Бесприданница

      «Чёрт, почему я так быстро выздоровела? Может, пойти открыть окно и сгребсти в рот весь снег с отлива?»       Болтая закинутыми на спинку дивана ногами со сползшими шерстяными носками, Мира подкидывала в воздух найденный в сарае поролоновый зелёный мячик и размышляла над тем, как покрасивше и поярче украсить дом. В судьбоносной сарайке она, собственно, и подхватила простуду, ибо, с энтузиазмом разгребая сугроб, мешающий открыть дверь, набрала полные ботинки снега.       Зачем она туда полезла?       Как ей хотелось думать — за тайнами, а получила лишь завалы, выросшие до потолка. Однако копаться в них оказалось не менее весёлым занятием. Мирослава отрыла целый ящик старых тетрадок с пожелтевшими от времени страницами, ржавый самовар, ещё пригодные для покатушек сани и среди прочего пакет с игрушками, откуда и выудила выгоревший мячик. Доковырявшись в куче хлама до того, что руки заледенели, а пальцы на ногах потеряли чувствительность, девочка, ужаленная любопытством, упорно продолжала шерстить коробки, пока не услышала оклик:       — Славка, это ты там? — К сараю, скрипя снегом, кто-то направлялся. В проёме обозначилась голова Владислава Сергеевича в зимней кепке со смешными нашивками, защищавшими уши от холода. Из-за них Мира мысленно прозвала папу слонёнком. — Ёханый бабай! — Глаза его расширились. — Вся в пылище, ещё и в парадных шмотках! Ну-ка на выход, быстро!       Пистон Черешенко-младшей тогда прилетел хороший. Живя в городе, Мирослава не имела одежды, в которой можно было бы заняться грязной работой, и в связи с этим отец постановил, что им обоим не помешает пополнить гардероб деревенским одеянием. Едва заслышав о поездке в магазин, страх ледяными клешнями сжал нутро. Как жаль, что они вчера не догадались купить всё сразу.       Да и вторая поездка в магазин за выходные — как-то чересчур. Они что, миллионеры? На такой глупый вопрос Владислав Сергеевич вначале и отвечать не хотел, но по приставучести с Мирой могла посоревноваться разве что колючка репейника, поэтому отец, теряя терпение, хлопнул по столу ладонью:       — Я, по-твоему, для дочери денег не найду? — сказал как отрезал.       Благо затарилась семейка экономно и не повстречала по пути никаких балбесов на мотоцикле, которые и без того умудрились явиться Славке во сне. Она старалась не возвращаться ко вчерашней ситуации, дабы выходной вновь не выпал из её жизни и не испортил планы. После магазина в руках девочка тащила валенки, сложенные в пакеты свитера, штаны и удобную длинную куртку — вполне достаточно, чтобы таскаться по деревне, как сказал папа. К тому, чтобы таскаться по селу, рискуя встретить Пятифана, Черешенко ещё морально не готова, а вот облазить весь участок вдоль и поперёк стояло на повестке дня.       По итогу сделала Мира не всё, но осталась довольна результатом. Она, не без помощи Черешенко-старшего, чудом попала на веранду, вымела из неё столетний слой пыли, оттёрла стол и кресла. Пока отец чистил задний двор от снега, словно отрывая его из-под пухового одеяла, и топил баню, Слава вытащила из сарайки то, что успела отобрать на выброс, — места там стало куда больше, однако ещё в двух углах возвышались груды неизвестного науке хлама.       Необжитый дом, освобождаясь от мусора, словно от своего тёмного прошлого, потихоньку становился похожим на уютное пристанище или неприступную крепость, где тебя не достанут взбалмошные одноклассники и докучливые учителя. Отвлёкшись на приборку, Черешенко-младшая поймала внутреннее умиротворение. Пусть ей завтра снова в бой — зато сегодня душа не разрывается.       Вечером же купленные украшения наконец дождались своего часа. К большому сожалению, Мира отыскала ещё один разбитый шар — тот самый, чей треск она вчера услышала, швырнув на стол коробки. Соединив новые прикрасы с частью привезённых из города, девочка примерно прикинула, что должно хватить на весь дом и ёлку.       В процессе облагораживания жилища к Новому году, Славка почувствовала недомогание и лёгкий озноб. Решив, что просто-напросто устала и дома, возможно, прохладно, девочка отправилась на кухню за чаем. Закипал он долго и, как казалось Мире, точно издевался. Наконец, щедро запарив заварку, она опустила в кружку три ложки сахара, налила молока и, предварительно немного остудив, коснулась губами бледно-бежевой жидкости. Внутри расползлось призрачное тепло. Ещё глоток — тепло усилилось.       И усиливалось до того, пока не стало жарко аж до испарины на лбу.       Вернувшись к новогодним игрушкам, Черешенко, несмотря на слабость, потратила ещё около часа на наведение красоты. Передвигая стул по всей гостиной, она залезала на него и с каждым разом ощущала, что тело отзывалось недовольством. Ноги, будто набиваясь ватой, не желали поднимать хозяйку, а руки, привешивая к гардине мишуру, не задерживались в вертикальном положении дольше минуты.       Стул покачнулся.       — Славка! — ругнулся папа, в это время смотревший какие-то соревнования по телевизору. — Аккуратнее там, а то чебурахнешься, не дай то бог. — Мира, пребывая в коматозном состоянии, вяло покивала головой. — Чего опять такая кислая? И чего лоб весь мокрый? — Ему поведали о том, что не знают. — Ну-ка подойди ко мне.       Стоило догадаться, что первым делом отец прижал ко лбу прохладную ладонь и с нарастающей внутри тревогой обнаружил повышенную температуру, мигом забыв о передаче. Конечно же, без недовольства, что дочь так халатно относится к своему здоровью и черпает ботинками снег, не обошлось. Владислава Сергеевича можно понять, ведь Мирка у него одна единственная, и он не мог допустить, чтоб любимый ребёнок переносил болезнь на ногах.       Мужчина тотчас отрыл аптечку, где точно имелось жаропонижающее. Он надеялся, что удастся пресечь болезнь на самой ранней стадии её развития. Что утром дочери станет лучше и она сможет спокойно пойти на уроки, не переживая об ухудшении состояния, — да и от программы отставать нельзя, — но ночью температура поднялась до тридцати восьми градусов, и здесь уже всем стало очевидно, что никто в школу не сунется. Так Мирославу и высадили на больничный приехавшие на УАЗике сельские врачи. Пусть папа таким раскладом доволен не был — Миру же всё устраивало.       Сама судьба послала ей подарок — не видеть целую неделю чёртовых одноклассников!       И дни эти пролетели мгновенно, словно бы их не было. Владислав Сергеевич, как первый ответственный на деревне, следил за тем, чтобы Черешенко-младшая пила все прописанные врачами препараты и пила их в нужном порядке. Поэтому болезнь быстро отступила, вернув из сказки, где Мира дрыхла до полудня, — в суровую реальность, где придётся вставать в семь утра и по темени добираться в школу. Девочка подозревала, что по ней успели сильно соскучиться, и нежелание выходить из дома помножилось надвое.       И чем ближе подбирался понедельник, тем навязчивее в голову пробивалась мысль о том, чтобы прогулять занятия. И плевать на последствия.       Полночи девочка не могла побороть бессонницу. Фантазия рисовала перед ней различные варианты развития событий завтрашнего дня, формулировала новые и новые издёвки. Мира понимала, что причиной тревожности являются отнюдь не овцы-одноклассники, а три волка, пасущие это стадо. Даже думать не хотелось о том, что произошло за неделю её отсутствия. Кого ещё побили или унизили.       Фонари на улице давно погасли, папа, шурша одеялом и кряхтя, ворочался на первом этаже, а дом поскрипывал, точно делая вдох. Слава слышала, как вокруг деревни шумел лес, лаяли собаки, завывал волком ветер. Развернувшись на кровати так, чтобы видеть из окна говорящий на языке шелестов и дуновений пейзаж, Черешенко-младшая снова почувствовала себя лишней. Ей невольно вспоминались слова из песни Виктора Цоя: «Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна и не вижу ни одной знакомой звезды».       Всё казалось пустым, неродным.       Она устала то проникаться любовью к этой деревне, то горько разочаровываться до щемоты в сердце. То едва дотрагиваться до счастья, то получать звонкую оплеуху. Хотелось стабильности и незыблемости, которая бы не раскачивала землю под её ногами и не роняла, словно с девятиэтажного дома.       Мирослава не видела и не находила выхода для решения сложившейся ситуации. Она хотела защитить себя — она могла бы это сделать. Но как прыгнуть выше головы? Как противостоять трём рослым парням, которые при желании могут свернуть в бараний рог? Казалось бы, опасаться следует лишь Пятифана, ведь он главный в этой шайке и именно он не даёт Мире шанса на спокойное существование, но не стоит забывать, что Бяша с Семёном ждут лишь его приказа. Кивнёт головой — всё, пиши пропало.       Ей бы хоть немножечко сил и удачи.       И понять, чего добивается Ромка.

