The Stars are Dark

      Холод проникал в камеру. Толстые дюрасталевые стены были не способны сдержать его. Доспехи стоявших на страже штурмовиков, клацающие при каждом шаге, тоже не шибко помогали. Но остальным приходилось гораздо хуже. Тюремные робы не держали тепла. Некоторые были столь старыми и прохудившимися, что не скрывали следы пыток, истёртые до мяса запястья рук. Заключённые, которые ещё оставались в сознании, которые ещё были способны мыслить, притворялись, что забыли, кто они такие. Это гарантировало отсрочку нового града ударов, ожогов от раскалённых сопел бластеров и прочих более изобретательных аттракционов. Гарантировало в том случае, если ты достаточно везуч.       Тюремный комплекс состоял из нескольких уровней. Редких везунчиков размещали на самом верхнем. В тех камерах заключённым не приходилось мечтать об открытом небе над головой. Хотя это ещё спорный вопрос, что лучше: необъятная бездна космоса, которую от тебя отделяет мерцающий защитный купол, или искусственный свод.       У попавших сюда не было ничего, кроме редких воспоминаний, которым можно было предаваться, забившись в угол своей камеры. В какой-то степени заключённые были очень похожи на штурмовиков из охраны. Имя им заменил индивидуальный номер, указанный в базе вместе с перечнем преступлений, родным миром и видовыми особенностями. Тюремные робы правда были намного хуже брони штурмовиков, но от первого, так же, как и от второго, возможно было избавиться только в случае смерти. Здешний холод ожесточил не только преступников, но и надзирателей.       Мол с полузакрытыми глазами молча сидел в темноте камеры. Слабым источником света здесь было мерцающее свечение стены электрического поля вместо двери. Мол уже не единожды осматривал свои тюремные апартаменты, которые не могли похвастаться ничем примечательным. На грани слышимости гудели браслеты оглушающих наручей, сковывающих запястья, цепь от которых протянулась через кольцо в полу к кронштейну, закреплённому на стене. Всё ещё чувствовался запах палёной плоти, хотя Мол лишь единожды попытался избавиться от крепких браслетов. Семь напольных плит, не больше квадратного метра каждая, протянулись от одной стены до другой. Довольно просторная клетка. С тех пор, как его учитель ушёл, здесь ничего не изменилось. Мол не мог сказать точно, сколько времени прошло и как давно он здесь.       Мол тихо выдохнул, наблюдая, как в воздухе клубится белёсый пар. Он чувствовал холод. Чувствовал не только его. Мол ощущал, как обожжённые запястья пульсируют в такт биению пульса, очаг такой же пульсации горел в районе локтя. Болью ныло тело там, где штифты и импланты соединялись с живой плотью. Но эта боль вот уже как пятнадцать лет была спутницей Мола. Сейчас она мучила не сильнее, чем обычно. В горле першило. Мол сухо сглотнул, поморщившись, когда край острой иглы едва царапнул кожу на шее. Металлический ошейник с ядом тяжело давил. Перед уходом Сидиус предупредил, что теперь малейшее резкое движение автоматически активирует его. Мол старался вообще не двигаться. Не стоит позволять боли стать сильнее, чем она ощущается сейчас. Грудь забрака медленно поднималась и опускалась вместе с неглубокими вдохами и выдохами. Если Мол сделает слишком глубокий вдох, игла вонзится в плоть, ошейник активируется, и порция яда снова потечет по венам.       Боль от яда смело можно было отнести в категорию «невыносимая».       Стоило Молу закрыть глаза, как он снова видел тень Сидиуса и слышал отголосок его холодного каркающего смеха. Поэтому забрак намеренно концентрировался на незначительных звуках. Едва слышное гудение электрического поля, скрип прорезиненной подошвы штурмовиков, редкие смешки и бессмысленные разговоры сторожащих его камеру клонов, сливающиеся в неразборчивое бормотание. Сначала Молу было интересно, охраняют ли здесь кого-то также как и его. Но он тешил себя этой мыслью не долго. Забрак знал, что на этом уровне он был единственным гостем.       