Бесприданница

      Утро обещало быть безрадостным.       Вчерашний день, который просто-напросто выпал из её жизни, как будто его и не было, нагонял тоску зелёную тем, что так быстро пролетел. Громкое тиканье массивных часов на стене с каждой секундой бесследно растворяло оставшийся до выхода час и приближало к неминуемому визиту в школу.       В новый класс.       Она не боялась, никого и никогда. Но сам по себе факт того, что даже чемоданы ещё не разобраны, а папа уже пристроил её, чтобы не путалась под ногами, очень сильно огорчал. А так хотелось прогуляться, изучить участок, побездельничать хотя бы пару деньков.       — Дочь, я советую быстрее работать челюстью, — выдернул из хандры отец, — а то пойдёшь до школы пешком.       — Нет, спасибо, — девочка встала из-за стола, поправила задравшуюся юбку-солнце. Нарочито звеня чашкой и пустой тарелкой из-под завтрака, она добавила: — Ты мне и так уже организовал на сегодня веселье, так что, будь добр, хоть до школы довези.       Папа не ответил, и диалог закончился на бессмысленной ноте. Он прекрасно знал характер своей дочери и понимал, какие демоны сейчас кишат в её маленьком тельце, но нервотрёпка сегодня намечалась не только дома, поэтому, обезопасив себя от передозировки, отец лишь спокойно дожёвывал вчерашнее мясо.       Дом, ещё не обжитый и неуютный, наполнился звенящей тишиной. Несмотря на то, что все лампочки зияли ярким светом, темнота, что царствовала на улице, будто бы пролезала внутрь огромной неконтролируемой массой. Хотелось укрыться чем-то тёплым, мягким. Гнетущую атмосферу разбавляли фонари на сельской дороге и маленькие прямоугольнички окон соседних домов.       Деревня пробуждалась — кому в школу, кому на работу.       По лестнице, идущей со второго этажа, затопали пятки. С громким и недовольным возгласом: «Я готова!» — мимо дверей промелькнула горбатая чёрная тень. Оставив посуду в мойке, мужчина, по пути дочитывая книгу в светло-коричневом переплёте, направился в коридор. Горбом оказался школьный ранец, а чёрной тень показалась из-за новой зимней куртки, которая досталась дочери из импортного магазина.       — Шапку надень! — грозно скомандовал отец. Пусть и специфическими иногда становились их отношения, но о здоровье и благополучии своего чада он думал в первую очередь. А чадо прекрасно знало этот строгий тон, поэтому, несмотря на плохое настроение, нахлобучила на чернявую макушку вязаную шапочку с болтающимися завязочками. Папе это не понравилось, и он молча, за те самые завязочки, одёрнул шапку до самых ушей. — Сдурела? Застудиться хочешь?       — Ладно бы пешком шла, — капризно протянула в ответ, поправляя лезшие из-под шапки волосы, — а тут — из дома в машину, а из машины в школу. — Но спорить бесполезно.       Пока носок ботиночка выстукивал по полу ритм с нотками раздражения, папа неспешно одевался, будто специально растягивая её прибытие на новое место учёбы. Девочка сложила руки на груди. Хотелось быстрее приехать и отстреляться от каждого умника, норовившего прицепиться к ней.       Лучшая защита — это нападение.       И чем раньше и жёстче ты это сделаешь, тем больше уважения заработаешь. При этом необязательно действовать силой, которая у хлипкой шестнадцатилетней девчонки в большом дефиците.       — Поехали, — не так строго, но твёрдо распорядился отец. Связка ключей от дома и от машины одобрительно звякнула, когда её сняли с торчащего из стены гвоздя. Распахнулись входные двери, и семейство шагнуло в ледяную темноту раннего утра прямиком к машине.       Плюхнулась на сиденье. Ну всё, осталось выехать из двора, и расстояние начнёт стремительно сокращаться.       Папа упал рядом. Вставил ключи в замок зажигания, повернул, и любимое авто зашлось в свирепом рёве. Когда они оказались вне двора, который ещё вчера ей казался ненавистным, а сегодня не хотелось покидать жильё, отец протянул пластиковый пульт:       — Слушай, у меня не работает, может, у тебя получится? Попробуй эту кнопку, — залихватски улыбнулся он. Дочь без энтузиазма послушно тыкнула пальцем и ржавые ворота со скрипом начали закрываться сами по себе! Удивлённо округлив и без того большие глаза, она спросила:       — Ты сделал?       — Вчера, — кивнул папа и, развернувшись задним ходом, направил Мерседес по просёлочной дороге. — Полночи провозился, но сделал. Правда, надо кое-что доработать, а то скрипят на всю ивановскую.       — А у меня будет такой? — Девочка вытянула перед собой пластмассовый коробок.       — Тебе-то он зачем? — усмехнулся мужчина и немного прибавил газу. Тяжёлое авто уверенно разрезало морозный воздух и рычало под стать дикому зверю. — У тебя ж машины нет.       — Зато велик есть, — слегка выпятила нижнюю губу.       — Какой велик зимой? Вот сдашь на права, купим машину, и тогда такой же будет.       — Ага, ты меня в первый же день, как мне исполнится восемнадцать, сбагришь куда-нибудь. — Пульт от ворот оказался сжатым в ладошке. — Как сегодня.       — Дочь, пойми, мне нужно вопросы с территорией решить. А если я тебя одну на ещё незнакомой территории оставлю и что-нибудь случится, то я себя вечность простить не смогу. Поэтому сегодня ты идёшь в школу, это не обсуждается.       — Можно подумать, в школе не может случиться.       Отвернувшись от отца, девочка устремила взгляд в окно. Оказывается, всё это время она не замечала, что по пути им начали попадаться группы школьников от мала до велика. Видимо, те ребята, что живут недалеко друг от друга или дружат, ходят в школу вместе.       Кто-то бежал наперегонки, кто-то, сбившись в плотный круг, что-то обсуждал с товарищами, кто-то дурачился в снегу.       Рассматривать это всё действо по эту сторону окна было интересно, но она не могла себе в этом признаться из-за чрезмерной гордости. Как будто до деревенских детей ей есть дело, вот ещё.       Уверенность в себе подпитывал тот факт, что перед Мерседесом расступались все до единого и потом долго провожали взглядом. Каждый из таких моментов приносил массу наслаждения, которое не получишь от конфет или новой безделушки. На предложение отца высадить её возле какой-нибудь компании, чтоб она подружилась и вместе с ребятами дошла до школы, девочка отреагировала скептически. Не хватало в первый день навязываться ко всем как собачонка.       Пусть смотрят вслед и облизываются, пока она сидит в кожаном салоне.       — Вот шантрапа, — ругнулся отец, наблюдая за тремя парнями, плетущимися по правому краю обочины, — ещё молоко на губах не обсохло, а уже курить научились. Мне бы в их возрасте батя — ну дед-то твой — таких бы лещей надавал.       Дочь переключила внимание на ребят и усмехнулась. Ну прямо трое из ларца, только наоборот! Один пухлый в шапке-ушанке, идущий важной походкой с пальцами нарастопырку, второй же в капюшоне, семенивший мелкими шагами. Отдалённо слышался его заразительный смех на манер бараньего блеяния. Иногда он задирал пухляка и, пока тот соображал, торопливо бросался наутёк за спину третьему — эдакая заноза в заднице всего коллектива.       Ну а третий шёл вразвалку, загребая высокими армейскими берцами снег. Шапка восседала на макушке торчком, словно морковка, а полупустой чёрный рюкзак колыхался из стороны в сторону на растянутых лямках.       Компания, как из плохого анекдота.       Между пальцев у парней угадывались тлеющие огоньки, а из ртов периодически выплывали сгустки едкого дыма.       — Если увижу тебя с сигаретой — голову откручу, — коротко и лаконично прокомментировал картину отец, вернувшись к наблюдению за дорогой, дабы ненароком не переехать какого-нибудь первоклассника.       Дочь же пропустила наскучившие за шестнадцать лет слова про курение мимо ушей и, не отрываясь, наблюдала за друзьями. Все факторы указывали на то, что это то ещё хулиганьё. Не хотелось бы оказаться в классе с таким контингентом. В голове девчонки фантазия нарисовала воображаемую лестницу, где эти трое в самом низу, а она выше их на несколько ступеней.       Она кивнула самой себе, мол, так и есть.       Когда Мерседес поравнялся со сворой, те, словно по команде, повернули головы. Машина слегка притормозила — на дорогу выскочили два парня, играющие в догонялки. Отец матюкнулся.       У девчонки появилась маленькая возможность рассмотреть парней. Толстяка она и в расчёт не взяла, так как, чего греха таить, такие девочек не интересовали от слова совсем. В том числе и в качестве объекта, который можно было бы изучить чисто из любопытства. Но раздутые бугристые щёки, алеющие от количества прыщей, она умудрилась рассмотреть даже при том условии, что рассвет только-только наклёвывался и кругом всё ещё царствовала темень.       Скачущий вокруг парней, как молодой горный козлик, что-то шепнул товарищу в шапке на макушке и без стеснения указал на девчонку, торчащую в окне. Тот лишь ненадолго задержался на ней и, вновь устремив взгляд вперёд, поднёс к губам сигарету.       Мерседес стал ехать быстрее, мальчишки сначала отдалились, а затем и вовсе скрылись в темноте. Дальнейший путь прошёл в молчании.       Вдали показалось П-образное здание, к которому вереницами и небольшими компаниями стягивались ученики. Чем-то это смахивало на муравейник. Пальцы на ногах машинально поджались, словно ей предстоял не учебный день, а тяжёлый бой не на жизнь, а на смерть. Отец остановил машину возле ворот и накрыл ладонью сложенные друг на друга девичьи ручки:       — Всё будет хорошо. — Кивнула, не поднимая головы. — Уроки у тебя до двух часов дня, я к этому времени подъеду, заберу.       — Ладно, пока, па, — она щёлкнула дверьми и вывалилась наружу, как бесформенная масса. Тело стало ватным, а коленки затряслись от коснувшегося их холода. Девочка десять раз пожалела, что решила выпендриться и напялить капроновые колготки.       Завидев приближающуюся троицу куряк, она обменялась с ними взглядами и поспешила к школе, пока ноги не окоченели. Мерзлячка аж позавидовала тому толстяку, у которого имелся тёплый бронежилет. Будь у неё хоть частичка его подкожного жира, она бы не тряслась от холода как хромая утка.       