***

      Открыла глаза Черешенко-младшая от того, что её тормошили за плечо. Правда, как-то уж слишком энергично, словно в какой-то спешке. Веки, точно набитые песком, еле разлепились и взгляд сфокусировался на папе. Волосы его, обычно с щепетильным подходом зачёсанные, лежали на лбу неаккуратными пучками, а физиономия мятая, ещё толком не отошедшая ото сна.       — Вставай, соня, — зевая, тряс он за плечо Мирославу, которой от чудовищного недосыпа казалось, что её подвесили вниз головой и колотили, как боксёрскую грушу, — мы проспали с тобой. Давай-давай, просыпайся и иди скорее завтракать.       — Встаю я, встаю, — простонала заспанная Мира, сморщилась и потёрла глаза. — Ну проспали — и проспали. Может, ну его, вообще никуда не пойдём?       — Так, — строго подбоченился Владислав Сергеевич, возвышаясь над кроватью, как атлант, — что ещё придумаешь? Всю неделю дома халявничала, а всё равно мало! Школьный секретарь по телефону сказала, что у вашего класса сегодня шесть уроков — на третий как раз успеваешь. Учебники нужные я тебе уже в портфель закинул, поэтому вставай, живо.       Спорить с бывшим военным тяжело — тебя всё равно никто не услышит. Лучше сделай, что говорят, и он быстрее отстанет. Однако торопиться не хотелось, ведь чем скорее она соберётся, тем скорее окажется в школе среди наилюбимейшего десятого класса под буквой «Б». А там и волчонок тут как тут.       Точно назло, всё происходило, как в ускоренной съёмке. И чистка зубов, и завтрак, и сборы даже не успели отложиться в памяти, а Мира уже куковала на переднем сиденье в брюхе немца, вёзшего её в школу. Дорога пустовала, никаких групп школьников по обочинам и беготни перед Мерседесом, поэтому папа позволил авто подбавить газу, чем максимально сократил время до её прибытия в школу. Перед выходом Владислав Сергеевич всучил Мире справку и дал указания:       — Не забудь отдать, обязательно занеси учительнице. И постарайся сделать так, чтоб меня больше не вызывали в школу — я не хочу слушать о том, что ты грубиянка. Я понимаю, что хочется отстаивать свои права, но не всегда это может обернуться в положительную сторону. — Черешенко, глядя на белый квадратик с печатью и размашистой подписью, покивала. Ради этой бумажонки ей пришлось встать в восемь утра и впервые посетить сельскую больницу. Однако, стоит отдать должное, в бетонном трёхэтажном здании, в отличие от городской поликлиники, не тянулись вереницы очередей возле каждого кабинета и освободилась она достаточно быстро. — Постараюсь забрать тебя сразу после уроков, но не могу обещать, что успею тютелька в тютельку.       — Ладно, — с недовольством вздохнула Мирослава. Сегодня она на полном растерзании. Мало того, что опоздала, так ещё придётся задержаться и провожать взглядом уходящих домой ребят, всех до единого.       — Выше пятачок, — по кончику носа шутливо хлопнула подушечка пальца. — Удачи.       — Спасибо, пап, и тебе.       Нехотя девочка выбралась из немца, напялила на плечи рюкзак и как на казнь пошагала к школе. За спиной послышался скрип снега под покрышками — папа уехал. Остановилась возле ворот, словно не пересёкши черту финиша. Теперь Мира наедине со своими страхами и с накатывающей волной тревоги, которые не получится побороть, если пасть духом и прогнуться.       Руки в карманах сжались, брови сдвинулись. Она должна выдержать любые нападки, нельзя позволить им издеваться над собой. Особенно троице хулиганов. Особенно Пятифану!       Мирослава сделала осторожный шаг, будто ступает по тонкому льду, который вот-вот треснет и острая корка сомкнётся над её головой. Поглотит, затянет, утопит. Черешенко-младшая не узнавала себя с тех пор, как впервые оказалась за школьным порогом. В прошлой школе ей не составляло труда поставить на место любого обидчика, а если не понимали её, то на подхвате всегда караулил папа. А здесь…       Её будто надломили. Надломили и, расковыряв трещину, грубо вырвали всё, что теплилось внутри, оставив лишь холодный страх и ощущение полной беззащитности. Раньше коленки дрожали под приступом адреналина — теперь же перед входом в школу. И это благодаря лишь одному человеку.       Взобравшись ватными ногами на крыльцо и потянув за ручку двери, Слава едва не впечаталась в грудь какого-то парня.       — Батюшки, а я уже начал скучать.       О чёрт!       — Дай мне пройти, — в ступоре пробормотала Мира, не ожидавшая такого поворота событий. Она вчера проработала все возможные варианты и прикинула свои действия в каждом из них, но этого она и предположить не могла! Черешенко спешно хотела протиснуться в щель между косяком и Ромкой, однако он тут же преградил путь. Бяша и Семён, пользуясь моментом, оперативно выскочили, сомкнув вокруг девочки кольцо. Глубоко вдохнув, Мирослава вопросительно уставилась на Пятифанова.       «Не прогибаться!»       Сзади, шурша курткой, вставил свои пять копеек взбалмошный Ертаев:       — Отсоси — потом проси, на.       — Внатуре, бля, — хрюкнул Семён. Мира почувствовала, как за лямку портфеля уцепилась широкая ладонь и дёрнула так, что она едва не повалилась на ступеньки. Рома, словно плетью, хлестнул за спину девочки суровым взглядом и хватка ослабла. — Я думал, она в штаны наложила и больше сюда не явится. Слышь, сявка… — Боковым зрением она увидела физиономию с крупными, алеющими прыщами. В нос ударил опостылый запах семечек и нечищеных зубов. — Ты чё, бессмертная?       — Оставьте вы меня в покое! — гаркнула Бабурину в лицо так, что он отклонился назад, и сделала ещё одну попытку пройти через преграду в виде Пятифана. Стоял он, привалившись на правый косяк и упираясь ногами в нижний угол левого, а на ручку металлической двери локтем облокачивался Марат. Как ей казалось, Ромка не особо надёжно защищал свою позицию. Слушая гортанный хохот двоих ублюдков, Мира толкала хулигана со всей прытью, что у неё имелась, только тот натянул лишь гадкую ухмылочку. Он не прилагал никаких усилий и сначала даже не удерживал хилую девчонку, но когда ей всё-таки удалось протолкнуть угловатое плечо и почти проскользнуть мимо него в небольшой коридорчик, Рома обхватил ладонями едва прощупывающуюся через куртку талию и вернул Мирославу в середину круга.       Девочка сконфузилась и, охнув, рефлекторно ударила по зашедшим за рамки приличия рукам. Кожа под одеждой засвербела, и на мгновение её сердце сжалось, ведь реакция Пятифана в данной ситуации могла быть непредсказуемой. Не придись ему по нраву — и оплеуха прилетит. Подняв глаза, Слава в его лице абсолютно точно прочитала, что Ромку позабавил такой выпад.       — Смело, — осклабился Пятифан, покручивая широкое кольцо на большом пальце правой руки. — А на это чё скажешь?       — Эй! — послышалось где-то за Ромкиной спиной, и стук каблучков заглушил надрывающих животы Марата и Семёна. На плечи легли девичьи ладони, их хозяйка с небывалой лёгкостью освободила дверной проход от Ромки. Мира, напуганная, как дворовой котёнок, не смогла скрыть своего удивления. Вероятно, Пятифан сам позволил этому случиться, ведь абсолютно невозможно, что её силы оказались сродни капле в море, а такая же худенькая девчонка справилась на ура. — Что, легко трое на одну кидаться? — откинула светлую косу на другое плечо. Ромка, будто ёж, фыркнул в ответ:       — Смирнова, ты-то чё здесь нарисовалась? Дуй, куда шла, пока и тебе красивую обёртку не попортили.       — А ты со мной так не разговаривай, — самодовольно задрала носик Катя, скрестив руки на груди. — Иначе руководство школы быстро узнает о ваших делишках. Выгонят всех троих поганой метлой, и поминай как звали.       — Катька, — заступил в диалог застигнутый врасплох Бабурин, — мы же…       — Ага, не забудь цинкануть и о том, чем ты занимаешься, чтобы твоя мамка тебя за патлы хорошенько оттаскала, — перебив Семёна, ощетинился Пятифанов, став похожим уже не на ежа, а на рассвирепевшего дикобраза. Ещё немного — и выстрелит снопом опасных, длинных колючек. Несмотря на это, его вечный саркастичный оскал не ассоциировался у Миры ни с чем другим, кроме дикого, щерившегося волчонка. Смирнова, сжав юбку тёмно-коричневого школьного сарафанчика, возмущённо засопела и поджала губы.       Если бы картина, что развернулась перед Мирославой, происходила в мультфильме, то эти двое непременно бы столкнулись лбами, отстаивая каждый свои идеалы. Однако Черешенко-младшая словно оказалась на уроке высшей математики. Сказать, что девочка не понимала, что происходит, — не сказать ничего. Буквально на прошлых выходных они разъезжали вместе на мотоцикле, как счастливая парочка, а сегодня остервенело грызутся как кошка с собакой.       — Мытарьте тех, кто на вашем уровне, а не новенькую, — потребовала Катя. — Мира, — она вдруг сердобольно пошла девчушке на выручку, — пошли отсюда, пока не начался урок. Пусть эти бессовестные отираются здесь хоть до конца дня, — протянутая белая ладонь с браслетом на запястье зависла перед Мирой. Ромка скривил пухлые губы в недовольной гримасе:       — И без твоих почестей разберёмся, — он собирался откинуть руку. Будто лишаясь последнего шанса, который мог подарить спасение, Мира, сама того не ожидая, соединила свою ладошку с Катькиной. Одноклассница тут же перетянула девочку за порог мимо Пятифана. Колкие серые глаза проводили Славку, словно пытаясь уцепить её, аки острейшим гарпуном. — Смотрите дёсна друг другу не сотрите, — успела услышать Черешенко.       Внутри школы стоял невообразимый гвалт, ибо наступила большая перемена. Толпились ученики, громко обсуждали предстоящий праздник, вешали украшения, заливисто смеялись, а вахтёрша, сидя на посту возле расписания, самозабвенно читала свежую газету. Немудрено, что она даже ухом не повела.       Под просторные, но без достаточного освещения раздевалки здесь отвели практически целый коридор. Огораживались они красивыми витиеватыми решётками и делились на три секции: младшие классы, средние и старшие. Раздевалки младших и средних классов всегда закрывались на ключ, чтобы дети не ушли раньше времени и у руководства не возникли проблемы с родителями. А вот старшие классы оставались в свободном доступе, поэтому троица хулиганов бегала курить чуть ли не после каждого урока.       И конечно же, именно Мире, посчастливилось с ними встретиться.       С раздражением скидывая ботинки и распаковывая мешочек со сменкой, Черешенко старательно делала вид, что не замечала желания прогулять уроки. Оно объявилось вновь и теперь стучало с ещё большей силой, словно на висок Славке посадили красноголового дятла. Сопротивляться становилось всё сложнее.       — Они ничего тебе не сделали? — раздалось рядом. Оказывается, Катя не ушла, а проследовала за ней в раздевалку. Мирослава очень удивилась и в ответ смогла лишь безмолвно помотать головой. — Ну и хорошо. Ты подальше держись от этой шоблы, хорошему ничему у них не научишься.       — Чего ж сама с ними на мотоцикле катаешься? — Черешенко подняла взгляд на Смирнову. Слова одноклассницы показались ей не таким искренними, какими она пыталась преподнести. Было в них что-то двусмысленное, что-то мешающее, будто в кастрюлю борща положили молоток и пытались убедить, что так и надо. Помня первый день в школе и фразу «покажи ей уже здешние порядки», Мира понимала, что кому-кому, а Катьке уж точно больше всех хотелось бы, чтобы троица растоптала её. Она как-то по-лисьему хмыкнула.       — Я учусь в этой школе с первого класса, меня они не трогают. А вот новеньких очень любят, — она странно повела плечами и стрельнула ядовито-зелёными глазами в сторону, будто что-то с упоением вспомнила. — Новенькие — лёгкая добыча. Ты, если что, ходи с нами, тогда тебя не тронут.       — Спасибо, я пока как-нибудь сама.       Ещё чего не хватало, таскаться за ними, как беспризорная собачонка, ища защиты и поддержки. Смирнова уведомила Мирославу, что выбор всегда остаётся за ней и упорхнула, расправив юбку сарафанчика. Мира осталась в одиночестве, не решаясь идти в класс. Нешуточный страх зашевелился где-то за рёбрами. Пространство вокруг начало расширяться, вешалки возвышались над головой, куртки превратились в неведомых монстров, стены давили. Черешенко, шумно выдохнув, опустилась на деревянную скамейку, отклонила затылок и замерла.       Холодная крашеная стена немного отрезвила. Очертания медленно возвращались к прежним, стук в висках утих, и дыхание нормализовалось. Она посидела так ещё некоторое время. Понимая, что с минуты на минуту вернутся накурившиеся хулиганы, девочка подхватила рюкзак и на ватных ногах покинула раздевалку.