Мол размышлял о том, что бы он сделал с Сидиусом, поменявшись с ним местами. Нацепив на проклятого старика оковы и затянув ошейник. Какое-то время эта мысль согревала Мола. Но праздные мечтания не были свойственны забраку, так что, как бы ему не хотелось, но Мол признавал, что был рад, что сейчас за электрической завесой нет сгорбленной тёмной фигуры. Он был один, так что насмешливо-презрительный взгляд не коснётся его. Снова один, как и должно быть, один как раньше, как и всегда, как и до встречи с ненавистным Кеноби.       «Когда ты один в темноте, даже тишина может быть оглушающей, а пустота внутри, заполняемая Силой, становится ещё более бездонной и притягивающей. Манящей не хуже края сознания, где… Нет!» — Мол распахнул глаза, и мысли умолкли.       Он не будет думать о ней. Он не может думать о ней. Он не должен.       Мол невидяще уставился на противоположную стену. Он сосредоточенно запер поднявшие головы мысли.       В жизни Мола было немало запертых дверей и камер. Ему не привыкать. Если подумать, впервые он испытал на себе участь пленника будучи мальчишкой, попав к Сидиусу. Первое время он боялся толстой металлической двери, открывавшейся только за тем, чтобы принести новую порцию боли, идущей рука об руку с ученичеством и воспитанием. Комната, в которой жил Мол, была его первым тюремным опытом, пусть тогда он и не думал об этом.       «Всё повторяется, только масштаб изменился», — Мол попытался саркастично улыбнуться, но губа тут же треснула, и кроме сухости во рту забрак теперь чувствовал металлический привкус крови. Пить хотелось неимоверно.       Мол помнил, как впервые ему улыбнулся его бывший учитель. Пусть он и был ребёнком, но та улыбка напугала его, хотя забрак пока и не знал, что Сидиус не улыбается, а растягивает рот в оскале. Позже Мол раз и навсегда уяснил, что хищные животные обнажают зубы, когда голодны.       Предавший разум подсунул воспоминание о другой улыбке. Настоящей и искренней. Таких в жизни Мола было очень мало, до недавнего времени их, пожалуй, возможно было пересчитать по пальцам.       Мол помнил, что в тот вечер они с Асокой отдыхали после спарринга. Тано была близко. Он подпустил её ближе, сокращая дистанцию не только в физическом плане. Ближе, чем Мол позволял раньше, ближе, несмотря на то, что она не была ранена и обессилена. Он подпустил, потому что она сама подошла к нему и предложила помощь. Асока аккуратно перебирала внутренние кабели протеза. Мол забыл в чём конкретно была проблема, а ещё он не мог ответить самому себе, почему вообще позволил ей помочь, ведь он мог справиться сам, это заняло бы больше времени, но он разобрался бы сам, как сотни раз до этого. Единственное, что чётко осталось в его памяти, это улыбка, совсем не белозубая из-за желтого света, отбрасываемого костром в полумраке. Эта улыбка не была обращена к нему. Эта улыбка была результатом хорошо выполненной работы. Но эта улыбка оказалась одной из немногих настоящих, которые Мол видел.       «Нет!»       Цепь звякнула, когда Мол дёрнулся, словно стряхивающий воду со шкуры пёс. Вонзившаяся в плоть игла, впрыснувшая в тело яд, выбила судорожный выдох из горла. Мол позволил этому произойти. Боль от яда должна была очистить его голову от воспоминаний. Хотя бы на какое-то время.       «Сожги дотла. Сожги всё дотла!» — билась мысль, хотя сейчас Мол не был уверен в том, что именно ему нужно сжечь.       Когда забрака перестало выкручивать от спазмов, Мол расслышал шаги в темноте. Та биологическая половина тела, что ещё осталась у Мола, болела при каждом вдохе. Меньше всего ему сейчас хотелось видеть глумливый взгляд жёлтых глаз бывшего учителя.       Три расплывающихся белых пятна, появившихся перед глазами, оказались всего лишь штурмовиками.       — Этот урод активировал его, — сказал один из штурмовиков.       — Ну и что? Ясно же, что он не собирается бежать. Посмотри на него, — произнёс другой.       — Может быть, он попытается сбежать другим путём.       — Думаешь, император просто позволил бы этому случиться? — спросил второй. — Не говоря уже о том, что он не выглядит как тот, кто способен бежать.       — Это не имеет значения, — впервые заговорил третий.       Молу потребовались некоторые усилия, чтобы сфокусировать взгляд и сосредоточиться на клонах, стоявших за электрическим полем. Один из штурмовиков шагнул вперёд, проходя через на мгновение исчезнувший барьер. Взгляд Мола впился в приближающегося солдата. Клон оглядел натянутую цепь и скованные за спиной руки забрака.       — Что ты делаешь? — крикнул один из штурмовиков, оставшихся вне камеры.       — Он, очевидно, не пытается бежать, — Мол услышал щелчок, и игла, всё ещё сидевшая в плоти, исчезла. — В этом нет необходимости.       — Не думаю, что он благодарен тебе за это, — покачал головой первый, — Убирайся оттуда скорее.       — При чём здесь благодарность. Я исполняю приказ.       «Какой послушный мальчик», — подумал Мол, отстранёно глядя на штурмовика.       Забраку не позволят умереть, пока он нужен Сидиусу. Мол может попытаться снова, пускай шанс умереть от болевого шока и ничтожно мал. Невыносимая боль — всё, что он может получить. Молу нужно было думать о чём-то. Его собственный разум предал его, упорно подсовывая воспоминания, которых не стоит касаться.       «Они знают об устройстве криффового ошейника».       Доспехи только одного из штурмовиков были новыми и блестящими. Тот, кто вошел в камеру Мола самый зелёный, не прошедший боевую закалку. Двое, оставшихся снаружи, знают, к чему может привести беспечность, особенно когда дело касается кого-то, кто так или иначе связан с их хозяином.       «Почему сюда отправили новичка? Это место для закалённых в бою ветеранов, которые знают, что такое осторожность и которые пока ещё не потеряли рассудок от жестокости войны», — Мол крутил эту мысль в голове как занятную головоломку.       Война или смерть не всегда были спусковыми курками для сумасшествия. Кому-то хватало запаха горящей плоти и серы, из-за которого першило в глотке и сохло во рту. Иногда причиной может стать кровь. Клоны были созданы для того, чтобы проливать кровь. У большинства средних форм жизни крови в теле не больше восьми литров. Кажется, что это не так уж и много, пока лично не увидишь, как она заливает землю.       Молу показалось, что он явственно ощутил густой металлический запах крови и гниения, смешивающихся со смрадом серы. В темноте перед мысленным взором появились стены туннеля сложенного из хлама и мусора.       Чаще всего в безумие тебя ввергает боль. Как бы предсказуемо это не звучало, но боль может разбить тело и разум вдребезги. Это Мол узнал на личном опыте.       «Насколько хорошо знакомы клоны с болью, прежде чем их отправляют в бой?»       Мол познал все возможные грани физической боли. Выдержал больше, чем можно представить. Ему не составит труда забыться на мгновение и вернуться в тот кошмар на Лото-Миноре, которым была его жизнь. А может всё, что было после — всего лишь фантазия, лихорадочный и больной сон? Он никогда не покидал ту свалку. Братья были давно мертвы, а матери Мола он был не нужен даже в качестве оружия, которое можно использовать.       Чья-то рука схватила забрака за ошейник. Темнота закружилась, когда лицо Мола дёрнуло вверх. Он снова увидел Асоку. Дождевая вода стекала по монтралам. Тогрута оглянулась на Мола. Под глазами у неё залегли тёмные круги, а дождь согнал здоровый румянец с лица. И всё же при виде Асоки напряжение в груди Мола ослабло, а дыхание стало лёгким. Подул ветер. Молу показалось, что он слышит, как шуршат листья деревьев. Это тоже сон. Забрак смотрел на изогнутые словно лук губы, в ожидании слов, которые сорвутся с них. Мол знал, что они были мягкими, хотя не понимал откуда. Это наверняка сон. В таком случае забрак не хочет просыпаться никогда.       Мол моргнул. Видение Асоки под дождём исчезло. Перед забраком был безликий белый шлем штурмовика.       — Продолжишь бороться — и в ход снова пойдут иглы, — клон сильно дёрнул за ошейник. Свежая кровь хлынула из-под грубой металлической кромки. — Избавь себя от лишней боли, пока можешь.       Мол уставился в чёрное стекло визора, в котором, как в зеркале, отражались воспалённые белки глаз забрака.       