***
Школа, приглашавшая учеников на новогодний бал, выглядела по-настоящему празднично. Так как начало вечера назначили на четыре часа, за окном потихоньку смеркалось, отчего мерцающие гирлянды, мишура и фонарики били по глазам бешеным контрастом. По всему зданию горел свет, кругом носились первоклашки в костюмах на пару с суетившимися учителями, доносилась музыка с концертных колонок, а в спортивном зале под громадным прожектором ожидала пушистая ёлка, на которую украшения, казалось, снесла вся деревня. В каждом классе происходила какая-то возня, сновали туда-сюда загримированные старшеклассники. Пару раз попадались Дед Мороз со Снегурочкой, едва успевшие улизнуть от восторженных детей, не узнавших за приклеенной бородой ворчливого завхоза и молоденькую учительницу по рисованию в картонном кокошнике. Почти все ребята привели родителей, и Мира не исключение. Статный Владислав Сергеевич, нацепивший любимый костюм-тройку и отрастивший густую щетину, гордо вышагивал среди пап и мам за своим единственным чадом, решившим не заморачиваться в выборе наряда. Белое платьишко до колена с торчащим лёгким подъюбником и рукавами-фонариками никак не подчёркивало её и без того угловатые формы, поэтому мальчишкам и взгляда уронить не на что — Мирослава посчитала это громадным плюсом. В конце концов, она пришла на праздник — не на подиум, — в отличие от той же Катьки Смирновой. Уж кто-кто, а главная сплетница класса прикид выбирала тщательно: светло-зелёное атласное платье под цвет глаз идеально ложилось по фигурке, собранные в шикарную причёску волосы и чёрные лакированные туфли. Слишком строгие для молодой девчонки, поэтому, вероятнее всего, позаимствованные у матери. На фоне уверенной Катьки Мира, только и желавшая спрятаться среди людей, выглядела как мокрое пятно на бетонной стене. Спортивный зал трещал от количества народа, но ей очень нужно пробиться через толпу к хранилищу спортивного инвентаря — именно там открывающим новогодний бал наказала встретиться Галина Александровна. Работая локтями, Черешенко-младшая молилась, чтобы воодушевлённый торжеством люд затоптал её ко всем чертям собачьим, ибо настрой был отнюдь не праздничный. Всю неделю ей пришлось просидеть за партой со смердящим, как выгребная яма, Семёном, заниматься с ним по одному учебнику, а Пятифан только и делал, что кидал неопределённые взгляды, хмурил брови и будто бы ждал чего-то. Чего конкретно — Славке неизвестно, да и знать не хотелось. Плешь успела проесть и сама преподавательница ритмики. Репетиции ставили каждый день после уроков, когда уже хочется домой, упасть в мягкую кровать. И ладно бы занятия проходили недолго, чтобы не перегружать ребят, но нет же, и здесь обломали! Много кто не мог танцевать так же идеально, как Марат или Комарова Аня, последовательность движений путалась, пары сталкивались, получалось масло масляное, что приводило Галину Александровну в ярость. Педагог начинала перекрикивать играющую из проигрывателя музыку и делать слишком резкие замечания, каждый раз давя учеников сроками, дескать, не успеете — будете позориться всем классом. Одноклассники негодовали, но высказать недовольство решилась лишь Мирослава, за что почти сразу отхватила по шапке, оказавшись на волоске от повторного визита отца в школу. Бяша, стоявший рядом, ткнул девчонку в бок: — Ты как понос — в жопе не удержишься, на, — шепнул бурят. Черешенко качнула головой, признав правоту Ертаева. Чёрт её дёрнул сказануть, что руководство сами виноваты, назначив репетиции всего за полторы недели до новогоднего вечера. И сейчас натасканные за уши, кое-как выучившие танец ребята собрались в импровизированном закулисье — от дверей помещения для спортинвентаря и до противоположной стороны зала протянули лёгкий тюль с навешанными на него бумажными снежинками, шариками и мишурой. Повезло Пятифану так облажаться на репетиции — на следующий день он категорически отказался выступать, и с Аней Комаровой поставили того самого прихлебателя Семёна, что сорвал у Миры портфель. На уши давила отскакивающая от крашеных стен музыка, бесконечно галдящие люди, шуршание платьев. Папа, нашедший себе место в толкучке, пожелал дочери удачи, на что она состроила грустную гримасу. Галина Александровна, пребывая в максимально хлопотном расположении духа, бесконечно тарахтела о том, в каком порядке какая пара выходит, в каких моментах нужно сделать паузу и прочие аспекты, волновавшие преподавательницу. — А где твой партнёр? — без приветов и прощаний налетела она на Черешенко, как коршун на беззащитного грызуна, не успевшего сигануть в норку. — Марат-то где? — Откуда мне знать? — брызнула ядом в ответ Мирослава. — Я же ему не мамочка. — Что за настроения такие? — не ожидавшая отпора учительница подпёрла ладонями бока. Но понимая, что в такой важный момент ругань была бы не лучшей политикой, тут же с наигранным весельем хохотнула, попробовав взбодрить девочку: — Давай, набирайся хорошего настроения, танцевать нужно с улыбкой на лице. Славка не оценила. Какое уж тут хорошее настроение, когда классу безжалостно трепали нервы и пачками ставили неудовлетворительные оценки, если вдруг кого-то не оказалось на репетиции. А теперь улыбку им подавай! Единственная улыбка, на которую была способна в данный момент Мира, — это нервная, в комплекте с дёргающимся глазом. Ибо вряд ли хоть чья-то психика останется в стабильности после наблюдений за тем, как заставляют за неделю освоить то, что разучивают месяцами, — и ножки-то им правильно ставь, и ручки красиво разводи. Вот только не у каждого заложены способности к танцам, и это понимали все, кроме руководителей. Однако педагог права — где же Бяша? Если этот засранец решил просто-напросто не явиться на вечер, оставив её одну огребать груду позора и звездюлей от Галины Александровны, то хоть бы сообщил — она бы тоже никуда не пошла! Иначе за такие исполнения он вполне достоин ещё парочки отсутствующих зубов, только уже на нижней челюсти. Выглядывая из-за шторки, Мирослава шарила по залу взволнованными глазами, перебирая каждого человека и надеясь, что Ертаев не поступил как трусливый дезертир. Желание танцевать не перевешивало желание вернуться домой, но получать затрещин хотелось