***

      За школу, куда наведывались все куряки, уже протоптали народную тропу. Бегали туда все, от мала до велика. Учителя про то знали и даже пытались бороться, закрывая закуток со служебным выходом всевозможными способами: то лентой, то деревянными нагромождениями. Благое дело не увенчалось успехом: ребята находили способы пробраться через преграды, поэтому на данный факт, мягко скажем, закрыли глаза.       — Это не наша вина, а родителей, — заявила как-то директриса на педсовете. — Мы доносим до учеников информацию о вреде сигарет, просим не безобразничать, а насильно их гонять — это, увы и ах, не в нашей компетенции.       Так и сложилось, что рядом с дворником может стоять и тянуть сигарету шестикласник.       Ромка, восседая на перилах крылечка, что вело к служебному входу, крутил в руках нож-бабочку и, подёргивая ногой, мысленно философствовал о чём-то своём. Бяша же с Семёном, самозабвенно пристроившись сбоку, толковали о том, сколько человек при желании уместится на мотоцикл Урал. Марат не ставил на более, чем семерых, а толстяк же утверждал, что получится гораздо больше.       Пятифанов лишь хмыкал. Он бы с радостью подискутировал с товарищами, так как методами проб и экспериментов знал, что на Урал вмещаются пятеро. Больше — мотоциклу становится безмерно тяжело. Но какой толк от этой информации двум разгильдяям, решившим поспорить из-за отсутствия тем для разговора.       Другое дело — его размышления. Проницательный Марат верно подметил, что новенькая ни в какую не давала ему ни покоя, ни спокойного сна. Всю неделю, пока её не было, Ромка чувствовал себя не так, как обычно. Он жил всю ту же жизнь, ковырялся в мотоциклах, ходил в школу и секцию по боксу, однако что-то мешало привычному ритму, как будто шагаешь по ковру и каждый раз спотыкаешься на нём об одну и ту же складку. Словно в единой картине не хватало маленького кусочка пазла.       Никто не прожигал глубокими голубыми глазами с пляшущими на дне зрачка искорками злобы, соседняя парта пустовала.       Закрались мысли о том, что девчонка просто-напросто смылась назад в город, оставив между ними такую никчёмную и ненужную недосказанность. Да как она осмелилась на такое? Он ещё не победил морально, не расставил все точки над «и»!.. А если действительно смоталась? Пару раз вечером Пятифан проезжал по улице Победы, видел в окнах горящий свет, а на полянке перед железными воротами кучу следов от автомобильных покрышек. Значит, ещё здесь. Эта мысль его несколько успокаивала и заставляла лишь ждать, пока новенькая выздоровеет.       Тогда-то он сломает её до конца.       И больше не останется тех, кто пробовал бы противостоять ему.       Сегодня утром, не увидев ту за партой, Ромка махнул рукой, дескать, раз на первом уроке нет, то уже не объявится, — такие, как она, не прогуливают. И если обычно выписывают в пятницу, чтобы за выходные ученик подготовился и в понедельник спокойно шёл на занятия, то вряд ли её стоит ждать на этой неделе. Видимо, что-то серьёзное подхватила, хилячка городская.       И эта встреча в дверях для него самого стала сюрпризом.       Пятифанов сначала и не понял, что на крыльцо подымается знакомая шапочка с бомбошкой — честно признаться, вовсе не заметил. Лишь когда она едва не сбила его с ног и подняла глаза, Ромка узнал в незнакомке новенькую. Чувствуя, как сердце гулко забилось где-то под подбородком, парень и сам немного опешил, но быстро взял себя в руки, натянув привычную, саркастичную маску.       — …Эта новенькая, — услышал он краем уха обрывки диалога, — калит меня так, что руки чешутся. Ещё стану я терпеть, как на меня тявкают всякие соплячки, вроде неё!       — Слышь, Сёма, — спокойно и с расстановкой вступил в разговор Ромка, не поворачивая головы, — а ты чё, спецом в уши долбишься? — На лаконичное «чё» Пятифан спрыгнул с перил и почти вплотную приблизился к Бабурину. — Хуём в плечо. Я тебе чё про новенькую говорил? Если руки чешутся — так ты ко мне приходи, у меня груша есть, вместе почешем.       — Чё-то я не въехал, — сплюнул в сторону и кинул окурок в сугроб, уже до серого оттенка покрытый пеплом сигарет. — Тебе, значит, не нравится её поведение и ты её гасишь, а я всё хавать должен? Я чё, со спины или сбоку на терпилу похож?       — А не дохера ли борзый на бабу руку поднимать? — Ромка склонил голову, приближаясь к прыщавой физиономии. Бяша ехидно усмехнулся — в любой ситуации он стоял на стороне друга, даже если тот не во всём прав. — Или не знаешь, когда реально гасят? Я этой шмакодявке городской и щелбана не поставил, а ты готов с дерьмом её сожрать.       — Это, вроде, не мои проблемы, что кто-то себя не уважает, — рассмеялся Семён.       Однако триумф длился недолго. Толстяк и глазом не успел моргнуть, как оказался схваченным за грудки и впечатанным в бетонную стену. Потерявшее фокус зрение не сразу обозначило черты лица рассвирепевшего Ромки, который, ещё бы чуть-чуть — и коснулся приплюснутого носа со зреющими на кончике прыщами. Густые тёмные брови сдвинулись к переносице настолько, что глаза становились еле-еле различимыми. Сжимая воротник семёновского пуховика, Пятифан грозно прошипел:       — Ты смотри, боров недобитый, с кем так разговариваешь. — Возле лица Бабурина металлической молнией промелькнул нож-бабочка. — Забыл своё место? За такой базар я тебе счас в чушку дам и на перила кину — будешь болтаться, как школьные половики. — Во второй подбородок Семёна жалом упёрлось холодное остриё. — А бабу трогать — это последнее дело. Оставь девчонку в покое, иначе, можешь быть уверен, хорошим не закончится, — сглотнул слюну. В голову неконтролируемым потоком хлынули воспоминания, взгляд сделался пустым. Язык не хотел слушаться хозяина, но он упрямо выдавил из себя: — Почаще вспоминай прошлую историю, мудила.       Лицо толстяка перекосила гримаса ужаса вперемешку с яростью, дыхание спёрло. Он промолчал, и Ромка, бросив напоследок победоносное, но сдавленное «вот так-то», брезгливо отпустил ворот пуховика. Далее, не сказав ни слова, Пятифан ловко сложил холодную игрушку и широкими шагами направился на выход из закоулка. Бяша, хлопнув Бабурина по плечу, поторопился следом за товарищем, а Семён, еле отдышавшись, с ненавистью процедил:       — Ты труп, засранец, закончилась твоя вахта.