Боль не имела значения, когда Мол резко дёрнулся перёд. Он был уверен, что глаза штурмовика, спрятанные шлемом, испуганно расширились. Клон оказался недостаточно расторопным. В щели между шлемом и нагрудником показалась тёплая плоть.       Зубы Мола вонзились в неё, как горячий нож в масло.       В темноте кровь была чёрной, а не красной, и растекалась чернильным пятном. Клон закричал. Мол ощутил горячую, солёную влагу хлынувшую ему в горло. Несколько игл с ядом, потревоженные движением забрака, вонзились в плоть. Тело тут же захлестнула боль, мышцы скрутило судорогой, отчего хватка стала ещё крепче. Сквозь агонию, которая разрывала каждую живую частицу, донесся глухой стук торопливых шагов. Клон снова и снова наносил удары, пытаясь отцепить забрака, но каждый новый оказывался слабее предыдущего. Крик перешёл в слабое сипение. Мол мог бы рассмеяться, если бы не был сейчас занят. Горячая кровь, как бы противно это ни было, утоляла жажду и согревала. Это стоило той боли, которую он ощущал сейчас, которая обязательно последует после. Утолив жажду впрок Мол с трудом разжал челюсть. Обмякшее тело клона рухнуло на пол. Голова запрокинулась, так что было видно разорванное влажное месиво. Двум другим подоспевшим охранникам Мол улыбнулся, оскаливая красные от крови зубы.       Затем новая волна боли овладела им. Кровь в жилах словно закипала. Мол слышал чей-то крик. Яд струился по венам, обжигая и разрывая, пока не стало казаться, что его кости вот-вот расплавятся подобно воску под пламенем свечи. Мышцы горели и скручивались в судорогах. Тело забрака выгнуло до хруста в позвоночнике, ещё чуть-чуть и хребет переломится. Мол трясся, рот распахнулся в беззвучном крике. Перед глазами заплясали чёрные, белые и красные вспышки. На одно короткое мгновение промелькнул синий всполох. Яркий и глубокий, как переливающаяся под солнцем гладь какого-нибудь экзотического океана, в котором Мол готов был бы утопиться.       «Асока», — Мол потянулся к краю сознания туда, где слабо трепетал отголосок связи. Он хотел снова увидеть синеву глаз, услышать звонкий голос.       Связь туманом проскользнула сквозь. Была лишь пустота. Это ранило больнее яда.       «Нет, — Мол не мог ощутить её. — Асока».       Тело больше не скручивало судорогой боли, возможно действие яда подошло к концу, оставляя после себя лишь онемение. А, может, пустое онемение пришло после того, как сознание не смогло ухватиться за связь.       Мол не мог сказать как долго пробыл оцепеневший разумом и телом в темноте. Возможно он потерял сознание.       «Нет, — забрак снова чувствовал биение сердец, как запульсировало в голове, как ломит всё тело и даже зубы. — Я не хочу приходить в себя».       Мол чувствовал себя так, словно он снова был юным мальчишкой, для которого забытье в углу тесной камеры под прохудившимся одеялом было предпочтительней, было легче.       Снова забыться Молу не дал шипящий искусственный звук дыхания, разнёсшийся эхом.       «Просто оставьте меня в покое», — новый выдох, а потом отчётливый звук чеканного шага вторил мыслям забрака.       Мол замер, неосознанно затаил дыхание. Он был не один. Забрак медленно приподнял голову. Трупа штурмовика перед ним уже не было. На каменных плитах осталось несколько подсохших кровавых пятен. Вейдер, стоявший за разделяющей завесой поля, не удивил.       В темноте его шлем отдалённо напоминал гротескный оголённый череп. При виде непроницаемой черноты линз, за которыми скрывались ситхские глаза нового ученика Сидиуса, Мол ощутил, как в жилах снова разгорается пламя ярости. Сердца пропустили удар, болезненно заныли. Перед внутренним взором всплыла картина пригвождённой к каменной стене, за которой виднелись застывшие силуэты древних тварей, Асоки. Страх в её глазах, побелевшие губы.       — Ты! — хриплый рык болезненно проскрёб по горлу.       — Ты в состоянии говорить?       Молу показалось, что Вейдер задышал тяжелее. В ответ он лишь оскалил зубы.       — Хочешь ты этого или нет, ты будешь говорить, — произнёс Вейдер, поднимая руку в угрожающем жесте.       