Еле разобравшись, где гардероб и в каком кабинете проходят занятия её класса под буквой «Б», новенькая направилась на второй этаж. Само собой, ученики, численность которых еле достигала двухсот человек, друг друга знали в лицо и чернявую девчонку, выбивавшуюся из общей массы, приметили сразу.       Но папа всегда учил не поджимать хвост, поэтому девочка без помощи окружающих добралась до нужного кабинета и переступила порог. Народу было мало из-за резко обрушившихся холодов, и те ребята, которые жили далеко от школы и не имели альтернативного способа добраться до учреждения, отсиживались дома.       Откуда она это знает? А это папа решил её вчера подбодрить, дескать, не переживай, там народу в школе мало, придёшь, познакомишься. Ага, бежит и падает.       Стараясь не смотреть на одноклассников, держа голову поднятой, она гордо прошествовала до стола, где, согнувшись над тетрадкой, сидела седовласая учительница:       — Черешéнко Мирослава Владиславовна, новенькая. — Учительница, хватившись за сердце, подняла вопросительный взгляд. Она явно не ожидала. — Здравствуйте.       — Здравствуй, — озадаченно пролепетала преподаватель, оглядев Мирославу сверху вниз. — Да, мне говорили про тебя. Сейчас я подумаю, куда тебя посадить, а пока ребят нет, можешь присесть здесь, — она указала на стул возле своего стола.       — А там сидит кто-то? — Она кивнула на четвёртую парту третьего ряда. Стоит как раз напротив окна, за всеми есть обзор да и от училки далеко.       — Нет, но…       — Можно я туда сяду? — Мира невинно приподняла уголки губ. — Мне нельзя сидеть слишком близко из-за зрения.       — Да? — учительница оказалась сбитой с толку. После внезапного появления ученицы, отдёрнувшего её от сосредоточенной проверки рабочей тетради, мысли, которые уже с самого утра беспорядочно кишили в голове, окончательно перепутались. — А справка-то есть какая-то?       — Пока нет, мы же только переехали, — новенькая мелкими шажками начала продвигаться в сторону выбранного места дислокации, — сделаю в ближайшее время.       — Ну в таком случае садись, конечно. — Развела руками и вернулась бумажной волоките.       Мирослава победоносно опустилась на стул за четвёртой партой, выудила из рюкзака всё необходимое. Несколько девчонок, восседающих на первом ряду, без стеснения устремили взгляд прямо на неё. Одна из них, переложив длинную светлую косу на другое плечо, вскинула бровь и ехидно оттянула уголок губ. Не нужно быть психологом или учёным, чтобы понять, на ком лежит обязанность главной сплетницы и подстрекательницы. Таких не нужно воспринимать всерьёз — их это доводит до белого каления, а сделать ничего не могут, кроме как придумать очередную ложь.       Мира поправила волосы и отвела к окошку не менее ехидный взгляд, прервав зрительное противостояние. Весело, конечно, это всё, но она здесь за тем, чтобы побыстрее отсидеть все уроки и вернуться домой. Развлечения с одноклассницами в планы не входили.       Под разрывающую перепонки трель школьного звонка, ударившего, словно обухом по голове, в класс ввалились несколько парней. У всех щёки красные, как наливные яблоки, и дышат тяжело. Учительница строго скомандовала сесть по местам, ибо нечего приходить после начала урока. Дескать, пока вы по местам рассядетесь — уж время подойдёт решать упражнения в учебнике, а от программы отставать ни в коем случае нельзя.       — Да положите вы уже свои сумки! — возмущалась преподаватель. — И двери почему опять не закрыли? Вечно я у вас тут на побегушках. — Она нехотя встала из-за стола и, громко стукая каблуком тёмно-коричневых туфель, поспешила закрыть класс. Мирослава выдохнула — вроде ребята все обычные, ничем не выделяющиеся. Да и парту впереди неё никто не занял. Глядишь, и проблем с принятием её в коллектив будет по минимуму. — О, сладкая парочка! — вдруг воскликнула учительница, решившая выглянуть в коридор, дабы изучить его на предмет остальных опаздунов. — А Бабурин где?       — В столовой, на, — послышалось из коридора. Черешенко поймала себя на мысли, что голос мальчишки несколько раздражителен. Хоть и слышала она его в первый раз и даже в глаза не видела обладателя. — Там же завтрак!       — Раньше надо приходить, чтобы завтракать! Заходите быстрее в класс!       Выжидающе встав у двери, учительница запустила двоих парней. Миру неприятно сконфузило. В одном из них, в неаккуратно висящей белой рубашке и чёрных брюках, она узнала того самого, что дразнил толстяка и скакал от него, как одичавший ягнёнок. Второй же, за спиной которого прятался товарищ, выглядел так, будто происходящее не имело к нему никакого отношения. Он без зазрения приветственно пожал ладонь парню с первой парты и кивнул остальным.       — Пятифанов, я для тебя пустое место? На перемене поручкаетесь. Идите на места, время урока не резиновое!       Стоит предполагать, что глазами он тут же пересёкся с Мирой, так как его поведение её позабавило и она уже не могла оторвать заинтересованного взгляда.       