Чтоб сблизиться с человеком — нужно хоть однажды побеседовать с ним с глазу на глаз. И.С. Тургенев, «Накануне»
Тридцать первое декабря. Канун долгожданного Нового года. Гирлянды, присобаченные к стенам и свисающие с окон, мерцали разноцветными огнями, переливались, гасли. Мишура пестрила на каждом углу, кругом болтались игрушки, цветные фонарики. Правда, ёлки в этом году в доме семьи Черешенко не было, отчего купленные игрушки становились бесполезными. Хоть бери и колоти их точно так же, как того стеклянного мишутку. Папа со своим бизнесом начисто позабыл об обещании устроить дочери праздник с настоящей ёлкой, пахнущей лесом и смолой. Мирослава, развалившаяся на кровати, изначально очень расстроилась, ибо какой Новый год без ёлки? Но мысли о зелёной, стройной красавице, родившейся в лесу, перебивались мыслями о сероглазом хулигане. Даже на вчерашнем громком и торжественном открытии колхоза, прогремевшем на всю деревню, девочка не могла думать ни о чём другом. Отец берёт её за руку — она тотчас вспоминает, как за руку держал Ромка. Спина соприкоснулась с сиденьем — в памяти вспыхивает властная ладонь, скользящая по талии. И если до этого прикосновения Пятифана приносили раздражение и будили желание оттереть их колючей мочалкой, то сейчас Мира возвращалась к ним снова и снова. Они танцевали долго, несколько песен подряд, не думая о том, что пора бы расцепиться и что медленный танец давно закончился. Вполне возможно, что ребята просто-напросто не знали как бы прервать развернувшееся действо. Отчего-то Черешенко-младшая возложила эту обязанность на Рому, ведь он дерзкий и прямолинейный парниша, которому совсем не составит труда наконец остановиться. Сама же она стеснялась, да и не хотела. Но он не останавливался. Славка не забыла то, сколько времени он потешался и доводил её до белого каления. Она — дама злопамятная и могла воспроизвести каждую мелочь, каждую фразу, каждый брошенный в свою сторону взгляд. Однако столкнулась с проблемой — взявшейся из ниоткуда симпатией, почти наглухо сожравшей ярость и жажду отмщения. Все знают, что месть подаётся холодной, а вот симпатия наоборот тёплая и чистая. Она запросто растопит громадный айсберг. Плохое сменилось бабочками в животе, да такими, что без малейшей жалости собрали манатки всех негативных чувств и выпнули их куда-то далеко в тайгу на съедение волкам. Искренне надеясь, что отныне общение поплывёт в нужное русло, Мира дала себе слово, что обязательно разузнает, за какие такие грехи Ромка изначально так ненавидел её. И позволила сердцу раствориться в сладости и предвкушении, бурлящих где-то в груди. Она прекрасно понимала, что Пятифан и отдалённо не похож на принцев из книжек, поэтому ожидать от парня чего-то грандиозного совершенно не стоит. Дай бог, если он вообще не пожалеет о том, что подарил Черешенко мнимую надежду, и не решит вернуть всё на круги своя. За окном уже как несколько часов царствовала густая темень. Такая неподвластная, вездесущая и устрашающая она заставляла чувствовать себя неуютно, подбирать ноги на кровать и съёживаться клубочком, будто при бомбёжке. Тянула из-за оконной рамы свои длинные, когтистые лапы, так и стремясь обвиться вокруг горла, как спрут, и утащить за пределы дома. Куда-то, где холод отзывается колючей изморозью, ветер поёт жуткие колыбельные, а снег, кружась, покрывает пористым одеялом, словно говоря: «Тебя здесь никто не отыщет!» В лес. До переезда в деревню Мирослава не находила никаких поводов для того, чтоб бояться обыкновенных деревьев. Тропинка, выходящая прямо к её родному двору, вела как раз через густую чащобу и не внушала Черешенко-младшей абсолютно никакого ужаса. Разве что в дальнейшем, когда администрация решили возвести беседку, туда повадилась таскаться компания местных наркоманов, и она, по наставлению отца, стала обходить полюбившуюся дорожку стороной. А здесь временами лес казался совершенно иным, будто скидывал маску. Днём он был не страшен — даже манящ, — но к вечеру, по мере наступления темноты, приобретал всё больше ужасающих очертаний, изгибался и скрипел. Да так, что кровь стыла в жилах. Славка изредка фантазировала о том, что бы она делала, окажись вдруг ночью посреди зловещих дебрей. Богатое воображение добавляло в вымысел страшное чудище — огромного волка, умеющего стоять на двух лапах. Оборотня с зияющими на ужасной морде белками глаз, с массивными передними лапами, напоминающими человеческие, и щёлкающей челюстью со слипшейся на морозе слюной. Этот зверь — жестокий и беспощадный, со вздыбленной чёрной шерстью — метался по чаще, рыл снег, искал её, а Мира, прячась за стволами деревьев, отчётливо слышала устрашающий топот. Однако, как человек дела, желавший найти выход из сложнейшей ситуации, девочка начинала прорабатывать пути для того, чтоб уберечь себя от чудовища. Чудовища, жаждущего разорвать ей глотку. Самым логичным поступком Славка видела залаз на дерево, на самую макушку, к переплетающимся кронам. Лунный свет огибал ветви и освещал небольшие участки земли, где блестел снежный покров. Иногда там пробегал с громким топотом и воем монстр, рыская по закромам пугающего леса. Черешенко-младшая молилась, чтобы он не умел карабкаться по деревьям, ведь с такими когтями, как у него, можно покорить и отвесную скалу. Ужас стылыми присосками как пиявка полз с самых кончиков пальцев, покрывая каждый миллиметр худощавого тела. Хлопнула входная дверь на первом этаже, девочка с трудом вынырнула из мыслей, как из вязкого болота, и даже машинально хватила ртом воздух. Размышления о лесе медленно утекали чёрными дорожками в леденящую кровь ночь безмолвной и таинственной тайги. Мира покосилась на часы: пробило десять вечера. А это как раз вернулся обманщик с подарками от принятых на работу кадров, от местных жителей. Видимо, забрал из офиса остатки. Владислава Сергеевича готовы были на руках к небу вознести за то, что дал деревеньке вторую жизнь. А Черешенко всё гадала, откуда столько деньжищ. Неужто назанимал у друзей или, того хуже, пообещал часть бизнеса?.. — Привет, товарищ председатель колхоза, — качнула головой, спускаясь по лестнице. Мужчина, довольный и воодушевлённый, повернулся