ещё меньше, поэтому девочка молила судьбу, чтобы Марат не прошляпил открытие бала. Внезапно музыка сделалась тише, свет погас. Публика заохала и заахала, а сердце Миры грузно упало куда-то вниз, словно она проглотила булыжник. Ну вот и всё, пендалей точно не избежать! Из концертных колонок завибрировал голос директора школы, слишком близко поднёсшей микрофон к губам: — Здравствуйте, дорогие гости, дорогие родители и ребята! Сегодняшний вечер — вечер чудес, который случается лишь раз в году и никогда не бывает без волшебства! Оно витает повсюду, греет каждый дом и сегодня заглянуло в нашу школу! Осталось лишь зажечь ёлку для начала новогоднего бала! Давайте все вместе — раз, два, три!.. — После двух стандартных, якобы неудачных, попыток несколько гирлянд на лесной красавице зажглись разноцветными огнями. Родители хлопали, дети радостно улюлюкали. Атмосфера праздника нарастала, образуя эпицентр Нового года, но Мира не могла наслаждаться торжеством уже напару с обеспокоенной Галиной Александровной выискивая глазами Бяшу. Пламенная речь директора слышалась где-то вдали, сверкающая ёлка смазывалась, а завывающие зрители мешались в большом ком. От тревоги волосы на затылке вставали дыбом. Сейчас объявят открытие бала, через несколько минут тюль начнут отодвигать в стороны и к ёлке элегантной процессией выплывут пять нарядных пар, держась за руки. А она, словно за задние ноги обмокнутая в бочку ледяной воды, останется стоять в сторонке на глазах у всех, кто собрался в зале. И среди толпы Мира непременно столкнётся потухшим взглядом с папой, ожидавшим танцевальный дебют своей дочери. Вокруг ёлки неуклюже переминались парочки первоклашек, которые открывают новогодний вечер первыми. Пышные платья девочек-снежинок развевались, туфельки на маленьких каблучках стучали по дощатому полу. Композиция новогоднего вальса приближалась к середине, где должен грациозно вступить в танец десятый класс, а завершить выступление — одиннадцатиклассники. Бяши всё не было. Последние приготовления завершены, пары выстроились в шеренгу, где во главе блистала Катька Смирнова, одарившая стоящую поодаль Черешенко высокомерным взглядом. Музыка стала утихать, будто аленький цветочек неумолимо увядал от декабрьского холода. Первоклашки утягивались к выходу, прожектор над ёлкой на мгновение потух. Черёд десятиклассников. Мирослава, махнув рукой, обречённо побрела к стене — подальше от сотен глаз и предстоящего позора. Да как этот шут гороховый посмел так поступить? И ведь главное, ходил на все репетиции, танцевал очень грамотно и нежно, внушая надежду, что всё пройдёт по высшему разряду. А теперь вот так опрокинул, как единственный стакан с ледяной водой, стоящий посреди пустыни. Губы задёргались. Даже этот день в уходящем году оказался испорчен. — Э, стопэ-стопэ! — вдруг хватили её за плечо. Повернувшись, Мира в потёмках не сразу различила раскосые глаза того самого шута горохового, которого мысленно трижды прокляла и послала к чёрту. К ним подлетела взвинченная, словно готовящаяся ужалить оса, Галина Александровна: — Ертаев, ты где прохлаждался?! — шёпотом выстреливала она, словно автоматной очередью. Из концертных колонок зазвучало знакомое вступление. — Совсем совести никакой нет! — Брюки я чистил, запачкался, — бурят указывал куда-то в район ног. Хотя Черешенко-младшая почти на сто процентов была уверена, что Марат всего-навсего запропастился со своим дружком в школьном тупичке на улице, неторопливо потягивая едкий дым из сигареты — на это указывал характерный, еле уловимый аромат жжёного табака. Прожектор над ёлкой стал плавно загораться. Педагог засуетилась: — Я позже с тобой поговорю! Ух, узнаешь ты у меня! Вставайте скорее на своё место! Ребята вклинились между первой и второй парой. Смирнова только хмыкнула, когда Славка с прищуром растянула губы в улыбке, дескать, съела, да? Сейчас-то она, может быть, и съела, но что вытворит Катька в грядущем новом году и под какие сплетни подпишет Миру — только догадываться. Однако резко улучшившееся настроение, что Бяшка всё-таки не оставил её на произвол судьбы, напрочь отметало мысли об этом и тянуло поскорее шагнуть за пределы кулис, где уже зажёгся льдисто-белым цветом прожектор над ёлкой. Несмотря на имевшийся опыт в танцах, девочка всё же немного переживала, отчего чуть сжала ладонь Марата, втянув голову в плечи. Удивительно, но парень это подметил и только лишь ободрительно толкнул локтем в бок. Его непосредственность и пофигизм, судя по всему, оказались заразными. Мирослава, несколько раз сделав упражнение «вдох-выдох», расправила грудь, отвела плечи назад. Нет уж, ещё танцев она не боялась! Славка всей душой желала окунуться в те же ощущения, что на репетициях, будто бы полный народу зал попросту отсутствовал. Поправила собранные в большой пучок волосы и под струящуюся музыку оказалась вне полупрозрачного тюля. Стоило Бяше мягко приобнять её за талию и ладонями повести в нужную сторону, как подчинённую стихию, Черешенко полностью растворилась в новогоднем вальсе. Платье, прикрывающее колени, легко взлетало, когда она делала поворот, а туфельки на каблуках искусно обходили ступни Ертаева, спасая от неприятных ощущений. Публика перестала смущать. Взрослые и дети с неподдельным восхищением наблюдали за танцем, и в свете прожектора у каждого из них горели глаза. Младшеклассники хотели им подражать, а родители оценивали высокий уровень подготовки. Имитирующий луну прожектор создавал вокруг ёлки блестящий ореол. Каждая иголочка, игрушка или лампочка гирлянды, точно отлитые из серебра, поблёскивали холодным оттенком. Танец поднял с пола рассыпанные конфетти, и те, взлетая, создавали иллюзию не то тумана, не то снега. Галина Александровна заворожённо следила за развернувшимся волшебством, понимая, что ученики превзошли учителя. И даже директриса, сжав между ладоней микрофон, не могла оторвать взгляд. В движениях больше не было скованности, Марат легко руководил вальсом, хотелось выложиться на полную. В толпе родителей Мира увидела сияющего отца. И поняла, что большего подарка ей уже и не хочется. На моменте, когда партнёры кружат парнёрш за талию, отрывая от пола, блёсток поднялось ещё больше и Черешенко, не