Всё, о чём мог думать Мол — задыхающаяся, хватающая ртом воздух Асока, тянущаяся к нему.       «Сделай это», — подумал Мол, усмехнувшись.       Если бы он мог выбирать, как умрёт, то предпочёл бы стоять на ногах и с оружием в руках. Или где-нибудь на краю космоса. В тихом и далёком месте, впитывая в себя свежесть и живые звуки природы. Умирать закованным в цепи зверем в клетке он не хотел. Но желания Мола сейчас не имели значения. Они никогда не имели значения.       Пальцы Вейдера дёрнулись. Невидимая петля Силы сдавила горло под ошейником с иглами. Улыбка Мола стала шире. С губ сорвался грубый, скрежещущий смех, исчезнувший, как только перед глазами начало темнеть от удушья.       — Ты бы не покинул Малакор, если бы твоя смерть имела значение, — сказал Вейдер, перестав душить забрака Силой.       Кто-то должен был умереть на Малакоре. Подходящее место для ситха. Мол мог бы обменять свою жизнь на её. Будь это возможно.       — Что тебе надо? — глухо спросил Мол. Слова вырвались несмотря на саднящую глотку.       Вейдер кивнул, довольный нарушившим молчание забрака. Мол возненавидел его за это ещё больше.       «Крика моего он не дождётся», — дал себе зарок Мол.       — Учитель поручил мне допросить тебя сейчас, — медленно ответил Вейдер.       — Неужели? — Мол вгляделся в Вейдера, потом обвёл взглядом камеру. — Не похоже на него. Сидиус не любит делиться.       — У императора есть более насущные дела. Ты не столь важная птица.       «Я больше не стою времени старика», — подумал Мол, которому следовало испытать облегчение. Но это задело. Всё ещё задевало.       — Если я такой бесполезный, тогда оставь меня. Зачем тратить время на ничто?       — Ты никогда не покинешь это место.       Мол опустил взгляд на мигающую панель костюма Вейдера. Оглядел громоздкую конструкцию.       — Ты не согласен с твоим, — Мол нарочито выделил произнесённое слово, — учителем насчёт моей ценности. Но, очевидно, раз ты здесь, нечто более важное тебе не доверили? — забрак надеялся, что охрипший голос звучал достаточно саркастично.       — Это урок, — пророкотал Вейдер.       «Очередной урок», — подумал Мол, невольно сжав руки в кулаки.       — Чей? — спросил забрак.       Вейдер молчал, а Мол позволил себе снова оскалиться в ухмылке.       — Я, должно быть, прекрасный пример того, каким шатким может быть положение ученика Сидиуса. От одного к другому. Советую смотреть под ноги. Чем выше поднимаешься, тем дольше и больнее падать.       — Почему ты продолжаешь цепляться за него? — Вейдер ещё ближе шагнул к разделяющему камеру электрическому щиту. — Он бросил тебя много лет назад. Что тебе даёт такая верность?       — Верность, — пробормотал Мол. — Для Сидиуса она не значит ничего, — Мол наклонился настолько, насколько ему позволяла цепь и ошейник. — Моя жизнь — результат верности. Верности Тёмной стороне Силы.       «И любопытству одного жестокого божественного воплощения», — закончил мысленно Мол.       — В таком случае, — снова заговорил забрак, не дождавшись реплики от Вейдера, — я самый преданный из всех учеников, которые у него когда-либо были. Но что ты можешь знать о верности, Скайуокер?       Мол отчётливо услышал, как сбилось дыхание Вейдера. Скрип кожи перчаток, когда новый ученик Сидиуса сжал кулаки, показался оглушительным. Забрак замер. Часть его мысленно надеялась на то, что Вейдер сорвётся и одним ударом Силы свернёт ему шею, обрывая жизнь. Это было бы лучше яда. Такая смерть по крайней мере быстрее.       — Энакин Скайуокер мёртв, — прогремел Вейдер.       — Да. Он должен быть мёртв, не так ли? — Мол усмехнулся и позволил себе вздохнуть. — Насколько я знаю, у Скайуокера не было только руки. Сейчас весь твой костюм компенсирует много больше одной потерянной конечности, не так ли? Даже твоё дыхание наполовину фальшивое…       — Скайуокер сгорел. Я — то, что осталось, — перебил Вейдер.       — Сгорел, — протянул хрипло Мол. — Это результат твоей верности? Мы же вроде о ней говорим. Слышал, что это Кеноби убил Скайуокера на Мустафаре.       «Ты умер там, где я вырос».       — У него ужасная привычка не доводить дело до конца, согласен? — продолжил Мол. — Он ненавидел тебя тогда? Управляла ли праведная ярость всех джедаев в тот момент его мечом? Поэтому избранный, с которым так носился весь ваш Орден, был убит? Всё, что осталось — полуживой труп, который питает искусственный костюм. Это ты получил в награду от, — внезапно механизм в ошейнике щёлкнул. Пока ещё предупреждающе. По спине Мола пробежал холодок. — Думал, ты хотел, чтобы я говорил, — закончил забрак.       — Ты наверняка не забыл план моего учителя. Он наконец приведен в исполнение. Разве тебя не должно радовать, что власть ситхов, стала абсолютной? — рука Вейдера сжалась, и Мол зарычал, когда кончик иглы начал разрывать кровоточащее отверстие на его шее. — Тебе никогда не суждено было стать настоящим учеником Дарта Сидиуса. Но ты видел, как он закладывал основы этой Империи. Ты был первым, кто познал её масштабы. Падение джедаев должно тебя радовать, несмотря на то, где ты сейчас находишься. Но ты говоришь об их праведной ярости, — Вейдер шевельнул пальцем и конец металлической иглы изогнулся, расковыривая и жаля плоть. Мол стиснул зубы. — Ярость. У них не нашлось ярости ни для работорговцев, ни для пиратов, ни для коррупционеров у власти, ни для герцогини Сатин. Ни для одного из миллионов погибших, чья жизнь была лишь волей Силы.       — Я уже давно не ситх, Скайуокер. Мне неоднократно напоминали об этом. Но я остаюсь тем, кем стал когда-то. Я последователь Тёмной стороны Силы.       — И с каких это пор последователь Тёмной стороны сочувствует джедаям?       У Мола внезапно перехватило дыхание. Вейдер сделал два свистящих выдоха. Если бы шлем не скрывал лица, забрак готов был дать голову на отсечение, Вейдер сверлил его взглядом, пялился, пытался вторгнуться в сознание.       — Когда-то ты был джедаем, — прошипел Мол. Он дёрнулся вперед, цепь зазвенела и натянулась, суставы заныли от напряжения, но забрак не обратил на это внимания. — Не думаю, что мой бывший учитель бил и пытал тебя до тех пор, пока ты не сдался и не склонился перед Тёмной стороной. Нет, — издевательски протянул Мол, — он не хотел, чтобы ты его ненавидел, не до того момента, как ты добровольно преклонишь колени. После этого твоя ненависть уже не будет иметь значение. Он нужен тебе сейчас не меньше, чем ты ему.       — Ты ничего не знаешь.       — Я знаю, что твоё падение не было внезапным, — Мол сощурился. Словно хотел рассмотреть за громоздким костюмом человека, которого когда-то видел в видении на Мандалоре. Молодой, сильный, упрямый и решительный солдат. Но в его взгляде таилось нечто. Отнюдь не контроль над своими эмоциями, а нечто больше, походящее на мину, готовую подорваться при определённых условиях.       «Чем Сидиус воспользовался?» — отстранёно подумал Мол.       — Почему именно в тот день, Скайуокер? — спросил забрак, решивший, что если Вейдер наблюдает и судит его, он может сделать так же. — Время так идеально совпало. Ты был частью Ордена джедаев в течение многих лет, — Мол резко замолчал, он вспомнил, что впервые столкнулся со Скайуокером, когда тот был совсем мальчишкой. В тот день, когда он убил мастера Кеноби, а тот потом разрубил Мола надвое. Забрак видел тогда мальчишку, держащего за руку молоденькую девушку — королеву Набу. Она была одной из самых ярых сенаторов, требовавших выступить против Мола на Мандалоре, по крайней мере об этом сообщали его шпионы. В одном из докладов доносили о том, что она была беременна, в последнем о том, что от этого умерла. — Амидала, — Мол снова поднял глаза.       Вейдер замер. Между ними воцарилась плотная тишина, на этот раз даже его дыхание было тихим, как будто доспех резко опустел. Молу показалось, что он увидел, как задрожали руки в чёрных перчатках.       — Что ты сказал?       — Королева Набу, — выдохнул Мол. — Вот что подтолкнуло тебя… Ты был отцом, не так ли? — хриплый смех сорвался с губ. — Ты сохранил этот секрет. Маленькая тайная семья. Не думаю, что джедаям подобное позволялось. Лишние привязанности, так это называется, — Мол не смог сдержать глумливой ухмылки. — Вот что использовал Сидиус. Ты пытался её спасти, тебе обещали, что мощь Тёмной стороны поможет. Но в конце концов она умерла. Сидиус позволил тебе увидеть это? Нет, — Вейдер дёрнулся, схватился руками за шлем. — Это был ты, не так ли? Ты убил её, — последнее Мол произнёс с уверенностью.       — Довольно! — рука Вейдера метнулась вперёд. В плоть вонзились все иглы ошейника. Жалобный звук сорвался с губ Мола, когда он согнулся пополам. Его глаза расширились, когда забрак почувствовал что-то ещё. Нечто невидимое коснулось его бока. Ошейник лязгнул и зажужжал, когда в шприцах начал пузыриться яд.       — Ты думаешь, что что-то знаешь, но это не так. Скайуокер сгорел. Все сгорело вместе с ним. Кем ты себя возомнил?! — жгучая боль от яда скрутила тело Мола. — Теперь я чист. Но ты, — рука Вейдера сжалась. Мол застонал, даже сквозь конвульсивные судороги ощутив, как невидимая крепкая лапа сжимается где-то внутри на рёбрах. — Я видел тебя. Видел тебя в храме, — Вейдер повысил голос, почти проревев, заглушив жалкие звуки, издаваемые Молом. — Ты разделяешь слабость Скайуокера. Ты цепляешься за свои привязанности. Она сражалась за тебя перед смертью.       Комнату словно залило красным. Даже тени, ползущие вокруг, казалось напитались кровью. Грудь Мола разрывало от боли. Перед глазами снова была задыхающаяся и умирающая за него Асока.       — Как ты смеешь… — говорить было невыносимо, каждое слово приходилось проталкивать через силу, стараясь, чтобы оно не сорвалось на болезненный крик. — Ты знал её. Ты точно знал, кем она была. Знал и убил, — Мол почувствовал, как одно из его ребер треснуло. — За что? Потому что она была лучше тебя? Потому что она сказала тебе «нет»?! — слово вылетело вместе с судорогой боли и ещё парой расколотых рёбер.       «Она боролась за меня…»       — Падаван…       — Асока! — взревел Мол, перебивая. — Её звали Асока! Она была больше, чем все мы, чем весь зашоренный Орден джедаев. Она была больше, чем ты. Она была хорошей, она была совершенна, а ты убил её!       Пространство вокруг сотряслось от излучаемой Вейдером яростной Силы. Стены и пол задрожали от крика Вейдера, и боль с новой силой овладела Молом.       Вейдер махнул рукой, и осколок сломанного ребра, пропарывая плоть изнутри, рывком был вытянут наружу. Блестящая от крови кость упала на пол. Мир перед глазами Мола начал безумное вращение.       «Убей меня, — мысленно пожелал Мол. — Бери, что хочешь, бери всё. Просто дай мне умереть. Ты всё рано не услышишь мой крик, — забрак попытался посмотреть на Вейдера через застилавшее глаза красное марево боли. — Свой крик я оставлю себе».       Боль ощущалась так, словно он бесконечно долго горел, вертелся на вертеле, должен был бы давно умереть, но продолжал плавиться в этой боли. Ещё немного и боль может освободить его. Окончательно. Слишком большая доза яда скручивала тело. Он горел, надеясь, что сгорит дотла и всё кончится.       Красное марево поглотила чернота бессознательности. С погружением во тьму пропала боль. Мол парил в безвестной темноте вязкой как густеющая кровь. После всего это было почти блаженством. Боль ушла.       Прохладный ветер ласково прошёлся по голому затылку. Мягкий шелест колышущейся травы и отдалённый плеск волн звучали подобно колыбельной. Мол сделал глубокий вдох. Лёгкие заполнил свежий солёный воздух и сладковато-терпкий аромат апельсинового цвета.       Трава зашуршала под чьим-то лёгким движением. Грудь сдавило, а к горлу подкатил ком. Мол точно знал, кто это. Он знал, где оказался.       «Не надо, — сказал себе забрак. — Не смотри. Станет только хуже», — но он уже открывал глаза. Изумрудная зелень апельсинового дерева мягко серебрилась в тусклом свете раннего утра. Подувший ветер принёс ещё одну порцию свежего аромата морской соли. Но всё это не имело значение, всё, кроме неё, не имело значения.       