***

      Глядя в чистую тетрадку, подперев лицо ладошками, Мирослава в забытье считала ворон. Предстоящий урок истории мог гарантировать ей то, что Пятифанов сядет отдельно, ведь у неё есть учебник по этому предмету, однако терпеть рядом пресловутого Семёна тоже не представлялось возможным. До разрывающей трели звонка остались считанные секунды. Сейчас он раскатисто прозвучит, отталкиваясь от стен и звеня на стёклах, и ученики с коридора ринутся в класс.       Хулиганов на горизонте не предвиделось.       Мира молила все высшие силы, чтобы избитая шутка Семёна о том, что они неожиданно забыли дорогу к кабинету, оказалась правдой и эти разгильдяи, погрузившись в амнезию, весь день плутали по школе. Ведь если их не будет хотя бы на одном уроке, она сможет спокойно сосредоточиться и усвоить материал. Но вот раздался звонок, в коридоре началась возня. Визги, топот, смех. Черешенко казалось, что она не в десятом, а максимум в третьем классе. И пусть она не считала себя зрелой и опытной, а придуриваться с остальными не стремилась.       Одноклассники торопливо стягивались ко своим местам, учителя всё не было. Кто-то пропустил шутку о том, что можно закрыться в кабинете и притихнуть, дабы преподаватель, дёрнув ручку, решила, что что-то перепутала и у неё сегодня свободное окно. Послышался громкий топот, будто на пол с силой кинули металлический шар. Ухватившись за дверь класса, чтобы затормозить, в кабинет с грохотом ворвался Бяша, следом раскрасневшийся Ромка.       Мира отвела злобный взгляд в окно — урок априори испорчен.       — Атас, училка идёт! — громко провозгласил бурят, пробиваясь к парте. Через порог грузно перешагнул запыханный Семён. — Шевели булками, толстый, счас по шапке из-за тебя все получат! — Вдали затопали каблуки. — Мухой, на!       Пятифан с Бабуриным разминулись в дверях. Семён потопал через учительский стол, а Ромка прошмыгнул вдоль стены, где восседал первый ряд, и теперь приближался с тыла. Ожидая, что сейчас толстяк развалится рядом с ней, обдав амбре только что выкуренной сигареты, Славка заведомо отодвинулась на самый краешек, однако Семён вдруг остановился возле парты Бяши, перекинул лямки рюкзака через спинку стула и бахнулся к Ертаеву, точно мешок с картошкой. А рядом с Мирой опустился Ромка.       Опешив от такой резкой смены места дислокации, Черешенко-младшая уже набрала в лёгкие воздуха, чтобы высказать своё негодование, но за учительским столом, как по резкому хлопку, образовалась преподаватель истории — Лилия Борисовна, — строгая и требовательная. Ребята поднялись на ноги. Поправив очки на остром носу, она обвела класс суровым взглядом, как бы выискивая, посмеет ли кто шелохнуться. Все стояли, вытянувшись по струнке.       — Здравствуйте, ребята, — наконец произнесла она звенящим голосом. — Пожалуйста, садитесь. — Пятифан, усаживаясь, будто бы не специально, легонько задел Славу плечом. — Итак, — зашелестел страницами классный журнал, — сегодня вас, я смотрю, куда больше. Судя по всему, почти все вышли с больничных? — Некоторые кивнули. — Ну что ж, отлично, тогда отметимся мы в конце урока, а сейчас начинаем включаться в работу. Открываем учебники на странице сто двенадцать, в тетрадочки — название параграфа и первого подпараграфа.       В кабинете поднялся шорох. Ромка, раскинувший тетрадку едва ли не посередине парты, расселся так широко, что Мирослава не решалась отодвинуть локоть, чтобы удобно положить руку. Хулиган что, решил выжить её на пол или на подоконник? Девочка тянула время, долго искала в учебнике нужную страницу и, улучив момент, когда Пятифанов наклонился завязать на кедах шнурки, вероятно, расслабившиеся из-за беготни, Черешенко села так, как ей надо.       — Ромыч, — шепнули спереди. Парень поднял из-за парты голову, кивнул, дескать, что надо. — Какая там страница? Мы прошлёпали нахер.       — Я чё, пасу, что ли? — откликнулся Ромка и вновь нырнул под стол.       — Черешенка, на, — Бяша повернулся к ней, — какая страница? — Мирослава молча, чтобы не создавать лишний шум, указала пальцем в угол листа. — От души, на.       Не имея понятия, есть ли у Ертаева душа, чтобы разбрасываться такими громкими заявлениями, Славка отвернула голову в окно. Сегодня природа не баловала: солнце пряталось за пушистыми облаками, небо посерело, а снег не игрался радужными переливами. Хорошим настроением и не пахло, отчего желание учиться тоже копошилось где-то пониже, чем промёрзшая поселковская земля. Мире хотелось, подобно медведю, зарыться в берлогу в самом недосягаемом закоулке леса и нежиться там до тёплой весны. На медведя она, конечно, мало чем походила — скорее, на юркого грызуна, лесную соню.       Грызун среди стада овец под покровительством трёх волков — страшнее участи не придумать. Если у овец имелись хотя бы копыта, то у лесной сони только пушистый хвостик, за который её не составит труда поймать и раздавить, как назойливую букашку.       Надиктовывая про Древнюю Русь, Лилия Борисовна периодически поднимала на ребят цепкие глаза, пристально следя за соблюдением порядка. Черешенко-младшая покорно выводила в тетради скачущие от волнения прописные буквы, силясь погрузиться в материал. Тема объёмная и весьма интересная. Тут тебе и Вещий Олег, и Владимир Красно Солнышко, и княгиня Ольга, которая за смерть мужа безжалостно сожгла столицу древлян — Искоростень.       Смотря на иллюстрацию княгини в учебнике, Мира хотела быть волевой и отважной, как Ольга. Задели — истребила до тла и исключила такие ситуации в будущем!.. Вдруг её правого бедра что-то коснулось и нахальный голос сбоку, идеально попадая в тембр ведущей урок учительницы, прервал браваду мыслей:       — Упс, неловко вышло.       А это Пятифану взбрело в голову посреди урока повозиться на стуле. Мало ему места, так он решил и вовсе двинуться на середину парты, чем и спровоцировал телесный контакт. Мирослава поёжилась. Вот бы его, засранца, как князя Игоря, отправить к древлянам и разорвать пополам двумя берёзами! Тогда бы все облегчённо выдохнули и влиятельность Бабурина с Ертаевым резко пошла на спад. Девочка удивилась собственной фантазии.       — Пятифанов, что за возня? — строго постучала ручкой об парту Лилия Борисовна и сдвинула очки на кончик носа. — Ты, наверное, к доске хочешь, маршрут полюдья показать? Смотрю и вижу, что хочешь.       — Вам кажется, — спесиво хмыкнул Рома. Сидящую рядом Славу приводил в конкретный ступор тот факт, что сорванцу хватало смелости дерзить даже такой строгой преподавательнице, как Лилия Борисовна. Он что, совсем не осознаёт, что на носу конец года и итоговые оценки могут не оправдать его ожиданий?       — Да? — Она взыскательно посмотрела на него поверх роговой оправы. — Вот если мне сейчас ещё раз покажется, то пойдёшь отвечать. И сядешь на место либо с двойкой, либо с пятёркой. Это понятно? — Ромка ответил неопределённым кивком головы, дескать, мне вообще побоку. Учительница опустила взгляд назад в учебник. — Продолжаем…       Славка подпёрла ладонью подбородок, подобравшись на самый краешек парты. Хулиган не оставлял ей ни миллиметра свободного места. Деловито откинувшись на спинку стула, он указательным пальцем задумчиво мусолил на большом толстое металлическое кольцо. Угадывалась неизвестная гравировка, сделанная витиеватыми узорами. Интересно, сам Пятифан в курсе, что она означает, или напялил безделушку выпендрёжа ради?       На ладонях парня лущились сухие мозоли, длинные пальцы с рельефными фалангами легонько постукивали по парте, содранные округлые костяшки пестрили коростами и от них к запястьям полосами уходили лучевые кости. Видно, что этими руками разбита не одна челюсть, починена груда мотоциклов, но, стоит признать, руки у Ромки красивые. Мира, сама того не осознавая, залюбовалась.       И даже не заметила, что сразу оказалась рассекреченной, но Пятифан и виду не подал.       Тем временем Лилия Борисовна удумала устроить самостоятельную работу по пройденной теме — для проверки усвоения материала, как она объяснила. Из заданий учительница выбрала тест и три парных, на что Славка недовольно сморщила носик. Женщина это сразу же подловила и выдала весьма своеобразную шутку:       — А что ты, Мирослава, губки дуешь? У тебя сосед такой умный, такой эрудированный! Однажды написал мне, что Гражданская война произошла в тысяча восемьсот двенадцатом году. Я тогда чуть со стула не свалилась. — По классу прокатился смешок. — Но он мне, умничка, сказал, что перепутал её с Отечественной, и получил пятёрку, между прочим. И была это единственная пятёрка в году.       Мира без голоса усмехнулась, украдкой глянув на Ромку. Парень, смотря на преподавательницу, дёрнул уголками губ вниз, показывая, что ничуть не обиделся. Девочка с трудом представляла, что он имеет хотя бы маломальские познания в истории. До этого ей казалось, что хулиган свой год рождения помнил и то с очень большой натяжкой, а тут аж Отечественная война.       Ромка повернул голову, и цепкие серые глаза столкнулись с голубыми. Мира отвела взгляд.       За материалами для контрольной Лилия Борисовна отправилась в свой кабинет, строго-настрого наказав классу вести себя тихо, вот только стоило ей скрыться за углом коридора, Бяша соскочил с места и подлетел к учительскому столу. Некоторые ребята повторили. На столе остался журнал, а все не понаслышке знали, что в процессе урока учительница карандашом ставит оценки, смотря кто как работает, и к концу обводит их ручкой. Поэтому ажиотаж поднялся невообразимый.       — Маратик, Маратик, — пищала со своего места Смирнова, — глянь, что там у меня, а. Ну глянь!       — Да погоди ты, — отмахнулся Ертаев, водя пальцем меж строк. — О-о, толстый, тебе историчка двойку с прошлого урока обвела! — заржал он. — Говорили тебе, не выёбывайся, на! — Семён всем своим видом показал, а затем и озвучил, что ему, мягко говоря, наплевать. Ромка насмешливо вставил:       — Да тебе вечно на всё насрать, а потом твоя бабка по учителям носится, оценки вымаливает, — он обнажил крепкий, острый резец.       — А тебе-то чё? — ощерился Бабурин, поворачиваясь. — Не мне же по ним бегать.       — А стоило бы, — ядовито хмыкнул. — Глядишь, титяндры бы поменьше стали. — Рядом сидящие посмеялись, а прыщи на перекошенной злобой физиономии Бабурина набухли, как спелая земляника.       — Смирнова, а у тебя и смотреть нечего, вечно в отличницах ходишь, — предусмотрительно замял зарождающийся конфликт Бяша. Катя поправила светлую косу и довольно откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. Её ласковый, но колкий взгляд проскользил по партам и остановился на Ромке, словно издевательски облизнув его. Тот лишь незаинтересованно смерил её глазами, хотя было похоже, будто такая игра Пятифана забавляет. — А у Черешенки три двойки — три гуся-лебедя, — Марат рассмеялся на весь класс. Не исключено, что его смех эхом пронёсся по коридору прямиком до кабинета Лилии Борисовны.       — Хорош заливать, — фыркнула Мирослава. В отличие от первого дня, в этот раз Ромка почтил её вниманием. Хулиган вскинул бровь и затем многозначительно переглянулся с Бяшей, как обычно делают товарищи. И вероятно, только им двоим ясно, какой посыл заложен во взглядах. — Ты точно читать умеешь? А то мало ли, мою фамилию со своей перепутал.       — Да я бля буду, на! — Бурят выпучил раскосые глаза, указывая ладонью в журнал. Одноклассники, в том числе и Пятифанов, с интересом наблюдали за картиной. — Хочешь — сама посмотри!       — Это только второй урок истории, на который я пришла. Откуда там три двойки? — на букве «р» Славка предательски скартавила. Ей всегда доставляли такие шуточки, когда с невинным и правдоподобным видом пытаются что-то доказать. Так и хотелось подойти и как дать в лоб этому шуту гороховому! Она упрямо стояла на своём. — Ври больше.       Ертаев хотел ещё что-то сказать, но в коридоре послышались шаги. Ребята, что сидели на первых партах, быстро ретировались по местам, а Бяша, понимая, что не успевает, ничего лучше не придумал, как схорониться за учительским столом. Класс затаил смешок. Вошла Лилия Борисовна со стопкой бумажек и огромным свёртком, болтающимся в тубусе на плече. Судя по всему, какая-то карта.       Марат замер, словно пытаясь слиться с местностью, как хамелеон. Кто-то не сдержался, и смешинка проскочила наружу.       — Что веселимся? — мгновенно среагировала бдительная учительница. — Перед контрольной? Сейчас веселитесь вы, а потом я, когда начну проверять ваши тетрадки. — Марат прижался к столу пуще прежнего, строя гримасы ужаса. Парни на первой парте прикрыли рты руками, чтобы не расхохотаться. И так как Лилия Борисовна всё делала в спешке, ведь до конца урока оставалось не так много времени, то не заметила, что на третьей парте отсутствует человек. Пока она вешала карту на доску, Бяша попытался проползти между рядами, парадируя спецназ. — Итак, что вы сейчас делаете… Ертаев, это что за номера? — Класс, долго терпевший, разразился волной смеха. — Ну-ка успокоились!       — Я ручку уронил, — неуклюже соврал Бяша, моментально выпрямившись. Преподавательница подбоченилась:       — Хорошо, хоть не ножку! Садись, быстро, и чтобы до звонка работал.       Под вновь поднявшийся вихрь гогота Марат поспешил за свою парту. Лилия Борисовна дала пару секунд на то, чтобы народные волнения утихли, попросила закрыть учебники и принялась объяснять. Самостоятельным заданием являлся тест, а вот парные упражнения — это отдельный поклон учительнице! Нарисуйте, говорит, карту Древней Руси, подпишите, где и какие славяне дислоцировались, и обозначьте маршрут злополучного для князя Игоря полюдья. Мира, не представляя, каким образом строить работу с Пятифаном, смотрела на пустой альбомный лист как баран на новые ворота, не в силах побороть состояние полнейшего опупеоза.       С тестом девочка справилась быстро, вопросы не являлись чрезмерно сложными, но на некоторых Черешенко-младшая всё же засомневалась. Уповая, что меньше тройки уж точно не получит, она оставила всё как есть и с прискорбием переключилась на второе задание. Доску Лилия Борисовна перегородила огромной картой. На ней не обозначалось никаких подписей, окромя городов, ориентируясь по которым нужно подписать территории племён славян. Спереди обернулся Бяша:       — Э, вы не делали ещё карту? — Ромка поднял взгляд от теста, Мира покачала головой. — А кто жил там, где город Любеч и две речки? — Слава удивилась, что Марат так быстро перешёл на парное упражнение, однако, разглядев на листке с тестом кучу помарок, развеяла все вопросы.       — Радимичи, — коротко ответила она, бегло и с опаской посмотрев на историчку. Благо Лилия Борисовна ковырялась в груде учительской макулатуры.       В ответ прилетело привычное «от души», и Марат, пихая в бок зазевавшегося Семёна, вернулся к заданию.       — Чё, карту сама нарисуешь? — послышалось от соседа по парте. Мирослава нерешительно, но повернула голову к Ромке. — Или в этом тебе тоже надо помогать? — Он оказался дерзко проигнорирован, чем только раздухарился. — Ты маляву-то подпиши, а то по двойке нам влупит, отрабатывать будешь.       — Сам подпиши, если надо, — закатила глаза Мира. Пусть давать отпор в полную силу она опасалась, но порядком подустала от пятифановских угроз. — Это, вроде, парное задание.       — Тогда ты карту ровно черкай, — распорядился Рома, потянувшись за ручкой. Неожиданно её правую руку, придерживающую листок, пока левая выводит линии областей, накрыла ладонь Пятифана. Вновь поддавшись эмоциям, Мира машинально отдёрнула руку, зацепив влажными пальцами листок, отчего прижатый карандаш оставил посреди почти дорисованной карты жирную линию. — Ты потише, припадочная, — раздражённо шепнул Пятифанов, — разложила ласты на всю парту, никак не объедешь. Я подписать хотел.       Оказалось, Ромка тоже левша. Мирослава, покрасневшая от стыда, поразилась тому, что не заметила этого раньше. Однако его возмущение не казалось ей настолько искренним, насколько он силился показать. Это, скорее, наглая издёвка. Хулиган безошибочно нащупал точку, куда можно давить, — он только и делал, что без разрешения прикасался к ней, разрушая жалкие остатки личных границ. А стоит разрушить границы — остальное добить несложно.       Но для чего ему это?       — Пятифанов, Черешенко, в чём дело? — мигом среагировала Лилия Борисовна. — Закончили шептаться.       На четвёртой парте повисла тишина. Ромка подписал работу в уголке листка и на удивление даже не ошибся. Толстая графитовая полоса так и не удалилась до конца, предательски просвечивая, но Мира делала ставку на цветные карандаши, которыми решила раскрасить территории племён. Они должны исправить положение.       — Ты точно правильно подписываешь? — наблюдая за каждым её действием, брюзжал над ухом Пятифанов, отчего в руках начинался нервный тремор. Девочка протяжно вздохнула, что тоже не утаилось от Ромы: — А чё тебе не нравится? Мне пара по истории и даром не сдалась.       — Я читала параграф, в отличие от тебя. И знаю, где какие славяне находились, — ощерилась Славка. Сил больше не было терпеть! Она, утопая в безысходности и гибельности своего положения, начала прорабатывать в голове вариант вывести из себя историчку, дабы та рассадила их до конца урока. — Хотя бы раскрась соседние области, я не хочу одна оценку зарабатывать.       — Поучи меня ещё, а то разукрашу что-нибудь другое, — фыркнул. И всё же, пошерудив пальцами в пенале Мирославы, выудил оттуда синий карандаш.       — Не угрожай мне, — её требование прозвучало очень грозно, что даже Бяша с Семёном зашевелились на передней парте. Черешенко больше не видела смысла принимать на себя тумаки и слушать пустословные угрозы. В душе возродилось желание уколоть самого Пятифана, чтобы разбираться с ней полез лично он, а не рулил игрой через шестёрок. И тогда она позовёт на помощь папу — уж после беседы с ним хулиган точно образумится! Но Ромке потуги соседки по парте показались смехотворными, будто свои мысли она озвучила вслух:       — Я уже испугался, — легонько толкнул её локтем. Совсем небольно, однако оскорбительно. Таким образом он показывал абсолютно наплевательское отношение к её словам, дескать, буду делать то, что захочу, и так, как захочу. Отвратительный и эгоистичный характер! Их препирательства вновь заинтересовали преподавательницу истории:       — Так, я сейчас рассажу эту сладкую парочку, — голос Лилии Борисовны точно окреп, набрался сил, — и дам по ещё одному индивидуальному заданию каждому! Отношения выяснять будете вне школы, потому что на моих уроках ребята работают, а не милуются! Ещё одно замечание — получите оба!       Катька с первой парты первого ряда обернулась через плечо. Если бы художник искал натуру, а режиссёр актрису для изображения вселенского ужаса и ярости, то Смирнова бы идеально подошла. В зелёных глазах с ядовитым отливом маячила бегущая строка с неприличными словечками, тонкие пальцы сдавливали утянутую резинкой косу, а на светлое личико упала липкая тень. Дай ей волю, и девочка порвала бы сладкую парочку в мелкие клочья, втоптав их в промёрзшую землю. Ромка не удостоил дочку классной руководительницы вниманием, и Мира тоже решила закончить зрительное противостояние.       Пусть хоть вспыхнет, подобно бенгальской свечке, наплевать! Своим поведением она лишний раз доказывала, что её трепетное волнение, защита перед Ромкой и прочее — всё это напускное, и правильно Полина, сочувствующе поджавшая губы, сказала, что водиться с этой Катькой станет только глухонемой, совершенно не разбирающийся в людях человек.       Остаток урока прошёл в безмолвии. По крайней мере, фраз, окромя касающихся работы, не произносилось и нежелательных тактильных контактов больше не случалось. Мирослава нарадоваться не могла, что хотя бы на небольшой отрезок времени Пятифан забыл о её существовании, ибо он закончил свою часть практической работы и увлёкся тихим перешёптыванием с Бяшей. Парни болтали о пахнущем на всё крыло обеде, о куче работы, ждущей в гараже, и о предстоящем уроке ритмики. Мира, подписывая треклятые племена славян, краем уха слушала трёп товарищей и понять не могла, что это за урок такой.       Корень слова — «ритм» — имел исчерпывающий смысл и не нёс в себе абсолютно никакой информации. Урок ритма, что ли? Ритма — чего?       