Трусишка зайка серенький

Антон взял мою руку в свою и крепко сжал наш замочек. В груди разлилось тепло, приятная отдушина после странного и пугающего поведения мальчика. Я гадал, что им двигало в течение последних часов: то играл отведенную роль, то сопротивлялся зверям. Я был уверен почти на сто процентов, что он хотел видеть, как я сломаюсь, он ждал, что я закончу охоту трапезой, но сам же и прервал меня за мгновение до необратимого. Петров повел меня к гаражу под язвительный смех лесных тварей и мелодию флейты. Я трясся от страха и не понимал, почему все происходит именно так: паскудно и мерзко. Я запутался в собственных мыслях, цеплялся за них, падал, вставал и снова с грохотом катился вниз. Крайняя нить восприятия действительности терялась в пучине ложных представлений и образов. Казалось, не существует ни единой души в целом мире, и только я и Антон — пустые оболочки — плетемся сквозь сосны к смерти, окончательному расставанию с жизнью болванчиков. Заблудшие, «голые» — такие сейчас были мы. Блондин остановил наш союз перед воротами гаража, оборачиваясь на Дьявола за спиной. Песня прекратилась, и Козел открыл нам вход в ад. Черные ступеньки, ведшие в неизведанную пропасть, вились спиралью, приглашая ступить на начало пути. Спустя каждые тринадцать существовал небольшой кусочек твердой поверхности — уровень, олицетворяющий определенный круг ада. Пройдя все семь, открывается дорога к Сатане, к Бафомету, к Козлу — у существа из глубины много имен. Из темноты доносились крики и мольба о пощаде, застревающие в подкорке сознания и пульсирующие жгучей кровью в висках. Козел обратился к своим слугам с просьбой сопроводить нас в путешествии, и пока тот давал указания, мы переключились друг на друга. В мерцающих небесах Петрова я читал решительность, а в конечностях — силу. Антон обнял меня, будто бы и вправду напоследок, похлопал свободной рукой по пояснице и прошептал:       — Бежим! Мы по инерции сорвались с места. Я не успел толком ничего осознать, как мы уже рассекали поле по направлению к деревне. Сгустился туман, пряча нас от зверей. Он встал на нашу сторону или решился загнать в непроходимую чащу — я пока не отгадал, но ноги несли меня с огромной скоростью и, казалось, даже по верному пути. У Тохи был неплохой план, если не брать в расчет, что мы играем с Дьяволом в его же игру, но пока нас не спохватились, я был готов пробежать еще столько же и даже больше. В сердце осела тяжесть, одурманивающая разум. Я поверил в предсмертную речь Антона, которая по кусочкам после каждого слова рвала мне душу. Детская наивность дала о себе знать в самый неподходящий момент: когда нужно было думать, я преждевременно сдался. Про себя я винил Петрова в том, как он под давлением сломился и принял действительность, а сам не заметил собственного проигрыша. В голове у Антона все это время просчитывались дальнейшие шаги, в то время как я безуспешно метался в попытках вытащить нас из передряги. Блондин затащил меня под елку и рывком усадил на снег.       — Доставай! — приказал мальчишка, делая явный намек на книгу о сатанизме. Из рюкзака показался черный корешок. Я пролистнул страницы вперед, глазами ища любую подсказку. Конечно было понятно, что вряд ли мы найдем здесь что-то про то, как избежать смерти после встречи с Бафометом, но все же отыскать что-либо из этой серии шанс имелся. Какое-нибудь изгнание или хотя бы временная защита.       — Дай, я посмотрю. Я протянул книгу Антону, и тот начал судорожно читать наискосок. Пусто. Пусто. Пусто. Ничего, что могло бы нам помочь, не оказалось. Только описание Дьявола, его слуг, ада, оккультизма и краткое изложение обрядов без молитв. Мы пропали.       — Ни единого путного слова! Вот же дрянь! — Петров покосился на сугробы. — Они уже рядом.       — Постой-ка, — я полез шариться по карманам, вспомнив о молитве, которую мне дала библиотекарша в напутствие. Развернув клок бумаги, я начал бегло читать написанное. «Отче наш», казалось, помощью стать не сможет, но в данной ситуации проба — все равно, что, если бы мы ничего не сделали.

Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

Лес утих, вслед утихли и голоса. Округа наполнилась трепетным молчанием вековых сосен. Неужели, сработало? Я стал вслушиваться в тишину тайги, будто бы изъявляя желание ощутить топот копыт и звериный рев под флейту. Ставшее грузом беззвучие нагоняло только больший страх. Неизвестность и возможное неожиданное появление монстров заставляло напрячься. С трудом верилось, что больше наши с тварями пути не пересекутся, ведь не может же все быть так просто, но тишина продолжала оставаться девственной. Пленительное молчание заставляло сжиматься грудную клетку и сердце пропускать удары. Я сходил с ума от того, как тайга умерла на глазах. Антон коснулся моей холодной ладони, будто желал убедиться в реальности, и, когда он сделал это, я наконец почувствовал облегчение. Не поверил в счастливый финал, но немного расслабился. Перед глазами сверкнула яркая вспышка света, похожая на рождение новой Звезды, и проявилась туманная картинка, сопровождаемая нашим выдуманным диалогом:       — Тох, ты как? Блондин перевел стеклянный взгляд на меня и застыл с гримасой ужаса. Я подумал, что он увидел Козла, и тот прямо за моей спиной. Возможно, даже ближе, чем я думаю. Но Антон смотрел именно на меня, а не в сторону. Значит, было что-то такое со мной, чего он испугался.       — К-кровь… На т-твоем лице кровь, — Петров продолжал неподвижно стоять напротив меня, но, казалось, ежесекундно отдалялся. Я видел лицо мальчишки все хуже и хуже и тряхнул головой, лишь бы оставаться в сознании, но мир вокруг меня завертелся, как и прежде. Зазвучала флейта. Заохал лес. Из глубин разума донесся рев.       — Где Зайчик? — Дьявол выскочил из неоткуда и сел передо мной. Из его пасти разило ужасом, который так отчетливо клокотал в ушах, с каждой секундой набирая обороты. Я учуял шорох в кустах, и, как по велению, оттуда показалась блестящая лисья шерстка, игриво отражающая снежные искры. Зверь сделал виток вокруг меня, хвостом щекоча мой нос, будто приманивая охотника в ловушку.       — Гляньте! Он съел его! — Лисица схватила меня за подбородок и повернула лицом к морде. — Кровищи-то! Козел прищурился и стал обнюхивать землю около себя, не спуская глаз с моей персоны. Его прямоугольные зрачки смотрели только на меня и никуда в сторону, словно пытаясь высосать дух. Он громко вздыхал, припадая к дороге, но едва слышно выдыхал, распрямляясь во весь рост.       — Ты и правда съел Зайчонка? Или просто прикинулся хищником, чтобы обдурить нас? Казавшееся реальностью изображение пропало. Я вернулся к настоящему Антону, который сидел подле меня с книгой в руках. Его уставшие очи потихоньку смыкались от сонливости, а голова тяжелела и опускалась к груди.       — Эй! — окликнул я Петрова, тут же принявшего ровное положение тела. — Не засыпай, хорошо? Они еще придут. Придут и будут добиваться либо твоего убийства, либо схода в ад. Я видел кое-что. Не знаю, насколько это может оказаться правдой… В общем, монстров нужно обмануть. И я рассказал Антону все, что мне причудилось. Мальчишка внимательно слушал меня и кивал головой. Когда я закончил, он обратил взгляд на меня, в котором я считал решительный настрой. Но то был только рассказ, а четкого плана мы не придумали.       — Где мы кровь-то возьмем? — спросил наконец я, оглядываясь близ себя. Ни единого живого организма, который бы стал нашей своеобразной жертвой Бафомету.       — Нужна моя кровь, иначе звери поймут подвох. Дай мне ножик!       — Сдурел? — я сжал в кулак карман куртки, где прятал отцовский подарок. — Ни за что!       — Это ты сдурел! Умереть тут хочешь? Рома, дай ножик, — Антон не собирался уступать. Его голос звучал все злее и ниже, от того становилось не по себе. Я вынул оружие и нехотя передал мальчишке. Кроме меня и отца этот нож больше никто не трогал. Он — символ нашей с папой связи. Единственное, что я с трепетом храню и ношу всегда с собой. Не столько папин нож защита или выпендреж, сколько светлое напоминание об ушедшем из жизни отце, и я никому не доверял брать в руки свой подарок, но так случилось, что традиция нарушилась. Антон прокрутил бабочку и выставил лезвие, острием касаясь кожи на запястье.       — Только… Сильно не дави. Я его вчера затачивал. Алая кровь побежала по руке, и Петров приставил ее к моим губам. Я слизнул капли, распределяя их вокруг рта. Блондин снял шапку и сунул ее мне за пазуху, чтобы запах мальчишки одурманил монстров, и они действительно поверили в убийство.       — Знаешь, Тох… Тебе, наверное, лучше уйти. Если звери узнают, что ты жив, мы умрем вдвоем, — произнес я, едва различимо выдавив улыбку, — а так есть вероятность, что хотя бы ты будешь жить. Антон удивленно вскинул белесые брови и бросился ко мне с объятиями. Я чувствовал, как содрогается его хрупкое костистое тело, и понимал, что ему трудно оставлять меня один на один с чудовищами.       — Все будет хорошо, слышишь? — Петров посмотрел в мои глаза. — Завтра утром мы обязательно встретимся. И, быть может, вера и любовь закончат свои жизни опрометчиво, но надежда всегда умирает не по своей воле и последней. И пусть теперь мне кажется, что я в лесу один, однако за моей спиной будет стоять надежда, и если умру я, только тогда в момент уйдет и она; вместе со мной, но не раньше.