удержавшись, прикрыла глаза. Этот финт на репетициях разучивали дольше всего. Штука в том, что партнёршу нужно не просто приподнять — она должна упереться руками в таз партнёра — на так называемый подвздошный гребень — а он в свою очередь крепко обхватить её в районе лопаток и, приподнимая над полом, закружить в таком в положении. Мире уже приходилось сталкиваться с этим элементом, оставалось лишь богов молить, чтоб Бяша держал её крепко. И он держал. — С тобой классно танцевать, на, — донеслось до неё сквозь музыку. Девочка улыбнулась отцовской улыбкой, во все тридцать два. Марат мягко прижал её к себе — именно на такой позиции заканчивался танец десятиклассников, — и музыка стихла. Подняв глаза, Мирослава в полнейшем изумлении заметила, что остановились они аккурат напротив Ромки. Он обозначился в первом ряду со старшеклассниками, не участвующими в открытии новогоднего вечера, в совершенно непривычном образе: белая рубашка, выпущенная поверх чёрных брюк, которые на удивление не висели, словно мешковина, а лишь подчёркивали крепкие, чуть выгибающиеся колесом ноги, и классические ботинки — такие вполне мог надеть даже её отец на какое-нибудь важное совещание. Ай да Ромка… В серых глазах, ставшими совсем прозрачными в свете прожектора, читалось всё то же безразличие, но где-то на самом дне зрачка, в самых-самых закромах угадывался пляшущий огонёк. Руки он скрестил, грудь вздымалась под лёгкой тканью белой рубашки, и Мирослава пытливым взглядом прошлась по отчётливо угадывающейся посередине ложбинке — где находится солнечное сплетение. От собственной беспардонности девочка покраснела, вот только в потёмках этого никто так и не увидел. Под бурные аплодисменты десятый «Б» класс освободил пространство для уже приготовившихся одиннадцатиклассников, изюминкой выступления которых были гигантские бенгальские огни. Мира, словно отстрелявшись от фашистов, хотела высвистнуть в школьный коридор, но ладонь Марата задержала её. Девочка вопросительно уставилась на партнёра по вальсу, тот ехидно поинтересовался: — Чё, Черешенка, на дискач идёшь, на? — Нет, спасибо, не люблю такие сборища, — без преувеличений и вранья ответила Черешенко-младшая. — Я лучше дома посижу. — Да брось ты, — махнул рукой одноклассник, всё ещё не отпуская вторую, — приходи. Весело будет, я тебе отвечаю. Классуха сказала, что ещё поляну накроют, можно даже своего хавчика принести. Подтягивайся! — Нет, извини… — Харэ монашку из себя строить, — рассмеялся Бяша. — Чё как неродная-то? Давай приходи и не бзди. — Ну, х-хорошо, я подумаю, — сомнительно пожала плечами. — Ты только реально думай, на, — только теперь, услышав какой-никакой, а положительный ответ, Марат разжал пальцы, и ладошка Мирославы оказалась на свободе. — А то вдруг пропустишь чё-нибудь интересное. Давай, до встречи. С этими словами одноклассник удалился, оставив Черешенко наедине с замешательством. «Что за нахрен сейчас произошёл?» — кричало подсознание. Подобной настырности девочка не наблюдала даже у самой себя, когда ей что-то, кровь из носу, надо. Да что тут говорить, даже рекламщики, бегающие по пятам за каждым встречным, не до такой степени напористые! Что же это за срочность такая? Да и что там можно пропустить? Драку из-за красивой девчонки или издевательский взгляд зловредной Катьки, которая уж точно дома сидеть не останется? Ей только повод дай — покрасоваться собой она никогда не упустит возможности, а дискотека как раз годится для подобных целей. Откуда же такая прыть? Мирослава, вывалившись в коридор, отклонилась назад, почувствовав разгорячённой вальсом спиной холод окрашенной стенки. Папа, с которым они договорились встретиться здесь сразу после окончания их выступления, вероятно, силился пробраться через толпу, поэтому его так долго нет. Черешенко опасалась, что Марат заманивает её так неугомонно из своих личных целей. Неспроста же он обронил этот учтивый комплимент. «С тобой классно танцевать, на». Не значит ли это, что одноклассник мог испытать нечто, похожее на симпатию, и захотел повторить танец в более комфортной обстановке — без публики, учителей и неудобных рубашек? И не поэтому ли Ромка только и делает, что изводит её при любой возможности? О том, что она оказалась втянутой в недвусмысленные игры двух друзей-хулиганов, и думать не хотелось… — Мира, — её плечи обхватили ладошки и рванули куда-то вперёд. Славка, потеряв равновесие, буквально впечаталась в свою подругу, сжимавшую её в объятиях так, будто хотела выдавить из тюбика последние капельки зубной пасты, — ваш танец!.. Вы все так красиво выступили! Галина Александровна аж рот раскрыла, когда парни подняли девчонок! А у всех ещё платья так красиво струились!.. — Полина отпрянула от неё, заглянула в глаза восторженным взглядом. — Ну что, идём ко мне, к дискотеке готовиться? — Я, пожалуй, пас, — покачала головой, отягощённой здоровенным пучком, — дома спокойнее. — Ты шутишь? — Морозова на секунду не поверила в услышанное и вмиг стала серьёзной. — Вовсе нет. — А-а, — протянула Поля, улыбнувшись, — ты хочешь, чтоб тебя поуговаривали? — Этого-то мне как раз не нужно, — проскрипела, как ржавые петли, Мирослава. Ей действительно и даром не сдались уговоры и упрашивания — сколько человек раз предпримет попытку добиться своего, столько отрицательных ответов он и услышит. А отказывать, тем более Полине, Славка очень не хотела. — Да и папа, скорее всего, не отпустит. — Как раз в этот момент из битком набитого зала выбрался глава семейства. — Владислав Сергеевич, — Поля скрестила руки, отчего нежно-персиковое платье с широким кроем собралось на груди в гармошку, — Мира не хочет идти в Дом культуры на танцы. Говорит, что вы её не отпустите! — Папа, как несправедливо приговорённый к расстрелу, в недоумении остановился рядом с подругами: — Я? — изумился он и, показалось, хотел обернуться вокруг своей оси, чтоб убедиться, что обращаются и правда к нему. — Я только «за», чтобы она развеялась. Только без всяких там глупостей и не до самого утра! — Полина требовательно посмотрела на Черешенко-младшую, прожигающую взглядом сбитого с толку отца. — С тобой, Полин, я хоть на край света отпущу её, нечего дома тухнуть. — Спелись! — с наигранным — а