на дочь с улыбкой во все тридцать два зуба. В руках у него пестрили несколько коробок с изображением Деда Мороза, Снегурочки и зайчика, а из-под подмышки торчал плюшевый рыжий хвост какого-то животного. Владислав Сергеевич вручил всю поклажу дочери. — Ещё, что ли? Куда мне? — На Новый год, — отозвался отец. — Что с настроением? — Всё хорошо, — бесцветно бросила Славка, расположив гостинцы на диване. Решив начать с подарка, на котором красовался ушастый Косой, она выудила из коробочки горсть шоколадных конфет. Плюшевой игрушкой оказалась голубоглазая лисица в тёплом полушубке. Симпатичная и мягкая, плутовка тотчас, как по мановению волшебной палочки, была определена на должность охранника сна. Проще говоря, Мире настолько понравилась рыжая Лиса Патрикеевна, что она запланировала заменить ей своего уже изрядно поистаскавшегося временем медведя, который на протяжении нескольких лет спал с ней в одной постели. — Я вот всё смотрю на нашу гостиную и думаю: чего-то здесь не хватает. Ёлки, например. С кучей шариков и звездой на макушке. — Зачем же тебе ёлка, дурёха, если ты с Полиной гулять пойдёшь после двенадцати? — посмеялся Владислав Сергеевич, а Черешенко-младшую как током шибануло. Ничего себе, вот это логика! Девочка насупилась, подобрала ноги на диван. — У вас, кстати, не отменилось ничего? — Нет, а почему тебя это интересует? Хочешь поскорее выпроводить меня из дома? — Как дал бы по губам! — наиграно строго возмутился глава семейства, набирая в чайник воды. — Чай будешь? — Молоко закончилось, — вздохнула Мирослава, поднимаясь на ноги и забирая с собой Лису, — поэтому не буду. — Раз в году можно и без молока чай попить. — Раз в году можно и слово своё сдержать. На этом диалог обрубился, как десятитонной гильотиной. Девочка удручённо утопала наверх, таща в руках игрушку ростом, как половина самой Славки. Дело, и правда, было совсем не в ёлке, хоть Мира и ожидала в новогоднюю ночь спуститься в гостиную, освещённую лишь гирляндами, где в центре стоит зелёная красавица, вся в игрушках и мишуре. Причиной обиды стала та последняя капелька веры, которую Черешенко-младшая обронила в огромную бочку с обещаниями отца. В той бочке и обещание сходить на городской каток, и обещание ремонта в её комнате, а также новые краски для рисования, сборник книг по технической механике, несколько новых игр на «Соньку». Всё это кружилось в бездонной бадье громадным водоворотом с тех самых пор, как Владислав Сергеевич загорелся идеей о собственном колхозе. Фермер нашёлся, тоже мне. Папа всегда интересовался ею, переживал за учёбу, спрашивал о взаимоотношениях с одноклассниками, но обязанности отца потихоньку спускал на нет. Теперь впору задуматься — а действительно ли у неё нет дефицита внимания? Позавчера на танцах ей казалось иначе, особенно тогда, когда он забрал их с Полиной и, увидев раскрасневшиеся щёки и блестящие глаза, осведомился у дочери: — Как всё прошло? Танцевала с кем-нибудь? — Ага, — рассмеялась в ответ окрылённая Мира, — с Полинкой. — Шутим, — участливо подметил Владислав Сергеевич, кивая головой. С заднего сиденья тоже послышался смех, посыл которого поняли лишь сами подруги. Очень диковинно, когда кто-то и понятия не имеет о чём идёт речь, а только вы вдвоём в курсе всех дел. — Ну смотри мне. А то больно платье у тебя коротюсенькое — тут не только потанцуют, а ещё и украсть могут. Если бы голубое атласное платье, доходящее до колен, умело разговаривать, то точно поведало бы папаше о том, что в Доме культуры сновали девицы в платьях и покороче, и что в таком, как у Мирославы, можно рассчитывать только на: «Девушка, не подскажете, как пройти в библиотеку?» Многие мечтали о таком отце или муже: успешном, статном, на Мерседесе, — но никто не знал, что происходит внутри семьи на самом деле. Полтора часа Мира провела в своей комнате, разбирая книги, скучающе малюя на альбомном листе балерин и подъедая из вчерашнего подарка шоколадные конфеты. Никакого ощущения, что вот-вот наступит праздник и первое января уже не за горами. Интересно, а Пятифан с Бяшей отправятся гулять после боя курантов или, как говорила Полина, прирастут в гараже на все рождественские каникулы? Очень волнительно было увидеть Ромку после того, что произошло в Доме культуры. Славка уже не боялась своей симпатии — боялась лишь быть отвергнутой. В гостиной зазвонил домашний телефон. Трель утихла и громкий мужской бас оповестил, что звонят ей. Мирослава покосилась на часы — без двадцати двенадцать. Кому вздумалось звонить в такое время? С Полиной они договорились созвониться уже в следующем году. Спустившись вниз и прошмыгнув обидчивой тенью мимо отца, гремящего столовыми приборами, Славка поднесла трубку к уху: — У аппарата, — по привычке гавкнула она. — Чего злая-то такая? — послышался девчачий голос. — Извини, что беспокою перед самым праздником. Хотела узнать, не передумала ли ты? А то дождаться того, чтобы позвонить тебе в следующем году — это как-то слишком долго, — на другом конце провода рассмеялись. Мире передался радостный настрой подруги и она подхватила карусель: — Да уж, что-то мы с тобой сроки не учли. Размахнулись, будь здоров! — Морозова вновь зашлась смехом. — Не передумала, не переживай. — Славно, — хмыкнула одноклассница. — Как подготовка к празднику продвигается? — Паршиво, — вздохнула. — Ни ёлки тебе, ни Деда Мороза, который положит туда подарок. В общем, я не в восторге. — Ты знаешь, что как Новый год встретишь — так его и проведёшь? Попробуй поискать плюсы. Может, у Деда Мороза слишком большой подарок, который не влезет под ёлку? — Полина добродушно хмыкнула, Мира повторила. — У меня тоже есть для тебя подарок. Надеюсь, понравится. — Ты скажи какой, и я отвечу точно, — тут уже рассмеялась Черешенко-младшая, решив умолчать о том, что тоже приготовила подруге сюрприз. — Смотри-ка, хитрая какая! Нет уж, в следующем году увидишь. Кстати, до курантов десять минут, не пропусти! С праздником тебя! — И тебя тоже! Будем на созвоне! — Договорились. В трубке повисла тишина, разбавляемая лишь короткими гудками. Мира повесила трубку, заметив, что Полине удалось-таки совсем чуть-чуть воодушевить её мыслями о предстоящей