Пятифан плотно закрыл дверь и под возмущения учительницы, словно под обстрелом, вместе с другом проследовал к своему месту. И тут новенькая ужаснулась ещё больше, ибо сидели эти два шалопая прямо перед ней. Отличное себе место выбрала, молодец! Сомнений в том, что на этот раз веселье она себе обеспечила собственноручно, не осталось никаких.       Но и бежать, поджав хвост, Черешенко не привыкла, ведь не зря её фамилия являлась такой «вкусной» — снаружи мягкая, а внутри твёрдая косточка, об которую переломаешь зубы. Поэтому, самозабвенно сложив ручки друг на друга, она уставилась в окно. От парней веяло морозной свежестью, елью и табаком. Терпко, однако приятно. Шурша рюкзаками и школьными принадлежностями, ребята между собой пропустили шутку о том, что Сёма нашёл в столовке ведро с отходами и теперь точно не придёт на урок.       Девочка поморщила нос. Да уж, друзья они так себе. Утром едва ли не под ручку идут в школу, а стоило одному покинуть их огонёк, его тут же облили дерьмом. Так называемый Сёма, которого она видела мельком, конечно, не вызывал симпатии, но как-то это несправедливо. Особенно со стороны друзей.       Пока учительница писала на доске дату с темой и список заданий, Мира услышала шепелявый голос:       — Слышишь, Ромк, я же те говорил, у нас новенькая. Новенькая, как тебя хоть зовут? — Черешенко подняла от тетрадки взгляд. К ней в полуобороте сидел узкоглазый парень. В его лице она находила черты, похожие на казахов или бурятов. Специфическая внешность, но, судя по всему, ему давно удалось прибиться к общей массе и адаптироваться, поэтому никто не дразнил его. — Ты чё, немая, на?       — Просто о херне не разговариваю, — резко отчеканила она, что аж его сосед по парте, до этого не удостаивающий её вниманием и сидевший спиной, чуть повернул голову. — Зовут Черешéнко Мира.       — Черéшенка, на, — хихикнул тот, переглянувшись с товарищем. — А я Бяша, на.       — Так, вроде, баранов называют, — кинула Мира в ответ на «черешенку».       — Потому что я волк в овечьей шкуре, на.       — Ага, баран — он и в Африке баран, — хмыкнул себе под нос Ромка, так и не повернувшись.       — Сам ты, Пятифан, баран, — толкнул в плечо так, что у соседа по парте покачнулся стул.       — Ты чё, блин!..       — Пятифанов, Ертаев, почему вместо себя я слышу вас?! — как гром среди ясного неба рассёк тишину строгий голос учительницы. — Сейчас я вам быстро задание придумаю! — Бяша тут же сделал вид, будто бы он ни при чём, а Рома сгорбил спину и сцепил руки в замок.       — Раиса Степановна, а у новенькой учебника нет, — смахнув длинную косу на спину пискнула с первой парты девчонка. Та самая, с которой Мира обменялась негласными любезностями. Черешенко метнула в сторону неё многозначительный взгляд. Было ясно, что она лишь подлила масла в огонь, пока учитель на эмоциях. Конечно же, преподавательница мигом переключилась на другую тему:       — Мирослава, ты без учебника?!       — Как видите, — кивнула, предвидя гневную тираду. — Папа сказал, что библиотека была закрыта.       — Библиотекарь ногу сломала позавчера, да и учебников-то в этом году еле на всех хватило, — покачала головой Раиса Степановна. К большому удивлению, она напротив понизила голос и о чём-то задумалась. — Очень странно, что директор не позаботилась в этом. Ну ладно, — выдохнула, словно только что вернулась в этот мир, и заговорила совсем другим голосом: — Ничего страшного, сейчас мы сладкую парочку нашу рассадим на пару уроков, а на перемене я схожу и всё уточню.       Бяша с Ромкой переглянулись.       — А может, мы ей просто учебник дадим? — предложил альтернативу Пятифан. — У нас их всё равно два, ей-то какая разница.       — Ты меня поучи ещё тут, — пригрозила пальцем учитель. — Как раз покажешь ей, как тетрадь правильно подписать, покажешь темы, которые мы прошли, упражнения. Давай-давай, отсаживайся, иначе отца в школу вызову.       Невооружённым взглядом было видно, как Ромка дёрнулся словно от испуга. Помявшись пару минут, он, нарочито гремя и шурша вещами на весь класс, встал из-за парты. Их взгляды снова пересеклись. Парень присел на стул, положил тетрадку, ручку и хлопнул учебником русского так, что ещё бы чуть-чуть — и он разлетелся бы на странички.       — Поёрничай там ещё! Значит, покажи, как подписывать тетрадь, покажи те задания, что делали вчера и позавчера, их нужно обязательно. Сегодняшних упражнений сделаете столько, сколько успеете. Также табличку, которую составили в начале недели, дай ей срисовать.       — Он бы сам её нарисовал сначала, на, — поддел Бяша, вероятно, уже успевший соскучиться.       — Вот договоришь — к доске вызову! — мигом заткнула его за пояс Раиса Степановна. На третьей парте образовалась идиллия.       Мира сложила руки на груди и выжидающе уставилась на Ромку. Тот, судя по всему, и не собирался заниматься. Она, конечно, могла бы потом настучать учительнице про отношение новоиспечённого соседа к её словам, но неблагородное это дело — ябедничать. Поэтому она, перевалившись со спинки стула на сам стол, шёпотом спросила у него:       — Ты, может, уже покажешь мне, как и что делать? — Ответом не удостоили, чем только больше разозлили. Она искренне не понимала причины, по которой он так себя ведёт. Ну строишь ты из себя важняка, так строй сколько влезет. Она-то здесь при чём? — Тебе ж потом влетит, что ничего не сделал. Вызовут папочку в школу…       — С чего это ты взяла? — серые глаза впились в неё холодной иглой. Он откинул со лба достающую почти до бровей чёлку, слежавшуюся от шапки. — Ты лучше моего отца не трогай.       