может, и нет — угнетением воскликнула Мирослава. Отказать двум близким людям она была не в силах. — Какие же вы оба надоедливые, ужас! — Спасибо, Владислав Сергеевич, за сотрудничество, — посмеялась Морозова, — а то все на дискотеку идут, а она дома сидеть собралась. Нельзя же так. Того гляди мхом порасти можно! Через некоторое время смущённая Мирослава с девчачьими манатками в руках переступила порог дома Полины, огороженного от соседей аккуратным зелёным заборчиком. Настолько уютного деревенского домишки Славка ещё не видала. Одна только скамейка, сделанная из старой, железной швейной машинки, чего стоила. Выложенный каменкой дворик, уютная беседка и четыре огромные клумбы, покоившиеся под снежным одеялом. Черешенко держала пари, что летом здесь неописуемо красиво: кругом витает еле уловимый нежный аромат, а пчёлы становятся частыми гостями цветника. Прихожую домика, похожего на сказочное жилище какого-нибудь волшебника, украшали раскидистые оленьи рога с нахлобученными на них шапками и целый ряд вешалок для одежды, смастерённых из веток деревьев и покрытых глянцевым лаком. Похоже, Полинин дедушка обладает поистине золотыми руками. В самом же доме витала очень уютная, располагающая атмосфера, напоминающая детские сказки — такие же родные. Половички вели дорожками из комнаты в комнату, Поля прошла налево и зажгла на кухне люстру. В свете лампы накаливания отливали желтизной висящие на сушилке кружки, на электрической плитке восседал чайник. Настолько радушный приём буквально парализовал, и Мирка боялась пошевелиться, дабы не разрушить эту тёплую и лёгкую обстановку. — Проходи-проходи, садись за стол, — подбадривала одноклассница, подготавливая заварочный чайник. — Сейчас чаю попьём и пойдём собираться. Дедушка у себя в кабинете, и когда он там, я стараюсь вести себя тише, но сегодня нам разрешили разгуляться, — пропустила смешок. — Твой папа всё-таки отвезёт нас? — Да, сказал позвонить, как только закончим, — Черешенко-младшая робко примостилась на диванчик возле широкого окна, открывающего вид почти на всю улицу. Фонари, склонившись над дорогой, освещали людям, всё ещё не добравшимся до дома, путь. Откуда-то справа на нетронутый снежный покров упал свет фары, будто кто-то на чём-то подъехал к соседям. Сквозь свист кипящего на электроплитке чайника Славка уловила рычащий мотоциклетный двигатель. Как пить дать, двое из ларца прикатили — Полина обмолвилась когда-то, что Ромка живёт от неё через дом. — О, — Морозова, подойдя, облокотилась ладошками на подоконник, заглядывая куда-то за пределы окна, — Рома с Маратом приехали, — подтвердила она догадки Мирославы. — Ну точно в гараж сейчас залезут на все новогодние праздники. — Да и слава богу, — скривилась Славка. — Меньше народу — больше кислороду. — Ой, да ладно, — хохотнула Поля. Перед Мирой на столе образовалась чашка щедро заваренного чёрного чая, железная баночка с печеньем и варенье. Девочка, кое-как справившись со стеснением, спросила молоко для чая. — Конечно, можно! — с нотками обиды проговорила Морозова и потянулась к дверце холодильника, стоящего в углу между окном и проходом в другую комнату. — Ты так обозлилась на него, — вдруг задумчиво шепнула одноклассница, наблюдая, как из стеклянной бутылки в Мирину кружку перетекает белая жидкость. Встретив вопросительный взгляд, Полина пояснила: — На Ромку. — Что же тебя так удивляет? — Твоя категоричность, — прямолинейно выложили ей. — Я не могу на него не злиться, — вздохнула Мирослава, навернув железную крышку на бутыль с молоком. — Я хотела всего лишь найти общий язык, а получила издёвки. И в то же время он заступался за меня перед Бабуриным, потом обнял… Он совсем сбил меня с толку, — хлебнула сладкий молочный чай. Поля, запихивая в руку стеснительной подруге печенье, в ответ пожала плечами: — Я хоть и давно знаю Рому, но не могу разглядеть логики в его действиях. По крайней мере, я с таким не сталкивалась. — И весело провозгласила: — Ну ничего, — зачерпнула малиновое варенье, тщательно обмазала ложку о ломоть хлеба, — мы сейчас тебя так преобразим, что у твоего Пятифана рот до земли отвиснет — подобрать не сможет! — Он не мой, — брезгливо отозвалась девочка, но Морозова отчётливо видела, как тяжело ей скрыть совершенно искреннюю симпатию к хулигану. Однако, понимая, что причина ярого отторжения в том, что Славке просто очень тяжело принять данный факт, решила отшутиться: — Не твой, не твой, не переживай. Мы сделаем это для того, чтобы он захотел извиниться. Увидит тебя — и вся его вредность пропадёт. — Мне кажется, плевал он на меня. — Взгляд голубых, как само небо, глаз спрятался в сторону и, пока его не засекли, устремился на залитую лунным светом улицу. Прошёлся по забору, взбежал по скошенной крыше соседского дома и, едва задев кроны очернелого темнотой леса, взмыл до самой луны. — Ему извиниться — что опозориться. — Не скажи, — улыбнулась Поля. — Знаешь, играющий инструмент никогда не изменит музыку. Если виной всем его проделкам является то, что ты ему нравишься, — он проявит чувства. Я не оправдываю его поведение, но это истина. — Поль, нельзя так изгаляться над человеком, который тебе нравится. Он любит только себя, и пусть это так и останется, забудем.***
— Ромыч, у тебя чё-нибудь простенькое-то есть пожевать? — возмущался Бяша, по-хозяйски заглядывая в холодильник. — А то всё, либо греть надо, либо готовить. — Да ты охренел, — в проёме показалась голова с взъерошенной чёлкой. — Предлагал тебе пожрать супца без попыхов, а ты рыльник воротил. Теперь кусочничать собрался, как уличная попрошайка. — Толку-то, если на дискаче поляна будет накрыта, — бурят выпрямился. — Ну вот и закрой забрало. Пятифанов скрылся из виду, и Ертаев, прихватив из стоящей на столе корзинки чуть подсохший пряник, направился вслед за товарищем. Ромка собирался не спеша. Застёгивая под горлом белую рубашку, он придирчиво косился на себя в зеркало, словно всё ещё силясь принять тот образ, в котором красовался на школьном вечере. Марат насмешливо протянул: — Всё равно Катьку Смирнову не перещеголяешь — она, как пить дать, опять намалюется, как на парад моды, на. — Пошёл ты на хер, — ругнулся хулиган, раздражённо поправляя манжет. Найдя