прогулке и таинственном подарке. Зная, что подруга отличалась тонкой душевной организацией и творческим потенциалом, Славка, усевшись на своё излюбленное место — в углу дивана на стыке спинок, — с воодушевлением гадала, что же Полинка приготовила. В затылок прилетела просьба помочь перенести салаты в гостиную и девочка, цокнув языком и бурча под нос, дескать, «только присела!», направилась на кухню. Стоящий между диваном и телевизором журнальный столик — низкий, но длинный — быстро оброс тарелками с салатами, запечённой курицей, конфетами и вазой с мандаринами. На вопрос «зачем столько всего, если нас двое?» папа отвечал, что впереди неделя выходных и первые парочку дней не придётся думать о том, что же сготовить съестного. Да и в конце концов, девочки после прогулки придут с ночёвкой и им будет чем поживиться. Вспомнив о том, что Полину дедушка Харитон отпустил к ней до второго января, Мирослава едва не разорвалась пополам. Они наконец вдоволь наговорятся и насмеются, не переживая о том, что уже поздно и вот-вот нужно отправляться по домам. Кровать у Мирки полуторка, места и двоим хватит. Дождаться бы только курантов и высвистнуть из дома, как птаха в небо. Впервые Новый год не принёс радости и волшебства, которые должны были хоть как-то скрасить внезапный переезд в эту деревеньку. — Ну что, Славка, попробуешь шампанское? — перебивая речь президента, усмехнулся папа. Черешенко-младшая окинула взглядом бутылку, возвышающуюся посреди стола. До этого она не пробовала алкоголь, да и желания, откровенно говоря, не имела. Но сейчас то ли от скуки, то ли от тщетных попыток развеселить себя хоть чем-то девочка согласилась. На экраны вывели крупным планом громадные часы, Владислав Сергеевич откупорил шампанское. Игристое вино запузырилось в стеклянном фужере. — С Новым годом! Загадывай желание скорей! Бом!.. Бом!.. Глава семейства налил дочери совсем чуть-чуть, буквально до половинки. Под бой курантов Мирослава загадала желание, одно единственное. Но подумав, схитрила, дополнив его, и медленно опустошила бокал, сделав ровно три небольших глотка. Шампанское, щекочущее нос, оказалось сладким, с колоссальным количеством газов, вставших где-то поперёк горла. Бом!.. Бом!.. Бом!.. Сам же Владислав Сергеевич игристое вино не пил, что показалось Черешенко-младшей чересчур странным. Папа объяснял это решение планами поехать на площадь не на своих двоих. Однако желание он, как оказалось, всё-таки загадал, потому что явно в раздумьях вознёс глаза к потолку и несколько секунд молчал. Бом!.. Бом!.. Бом!.. Бом!.. Славка держала пари, что пожелал папа что-то связанное с бизнесом, с колхозом, которому в последнее время он уделял значительно больше внимания, чем ей. Бом!.. Бом!.. Девочка вжалась в диван в томительном ожидании окончания боя курантов. Под пятой точкой, будто зарядили здоровенную пружину, готовую по отмашке пульнуть Мирославу выше облаков, куда-то в стратосферу. Вот же, вот же последний удар!.. Бом!.. Под громкое «ура!» и загремевший на всю гостиную гимн Владислав Сергеевич повернулся к Мирославе, чтобы поздравить с наступившим Новым годом, но той уже и след простыл. Разве что примятая ямка в излюбленном углу дивана и наполовину очищенная мандаринка покоились на том месте, где только что восседала Черешенко-младшая. Отец обернулся через плечо: девочка, одной рукой сжимавшая валенок, а второй набиравшая номер на крутящемся циферблате, прижимала плечом трубку к уху. Промеж ребёр Владислава Сергеевича застучалась совесть, кошки заскребли на сердце. Дочь радостно поздравляла подругу с праздником, улыбалась, договаривалась встретиться в конце проулка, совершенно не переживая о том, что почти не знает деревню и что на улице уже глубокая ночь. А что же получил он — архаическую улыбку, как у греческих скульптур, и обвинение в том, что не держит обещаний. Даже последние часы перед праздником Славка провела в своей комнате. Дочь отдаляется. — Хорошо, я тоже уже выхожу! — весело прокричала в трубку Мирослава и отключилась. Напяливая длинную прямую куртку, купленную в сельском магазине, девочка вдруг стала шарить по карманам. — Чёрт, оставила в комнате. — Она скинула обутки и припустила наверх. — А с отцом ты не хочешь обняться хотя бы или порадоваться вместе? — сделал тщетную попытку хоть как-то поубавить то напряжение, что образовалось между ними. Но Мира молча пронеслась мимо. — Славка, ну ты обиделась на меня? — спросил отец, когда девочка уже спустилась вниз. Влезая в укороченные валенки, как по её ножке подобранные, Мирослава подняла взгляд на Владислава Сергеевича: — Да, пап, обиделась, — проговорила она дрогнувшим голосом. — Сначала ты, не спросив, увозишь меня в какую-то глухомань, обещая, что мы обживёмся и что хотя бы Новый год встретим хорошо. А по итогу ни ёлки, ни подарка. Я не требую с тебя золотые горы, но передаривать мне то, что принесли тебе местные жители, — вот эти одинаковые коробки, мешки конфет, игрушки — очень неправильно и обидно. Ты забил на меня! И, толкнув двери, растворилась в темноте январской новогодней ночи. Владислав Сергеевич, нахмурив брови, прошествовал к дивану и грузно плюхнулся посередь подушек, едва не расплющив оставленную дочерью мандаринку. Протянул руки к салатнику, съел ложку оливье, даже не ощутив вкус. Паршиво стало на душе, горько. Праздник и колхоз в одночасье сделались ненужными, стоило только почувствовать холод со стороны Славки. А он ведь, и правда, забил. Забил на настоящую ёлку, забил на краски для рисования, книжки, игры для приставки — на всё, что наобещал Мирке, лишь бы та не дёргала лишний раз, пока он занимался серьёзными делами. А ведь личные собеседования с будущими работниками и стройка денников для лошадей действительно казались ему гораздо важнее. Когда он видел, что у дочери что-то неладное происходит, то просто интересовался, предоставляя ей возможность выговориться, но она молчала. И он бросал всё на плаву, на волю судьбы. И поплатился. Отставив в сторону тарелку, мужчина чуть не опрокинул её на пол. Даже эти чёртовы салаты строгала Мирослава в надежде, что Новый год порадует своим приходом, пока он принимал поздравления, совсем позабыв о