Мира сощурила глаза. Если б не её характер, то она бы давно отодвинулась на противоположный конец парты и замолчала в тряпочку. Но не на ту напал. Такие заявления только раззадоривали, поэтому она ехидно подметила:       — Так это не я, а учительница. Чего ж ей так не сказал?       — Бери ручку, тетрадку, — вдруг перевёл тему Пятифанов, — иначе я отвечу на твой вопрос, но не так, как ты ожидаешь.       — Ой-ой, — ощерилась Черешенко. Однако, какой бы характер не был, открытых конфликтов в первый день не хотелось. Девочка потянулась за ручкой. — Что писать-то?       — Короче, — вздохнул Ромка, отчего прокуренный голос прозвучал как-то грубо, — училка эта немного куканутая, заставляет тетрадки подписывать так, как именно ей надо. У меня даже пару раз не проверила из-за того, что не подписана была. На обёртке пиши…       — Так ты дай мне свою тетрадь, я перепишу.       — Я обложку ей оборвал, там уже ничего не перепишешь. — На последовавший следом вопрос «зачем?» Пятифан отвечать не стал. — Пиши, говорю.       На удивление он максимально просто и спокойно всё объяснил. Под его контролем на обложке образовался прямоугольник, внутри которого были данные ученика и данные учителя вплоть до телефонных номеров. Мира, конечно, указала неверный. Не хватало ещё, чтобы по каждому своему бзику учительница звонила отцу. А папа уж точно мимо не пройдёт. Он обязательно разберётся и если выяснит, что она действительно в чём-то отличилась, то устроит ей час расплаты.       — Списывай вот эти темы и номера упражнений с этой страницы. — Отвернулся.       Его голос оставался холодным. Вне зависимости от того, что Ромка говорил, интонация не менялась. Черешенко не понимала злится ли он, что на шею повесили тяжкую крестягу в виде новенькой, или ему абсолютно наплевать на всё и вся.       Мира задержалась на нём взглядом.       В районе уха зиял синяк. Судя по желтоватому оттенку, получен он давненько. Периодически сосед по парте напрягал желваки и поворачивал голову в сторону, отчего угловатая нижняя челюсть выделялась ещё сильнее. Пользуясь моментом, пока училка самолично разрешила сделать столько, сколько успеют, Ромка не делал ничего. Серые глаза с короткими, смотрящими вниз ресницами медленно оббегали класс, что говорило о том, что парень заскучал.       Выглядел он, как типичный хулиган, но стоит предположить, что дефицита внимания у Пятифанова точно нет.       — Ты всё? — оказывается, он вновь почтил её своим вниманием.       — Да, вроде, — Черешенко глянула на обложку тетради, где до этого карандашом выписывала номера упражнений, которые диктовал Ромка, листая учебник. Создавалось впечатление, что он говорил их наобум, лишь бы поскорее отмахнуться от пресловутого учительского задания. Однако проскальзывающие комментарии по типу: «здесь дохера писать придётся» или «такое тупое упражнение!» развеивали все сомнения. — Дальше что?       — Таблица, — бросил Пятифан и, пока Раиса Степановна старательно водила мелом по доске, навалился на парту животом. Толкнув в локоть склонившегося над тетрадкой Ертаева, он шепнул: — Бяша, дай таблицу перерисовать.       — А твоя где? — мигом откликнулся товарищ.       — Обложка порвалась, а таблица там была. Ну дай по-братски, нам ненадолго.       — Ага, а я в чём писать буду? Училка ж потом с дерьмом съест и не подавится. Опять мамке будет звонить, меня дома на британский флаг порвут.       — Да у ней вон всё на доске, — настаивал на своём Ромка, — я на листок перепишу тебе. Сам же время тянешь.       Через недолгие уговоры Бяша согласился и, провожая тетрадку печальным взглядом, передал её Пятифанову. Тот в свою очередь положил перед Мирой нужную таблицу и принялся исполнять данное товарищу обещание. Писал он быстро, видно, опасаясь, что учитель всё сотрёт.

***

      Урок русского языка пролетел незаметно и Раиса Степановна, стерев с доски тему, начеркала новую. По её словам, сегодня на литературе она подменяет Лилию Павловну, ибо из-за нехватки учителей ту определили к одиннадцатому классу. Ромка же так и остался сидеть по соседству, так как учебники Мире нашли только по истории и математике, на что она недовольно надула губы. Везде всё хорошо, всем учебников хватает, но папу потащило в эту проклятую тайгу, где и туалетная бумага, похоже, выдаётся под строгий учёт.       Да и классная руководительница поддержала Раису Степановну. Предложение официально переместить Пятифана и поменять карту классной рассадки товарищи с пеной у рта оспорили. Поэтому перед грядущим уроком истории Рома пересел назад к Бяше, а Мирослава получила подарок судьбы — Семёна.       