные вещи тоже имеются. Холод кружки в руках удерживает спокойствие в сердце. Хаиру ничего не замечает. На её губах расцветает улыбка, когда она поправляет прядь розовых волос, а потом выразительно смотрит на него. Не взглядом хищника, поймавшего свою добычу — это радует. В ней всё же есть что-то трагично-понимающее. — А если бы я не сказала этого? — выжидательно смотря в глаза, интересуется она, для любопытства даже двигаясь чуть ближе. Его захватывает новое необъяснимое чувство. То, что он её помнил, но утратил эти воспоминания в самый неподходящий момент. Коори касается ладони Хаиру — как будто жестами можно что-то изменить — и ответно всматривается в её глаза. Они у неё блестяще-розовые, прозрачные: взгляни — и увидишь своё отражение. Она сжимает его руку очень крепко, и этой силы должно хватить, чтобы понять: то утерянное никогда не найдётся, сколько не ищи. — Ты хорошо помнишь меня? — спонтанный вопрос. Хаиру утвердительно кивает. — Конечно, как же я могу забыть? — Я же забыл. — Ну, такое случается. Это не смертельно. Для тебя, — подчеркивает с особенной интонацией и как-то грустно-грустно улыбается, положив подбородок на скрещённые пальцы рук. В том, что Хаиру могла его помнить из прошлой жизни, не было ничего необычного. В ходе множества экспериментов было доказано, что мир, в котором они живут сейчас — вторичный; когда-то существовало иное измерение с совершенно иной историей, иначе как объяснить, что память о прошедшем возвращалась к людям в определённый момент? Коори, в отличие от многих, никогда не горел желанием узнать, что с ним происходило когда-то — новая жизнь на то и новая, чтобы не зацикливаться на прошедшем. Если бы люди придерживались этой теории, это облегчило бы им задачу. — Тебе неинтересно? — понимает без слов Хаиру. Кажется, она не лишена проницательности и правда является той, кто помнит. Коори подмечает странность в её поведении — то скованность в жестах, то большая эмоциональность и игривость, плещущаяся в розовых глазах. Ему не надо соглашаться, чтобы она поняла его. — Когда пройдет дождь, можешь возвращаться обратно, — произнесла Хаиру, когда чай оказался выпит, — или ты не хочешь? Знаешь, не каждый второй заходит так глубоко в лес — ты-то уж точно должен был слышать рассказы о страшных духах. — По-твоему, я верю в духов? — Коори внимательно вглядывается в её глаза. Ему неинтересно. Совсем. Разве что самую малость. Если есть шанс, почему бы им не воспользоваться? — Да кто Вас знает. Вы всегда были непредсказуемы. Или лучше на ты? — подобный акт дружелюбия — не больше, чем отталкивающий холод вразрез недавнему теплу. Коори чувствует, что нить диалога ускользает от него с огромной скоростью. Он неопределённо качает головой и перемешивает чай, стуча ложкой по дну чашки. У Хаиру это не вызывает раздражения — напротив, она только посмеивается и подпирает рукой щёку. Уи, наверное, впервые замечает её глаза немного с другой стороны. Розовые, самые обыкновенные на первый взгляд, но, стоит присмотреться чуть глубже… Пустые, почти безжизненные. В них плескалось холодное отчуждение, замаскированное яркими красками бликующего солнечного света — и как только его лучи пробирались сквозь окно и ветви деревьев? Пускай она улыбалась, пускай смеялась и вела оживлённую беседу, ничем не выдавая свою грусть, Коори всеми фибрами души чувствовал, будто что-то не так. Совсем не так. Постепенно его вгоняло в тревогу осознание собственной беспомощности перед ней — Хаиру помнила свою прошлую жизнь. Помнила и его; а кем они тогда друг другу приходились — неизвестно. Он бы спросил, но всë продолжал цепляться за свои принципы. Он бы вырвал её руку из своей, но не смел отказаться от давно желанного чувства чужого тепла. В этот раз Хаиру взглянула на него, не прикрывая тоску. Её нежные пальцы рук скользили по его плечу, объятия — трепетно-нежные — отдавали лёгким холодком по коже. На губах цвела грустная улыбка, выражение лица, такое доверчивое и умиротворенное, не могло оставить равнодушным. — Ты никогда не доверял интуиции, — оглаживая контур его лица, произнесла она, и было что-то печально-романтичное в её тоне, — но именно шестое чувство завело тебя сюда, сказало довериться мне и не тревожить разум пустыми сомнениями, — Хаиру отстранилась, и на её лице не осталось и отголоска былой грусти, — я рада, что смогла вновь увидеть Вас, Коори-сэмпай. Воспоминания резкой вспышкой врываются в разум, заполняя его мелькающими кадрами. Отпечаток пережитого — каждая доля секунды — сопровождается навязчивым белым шумом. Коори кажется, что он горит или же наоборот тонет в плену адской агонии; видеть столько смертей за ничтожный миг — невыносимо. Хаиру не вмешивается, лишь сжимает его ладони крепче, всматривается в глаза с такой же болью и пугающе молчит. Лучше бы она бормотала о всякой чепухе, за что он не раз её ругал. Одно-единственное слово могло бы вернуть его… Обратно. И возвращает. Когда чужой силуэт в руках становится почти невесомым. Коори открывает глаза, словно видя этот сияющий яркими красками мир впервые. — Я была так счастлива увидеть Вас. Не встретиться в этой жизни, имея на плечах груз воспоминаний, казалось мне непосильным; я отдала всё, чтобы нам снова поговорить хоть раз… — Хаиру рассыпается в звёздном свете, отчётливой лишь становится её улыбка. Коори отчаянно хватает чужие ладони, но и они проходят сквозь пальцы рук. На секунду его оглушает звук разбитого стекла.