собственном ребёнке. Наскоро напялив дублёнку и нахлобучив шапку набекрень, Владислав Сергеевич прихватил ключи от мерина и хлопнул входной дверью. Тем временем на улицах собирался народ. В каждом доме горел свет, все одевались, закрывали калитки. Бежали дети с бенгальскими огнями, с бумажными дудочками, размахивали мишурой, надевали карнавальные маски. Свистели и улюлюкали ребята постарше, шли, на ходу играя на гитаре с баянами и распевая песни. Несли салюты, шампанское, угощения. А вдалеке, как маяк посреди шторма, блистала всеми цветами радуги гигантская ёлка. На чистом небе не плыло ни единого облачка, только величественный белый диск освещал жителям путь на мерцающий вдали ориентир. Деревня ожила и огромным легионом продвигалась на празднование. Компании сливались с другими, каждый с кем-то здоровался, расцеловывал щёки, словно не виделся тысячу лет. Хлопали петарды, визжали девчонки. Мира же, с точностью ювелира огибающая жителей, неслась посреди гогочущей толпы и восторженно смеялась. Впервые она видела, чтобы все вот так собрались, — и малый, и старый — и дружно, как семья, пошли праздновать. И несказанно радовалась тому, что вырвалась из душного дома, где стены с каждым днём давили всё сильнее. И лес в эту ночь надёжно спрятал своё зло под маской таинственности. Казалось, что если зайти в него и хорошенько порыскать, то наткнёшься уж точно не на злобное чудище, а на сугроб сладких конфет и мандаринов. Или на лисичку-сестричку, которая бы игриво махнула своим рыжим, пушистым хвостиком за каким-нибудь из деревьев. — Мира-а-а! — послышалось вдалеке. Девочка присмотрелась — навстречу ей неслась Морозова в пушистых кошачьих ушках поверх шапки. Подруги с разбегу столкнулись в толпе и, не удержавшись от удара на ногах, рухнули в сугроб. Полина звонко рассмеялась, оттряхивая с щёк пушистый снег, и провизжала: — С Новым годом! — С новым счастьем! — смеялась Мирослава, не понимая, играет ли в крови шампанское или же ей действительно стало радостно и отрадно. Поднявшись на ноги и отряхиваясь, девчонки шутливо толкались и кидались снегом. — Ну что, как встретила? — поинтересовалась Славка, когда они уже брели вдоль дороги, смешиваясь с гильдией деревенских жителей. — Также, как всегда, — уведомили Черешенко-младшую. — Дедушка заварил чай из трав, я состряпала пирогов. В общем, ничего такого, что могло бы отличаться от других праздников. А ты-то как, повеселела? — Теперь да, — улыбнулась. Совершенно искренне. — Я тебе подарок приготовила, кстати. — И не сказала ничего, подлая! — в плечо Миру несильно пихнули. — Давай «не глядя»? — Морозова выудила из кармашка маленький свёрток. Подарок Славки тоже спокойно умещался в ладошке, и подруги, обменявшись, очень этому удивились. Редко случается, что размер сюрпризов оказывается схож. Уже через упаковочную бумагу было ясно, что вручила Полина, а вот сама скрипачка, распаковав коробочку, едва не уронила на заснеженную дорогу вытаращенные голубые глаза. — Это… это что? — девочка подняла на уровень сияющих глаз миниатюрный камешек на цепочке. — Лазурит, — спокойно пояснила Черешенко-младшая. — Мне этот браслет подарила бабушка, она у меня верующая. Сказала, что он привезён из дальнего монастыря в горах, где живут люди, знающие больше, чем мы. И согласно легенде, заповеди Моисея были вырезаны корундами, как раз, на досках из лазурита. Помогает, мол, от болезней, укрепляет дружбу. — Мира, — пребывая в шоке, пролепетала Морозова не в состоянии подобрать слова, — спасибо тебе, — угловатые плечи обвили руки. — Это очень дорогой подарок и я буду носить, обещаю. Ну а мой, — она отпрянула, как от горячего утюга, и смущённо отвернула голову в сторону, — и рядом не стоял. Славка опомнилась, что ещё не раскрыла подарок Полины. Она осторожно надорвала упаковку, и в ладони оказался плетёный из кожаных шнурков и деревянных бусин браслет. Искусный, витиеватый, необычный. Мирослава прекрасно знала, что браслеты дарят в знак дружбы, поэтому тоже не удержалась от объятий. Для неё такой поступок — очень важный шаг, означающий абсолютно чистую, настоящую и крепкую дружбу. Издалека заурчали двигатели и раздался громкий крик: «Расступись, честно́й народ!» Девочки обернулись: с другого конца улицы неслись двое парней на мотоциклах. Они не бездумно накручивали ручку газа, заставляя транспорт надсадно реветь и развивать бешеную скорость, а наоборот, мальчишки нацепили длинные бенгальские огни на рули и пробирались сквозь жителей, свистя и сигналя. Доехав до Полины с Мирой, гонщики притормозили, и ими оказались не кто иные, как Бяша с Ромкой. Черешенко-младшая, увидев хулигана, застыла на месте как вкопанная, и тут же уронила взгляд куда-то под ноги. Одноклассники принялись колесить вокруг девчонок, наворачивая круги и раскидывая колёсами снег. Ромка же не почувствовал ничего, кроме того, что сердце схватило, как при приступе. Полуулыбка заползла на его лицо, но не враждебная, а в какой-то мере игривая. Марат, перекрикивая мотоцикл Ковровец, который всё-таки починили, голосил: — С Новым годом, на! С Новым годом! — Полина отвечала тем же, Мира лишь скованно поддакивала. Парни остановились. — Чё, на ёлку идёте? — Идём, — кивнула Морозова. — Погнали с нами, на, с ветерком долетим! — Ертаева уведомили, что с ветерком слишком страшно и они предпочитают спокойно прогуляться. — Да чё вы ссыте? Ромка, скажи! — Внатуре, — насмешливо отозвался Пятифан, слегка наклоняя голову в попытках заглянуть Черешенко-младшей в глаза. Его потуги напоминали Петруху из фильма «Белое солнце пустыни» с его коронным: «Гюльчатай, открой личико». Девочка, опустив на веки ресницы, кутала в шарф раскрасневшиеся щёки. — Поехали уже, ну. А то пропустим всё. — Полька, садись! — Марат придвинулся ближе к бензобаку, освобождая на сиденье место для Полины. — За меня держись, на, у меня ручки нет! Только третью ногу мне не оторви! — Дурак, — хмыкнула Морозова и поманила за локоть Мирославу. Одноклассница аккуратно влезла за спину Бяше, охватив торс парня руками. — Садись, Мир, не бойся. Если мы разобьёмся — я лично их в снег закопаю. — Ертаев немедленно отозвался: — Кого ты там закопаешь? — оглянулся через