Отобедав в гордом одиночестве по причине того, что Полину учительница по истории попросила задержаться, Черешенко-младшая узнала в расписании кабинет и направилась на таинственный урок. В голове проносились различные варианты, которые можно связать с ритмом — песни, голос, игра на музыкальных инструментах. Поднимаясь по ступенькам, она вдруг остановилась прямо посреди двух потоков школьников и с замиранием сердца поняла, что её наконец-то осенило. Однако несмотря на догадливость, Мира вновь обратилась к судьбе с мольбой о том, чтоб эти самые догадки не оправдались.       Приоткрыв дверь кабинета, девочка пожалела, что бесконечно раздавать подарки судьба не намеревается. Актовый зал с гигантской круглой сценой и концертными динамиками по бокам пах хлоркой и уличной свежестью, заползающей с открытого окна. Мира заметила на подоконнике нагло курящего Пятифанова. Очень жаль, что здесь, похоже, нет пожарной сигнализации. Пусть и выдыхал он дым, высунувшись за подоконник, безобразника обдало бы как следует! Между рядами стульев в её поле зрения обозначились головы одноклассников. Кто-то, как разглядела Славка, менял обувь на тряпичные чешки, кто-то стаскивал тёплые кофты и кидал их на спинки. Из дверей, спрятанных за сценой, вышла переодетая компания Катьки Смирновой.       Миру как обухом по голове огрели — чёртовы танцы. Мозоли на ногах предательски заныли. Два года назад она всевышнего благодарила за то, что избавилась от этих проклятущих танцулек, а теперь они снова просочились в её жизнь! Какой дурак придумал ввести в программу десятого класса уроки танцев?! Покажите его Мирославе и та испепелит засранца одним лишь взглядом!       — Новенькая, чего ты там жмёшься, на? — Марат по-хозяйски развалился на трёх стульях сразу. — Проходь, не стесняйся, счас все плясать будем, как паралитики!       — Внатуре, — отозвался сидящий на подоконнике Ромка, успевший перепрыгнуть из школьных кед в пару потасканных «шанхаек». — Только переодеться не забудь, а то, — гадко хмыкнул, запульнув пальцами окурок в сторону улицы, — если формы нет, голышом скакать придётся. — Катька, скрестив руки, возмущённо взвизгнула:       — Извращенец! — Полупрозрачная чёрная юбка на белом гимнастическом платье легко всколыхнулась на точёной фигурке. — У самого, кроме ботинок, ничего не изменилось — тоже раздетым поскачешь, зато в тапочках!       — Нечего встревать, Смирнова, — низким голосом буркнул Пятифан в ответ. — Балакать будешь, когда спросят.       — Балакают на зоне с сокамерниками такие, как ты, а я с тобой веду диалог. — Её слова, точно пропитанные ядом, лились из уст желчной рекой, а зелёные глаза злорадно сжались, превратившись в тонкие щёлочки подобно змеиным. Катя не боялась Ромку и могла дать такой мощный отпор, что хулиган, сжав кулаки до хруста костяшек, спрыгнет с подоконника и направится к ней. Рванул и Бяша, всегда следующий за другом по пятам. Мира бы давно сделала несколько шагов назад в попытке улизнуть, но Смирнова стояла непоколебимо, словно маяк во время шторма. — Попробуй только тронуть, — иезуитски прошипела девочка с коварной полуулыбкой на лице.       И тут в актовый зал гордо прошествовала учительница, вместе с ней медлительно заплыла Полина. Мира отметила забавную особенность — вечно здесь кто-то прерывает всё на самом интересном месте. Рома и Катя обернулись, ребята повскакивали со стульев. Галина Александровна — так звали преподавателя ритмики и музыки — звонко со всеми поздоровалась, и её взгляд, стоило догадаться, сразу упал на Мирославу, стоящую в школьной форме. Не дожидаясь разбирательств и гневной тирады, девочка, под наблюдением одноклассников, поспешила оправдаться:       — Галина Александровна, я не знала, что на ритмику нужна спортивная форма. В прошлой школе такого урока не было. — Укоризненно покачав головой, педагог на первый раз простила и взяла обещание, что на следующее занятие Мира обязательно принесёт спортивную форму. «А вот позаниматься и показать свои способности всё же придётся», — добавила она. Недовольная Черешенко упала на самый крайний стул, рядом примостилась Полина. — А ты почему не занимаешься?       — Как назло, буквально вчера упала по дороге в школу, — горько усмехнулась одноклассница. — Навернулась копчиком так, что будь здоров.       — Да уж, ты поосторожнее, — искренне посочувствовала Поле Мирослава, — а мне вот сон между глаз попал, и я проспала. Если б не папа, спала бы до победного.       — Зато материал не пропустишь, и вместо сидения за уроками, как в прошлый раз, мы можем попить чай или тихонько прогуляться, — добродушно подбодрила подругу Морозова.       Мира, чуть улыбнувшись, поймала себя на мысли, что с каждым разом общение с Полиной доставляло ей всё больше удовольствия. Словно крышку волшебного ларца с драгоценностями внутри потихоньку приподнимали и она, открывшись полностью, вот-вот явит миру несметные богатства. Казалось бы, радоваться надо, ведь с момента переезда в посёлок это — её первый друг. Друг, с которым комфортно, спокойно и приятно находиться рядом. Но вместе с наслаждением прямопорционально нарастало и чувство смятения.       Новое и неизведанное извека внушало страх.       Мирославе, всю жизнь прожившей в городе и учащейся с ребятами, с которыми ходила в одну детсадовскую группу, просто-напросто в диковинку заводить новые знакомства. Ей было боязно узнавать другого человека — не дай бог, начнёшь не с той ноты или выспросишь что-то неудобное, обидишь, заденешь. Также первое впечатление от деревни сыграло роль. Черешенко абсолютно точно выяснила, что люди здесь совершенно другие, непохожие на городских, а найти подход при таких условиях ещё сложнее.       Именно сейчас она поняла, как же ничтожно мала. Мала перед обстоятельствами, свалившимися на голову. Мала перед соучениками, которые при желании могут объединиться, и такая девочка, как Мирослава, перестанет существовать на этом свете. И никакой папа, ушедший с головой в собственное дело, не поможет!       Пока девочки обсуждали скопившиеся за неделю новости, одноклассники, рассыпавшись по сцене, делали разминку. Удивительно, но Галина Александровна не стращала, как физрук, классическими «ноги на ширине плеч» и «раз, два», каждый занимался в вольном стиле. Некоторые даже подхватили лежащие у стены коврики и разминались лёжа, а преподавательница лишь пристально наблюдала за разворачивающимся действом и, если возникала необходимость, поправляла. Мира в изумлении поинтересовалась в постоянстве такой практики.       — Да, она не считает, что каждую разминку должен проводить учитель. Мы же уже взрослые, — спаясничала Поля, пародируя учителей. — Она показала пару раз и сейчас только проверяет, как все усвоили.       — Нет, такого я уж точно не встречала, — пролепетала ошеломлённая Славка. — Тогда зачем на уроке учитель? — Вопрос получился слишком громким, так как суета и топот на сцене в один момент немного поутихли и Галина Александровна, обернувшись, вспомнила про филонившую новенькую:       — Мирослава, присоединяйся к остальным, разомнись. У тебя, вроде, кофточка лёгкая, не должна сковывать движений. — Девочка беспомощно переглянулась с Полиной. Та сразу поняла, что от предложения педагога Черешенко-младшая не в восторге. — Давай-давай, не стесняйся, я просто посмотрю на тебя.       — А может, всё же на следующем уроке, когда я буду в подходящей одежде? — сделала попытку отмазаться.       — Не переживай, акробатических номеров мне не нужно, — мигом рассекретила лоботряску преподавательница. — Я должна оценить то, как ты двигаешься и пластику настолько, насколько это сейчас возможно. И, конечно, отметка будет стоять соответствующая.       Не оставалось ничего, кроме как согласиться. Скинув балетки, зная, что босиком будет гораздо удобнее, Черешенко-младшая с совершенно несвойственной ей робостью поднялась на сцену. Одноклассники уже без былого интереса проводили Миру взглядами. А Ромка же, подбоченившись и не скрываясь, пристально следил за девочкой серыми, безэмоциональными глазами и, казалось, ждал, когда она позорно облажается, но его ожиданиям не суждено было свершиться. Слава осторожно вклинилась почти в самом конце у стенки и начала с разминки кистей рук и голеностопа.       Не сказать, что она испытывала положительные эмоции от урока ритмики. Покамест доминировала лишь скованность и полнейшее нежелание заниматься в кругу соклассников. Мира не поймала на себе ни одного осуждающего взора, но навязчивая мысль о том, что её снедает насмешливыми глазами каждый первый, парализовывала тело, словно заклинанием. Появлялись мысли о том, чтоб кулаком раздробить задубевшие мышцы, дабы не двигаться, как деревянная кукла на шарнирах.       Однако это вряд ли чем-то поможет.       Разминка подошла к концу, и Галина Александровна, роясь в касетах возле проигрывателя, громко заголосила:       — Итак, сегодня мы с вами попрактикуем новогодний вальс. Вспомните основные элементы, движения, позиции. И наша задача до, так называемого, бала, который, как вы уже знаете, состоится двадцать девятого декабря, подготовить выступление. В прошлом году вас это счастье обошло стороной, так как бал обычно открывают первоклассники и старшие десятые-одиннадцатые классы. А теперь держитесь! — она посмеялась, но шутку её никто не оценил, в актовом зале висела звенящая тишина. — Для начала нужно разбить вас на гармоничные пары, так как к партнёру необходимо привыкнуть, и у вас как раз есть на это время.       «Ага, целая неделя, — недовольно подумала Черешенко. — Она точно имеет хоть какое-то отношение к танцам? С партнёром, как минимум, следует найти контакт и притереться друг к другу».       — Ну, значит, распределимся!.. Мирослава, тебе может быть немного сложно. Времени разучивать вальс категорически нет, поэтому старайся смотреть, как танцуют остальные. Я вот только не знаю, кого бы к тебе лучше приставить, — глаза из-под ниспадающей на лоб чёлки упёрлись в Славку. Женщина сложила ладошки вместе, задумалась. — Марат, — стоявший в компании Бабурина и Пятифана Бяша в полнейшем непонимании, и совсем не ожидая, что его позовут, уж очень резко обернулся. Ромка уронил на товарища такой же недоумевающий взгляд, — давай-ка ты.       — Э, вы что? — поразился Ертаев, разводя руками. Он настолько искренне выражал замешательство, что создавалось ощущение, будто парня прямо сейчас обманывают на крупную сумму денег. Бабурин давил ядовитую ухмылку. — Я косой, кривой и рябой, какие мне танцы?       — Я прекрасно вижу, как ты занимаешься, и вижу твой потенциал, — заткнула хулигана за пояс преподавательница ритмики. — Если бы ты был моим сыном, давно бы на соревнованиях первые места занимал. Давай-давай, не спорь, вставай с Мирой.       — Если бы я был вашим сыном — я бы повесился, — пробузил себе под нос Марат, но его все прекрасно услышали, и класс зашёлся хохотом. В этот раз даже Мирка едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Уж больно хорошо Бяша пошутил, проведя параллель с комедийным фильмом «Иван Васильевич меняет профессию». Переглянувшись с Пятифаном, бурят перебрался поближе к Черешенко, и пока Галина Александровна продолжала распределять остальных, не столько издевательски, сколько искренне поинтересовался: — Ты хоть немного танцевать умеешь?       — Умею, можешь не переживать, — кивнула Мирослава.       Толку-то препираться, ведь преподавательница всё равно не оставит в покое. Гораздо проще покружиться по сцене, делая вид, что всё замечательно и что они ни разу не враги. Хотя, если говорить про Бяшу, врагом она его не считала — он лишь протеже Ромки, полностью оттеняющий его. Рома делает, а Марат повторяет. Мира убеждена, если пообщаться с пареньком наедине, подальше от плохо влияющих дружков, то откроются совершенно иные стороны его поведения. В конце концов, слова Полины тому доказательство.       Ромку поставили в паре с Комаровой Аней — той самой спортсменкой, комсомолкой, красавицей, — а ведь Смирнова, совершенно не скрывая этого, порывалась заграбастать хулигана под крыло. Но Галина Александровна оказалась против, объясняя своё решение тем, что Пятифану, как и Мирославе с Катькой, нужен грамотный партнёр, с которым не получится бездельничать. Поэтому дочку классной руководительницы определили к высокому, худому брюнету, которого, если Славке не изменяет память, одноклассники звали Вадиком.       На сцене образовалось шесть пар. Четырём парням, включая Бабурина, девочек не хватило, и они благоговейно устроились в качестве зрителей. Учительница наконец отыскала нужную кассету, зарядила её в проигрыватель и, поправив на бок чёлку, скомандовала:       — Партнёры, взяли своих парнёрш, приготовились… — она вскинула руки, имитируя позицию. Ребята встали друг напротив друга. Ертаев несколько нерешительно обвёл руку выше девичьей талии, что Славка оценила, взял холодную ладошку. Из концертных колонок мерно зазвучала мелодия новогоднего вальса. Чьё сие творение, Мира не знала, но звучало оно в высшей степени волшебно. Струящееся, сладкозвучное вступление словно подготавливало к таинству бального танца. — И-и-и…       — Я веду, — тихо шепнул Бяша и, мягко толкая в руку, двинулся на Черешенко.       К колоссальному ошеломлению Мирославы, Марат и вправду танцевал, а не, как он сам выразился, трясся, как паралитик. Движения его легки, он беспрепятственно овладел Славкой, как партнёршей. Не приходилось смотреть на других танцующих, с которыми, к слову, они с Бяшей ни разу не столкнулись — они точно исчезли, растворились. Пропал актовый зал, где восседал что-то вещающий парням Семён и одинокая Полина, пропала учительница, показывающая движения.       Не пропал только Ромка.       Хулиган, слишком грубо и сильно державший миниатюрную Аню, то и дело проплывал мимо. Колючие серые глаза превратились в мёртвые омуты. Даже зрачок казался матовым, словно выгоревший уголёк. Мира где-то читала, что глаза — это зеркало души. Что же происходило в душе Пятифана, что взор сделался таким неживым?       А Ромка и сам не знал. Он плёлся в танце с Комаровой, наступал на собственные ноги, сбивался с ритма, что ей приходилось направлять его, и откровенно не осознавал, откуда взялось подобное состояние. Неопределённость вводила в ступор, а ступор будил гнев и всякий раз, как Марат и Мира двигались мимо, он нарастал и нарастал. На мгновение потеряв контроль, Пятифанов шагнул чуть правее и Аня, кружившаяся в это время под его ладонью, очень неуклюже запнулась о стопу и полетела на пол навзничь.       Музыка тут же стихла, а вместе с ней и ржание Бабурина, ребята замерли. Галина Александровна, вбегая на сцену, закудахтала, словно курица на цыплёнка:       — Аня, с тобой всё в порядке? — она предложила спортсменке руку, но та отказалась, упрямо поднявшись на ноги без посторонней помощи. — Может, к медсестре, Ань? Ушиблась где?       — Нет, я не ушиблась, — процедила Комарова. Взгляд пышущих яростью глаз воткнулся в Ромку, как разгорячённый боем клинок. Он стоял, не шелохнувшись. — Пятифанов, ты просто ужасный танцор! — выкрикнула вдруг опозоренная Аня, в порыве эмоций толкнув парня в грудь. Её голос отскочил эхом в умолкшем зале и вырвался на улицу пронзительным потоком. Рома не покачнулся, однако густые брови тотчас сдвинулись к переносице. Слов-извинений одноклассница не дождалась и пулей помчалась за кулисы. Катька едко бросила:       — И это, Галина Александровна, по вашему мнению, гармоничная пара? Плохой идеей было ставить их вместе. Бедная, бедная Анечка!       Если бы энергетика Пятифана могла материализоваться, то деревенская школа оказалась бы стёртой с лица земли. Глаза его ожили, заплясали недобрые огоньки. Взгляд упал на Миру с Бяшей. Эти двое даже остановились как-то по-театральному — видимо, не закончив поворот, их руки были сомкнуты на уровне талии девчонки! Возможно, в случившейся суете не сообразили расцепить ладони, но Ромка разбираться не желал. Ловко сиганув со сцены под крики педагога и нахальный гогот Бабурина, хулиган подхватил рюкзак и кеды с болтавшимися шнурками. И был таков.       Высвистнул за дверь, как птаха в небо.       Марат, только опомнившись, разорвал контакт, но следом за товарищем не бросился. Мира же пересеклась вопросительными взглядами с Полиной, вероятно, тоже ничего не понявшей. Как и все остальные, кто находился в актовом зале.

***

      Шестой урок — физика — надул голову, будто шарик. Формулы, цифры, задачи. Несмотря на интерес к технике, склад ума у Миры гуманитарный и математические расчёты всегда давались достаточно тяжело. Так как Ромка, на которого легла ответственность делиться с Черешенко учебниками, не явился на занятие, то пособием пришлось делиться Бяше. Главное, по привычке не захватить маратовский учебник.       — Чё, даже про Ромку не спросишь? — с подковыркой усмехнулся бурят, забирая у девочки книгу. Шутника удостоили въедчивым взглядом, способным прожечь кожу до кости. «Чёрт бы вас побрал обоих», — думала Славка.       Остановившись у расписания, дабы убедиться, что треклятой ритмики завтра не будет, девочка увидела рядом с разлинованным листком какой-то другой. С фотографией и данными. Бегая глазами по строчкам, Черешенко искренне удивилась: пропал мальчик из их школы. Немудрено, конечно, что в такой оторванной от мира деревушке люд периодически канает в Лету, но то взрослые люди — а то ребёнок.       Мира всмотрелась в глаза мальчика, казавшиеся живыми даже на чёрно-белой фотокарточке. Объявление гласило, что запропавший Вася не появился дома три дня назад и по настоящее время его местонахождение неизвестно. Чуть пониже отпечатан номер участкового — старшего лейтенанта Тихонова Константина Владимировича. Девочка поёжилась. С одной стороны, мальчик мог забрести в незнакомую часть леса и напрочь заблудиться среди чёрных, тянущих лапы деревьев. Но с другой — если его пропаже кто-то поспособствовал, то как такое могло произойти в селе, где и бродячую собаку каждый знал чуть ли не лично? Черешенко-младшая озадачилась, но глубоко копать побоялась.       В конце концов, допрыгаешься — нарвёшься на нечто похуже. Как говорил папа: «Инициатива наказуема», — поэтому стоит прижать любопытство, свернуть и затолкать в места наиболее отдалённые.       Упаковавшись в зимнюю куртку и с облегчением обнаружив, что мешок с ботинками никто не перевесил в отделение младших классов, Мирослава втиснулась в толпу и благоговейно покинула школу. На улице жизнь бурлила и била ключом — привычная картина. Ученики расходились, кто-то стоял кучками, некоторые носились и дурачились. Мерседеса возле школы не наблюдалось.       Видать, Владислав Сергеевич где-то в пути. Если бы не проспали, он бы успел осуществить запланированные дела, а ей не пришлось томиться в ожидании. Другого выхода или других действий у Миры на такой случай, как ни крути, придумано не было. Придётся ждать и надеяться, что урок по игре на скрипке у Полины отменится и девочка, выйдя со школы, постоит вместе с ней.       И снова это странное чувство сверла в затылке, словно ковыряющее в нём дыру. Черешенко дотопала до середины двора, едва не оказавшись сбитой какими-то рослыми пацанами, и покрутила головой. Вокруг ничего такого, что могло бы вызывать раздражение.       Локоть отягощал рюкзак. Собравшись нахлобучить его, как полагается, на плечи, девочка под резкой инерцией оказалась едва ли не на снегу. И это вовсе не из-за трёх тетрадок и учебника по истории, болтавшихся за спиной весь учебный день, — сумка оказалась сорвана неизвестным парнем примерно её возраста. Засранец, оказавшийся одноклассником, ехидно лыбился, раскручивая портфель за центральную лямку, и казался какой-то дешёвой, неумело отыгранной пародией Пятифана. Ошалев от наглости невежи, Славка грозно потребовала:       — Верни ранец, придурок! — Нет смысла просить вежливо, так как по глумливой роже данного персонажа любой бы понял, что вещь просто так он не вернёт. — По-русски, что ли, не понимаешь?       — А ты догони, — сардонически рассмеялся подонок и припустил куда-то за школу.       Мира оглянулась на дорогу: маячивших вдали круглых фар не предвиделось, и она быстро пораскинула мозгами. Любое её решение виделось глупым, но если пойдёт сейчас — будет шанс спасти сумку, а если останется ждать отца — не исключено, что тетради с лекциями к тому моменту изорвут в клочья, а рюкзаком забьют пару десятков голов на заснеженном школьном корте.       Поэтому на свой страх и риск Мирослава направилась за школу по следам мерзавца, стащившего портфель.