Он припёрся к началу второго урока и около десяти минут на полном серьёзе клялся учительнице, что забыл дорогу к кабинету. Объявив Бабурину, что его бабушке будет очень интересно узнать о том, что у внучка страшная болезнь, преподавательница отправила страдальца за парту и начала второй урок.       С нескрываемым удивлением, что его место занято, Семён сел к Бяше. И стоит предполагать, оказался недоволен положением дел. Дважды толстяк порывался обернуться и, как он изъяснялся, «потолковать с новенькой», но делал это слишком неосторожно, каждый раз оказываясь под строгим взором Раисы Степановны.       Но ему, наконец, представилась возможность расставить все точки над «и», когда Раиса отлучилась в учительскую. Грузно шлёпнув ладонью по парте, он слегка наклонился вперёд. Рассевшийся в полуобороте Ромка с азартом наблюдал за разворачивающейся картиной.       — А я не понял, ты когда сюда садилась, здесь кто-то поставил табличку «свободно»? — Несколько ребят оглянулись со своих мест. — Или «место для шалавы»?       — Нет, но я убрала отсюда табличку «свиной загон». Она была твоя?       Кто-то протянул букву «у», что характерно для конфликтных ситуаций. Пятифанов, подпирая голову ладонью, присвистнул, словно приманивая на стычку ещё больше внимания одноклассников. Бяша же загоготал, обнажая дёсна и пустующие места двух передних зубов.       Вот это именно то, чего она ждала весь день и к чему подготовилась морально.       Физиономия Бабурина начала багроветь, как перезрелый томат, который вот-вот взорвётся. Он попытался наклониться ещё дальше, но обтянутое рубашкой пузо помешало его планам. Пуговицы опасно оттопырились.       — Ты чё, слепошарая, не видишь, с кем базаришь?       — Я перед собой вижу только прыщавого уродца с немытой головой. — Её глаза злобно блеснули. Она знала, как нужно разговаривать. И пусть из девичьих уст такие гадкие слова звучали максимально противоестественно, но хулиганов, вроде Бабурина, отрезвляли быстрее, чем ледяная вода. Естественно, Семёна сконфузил внезапный отпор.       — Смотрите, парни, — он переглянулся с Бяшей и Ромкой, — смелая объявилась. У нас с такими знаешь, что делают? Ты лучше не сопротивляйся и на перемене подыщи себе другое местечко. У параши, например! — Бабурин громко заржал под аккомпанемент Бяши, думая, что новенькая поняла, приняла и обработала. Но, как оказалось, он до сих пор не внушал страха.       — А то что?       С другого ряда донеслось мерзкое хихиканье и совет писклявым голосом: «Да покажи уже ей здешние порядки». Этот же голос раззадоривал учительницу, и обладательница этого же голоса априори вызвала у Мирославы отвращение.       — Она, Катька, ещё не знает, на кого прёт, — довольно хрюкнул Семён, польстившийся на внимание светловолосой девчонки. — Ты, — он ткнул в её сторону пальцем с плотно забившейся под ноготь грязью, — никогда звёзд из леса не видала? Если хавальник свой ещё раз откроешь, расположим тебя там, где волки срать боятся.       — Попробуй, если не боишься, — вздёрнув бровь, коротко обмолвилась Черешенко.       Она старалась состроить образ, как у Ромки, — образ холодного пофигизма. Чтобы даже при угрозе смерти лицо оставалось невозмутимым.       Давалось это тяжело, так как мозги у неё, в отличие от Бабурина, функционировали исправно, и она понимала, что выпендриваться на него одного — это выпендриваться на всех троих. Но нельзя прогнуться под жирдяя, у которого изо рта воняет нечищенными зубами. Нельзя прогнуться и дать всем понять, что ты слабая, что тебя легко унизить и сломать.       — Ты чё, овца? — он было дёрнулся вперёд, однако его остановила рука, врезавшаяся ему в грудь.       — Будет с неё, — пробубнил Пятифан. — Скоро училка в класс вернётся, всем влетит. На перемене разберёшься.       — А чё ты лезешь? Я между прочим за своё место с ней базар веду.       — Я сказал: разберёшься на перемене. Что из моих слов тебе не ясно?       — И без твоих указаний знаю, чё мне делать — чай, не шестёрка. Или чё, посадили с красивой шлюхой и Ромашка поплыл?       Ромка застыл, будто замороженный. И снова с непонятной эмоцией: на лице читался не то ступор, не то озлобленность. Брови сползли к переносице, а глаза расширились. Отчего-то Семён быстро потух и даже попробовал отодвинуться на стуле подальше.       Но не успел.       Резкий и острый удар пришёлся прямо в нижнюю челюсть. От неожиданности Мира, успевшая подхватить учебник, подскочила на ноги, а Катька с первого ряда взвизгнула, как автомобильная покрышка. Класс закопошился. Собой Бабурин снёс и стол, и мальчишек, сидящих впереди. Падал он словно в замедленной съёмке, ножки стула подкашивались, а Ертаев тщетно пытался ухватить свои вещи с опрокидывающейся парты.       Черешенко, прижавшая к груди потрёпанный учебник литературы, подняла глаза на Пятифана и поняла, что ей до него как до луны — невозмутимость и серьёзность вгоняли в неприятное ощущение скованности. Будто чьи-то длинные, ледяные пальцы хватили её поперёк живота. Плохо представляется, каково сейчас Семёну.       