плечо. — Ты вообще знаешь, что на скрипке черти играют, на?.. Ай! — Парню отвесили подзатыльник. — Садись, — Ромка указал глазами себе за спину. Славка замялась, боясь даже дыхнуть в сторону хулигана. — Не съем. — Ещё пару минут неловкой паузы, пока девочка не сподобилась наконец чуть расслабить нижнюю собачку — куртка длинная, и молния имела риски быть порванной, когда Мира взбиралась на красный Иж Планета-5. Пятифанов потеснился. — Там под ноги подставки есть, — несмотря на то, что работал мотоцикл достаточно громко, а говорил парень спокойно, Черешенко слышала каждое его слово. — Крепче меня обхватывай. Ей и представить было страшно, что она может прикоснуться к нему без издёвок, по своей воли. И чтобы решиться на это, понадобилось время. Бенгальские огни на руле давно потухли, но Ромка терпеливо ждал. И когда ладошки сомкнулись чуть ниже его груди, поддал газу мотоциклу и молча кивнул товарищу, дескать, поехали. Железный зверь тронулся с места, в лицо сразу же ударил мороз, который до этого совсем не ощущался. Мимо проплывали компании, мамаши одёргивали от дороги детей, ровесники свистели им в спины. Бяшка и Пятифан отвечали тем же. Пряча от ветра лицо за Ромкины плечи, Мира молилась, чтоб с головы не слетела шапка, ведь тогда придётся просить хулигана остановиться, а на это у неё духа уж точно не хватит. Когда они выехали на полупустую дорогу, парни решили припугнуть девчонок и, переглянувшись, накрутили ручку газа на пол-оборота. Ромка щёлкнул ногой передачу, в ушах засвистел ветер, сквозь который Славка впервые услышала смех сидящего впереди. Рома смеялся отрывисто, прокуренным с хрипотцой голосом, но Мирослава нашла в этом своеобразную, неповторимую изюминку и ещё несколько раз прокрутила в голове его смех. Ребята заехали в небольшой пролесок. Мирка помнит это место — здесь они с Полиной возвращались от Дома культуры. И ещё помнит изрядно заснеженную дорогу с двумя глубокими колеями. Парни замедлились, ибо при таких условиях стоит ехать тихонько, на пониженной передаче. Славка запереживала, что Ромке будет тяжело, поскольку помимо веса самого мотоцикла, ещё давит и она. Однако Пятифана данный факт ни на грамм не смутил, он даже временами замедлялся настолько, что выставлял на землю ноги, помогая мотику форсировать снежную кашу. В один момент колесо Ижа попало на лёд, и его мотнуло в сторону, почти выбросив из колеи. Ромка, привыкший к таким выкрутасам, спокойно направил мотоцикл обратно, а вот Мира столкнулась с подобным впервые и от испуга разжала ладони. Секунда — и она оказалась бы посреди дороги кверху задницей и, как минимум, со сломанным хребтом, но Пятифанов среагировал молниеносно, словно знал и ждал. Он обхватил замёрзшую ладошку и, пропустив между рукой и боком, прижал её локтем к себе. Затормозил, Бяша с Полиной тоже остановились. Ну всё, — носилось в голове у Черешенко-младшей, — сейчас возьмёт за шкирку, как глупого котёнка, и швырнёт подальше в сугроб, чтобы просидела там до самой весны. Вот только швырять Ромка никого не собирался. Он отпустил Мирину ладонь и в полуобороте с укоризной произнёс: — Я же сказал, держись крепче. Пизданулась бы счас, будь здоров, — в словах не было и следа злости. Слышалось лишь недовольство от пренебрежения его словами и, похоже, призрачная долька волнения. Славка оторопела, как вдруг он вновь бесцеремонно коснулся её рук, теперь уже полностью сжав в тиски. — Слышь, да у тебя лапы холоднющие. Хватило же ума… На, вот, — через плечо ей подавали варежки. — Надевай. От шока Черешенко-младшая и поблагодарить не смогла. Она робко взяла протянутые трёхпалые рукавицы внеорбитных размеров, по сравнению с её ладошками, и впихнула в них руки. Внутри ощущалось Ромкино тепло, будто бы прямо сейчас она касалась его оголённой спины или плеча. Парень повторил, чтобы обхватила его лучше. — Я не кусаюсь пока, — добавил он. Затем собственноручно закрепил руки Славки на торсе, как две недоваренных макаронины — без всякого стеснения взял за оба запястья и подтянул девочку к себе, как пустой рюкзак. Славка оказалась близка к тому, чтобы расплыться по сиденью мотоцикла, как бесформенная жижа, но голос Пятифана вновь заставил вытянуться по струнке: — Всё, держись. Он оторвал от земли ноги и направил колесо в колею. А Мирослава, всей грудью ощущая Ромкину спину, ехала с потупившейся физиономией, словно пару раз получила по шапке от Семёна. Шея затекла, и так и норовила опустить голову между лопаток хулигана, но Славка побоялась. Возможно, Ромка ждал этого — кто ж его знает. На горизонте, как из-под земли, выросла лесная красавица, вблизи оказавшаяся ещё более огромной. Ребята въехали на площадь, где уже собралось приличное количество людей, в том числе и участковый Тихонов на УАЗике. Парни, видно, опасались милиционера, так как в одно мгновение отвернули с его поля зрения, но тот, судя по всему, тоже считал новогоднюю ночь — ночью чудес, поэтому даже и взглядом их не проводил. От греха подальше, друзья решили оставить мотоциклы за ларьком. Полина, с лёгкостью спрыгнув, очистила гамаши от налетевшего на них в пути снега и подытожила: — Ну спасибо, что подвезли, — улыбнулась Морозова, наблюдая, как неуклюже сползающей с Ижа Мирославе Ромка подаёт руку, а она возвращает ему варежки. — Мы пошли. — Э, на, — бурят преградил путь, выражая негодование. — Мы бесплатно не подвозим. Придётся вам с нами затусить, на, ясно? — Да? А то что? — Полина скрестила руки на груди. Её взгляд всё ещё упорно убегал в сторону Миры и нахмурившегося Пятифана, отпрянувших друг от друга, словно между ними ударила молния. Скрипачка не могла сдержать смех. Бяша подбоченился и важно изрёк: — А то целоваться с нами будете, на! — Целоваться с тобой? — она звонко рассмеялась. И абсолютно беззлобно выдала: — Ты себя в зеркало-то видел? Целоваться он захотел. — А чё, я перед выездом гляделся — оттуда такой пиздатый пацан на меня смотрит, что я аж сам тащусь! — Тогда, может, попробуешь его поцеловать? Уверена, не откажет. Цирк этот продолжался ровно до того момента, как заиграла музыка, а небо озарил сноп разноцветных искр. В ушах зазвенело от взрывающихся над головами ребят салютов. Марат, присвистывая, поманил