***

      Крыло начальных классов пустовало, как чужой, заброшенный мирок, лишь где-то вдалеке из раздевалок слышался рассеивавшийся гул. Малышня смылась по домам с четвёртого урока, поэтому ни единой души, включая учителей, здесь не обиталось. Болтая ногой, Ромка насупистый восседал на подоконнике в полуобороте к окну. Сгорбленная спина подпирала стену, брови прочерчивали над переносицей две морщинки, руки сцеплены на животе в замок.       Хмурясь, он контролировал обстановку на школьном дворе. Наблюдал за кучкой курящих за воротами школы парней, скучающе цеплял взглядом компанию однокашниц из «А» класса. В числе их обозначилась русоволосая девчонка с карими глазами. В начале года она силилась обратить на себя восхищённые взоры: кокетничала на дежурствах, улыбалась во все тридцать два, теребя при этом выбившуюся из хвостика прядь, — он и во внимание не брал.       А сейчас отчего-то засмотрелся. И, как могло сначала показаться, совсем не от великой любви с первого взгляда.       Он не понимал, чего в девицах такого особенного. Раньше взаимодействия с женским полом для него ограничивались разбиванием лиц и ревностью. Наивный детский мозг считал, что за своё нужно грызть до онемения челюсти, сшибать кулаки в кровь. Ромка грыз и сшибал. Впрочем, случилась ситуация, оставившая неизгладимый след, который высек в сознании холодным клинком чёткую установку, что и даром ему не сдались чужие чувства. Да и свои собственные тоже. Ромке не нравилось рассусоливать, ходить вокруг да около, томиться, как какой-то тупоголовый идиот. Одну и единственную из особ в его жизни не устраивала подобная политика, и она всё просила доказать серьёзность намерений.       Он доказал…       Пятифан тряхнул головой, прогоняя ненужные воспоминания. Доказательство доказательству рознь — хотел одно, а получил другое.       Поэтому сейчас Рома непонимающе косился на тех, кто готов бросить весь мир к ногам объекта обожания, готов был горы свернуть и зажечь на небе звезду. Косился и презирал. Тряпки несчастные, прыгающие на задних лапках. Проявление симпатии для него чуждо. Гораздо проще вести разгульный образ жизни, не зависеть от решений другого человека и овладеть какой угодно девкой. Никто тебе не указ, ты сам решаешь, куда идти и что там делать. А самое главное — не тратить нервы и время попусту.       Ромка усмехнулся мыслям, одобрительно покивав головой. На крылечко школы выплыла толпа разношёрстных учеников, среди них угадывалась шапка с тёмно-синей бомбошкой.       Новенькая.       Совершенно безобидная, не представляющая опасности, однако внёсшая дисгармонию в его жизнь. Хилая, бесформенная и низкорослая, будто пятиклашка. Парень слегка наклонил голову — да у неё даже походка, как у вечно несобранной кулёмы! Он, конечно, преувеличивал — Мира передвигалась точно так же, как идущие поодаль ребята, — но Ромка так не считал. Та же Катька Смирнова, точно не касаясь пола, всегда уверенно дефилировала по школьным коридорам, якобы невзначай взбивая юбку сарафана размашистыми движениями рук.       — О-о, на, сидит танцор, — шепелявый голос эхом прокатился по пустому крылу. — Загораешь, Ромк?       — Ага, — буркнул под нос Пятифанов. Не в обиду товарищу, но он в какой-то мере надеялся, что Бяша уйдёт домой в одиночку. Для чего — сам не до конца понимал. — Чё ритмичка сказала?       — Да ни хера хорошего, — Марат прыгнул на подоконник рядом с другом. — Я так понял, тебе надо к ней подойти для базара, а то батю в школу вызовет.       — Блять, — стукнул затылком бетонную стену, о чём в следующую же секунду горько пожалел, ругнулся Ромка. — Так и придётся завтра к ней шлёпать, вот овца, а.       — Да вообще не говори, — участливо согласился и повернулся через плечо на двор. Буквально пару секунд он оббегал глазами открывшийся вид, но вдруг лицо его изменилось, словно он увидел в окне что-то страшное. Улыбка, обнажившая два отсутствующих центральных резца, растянула рот на пол-лица. — Так ты тут за но-о-овенькой подсекаешь, — бараний смех, подобно автоматной очереди, понёсся по коридору, отскакивая от стен. — А я-то секу, неужто просто так сидишь, на.       — Нет, я тебя здесь ждал — знал, что припрёшься, — очень естественно отыграл несогласие Пятифан и кинул взгляд на новенькую. Та посмотрела из стороны в сторону, будто ища таинственного наблюдателя. — С чего ради мне у этой курицы на хвосте висеть?       — Рассказывай эти сказки себе на ночь, — не мог угомониться Ертаев. — Ладно бы я тебя не знал — ты туточки за одной наблюдал уже.       — Забудь, — в приказном тоне осклабился Ромка, но Марат и не дёрнулся. — Я ж сказал, что нет!       — Ладно, — отмахнулся Бяша и немного погодя добавил: — Переспрошу через пару дней, авось созреешь.       — Ты лучше расскажи, как тебе с новенькой обжиматься понравилось, — по обыкновению из-под губы показался щербатый клык, сломанный в прошлогодней драке. — С такой довольной рожей был, как будто блеять отучился.       — Э, да ты чё, причём тут это, на? — Ертаев на такие шутки не обижался, но при условии, что они исходили от друга детства. Если кто другой решался пошутить «за тупые шутки в зубах бывают промежутки», то вполне мог огрести в подарок такие же. — Она танцует путёво. Это первый раз, когда мне не оттоптали ноги! Только и всего. — В ответ Ромка только хмыкнул. — Опачки, а чё это за херня, на? — голос Марата стал твёрже, он полностью развернулся к окну торсом.       — Постебаться решил, — бесцветно бросил парень, с призрачной злобой наблюдая за тем, как у новенькой отбирают портфель.       — Не, смотри, на, он за школу побежал, — Бяша проводил глазами слинявшего за угол хохмача. Тут уже Ромка повторил за товарищем, вот только никакой реакции по-прежнему не следовало. Ертаев исступлённо уставился на Пятифанова. — Пошли посмотрим, чё-то неладное творится.       — Да в рот я ебал больше вмешиваться, — наотрез отказался Рома. — Чё, мать Терезу во мне увидел, что ли?       — Как хочешь, — спрыгнул с подоконника. Он за годы дружбы выучил хулигана как облупленного, поэтому прекрасно понимал, что поведение отчасти напускное. Если Пятифану пофиг, он языком не трещит. Тем не менее решение друга Бяшу не устраивало. Да, прошёл печальный опыт, но это не повод отплёвываться от всего и вся, как от дерьма. — Ты различать умей, — Марат накинул на плечи единственную лямку рюкзака, — когда тобой вертят, а когда заступаешься за девчонку.       — С чего ты вообще взял, что за неё заступаться надо? — Ромка опустился на пол, ладони сжались в кулаках. Он словно приготовился к отмашке.       — Толстый с ним сегодня лясы на физике точил.       Друзья ещё некоторое время смотрели друг на друга, точно пытаясь обменяться мыслями. Предвидя наперёд действия друга, Бяша лишь ждал, когда того поразит молния былого обострённого чувства справедливости. Ромка уже не тот безрассудный шкет, что строил одноклассников четыре года назад, но и взрослым его не назвать. Он завис в прострации, стал ярко выраженным пофигистом, словно ему опостылели все живущие на планете Земля. Выставил в приоритет эгоизм, агрессию и гадскую фривольность, которой не стеснялся разбрасываться направо и налево.       Нет, он не был пошлым или развращённым — ему откровенно плевать на реакции и мысли о нём других людей.       Как с гуся вода.       При всём при том Пятифан всё же сгрёб в охапку рюкзак и решительными шагами направился в гардероб. Глаза горели, дыхание участилось, костяшки белели. Ертаев знал, что товарищу нужно просто-напросто дать время на подумать — мало, как сейчас, или много, — ибо видел, как в Ромке наклёвываются необратимые изменения. Это только молочные, неокрепшие ростки — бог знает, сколько времени пройдёт прежде, чем они взойдут. Возможно, друг успеет за этот период натворить тучу неописуемых бед или принять бесчисленное количество неблагоприятных решений, но остановить уже запущенный процесс Марат не в силах и не вправе.