торчащую из шва ниточку, Ромка злобно вдохнул и оторвал её. Остальные пуговицы, окромя первой, оказались не застёгнутыми. Укрыв крепкий торс рубашкой, Ромка вновь покрутился. Невооружённым глазом видно, что ничего красивого в своём прикиде парень до сих пор не находил. — Или чё, может, спортик надеть? — С каких пор ты вообще думаешь, чё надеть? — Бяша водрузился в потрёпанное кресло Ромкиного отца, которого по счастливой случайности не было дома. — Тебе ли не всё равно? — Не, ну чтоб не выглядеть как лох, — выправился Пятифан. — Вот как ты, например. — А я чё? — поражённо уставился на друга бурят, хотя понимал, на что, шутя, намекает Ромка. Его одежда совершенно не изменилась — в чём был на новогоднем балу, в том и решил отправиться на танцы в Дом культуры. Больно уж не хотелось у предков на глазах показываться. — Я и так самый пиздатый на деревне. — Рома пробубнил насмешливое «ага», продолжая воевать с рубашкой. — Да напяль ты её уже, хорош. Ради кого наряжаешься-то? — С чего ты взял, что ради кого-то? Тёлок там много будет, и они не клюют на всяких чмошников. — Из зеркала на бурята смотрели блестевшие злобой серые глаза. Бяша по-простецки хмыкнул: — Да тебе всю жизнь по барабану было, а в последнее время тебя и не узнать. — Не пизди о том, чего не знаешь. — Треснула нитка, по полу заскакала белая пуговка и скрылась где-то под диваном. — Вот засада! — Пятифанов, опустившись на колени, задрал вязаное покрывало и заглянул под мебель. Пошарив рукой, он вытащил лишь ворох пыли. Пора бы генеральную уборку затеять, а то совсем засрались. Рядом примостился Бяша, дескать, увидел, куда пуговка залетела, но тоже ничего не нашёл. — И чё я, как чушóк теперь пойду? — Чётко ты выглядишь, на, — цокнул языком бурят, оттряхивая колени. — Кутаешься на все заклёпки, как терпила какой-то. Оставь вот так, — он указал взглядом на расправившийся в стороны воротник. — Как блатной романтик, на, — Ертаев беззлобно поржал. Ромка лишь недоверчиво на него покосился, вновь вернувшись к зеркалу, однако всё же прислушался к предложению друга, принявшись застёгиваться. — Бля, ну точно втрескался в кого-то. — Тёлку я хочу подцепить, ясно? — по-волчьи рявкнул Пятифанов. — Пристал как банный лист к жопе. — Ясно-ясно, — товарищ каким-то чудом вновь оказался в отцовском кресле. Ответа он не дождался. — Видел новенькую, кстати, не так давно. Такую слякоть под лестницей разводила, у-у… Я думал, весь первый этаж затопит, на! — Ромка, натягивающий толстовку, так и замер. Непонятно в насмешке ли или в изумлении. А Бяша продолжал, как заведённый, словно нарочно пытаясь что-то донести: — Аж сам растерялся. Сначала даже подходить не хотел. — Тормози-тормози! — Марат поднял раскосые глаза, зная, что предстанет его взору — Пятифан, точно замороженный, стоял возле него и, судя по выражению лица, не верил собственным ушам. — Слякоть развела? Она плакала, что ли? — Нет, бля, цветы поливала. — В день нашего дежурства? — Ага, — покивал товарищ. Обычно растянутая в беззубой ухмылке физиономия вдруг стала серьёзной. Ертаев, точно повзрослев на несколько лет, сверлил Ромку тяжёлым взглядом. — Ты не в курсах, чё произошло? — Завязывай, — парень упал на стул, стоящий напротив возле стола, и мигом всё понял, — вижу я, что рожа твоя хитрая всё слышала. Я не такой тупой — помню, что ты через кабинет дежурил. — Друг продолжал требовательно смотреть на Ромку. Тот лишь поставил локоть на стол и, с силой надавливая пальцами на глаза, потёр ладонью лицо. В таком состоянии — безвыходном и злобном — видел его только Бяша, поэтому Пятифанов, сматерившись, выложил причину своих стенаний. И сделал это очень быстро, словно сам не хотел слышать себя. — Новенькая эта всю воду взбаламутила. — Он поднялся со стула, начав мерять шагами и без того небольшую гостиную. — Ну а ты-то чё, как баба беременная, мечешься? — Марат положил ногу на ногу. — Как лох цветочный себя ведёшь, на. — Есть причины, и ты о них прекрасно знаешь, — раздражённо фыркнул хулиган. — Я хотел только… — В темноте за окном замаячили яркие фары: кто-то тормознул возле Полинкиного дома. В два шага оказавшись у окна, Ромка припал к стеклу, складывая над глазами ладони, дабы жёлтая лампа не отсвечивала. Через несколько минут на дорогу выбрался серый Мерседес-Бенс. Показалось, что в салоне он увидел чью-то заинтересованную личину, и Пятифан отпрянул от окна, будто кто-то с улицы запустил в него булыжником. — Кукушки собрались уже, надо тоже выезжать. — Э, давай договорим, на, — запротестовал Марат. — А то соскочил с темы, как вша лобковая. — Во дворе тебе всё расскажу, иди, Урал запускай. — Внезапно в сенках оглушительно сгромыхало что-то железное. Без сомнений — это полетели на пол составленные у стены молочные фляги. Мужской голос несвязно, словно с набитым ртом, прохрипел несколько звучных матьков. — Блять, этого ещё не хватало.***
Как и предполагала Мирослава, Дом культуры ошарашил её громким торжеством. Ещё на подъезде к нему издалека угадывалась сияющая гирляндами ёлка, вокруг которой сновала ребятня с кусками линолеума и каталась с трёх деревянных горок, залитых льдом. С завистью наблюдая за детьми, Славка на мгновение уловила горькую ностальгическую тоску по беззаботному детству. Захотелось схватить картонку и с разбега нырнуть на обледенелый скат. Но ни наряд, ни стеснение не позволили бы этому случиться. Она, вроде, ещё и не взрослая, а вот проблемы имеет отнюдь не детские — учёба, отец и вынырнувшие из ниоткуда чувства, которым здесь были не рады больше всего. Уж лучше бы взамен такому доверчивому и глупому сердцу у неё сформировалась огромная ледышка, не пускающая внутрь себя ни одного пронырливого мальчишку. Дискотека обещалась до полуночи, поэтому отец строго-настрого наказал, чтобы в двадцать три пятьдесят девять она одетая ожидала его — да уж, с таким раскладом ни у какой Золушки успеха не предвиделось бы, — хотя сама Мира была бы не прочь смыться отсюда уже сейчас. В толпах стекающихся к Дому культуры подростков Черешенко-младшая узнавала учащихся из параллельных классов, заприметила несколько своих одноклассников, а двое закадычных друзей на глаза, слава богу, не попадались. Будет здорово, если они и не явятся