друзей в центр толпы, где вокруг ёлки начал образовываться громадный хоровод. Полинка за руку с Мирой тоже поспешила принять участие в таком массовом действе. Славка же, ещё не отошедшая от поездки на мотоцикле, кое-как перебирала ватными ногами и гадала — как сейчас поступит Ромка, шедший по пятам. Пойдёт ли он к Бяше или же… Пятифан вклинился между ней и неизвестным пареньком, уже начавшем протягивать Черешенко-младшей руку. Ладонью Мирослава почувствовала сухие мозоли и неизменное металлическое кольцо. Сцепившиеся за руки люди пошли вокруг лесной красавицы по часовой стрелке, а те, кто не вошёл или не захотел, хлопали и свистели в такт музыке. Славка, послушно следуя за тянувшим её за собой Ромкой и стараясь не отцепиться от Полины, восторженными глазами очерчивала каждую игрушку, каждую лампочку на гирлянде. Она в жизни бы не подумала, что этот Новый год принесёт ей в сотни раз больше радости и удовольствия, чем прошлые, которые неизменно встречались в квартире. Колоссальному удивлению поспособствовал и тот факт, что празднование может быть настолько родным, объединяя всех людей в одну большую семью. И теперь Черешенко-младшую точно осенило, что городским обитателям, восседавшим каждый Новый год в четырёх стенах, никогда не доведётся прочувствовать деревенскую атмосферу, которая им чужда. Они сходят в ледовый городок, погуляют по однообразным улочкам с серыми домами, поедят яства с новогоднего стола и им будет казаться, что лучшего праздника не придумать. И они, утопая в унынии, не устанут ругать сельских жителей за бескультурье и смеяться над тем, что в посёлке и сходить-то некуда. До определённого момента и сама Мира находилась в числе ненавистников деревень, поэтому, только заслышав о переезде, учинила дома дичайшую истерику. Девочка готова была биться головой о стену и стучать руками по полу, лишь бы не уезжать из привычного города в душную деревню. И сейчас, прыгая в длиннющем хороводе и загребая валенками снег, понимала, что душным, как раз-таки, являлся город, а деревня с её чистым воздухом и звёздным небом — это свобода. Хоть Полина периодически говорила о том, что это место без надежды на светлое будущее и здесь ей очень мало места, Мирослава же ощутила душевный покой. И пусть всё происходящее для неё в диковинку, Черешенко дышала полной грудью и ловила каждый миг, чтобы потом весь год упиваться сладкими воспоминаниями. Ладонь сжали массивные пальцы. Сзади послышался крик Бяши, умудрившегося переорать грохочущую музыку: — Паравозик, на! Погнали в другую сторону! И все неожиданно послушались! Развернувшись и пританцовывая, ребята направились против часовой стрелки, но уже не за руки. Полина, уцепившись за бока Марата, кивнула Славке, мол, повторяй за мной и девочка, доверившись, обхватила ладонями точёную фигурку Морозовой. И в эту же секунду почувствовала на своей талии Ромкины руки. Она, будто вздёрнутая за верёвочки, резко выпрямилась, чуть не выскользнув из тисков, но Пятифанов и здесь оказался не промах — удержал и притянул к себе чуть ближе. В свете разноцветных огней на гирлянде Мирины щёки алели румянцем. Ребята ещё долго плясали вокруг ёлки, устраивали игрища и соревнования, вроде скакания в мешках и «слепой курицы». Мирослава даже поучаствовала в прыжках на гигантской скакалке из каната. Смысл забавы был в том, чтобы сначала прыгал один человек и постепенно к нему присоединялись другие, собирая скопище. И так до тех пор, пока кто-то не запнётся. Несколько раз, два раза из которых произошли по вине толкавшихся Ромки с Бяшей, случалось так, что навзничь валилась вся толпа, подкошенная скакалкой, будто острейшим самурайским мечом. Но никто на парней не бранился — все только и делали, что заливались смехом, пуская изо-рта клубы густого пара. И когда празднующие выдохлись, началась подготовка к запуску большого и дорогущего фейерверка. На окраину площади — подальше от домов — притаранили деревянный постамент и водрузили на него цветастые коробки. Толпа, обосновавшись вокруг ёлки, замерла в предвкушении, и только любопытные дети, вырвавшиеся из-под присмотра мамаш, так и рвались сунуть нос и помочь дяденькам милиционерам. И вот на конце длинного фитиля замаячила искорка. Участковый Тихонов, перекрикивая музыку, отогнал назойливую малышню и остался стоять поодаль, чтобы, в случае чего, выполнить свой милицейский долг — предотвратить чрезвычайную ситуацию. Приглушённый «паф!» и из коробки со свистом вылетел первый заряд. Деревню осветил ярко-красный свет, разделившийся на снопы маленьких огоньков, и с громкими хлопками взорвался над головами жителей, словно к небу подбросили тысячи петард. Дети подняли восторженный визг, взрослые заулюлюкали и захлопали. Второй залп, третий. Соседние дома, деревья и площадь — всё сияло разнообразными цветами, точно залитое краской. Мирка таращилась наверх, запрокинув голову и искорки фейерверка плясали в её глазах. — Слышь, новенькая, — гаркнул кто-то справа. Мира вопросительно повернулась на источник звука. Рядом стоял Ромка с двумя вафельными стаканчиками мороженого и воткнутыми в них палочками. Верхушка пломбира окрашивалась то в жёлтый, то в синий, то в зелёный — смотря какого цвета вылетал из коробки фейерверков новый залп. Мороженое, несмотря на январский холод, умудрилось подтаять в его ладонях — видимо, не сразу решился окликнуть её. — С Новым годом, — еле слышно буркнул он и под хлопки взрывающегося в небе салюта протянул Черешенко-младшей стаканчик. — Спасибо, — тихо пискнула Славка, принимая угощение. В ответ покивали.***