Асока, прислонившись спиной к шершавому стволу дерева, ловко переплетала колоски травы в пальцах. Белые монтралы и светлые узоры на лице практически светились в сумраке. Рядом с тогрутой лежала небольшая кучка уже законченных колец. Какие-то были большими, какие-то поменьше. Молу стало интересно, есть ли среди них то самое кольцо, которое она сплела ему.       — Доброе утро, — улыбнувшись, сказала Асока, не прекращая плести очередное колечко.       Мол медленно сел, перевёл взгляд на свои руки. Они были чистыми, ничто их не сковывало.       — Я умер?       — Пока нет, — ответила Асока.       — Значит, это всё, — Мол сглотнул, — мне снится?       — Сегодня прекрасное утро. Насладись им, пока оно длится, — Тано снова улыбнулась, на этот раз посмотрев прямо на забрака. На мгновение Мол потерял дар речи, прикипев взглядом к улыбке, пока та не исчезла.       «Сколько у меня времени?» — опасливо подумал Мол, посмотрев на медленно светлеющий горизонт.       — Ты… — сипло произнёс Мол, который чувствовал, что он должен был сказать хоть что-то, но слова не шли.       — Помнишь, как в первый раз ты приготовил мне утром каф? — неожиданно спросила Асока. — Ты его не любишь, но сделал для меня, пока настаивался твой травяной чай.       — Да? — прохрипел Мол вопросительно, рассеяно почесав под рогом.       — Ты уткнулся в книгу и грубо проворчал, чтобы я вела себя потише, когда мне не удалось молча скрыть своё удивление и ограничиться простым «спасибо».       — Я не это имел в виду.       — Я знаю.       «Хорошо», — с облегчением подумал Мол.       — Я рад, что… — начал забрак, когда Асока посмотрела ему прямо в глаза. Слова тут же вылетели из головы. Мол видел тысячи синеглазых созданий, но на фоне бронзовой тёплой кожи они казались чем-то особенным. — Мы могли бы провести здесь не только утро, — слова забрака оказались такими тихими, что ветер унёс их прочь. — Мы могли бы остаться здесь, — сказал громче Мол.       — Могли бы, — Асока почти закончила плести колечко.       — Ты бы хотела этого? — сглотнув, спросил Мол.       Асока пожала плечами и печально улыбнулась.       — Возможно, на какое-то время. Это не мой дом, но вполне мог бы стать им…       — Если бы мы не улетели, — закончил Мол. Его ладони задрожали. — Ты не хотела отправляться на Малакор. Была против, но я заставил тебя.       — Ты не заставлял меня, — Асока покачала головой.       — Ты доверилась мне, а я подвёл, — у Мола заболело горло, говорить стало сложнее. Он поднял руки, ошейника с иглами не было.       Асока снова улыбнулась забраку. Широко растянула губы. Не исказившиеся в крике, не побелевшие от недостатка кислорода в лёгких. Мягкие и полные, какими и должны быть.       — Поцелуй смягчил ужасы Малакора, — Асока легко рассмеялась.       — Не говори так, — воспоминание тут же встало перед глазами. Несмотря на налёт пыли, вкус соли от слёз и застарелой раны, губы Асоки были мягкими и восхитительно тёплыми. Ничего слаще Мол никогда не пробовал. Податливые и завораживающе нежные. Мол не должен был целовать её, а ещё он жалел что не сделал этого раньше. — Не говори так.       Асока перестала улыбаться и снова опустила глаза. Кольцо было почти готово. Оставалась только пара петель. Со стороны города донеслось утреннее молитвенное песнопение.       — Пора идти, — вздохнула Тано, завязывая плетёные звенья.       Её слова разорвали что-то в глубине Мола надвое. Асока уходила, а он начал просыпаться. Видение вокруг распадалось. Ещё немного и Мол очнётся один в темноте, с болью во всём теле. Проснётся, чувствуя поглощающую пустоту, как бесчисленное количество раз в своей жизни.       — Не уходи, — Мол потянулся к размывающемуся силуэту Асоки, державшей в руке законченное кольцо. — Останься со мной! Пожалуйста, останься со мной… Пожалуйста… — как только он коснулся тыльной стороны руки тогруты, Асока исчезла, а кольцо упало на вершину таких же поделок.       Руки Мола задрожали. Асока исчезла, а он всё ещё был у цветущего апельсинового дерева. Согревающие кожу лучи взошедшего солнца не могли заменить тепло кожи. Безмятежность вокруг была ничем по сравнению с поцелуем в темноте.