вовсе. Внутри здание оказалось настолько завораживающим, что минуты две Мирка не могла сойти с места, стоя чуть ли не посреди потока. Обмазанная побелкой раздевалка встретила привычными люминесцентными лампами и скучающими лицами двух гардеробщиц, выдающих номерки, но впереди… Впереди Черешенко увидела огромный зал с высокими потолками и колоннами, несколько прожекторов и стол прямо в центре танцующей толпы. Повезло, что именно сегодня на танцы впускали только старшеклассников, поэтому никаких рослых амбалов в спортивных костюмах, от которых Мира и Полина на прогулке бежали со всех ног и которых Славка мысленно приписала к дружкам Пятифана, здесь не обиталось. Как и Семёна. Стены и, казалось, бесконечный потолок пестрили рисунками алых лент, пшеницы и серпа с молотом. А также почти на каждом шагу висели различные плакаты, но самым популярным был: «В танце держи дистанцию 0,5 метра», призывающий не смущать партнёра. «Забавно, — думала Мирослава, — сейчас они заставляют держать дистанцию в танцах, а потом что?». Несмотря на ядовитый сарказм, девочка целиком и полностью соглашалась с плакатами. Танцевать с партнёром — это одно, а вот танцевать медленный танец с парнем — совершенно другое. Потому что есть галантные ребята, знающие о существовании личного пространства и приличных манерах. Парни, которые не будут откровенно лапать и склоняться к тебе, чуть ли не касаясь носами, а есть такие, как… — Ромка, — услышала Черешенко голос сидевшей рядом Полины. Подруги уселись переобуться из неудобных зимних ботинок в туфельки как раз напротив входа, поэтому заметить двух ворвавшихся на огонёк хулиганов совсем не трудно. — Вечер обещает быть… — Морозова с улыбкой повернулась к Мирославе, но на её изумление никого рядом не оказалось. Поля аж потупилась — будто одна пришла! О том, что Мира прибыла на танцы вместе с ней, говорили лишь оставленные ботинки и слегка примятая сидушка. Пятифан, сдавший пуховик в гардероб, вперился в Полину колючими серыми глазами, затем недоверчиво-выискивающим взглядом оббежал холл. Вероятно, не найдя того, что хотел, хулиган, покручивая на пальце номерок, на пару с дружком направился в зал. Холл опустел, гардеробщицы, прикрыв окно, уселись за небольшой столик и принялись обсуждать насущные вопросы. Первая скрипка школы откровенно растерялась, так как совершенно не понимала, куда можно с такой быстротой испариться. Заприметив в углу приоткрытую дверь подсобного помещения, Поля кинула беглый взгляд на болтливых гардеробщиц и потянула за ручку. Среди тубусов с плакатами, швабер и ящиков, чёрт-те знает чем набитыми, угадывалась Мирослава, спиной подпирающая стену. Девочка была близка к тому, чтоб заплакать, но угловатые плечи вовремя накрыли ладони подруги. — Ну-ка спокойно, — тихим голосом вторила Полина. — Нашла из-за чего переживать. — Полин, я не смогу туда пойти… — Конечно же, сможешь! — Морозова решительно посмотрела в глаза одноклассницы. — Если будешь так бояться и избегать, то никогда не сможешь дать ему отпор. Кто он такой, чтобы ты лишала себя возможности отдохнуть? Может, сразу у него будешь спрашивать разрешения? — Нет, — неуверенно покачала головой Славка, — нет, не буду. — Он ничего тебе не сделает, я же рядом, — ладошку Черешенко-младшей обвили тонкие пальцы. От такой тёплой и искренней поддержки от самого копчика и до макушки пробежало стадо мурашек. Полина имела необъяснимую способность передавать успокоение невербальным путём. Только она оказывается рядом — и тебе уже легче. Мира подняла глаза на подругу. Полоса света, падающая из-за приоткрытой двери, едва касалась аккуратного округлого лица и вздёрнутого носика. Морозова улыбнулась. — Пошли, всё будет хорошо. Мирка поверила. Выскользнув из подсобного помещения и сдав остатки вещей в гардероб, подруги поднялись по лестницам, и Славка вновь поддалась тревоге. Она как вкопанная остановилась, не решаясь шагнуть в набитый народом зал, но Полинина улыбка и кивок головой, дескать, «ну давай же!», откололи кусочек от громадного чувства страха. Черешенко, пройдя, бегло оценила впечатляющее оформление и накрытый стол, где расположились в широкой вазе фрукты, несколько видов тарталеток, графины с соком и бутерброды. Подумала: «Ну хоть не зря деньги сдавали!» Полина за локоть потянула её в центр, танцевать. Девочки не увидели, что стоящие у колонны хулиганы давно их заприметили. — Хера се, на, — вытаращил раскосые глаза Марат, смотря на пробивающихся через толпу одноклассниц. — Вот это исполняет… — Да заткнись ты и слюни подбери! Сам же Пятифанов хоть и пробовал, но взгляда не мог отвести. Он видел новенькую в школьной форме, в домашнем виде, а вот в платье впервые. И если на школьном вечере она шастала в несуразном белом сарафане, похожем на свалившийся на голову сугроб или скомканную занавеску, то сейчас появилась в нежно-голубом атласном платье, едва скрывающем костлявые коленки. Абсолютно незатейливое, с тонкими лямками и пришитой накидкой — и не сравнится с Катькиным красным и пышным, так и кричащем о том, чтобы на неё обратили внимание, — но подчёркивающее каждый изгиб и изящность тонкого силуэта. И чёрные волосы, всегда собранные то в хвост, то в гульку, то в косички, свободно расползались по плечам прямыми прядями, свисая до лопаток И чем только она может привлекать? За двадцать минут, проведённых здесь, он еле отбился от нескольких девчонок, которые и вели себя пораскрепощённей, и выглядели ярче. Такие сами закружат в танце и, если дойдёт, кинут в постель. Не обошлось и без Смирновой, по-царски прошествовавшей мимо вместе со своей компанией. Одним словом, девиц хоть отбавляй — выбирай не хочу, — а он зациклился на самой непримечательной, скованной и худощавой. Чёртова новенькая! Песни из орущих колонок сменялись одна за другой, стол медленно пустел, ребята исполняли кто на что горазд. Четверо парней, утащив из костюмерной наряды, уселись друг другу на шеи, напялили костюмы и закружились по танцполу, словно ростовые куклы. Зал разразился хохотом. Кто-то танцевал толпой, кто-то парами, а кто-то подпирал стену или таскал со стола угощения. В числе вороваек была и сама Мирослава. Она прекрасно знала, что за еду родители сдавали деньги, но то, с какой