Рома, слегка расставив в стороны сжатые в кулаках руки, вновь двинулся на товарища, но его остановил вовремя подскочивший Бяша:       — Ромка, Ромка! — Ертаев встал между ними и упёрся руками Пятифанову в плечи. — Стой, братан!       — Маратик, ты держи его, — жалобно пропиликала Катька, прикрыв ладошками рот. Девочки с других рядов закивали головами, — а то от Бабурина и места мокрого не останется.       Толстяк лишь наградил девчонку разочарованным взглядом, словно она бросила его погибать. Затем он забито поднял глаза на Рому, который и в драку-то больше не рвался, но Бяша всё равно старательно преграждал ему путь. И Сёма, и Марат знали, что сейчас попытка одна: либо Пятифан успокоится, либо прыщавая физиономия Бабурина примет на себя повторную волну звездюлей.       — Ромка, я… — Рома чуть опустил веки в ожидании. В ожидании оправданий и позора перед всем классом. — Я хрень сказал, извини.       — Громче говори, а то мычишь под нос как блядина, — процедил сквозь зубы Пятифан. Послышался тихий смешок, кто-то зашептался. Однако в чужой конфликт вмешиваться боялись.       — Извини меня!       Мирослава, до сих пор пребывающая в шоке, после слов Бабурина почувствовала странное удовлетворение. Пусть и получил Семён лишку, даже включая прилюдные извинения, но в груди словно сад расцвёл. Любой девушке будет обидно, когда её безосновательно нарекут шалавой и попытаются замарать честь, унизить до уровня половой тряпки при всех одноклассниках. И неважно, что Ромкин кулак восстановил справедливость отнюдь не из-за неё.       Главное, что обидчик понёс наказание.       А что до одноклассников — сразу понятно, что это всего лишь стадо послушных овец, среди которых Ромка в данный момент являлся волком. Они сидели, будто притаившись в укрытии, и не смели вмешиваться, дабы не обнаружить себя. Иначе злой и страшный серый волк моментально сцапает.       Мира шумно вздохнула, на что Рома метнулся глазами в её сторону.       В ту же секунду в класс ворвалась Раиса Степановна. Черешенко и не помнит, как шло разбирательство и как Пятифана отвели к директору, очухалась она лишь тогда, когда зазвонил звонок на третий урок — историю.       Вещи Ромки Бяша заботливо забрал на свою парту. Окромя учебника, про который в таком кипише никто и не вспомнил. Девочка до сих пор прижимала его к груди. А затем, пока все рассаживались по местам, быстро спрятала в сумку. Логичнее было бы отдать его Ертаеву, но Мира сама хотела вернуть книгу хозяину. Принципиально.       Сидевший рядом Семён походил на тень. Щека распухла, что даже наложенный в медпункте компресс не помогал, а лицо раскраснелось, аки гранат, который вывернули зёрнами наружу. С момента начала урока он и головы не повернул, словно соседка по парте была какой-то прокажённой.       Ну и ладно, меньше проблем.       Ромка так и не объявился.       Обед Мира провела в одиночестве, ибо Катька Смирнова и остальные переключили своё внимание на опозорившегося Бабурина. С компрессом на лице он выглядел так, будто сошёл с экрана телевизора. Из советского мультфильма «Айболит». Там тоже те, у кого болел зуб или голова, ходили в повязке. Семён не мог полноценно есть, пить и даже чихать. Любое движение, связанное с лицом, доставляло ему боль.       Мира, хоть и не питавшая жалости к Бабурину, старалась лишний раз не смотреть на страдания паренька и, быстро прикончив свою порцию, вернулась в класс.       На следующем уроке ребята по причине того, что учительница по математике заболела, смотрели фильм «Инкогнито из Петербурга» по произведению Николая Васильевича Гоголя, а на музыке, соответственно, пели какую-то новогоднюю песню, придуманную выпускниками прошлого года.       День пролетел быстро. После занятий, подкараулив возле раздевалки Бяшу, Мирослава требовательно спросила:       — Где твой друг?       — Ромка, что ли? — прошепелявил Марат, напяливая на голову капюшон. — А я почём знаю, у нас с ним космической связи нет. А чё тебе до него?       — Да так, — махнула рукой и через толпу ребят торопливо выскочила на улицу.       В нос ударила свежесть, а по лицу проскользили летящие на ветру пушинки снега. Ученики расходились кто куда. Мира подумала, что, возможно, за школой есть какая-то дорога, ибо дорожка за неё специально вычищена и протоптана. Как раз в ту сторону и направился Бяша, перекинув через плечо портфель с одной лямкой. Катька в розовой шапочке, стоящая в кругу девчонок возле ворот, только едко приподняла уголки губ.       Но Мира уже знала, что ей ни прямо, ни за школу, а в тёплый, кожаный салон любимого серого Мерседеса, который уже поджидал её неподалёку. Скрипя подошвами по пушистому снегу, Черешенко уверенно миновала компанию Смирновой и упала в брюхо машины, с большой гордостью заметив, как у Катьки рот медленно опустился до земли.       — Привет, па, — не радостно, но и не грустно пролепетала она.       — Привет, дочь, — кивнул Владислав Сергеевич, заводя железного зверя. Под взгляды учеников мерин отъехал от школы. Ромки среди них она, как ни старалась, не нашла. — Как день?       — Нормально. — Оторвалась от окна, облокотилась на сиденье.       — Познакомилась с кем-нибудь?       — Можно сказать и так, — задумчиво протянула Мира. В памяти всплыли картинки летящего в челюсть кулака и Семёна, падающего со стула. — Пап, ты прикинь, сегодня в классе драка была. — Отец вскинул брови с вопросом «да ты что?». — Ага, парень, видимо, сказал что-то не то, вот другой ему и вмазал. Аж щека распухла.       — За больное задел, — утвердительно произнёс Черешенко-старший.       — Думаешь? — Мира, вальяжно развалившаяся на сиденье, повернулась всем телом в сторону отца. Он кивнул, чем вогнал девочку в размышления. Чего же такого больного было в фразе «посадили с красивой шлюхой и Ромашка поплыл»? Грудь неприятно спёрло от колких оскорблений.       Разве что «Ромашка» могла обидеть Пятифанова. Но в каком контексте надо сказать такое безобидное слово, чтобы получить в награду разбитое лицо? Не найдя ответа, Черешенко решила, что, возможно, Ромке пришёлся не по нраву тот гонор, с которым Бабурин попытался переть на него.       Дорога до дома показалась Мирославе короче. То ли за размышлениями она не заметила, как серый Мерседес-Бенз уже заезжал в ворота, то ли путь и вправду недлинный. Однако одно не укладывалось:       — А как ты ворота открыл?       — Тебе повезло, что у меня дубликат есть, — покачал головой отец, вероятно, уже перепсиховав и переварив этот инцидент на сотню раз. — Забрала ключ и хоть бы хны. Мёрзни, папка, возле ворот как беспризорник. — Надутые губки и лемурьи глаза дочери, выглядывающие из-под шапки и говорящие об искреннем раскаянии, быстро сменили гнев на милость, и Владислав Сергеевич махнул рукой, дескать, ай, ладно, что с тобой говорить.       Не изъявив желания поживиться чем-то в холодильнике, Мира прошествовала на второй этаж, в свою ещё толком не обжитую комнату. Школьный ранец грузно упал на пол, а сама школьница рухнула на постель. Удивительно, что в городе её продуктивность была гораздо выше. После школы она умудрялась посетить кружок юного техника и кружок мягкой игрушки, художественную школу, а дома сделать уроки и со спокойной душой уйти гулять с друзьями. А здесь за один день у неё высосали просто колоссальное количество энергии! Казалось бы, всего лишь перенервничала, ведь всё-таки первый день в новом классе, но нет, чувствовала она себя прекрасно и нервничала разве что в тот момент, когда лицо Бабурина встретилось с Ромкиным кулаком.       С воспоминанием о Ромке внутри загорелся какой-то странный интерес. Опустив руку с кровати, Черешенко выудила из портфеля пятифановский учебник. Она не знала его и не знала, чем он живёт, поэтому учебник стал своего рода объектом, через который Мирославе приоткроются хоть маленькие, но личные секреты Ромки. Держа в руках потрёпанную книгу, она открыла первый разворот. Даже человек, не имеющий экстрасенсорных способностей, догадался бы, что её там встретят рисунки. Нарисованная посередине рука, изображающая козу, и надпись: «Гасись!» крупными буквами; в правом верхнем углу — какая-то кривая машина, со стороны похожая на ВАЗ-2109; остальное пространство занимали каракули и цифры.       «Как его ещё из школы не выгнали?» — беззлобно подумала Черешенко и усмехнулась своим мыслям.       В начале параграфа её ждал портрет Александра Сергеевича Пушкина, которому к губам Ромка пририсовал сигарету. Ещё несколько остроумных произведений искусств и почеркушек, и вот в тексте она заметила, как карандашом выделены абзацы, где-то подчёркнуты фразы, а в конце параграфа коротко написаны ответы к вопросам. Оставалось только гадать: Ромкины это записи или кочуют из года в год к разным ученикам. Если присмотреться, то видно, что и почерк сходится, и графит не затёрся.       Для Миры это стало открытием — хулиган, который умеет учиться. С ума сойти!       Она ещё очень долго листала учебник, пока в комнату не заглянул папа с новостью о том, что на кухне не хватает женской руки. Сообщив отцу, что уже идёт, только переоденется, девочка отложила книгу и свесила с кровати костлявые коленки. Довольно занимательное путешествие в мир Ромки Пятифана она совершила. Ей хотелось досмотреть до конца этот кладезь современного искусства, но живот требовательно заурчал.       И пока школьная форма бережно вешалась на деревянные плечики, Мирослава размышляла над предстоящим учебным днём и продумывала встречу с Ромкой. В чернявой голове роем копошилась куча вопросов к нему, ей элементарно хотелось знать, куда свинтил этот проныра, но она понимала, что ответов, скоре всего, не получит. А может, просто молча отдать учебник, не сказав и слова? Будет она ещё распинаться перед каким-то Пятифаном!       Пнув ногой дверцу шифоньера, Мира направилась на первый этаж, откуда пахло чем-то вкусненьким. Толку-то продумывать всё наперёд? Может, он завтра вообще в школу не заявится и давно плевал на этот учебник? Неизвестность обычно пугала, но в случае Мирославы лишь будила гнев. Посмотрим на развитие событий, ибо не стоит забывать про Бабурина, который из-за неё отхватил смачных лещей и который вряд ли отстанет просто так.