— Ты посмотри, а, — улыбалась Полина, прожигая Мирославу, пока та провожала взглядом удаляющиеся спины двух мотоциклистов, переполненными интересом глазами. Ромка и Бяша, судя по всему, заделались на одни сутки в джентльмены и, как полагается, довезли дам до дома семьи Черешенко. — Светишься ярче, чем салют! Ну колись — целовались, пока я не видела? — Поля! — Мира укоризненно посмотрела на подругу и тут же глупо рассмеялась, окончательно укрепив образ влюблённой дурочки. — Он мороженым меня угостил, — на выдохе мечтательно протянула она. Со стороны площади всё ещё раздавался смех и проносящиеся эхом взрывы петард, но девочки, вымотавшись, как после стокилометрового марафона, сделали выбор в пользу дома и крепкого сна. Да и под ложечкой давно подсасывало от голода. — Не узнаю его, — покачала головой Морозова, следуя за Черешенко к железным дверям. — Будто подменили. Мира щёлкнула пальцем по звонку, в доме отдалённо запели птички. Ключи она впопыхах не прихватила, да и папа, обещавшийся ждать прихода дочери хоть до самого утра, ещё не спал: об этом говорил проступающий сквозь занавески жёлтый свет. Узорчатая дверь с изогнутыми ветками, сделанными при помощи холодной ковки, слегка приоткрылась порывом ветра. — Что это за шутки? — брови встретились у переносицы, девочка почувствовала жар внутри груди. — Он что, двери не закрыл? С ума сошёл! И действительно, ведь во дворе стоял серый Мерседес. Местная шпана уж точно не постеснялась бы зайти без приглашения и напакостить. Они переглянулись. Полинка одним лишь своим видом говорила, что стоит дождаться Владислава Сергеевича, а Мира, привыкшая, что тело срабатывает быстрее, чем мозг, дёрнула за ручку. Со скрипом петель дверь распахнулась, а следом и рты изумившихся подруг. Поодаль мерса, почти возле беседки, в сугробе сверкала уменьшенная копия зелёной красавицы с площади, увешанная купленными в сельском магазине игрушками и переливающимся дождиком. Ёлку слегка припорошило снегом, но от этого она казалась только праздничнее. За одну секунду в глазах Славки пронеслось всё: переезд, открытие колхоза, обида на отца, ругань. И она тотчас простила его, желая подойти к ёлке поближе — вдруг под ней зарыт подарок. Но Полина вдруг удивлённо проговорила: — Мир, смотри, там, — она указала куда-то влево. Взгляд, пригвождённый к символу Нового года, метнулся за Мерседес. Черешенко, заворожённая настоящей ёлкой, и не заметила, что наваленный у забора сугроб исчез и на его месте теперь стояло что-то большое, накрытое брезентом и с кривым бантом из мишуры. — С Новым годом, — виновато вздохнул вышедший из дома Владислав Сергеевич в наскоро напяленной телогрейке. Мирослава, крутанувшись на пятках, уставилась на главу семейства, как баран на новые ворота. Ей не верилось, что за столь короткое время папа умудрился найти ёлку, украсить её, да ещё и подарок такой огромный притащить. Ладошки зачесались от нетерпения. — Открывай скорее, Дед Мороз с Зайчиком с опозданием приволокли. Не способная и слова вымолвить от шока, Славка нерешительно подошла к неизвестному сюрпризу. Полина, сцепив ладошки в замок, прижала их к губам, в предвкушении ожидая Миркиной реакции. Подарок доходил ей примерно талии и выглядел очень массивно. Снедаемая любопытством и сладким чувством того, что эмоции счастья переполняют её, девочка протянула руки к брезенту, кое-как сняла его и, окончательно оторопев, едва не упала на пятую точку. — Это мне?! — завизжала она спустя несколько минут и обернулась на отца. Тот с улыбкой кивнул, а Морозова захлопала в ладоши, кинувшись к подруге с поздравлениями и сочными поцелуями в зарумянившиеся щёки. Казалось, она обрадовалась больше, чем сама Мирослава. Но это только казалось — миниатюрная Черешенко еле сдерживалась от того, чтоб перевернуться через голову. — Пап… — Черешенко-младшая осеклась на полуслове и наконец сообразила, что это вовсе не сон. Под брезентом её ожидал самый настоящий квадроцикл. Видно, что самосборный, не новый и наскоро протёртый влажной тряпкой, но от этого не менее желанный и привлекающий. Славка с замиранием сердца потрогала ручки руля, лапку подачи газа, мягкое сиденье. — Скажи, что ты шутишь! — в мужчину вновь прилетел сомневающийся взгляд. — Не дождёшься, — усмехнулся Владислав Сергеевич. — Эта зверь-машина теперь твоя. Только пообещай ездить внимательно и, — отец воровато оглянулся, — подальше от милицейского участка. Девочки звонко рассмеялись, и Мирослава, как заводная игрушка, быстро закивала головой. Без благодарных и тёплых объятий с довольным «спасибо», сказанным на ушко, папа, конечно же, не остался. Потребовав, чтобы подарком Славка занялась завтра, а сейчас прикрыла его брезентом и направилась отдыхать, председатель колхоза запустил домой расхристанных и уставших подружек. Трапеза прошла молчании. Владислав Сергеевич, расставив на батареи промокшую насквозь обувь, смотрел бокс по спортивному каналу, а оголодавшие Мира с Полиной уплетали курицу и салаты за обе щеки, не желая тратить время на разговоры. Диалог начался лишь тогда, когда на плите засвистел чайник и по кружкам разлилась тёмно-коричневая заварка. Подруги вполголоса, чтобы не услышал глава семейства, обсуждали прошедшее на площади празднование и двух одноклассников на мотоциклах. Первая скрипка школы, шурша фантиком, шептала: — Я ж говорила, что он неровно к тебе дышит, а ты всё отмахивалась. — Поль, ну ведь они просто довезли нас, — грея ладошки о кружку с чаем, качала головой Мирослава. — Рано делать выводы. — Конечно, и мороженое Ромка тебе просто так купил, и на танец тоже в шутку позвал, — участливо хмыкнула Морозова. Черешенко задумалась. Даже после такого очевидного жеста в свою сторону она всё равно сомневалась. Рома неоднократно проявлял знаки внимания, но затем самозабвенно делал вид, что не имеет к этому никакого отношения. Так какая гарантия, что и сейчас Пятифанов не испарится, как призрачная дымка? Морозова же с полной уверенностью считала, что причиной Ромкиного нестабильного поведения служило то, что хулиган долго присматривался, тщательно изучал её, прощупывал почву и, возможно, сам не хотел принимать собственные чувства. Мира пожимала плечами, невольно находя в словах подруги долю правдивости. — Кстати, ты с ними так хорошо общалась, — щёлкнуло в уставшей голове Черешенко-младшей, словно гром среди ясного неба. — Ты, вроде бы, говорила, что вы давно не дружите. — Славка не имела претензий к Полине и ни в коем случае не хотела упрекнуть. Девочка просто-напросто запуталась, ибо имела о подобных ситуациях совершенно примитивное и незамысловатое представление: если уж дружбе конец, то и любому взаимодействию тоже. Полинка поёрзала на стуле. — Мир, — посмеялась она. — Ну что ж мне, игнорировать их и не замечать? В Новый год на мгновение можно и забыть о прошлых обидах. Чай не в огромном городе живём — где-то да встречаемся. Да и они явно остановились возле нас не из-за меня. — Ты всё сводишь к Ромке, — хмыкнула Мирослава. — Если тебя послушать, то он и живёт ради меня. — Поля, подняв глаза к потолку, кокетливо покачала головой, словно говоря: «Почём знать, почём знать». — Ещё совсем ничего не ясно. Подумаешь, на мотоцикле прокатил и мороженкой угостил. Она и правда ни на что не надеялась. Уж слишком устала от эмоциональных качелей и постоянных встрясок. Уснула Мирослава позже засопевшей рядом Полины с той же беспокойной мыслью. Девочки рассчитывали на то, что смогут какое-то время поговорить или посекретничать, но едва голова коснулась подушки, сон стремительно подкрался и тёплыми щупальцами потащил в царство Морфея. Новогодняя ночь растворилась и осталась воспоминанием — самым первым и лучшим в наступившем году.***