нерешительностью и в каких количествах Славка брала съестное, рождало ассоциацию с воровством. Пятифанов, постоянно отиравшийся где-то неподалёку, то и дело бросался неопределёнными взглядами, которые Мира старалась не замечать. Вдруг на скатерть, едва не зацепив платье, брызнул сок, и голос из-за спины по-змеиному пропел: — Ох, Мирочка, извини, ради бога! Толкнул кто-то из толпы! — А ты стакан крепче держи, — оборачиваясь, процедила Черешенко прямо в лицо Смирновой, ставшей ненавистной за последнюю неделю. Внутреннее чутьё не обмануло ещё с первых дней: дочка классной руководительницы оказалась лицемерной манипуляторшей, не считающей зазорным забавляться с чувствами людей. Катька победоносно ухмыльнулась, видя, что выходка легко зацепила новенькую за эмоции. — Иначе я приду к тебе домой и заставлю постирать. — Смирнова грациозно наклонилась к её уху и, отодвинув ладошкой распущенные полосы, сладко прошипела: — Защитничек твой постирает. — А, ну да, — Мирослава расплылась в ехидной улыбке. — Вероятно, мне и правда не стоило переживать. Вмешались Полина и прихлебалы Смирновой, быстро уняв зарождающийся конфликт. Хоть и развели их по разным сторонам танцпола, девочки долго не отводили друг от друга разъярённых взглядов. Уж кому-кому, а Катьке — главной ябеде и сплетнице — она себя в обиду не даст. Если парням тяжело дать отпор, то выдернуть светлую косу под самый корень Мире ничего не мешало. Потеряв к вечеру и без того скудный интерес, Мирослава удалилась с танцпола и уселась на один из стульев стоящих возле стены. Над стойкой, где находился огромный пульт управления прожекторами и колонками, маячили электронные часы, показывающие пол-одиннадцатого. Черешенко нахохлилась. Надежда, что уже скоро домой с крахом провалилась. Казалось, что с того момента, как папа привёз её к Дому культуры, уже прошла вечность, а на деле всего два часа. — Надулась-то как, — добродушно усмехнулась с соседнего стула Полина. — Не обращай ты на неё внимания. Катька — змея редкостная. — Не надо было сюда идти, — вздохнула Мирослава, коря себя за то, что согласилась. Обвинять Полину было бы не совсем правильно — она ведь просто хотела как лучше, хотела вытащить развеяться. Да и папа, уж точно не хотевший дочери зла, очень легко отпустил аж до самого окончания танцев. Видимо, близкие люди видят, что она действительно выглядит подавленной, и пытаются различными способами оказать помощь. Мира и сама понимала, что творится неладное, однако отчего-то убеждала себя в том, что удручённое состояние и бесконечные реки слёз не имеют существенной причины и больше похожи на истерию с пустого места, носящую сугубо показательный характер. Но к большому сожалению, это не так. Какова частая причина того, что дети или подростки занимаются показухой, рыдая с поводом и без? Очевидно — мало внимания, поддержки и тепла. Мира же не страдала от дефицита ни одного из данных аспектов. Папа — единственный родной человек, который рядом — пусть и ушёл с головой в открытие колхоза, запланированного на тридцатое число, но интересовался жизнью дочери, как и раньше. Владислав Сергеевич всегда узнаёт о делах в школе и переживает. Говорит, что скрутит голову с плеч любому обидчику. Мирославу даже начали смущать подобные предостережения, так как в последнее время периодичность их значительно участилась. Теперь понятно почему. А о Полинке и говорить нечего. Она, пожалуй, первая подруга, так искренне сострадающая ей во всём и ни разу не бросившая на произвол судьбы ни с конфликтами, ни с уроками. И зачем же Мирославе устраивать показуху, если есть те, кто всегда придут на помощь? Зачем плакать тайком и пытаться соврать о том, что всё хорошо? Уж точно не от недостатка внимания. Поэтому винить Морозову или отца нельзя — Славка вполне могла проявить бóльшую напористость и отказаться. И пока девочка пыталась справиться с очередной, жрущей изнутри, проблемой, всё больше обрастающей вопросами, а Морозова предпринимала тщетные попытки успокоить, подруг из другого конца зала буравили две пары глаз. Бяша, в одной руке держа бутерброд, а во второй несколько тарталеток, изрёк: — Ну вот, Катька всю малину испортила, теперь не подойдёшь к ней, на. Будет как какашка унылая ходить до следующего года. — А тебе-то чё переживать? Ты же самый пиздатый парень на деревне, — сухо отозвался Ромка. — Я-то да, — заливисто рассмеялся бурят. — Пиздат, как закат. Прожектор, мерцающий на головами друзей, внезапно погас, как и остальные, находящиеся над колоннами. Музыка чуть стихла, слышались переговоры введённых в замешательство танцующих, послышался возмущённый свист. Всё повторялось, словно густая темнота, разбавляемая лишь сияющей за окном луной, перенесла их назад, на школьный бал. Того и гляди из ниоткуда вынырнет ёлка, и пустятся в пляс девочки-снежинки с неуклюжими кавалерами. Ведущий громко отчеканил в микрофон: «Медленный танец! Парни приглашают девушек!» Прожекторы плавно набрали жёлтый цвет, мягко коснулись танцпола, колонки вновь зазвучали. Марат, непонятным образом запихнувший в рот всё съестное, что держал в руках, подтолкнул Ромку в бок: — Не проеби шанс, на. Мира, в свою очередь, тоже среагировавшая на объявление ведущего, подняла глаза, оценивая обстановку. Народ торопливо разбивался на пары. Кто-то, заведомо зная, что их не пригласят, усаживался на стулья, а кто-то уже обосновался в центре зала, обнимая друг друга. Полине протянул руку незнакомый старшеклассник. Морозова, начав мяться, посмотрела на Мирославу, на что та поддерживающе покивала, дескать, давай-давай, соглашайся! Лишь только после дружеских объятий, говорящих, чтобы Славка не обижалась и не скучала, Поля грациозно приняла приглашение. И правильно. В конце концов, она пришла сюда отдохнуть, потанцевать, а возиться с чьими-то нехочухами в её обязанности не входило. Решив не позориться отсутствием партнёра и не ловить на себе насмешливо-высокомерный взгляд Катьки Смирновой, трущейся возле стола, которая непременно закружится в танце Пятифановым, несмотря на их конфликт, Черешенко-младшая поднялась на ноги и стремительно направилась к выходу из зала, переждать в холле. Не хотелось с толикой некой зависти наблюдать за другими, да и, честно говоря, обжимания с кем-то против воли тоже не принесли бы удовольствия. До дверей, из-за которых пробивался свет люминесцентных ламп, оставалось несколько шагов. Она шла аккуратно, за колоннами, чтобы Полина не увидела. Морозова весь вечер провела рядом, и Мира точно знала, что если та увидит её уходящую, то без зазрения совести оставит парня на танцполе в одиночестве. Прижавшись грудью к последней перед выходом колонне, Славка осторожно выглянула и нашла глазами подругу. Поля не позволяла нарушать личное пространство, держа партнёра на расстоянии, но никакой скованности Черешенко не видела. Она с прежней лёгкостью, изящностью и представительностью плавно двигалась с парнем по кругу, сложив руки ему на плечи. Опасаясь, что Морозова вот-вот повернётся, Мирослава отпрянула от колонны и поспешила к дверям. Но путь преградили. Два хулигана, карауля прямо возле выхода, засунув руки в карманы, точно ожидали её. Мира, сдвинув брови к переносице, злобно зыркнула на Ертаева. Неужто одноклассник так старательно зазывал её на дискотеку, чтобы, когда она останется одна, предоставить товарищу новую возможность поизмываться? Друзья переглянулись, Бяша постарался незаметно пнуть друга по кроссовку. Черешенко это, конечно же, уловила и приготовилась, вдруг что, истошно заорать. Если не одноклассники, то кто-то из ребят постарше или ведущий придут на выручку. Ромка протянул ей руку. Что это значит? Мирослава окинула взглядом ладони — того, что могло бы заинтересовать Пятифана, у неё не было. Да у неё вообще руки пустые! А что он тогда хочет? Дать пять или накидку с платья? Что ему нужно?.. — Пошли, это… ну, потанцуем. Марат с гордостью посмотрел на Пятифана, едва сдерживая смех. Судя по всему, приглашение далось Ромке с огромным трудом. А что же до Миры — у той и вовсе слетела система, как у старенького компьютера, на котором попытались открыть пасьянс, или у тетриса, когда фигуркам некуда падать. Как будто Саб-Зиро или же Скорпион под знакомую всем кричалку «Finish him!» добили её точным ударом. Толком не оправившись от шока, девочка тихонько помотала головой. Ромка нахмурился, а Бяша, похоже, ожидавший такого разворота событий, пихнул Пятифанова в бок. Рома сделал шаг навстречу. Мира не успела отойти — парень накрыл тёплой рукой её обледеневшую от потрясения ладонь и с совсем несвойственной ему осторожностью поманил её вслед за собой. Полина, мимо которой они прошли, едва не споткнулась о ногу своего партнёра, а к разъярённой Катьке, сжавшей кулачки, стоило поднести спичку, и Дом культуры взлетел бы на воздух. Также некоторые ребята из класса повернули на них заинтересованные физиономии, впрочем, Ромке, по всей вероятности, было абсолютно плевать на каждого, кто находился здесь. До какого-то момента Черешенко казалось, что с ней играют злую шутку, являющуюся частью плана по тому, чтобы опозорить её перед всеми старшими классами. Но когда Пятифан остановился почти посреди танцпола и принялся мягко притягивать её к себе, Мира потеряла весь оставшийся контроль. Ромкина рука скользнула по голубому атласу и очень властно, однако с прежней бережностью обвила узкую талию. Второй же он крепко держал Миру за ладошку, будто опасаясь, что та убежит. Сердце бешено колотилось в груди, стремясь раздробить рёбра. Черешенко не решалась поднять взгляд, отчётливо ощущая кончиком носа, что Пятифан, не отрываясь, смотрит на неё. Следовательно не видела, как именно он смотрит — с горящими, как у ребёнка, глазами. Так смотрят на нечто желанное, недосягаемое, будь то новый мотоцикл, чёрный бандитский бумер или же девушка, которую долго не решались позвать в кино. Смущённая же до мозга костей Мира уронила взгляд куда-то под ноги и не знала, как повести себя, нужно ли о чём-то разговаривать и стоит ли, как на истинных бальных танцах, смотреть на своего партнёра. Было очень странно танцевать с тем, кто ещё не так давно целенаправленно доводил до ручки и презренно игнорировал. Кто считал своим долгом испортить настроение, если у самого оно не задалось с утра, и любая фраза, брошенная через плевок, так и вопила: «Отвали!» К чему всё это было? Может, стоит спросить сейчас? Черешенко попробовала поднять взгляд, но он вдруг потяжелел, будто бы весил не одну тонну. Девочка с усилием воли, медленно проползая каждый сантиметр Ромкиного тела, начиная со ступней, смогла добраться глазами лишь до пухлых губ с чётким контуром. Таких красивых и острых, словно высеченных из камня, с расположенной под ними миниатюрной родинкой. Радовало лишь то, что между ней и Ромой было какое-никакое расстояние, иначе Мирослава точно увязла бы в концентрированном, но таком сладком чувстве стеснения. В следующую секунду Славке показалось, что она по неосторожности произнесла мысли вслух или же вместо электронных часов образовалась яркая бегущая строка, где каждое её рассуждение транслировалось по несколько раз. Пятифан за талию стал придвигать её, стремительно сокращая дистанцию. Сначала из виду исчезли собственные ноги, а затем и Ромкины кеды. Теперь она видела лишь то, как пуговка с рубашки скользила по гладкой ткани её вечернего платья. Они оказались рядом, вплотную. Чувствовалось дыхание, тепло Роминого тела, самый минимальный отклик мышц. Рука на талии обняла её чуть позахапистей, по-хозяйски. Мысли, пробегая одна за другой, постепенно улетучивались из головы, оставляя лишь одну — несмотря на абсурдность ситуации и поведения Пятифана, ей нравилось с ним танцевать. И настырность Бяши тут же оказалась оправдана. Губы тронула еле заметная улыбка. — Ну чё ты дрожишь-то? — послышался мягкий голос почти возле уха. Пробежались мурашки, приятные и мелкие. Мирослава не ответила, смущённо качнув головой, и услышала смешок. Совершенно беззлобный и тихий. Танцующие вокруг ребята слились в единую массу, исчез и ведущий с пультом управления, и даже Полина с Катькой. Славка впервые растворилась уже не в танце, как на школьном вечере, а в ощущениях. Надёжно сжатая в тисках талия, чуть холодящее ладонь железное кольцо, вздымающаяся от дыхания крепкая грудь. Щёки налились румянцем, как спелые яблоки, словно она буквально только что забежала с мороза. Мира не хотела, чтобы медленный танец заканчивался.