Оклемавшись от праздника и выплыв из кровати уже после того, как стрелка часов перевалила за полдень, Полина с Мирой жадно позавтракали и отправились изучать подарок. Черешенко-младшая, до одури переживая, что квадроцикл ей приснился, радостно завизжала, когда в углу двора обозначился объект под брезентом с кривым бантом из мишуры. Папы дома не оказалось, поэтому она могла вдоволь насладиться ползанием вокруг зверь-машины и попробовать завести ключами, найденными в коридоре на гвоздике. Удивительно, что Владислав Сергеевич так просто оставил их на видном месте. Восседая на подметённом крылечке, Поля наблюдала за ополоумевшей от счастья подругой, готовой чуть ли не под квадрик залезть. Погода с самого начала года оказалась не скупа на слегка припекающее коленки солнце и голубое небо с россыпью мелких облачков. На лысой яблоне восседали красногрудые снегири, создавая иллюзию, будто на дереве ещё висят спелые и сочные плоды. Скрипачка тоскливо задумалась о весне — любимом времени года. Весной столько разнообразных звуков, приятных её музыкальному слуху: певучая капель, щебетание птиц и шёпот пожухлой травы, выглянувшей из-под снега. Природа весной просыпается, оттаивает, появляются наливные почки на деревьях, цветёт пушистая верба. Цветёт и Полинкина душа. А что же зимой? Треск снега под валенками, звон откалывающихся с крыш сосулек, воющая по ночам вьюга в трескучем от мороза лесу и её сестрица — пурга, — вздымающая в поле белые столбы и ползущая позёмкой по промёрзлой земле. Холодно, одиноко. Послышался гул мотора, Славка запустила видавший виды квадроцикл. Поля вздохнула, поёжившись в телогрейке Владислава Сергеевича, любезно предложенной Мирой. Квадрик, совершенно ей знакомый, стрекочущий, но она решила не упоминать об этом, дабы не убавлять и уж тем более не омрачать радость Черешенко-младшей. Самой же Мире на поверку было всецело и искренне наплевать на то, кто владел этой зверь-машиной до неё и то, в каком состоянии она. Главное, что это её собственное средство передвижения, о котором она так давно мечтала! В конце концов, все внешние недочёты можно подрихтовать, покрасить и заварить, а для починки имеется папа. — Прокатимся? — Мирка подняла на Полину горящие огнём глаза. Та стушевалась и боязливо поёжилась на ступеньке. — Да брось, будет классно! — А ты разве умеешь? — девочка с подозрением покосилась на рычащий агрегат. — И что отец твой на это скажет? — Полин, я ходила в кружок юного техника, а там у них своя площадка для картинга была и я там ездила, и на мотиках, и на самих картах, — Мирослава склонилась над крышкой бензобака, ощупала носком педаль переключения скоростей возле правого переднего колеса, провела пальцами по усику сцепления на руле. — Папа очень зря думает, что я не разберусь с квадриком сама — у моего дяди тоже такой есть, только большой. Да и что он скажет? Я же буквально на пять минут. — «Кар» — что? — тонкие бровки беспомощно поднялись кверху. Морозова, не привыкшая плющить лицо в подушке до трёх часов дня, чувствовала, как от радостной трескотни Славки закипает голова. — Картинг, — воодушевлённо повторила Мира. — Ай, — махнула ладошкой, — не заморачивайся. Прокатимся по нашему да по твоему проулку, потом сразу домой. — А-а-а, — протянула Полина, и улыбка озарения засияла на её лице. — Понятно-понятно. Ты можешь и одна, раз уж так сильно хочется. — И ты не обидишься? — Славка серьёзно посмотрела на подругу. Она действительно ни в коем случае не хотела оставить между ними негативный след, но Морозова заверила её, что нет поводов для беспокойства, ведь она всё понимает. К тому же она всё ещё не отошла от новогодней прогулки, затянувшейся почти до шести утра. — Я недолго, Поль. Уж больно не терпится прокатиться, — едва ли не пропела окрылённая Мирослава, забрав из дома запасной пульт от ворот. — Не торопись, — первая скрипка школы поёжилась в телогрейке. — Мимо моих соседей помедленней езжай. Только на участкового не напорись, Константин Владимирович точно потом в покое не оставит. — Сплюнь! Гогочущий двигатель вновь заурчал под сиденьем, Черешенко-младшая ловко заскочила на квадроцикл. Пока железная воротина со скрипом открывалась, Мира натянула на лицо шерстяной шарф и облачила руки в перчатки. Не понаслышке знала, что езда в иное время года знатно морозит руки, а уж про зиму и говорить нечего. Дом семьи Черешенко стоял на небольшом пригорке, поэтому стоило чуть податься вперёд — и квадрик выкатился за пределы двора самостоятельно. Проехав такое мизерное расстояние, Мирослава почувствовала, как в груди поднимается ураган эмоций: страх, радость, удовольствие. В окно, отодвинув шторку, таращилась обеспокоенная Полина, а возле соседского дома корчилась с лопатой бабулька в изрядно полинявшей от времени шали. Юная гонщица шутливо послала Морозовой воздушный поцелуй, дескать, «Земля, прощай! В добрый путь!», как в её любимом мультфильме «Летучий корабль». И пересеклась взглядами с бабой Машей. Та, видно, осудила, однако еле слышно из-за стрекочущего двигателя гаркнула: — Не разбейся хоть, балда! Мирослава показала пальцами «окей» и, включив носком ботинка первую передачу, нажала на лапку газа. Плавно отпустила сцепление и — о, чудо! — квадрик послушно выехал на просёлочную дорогу, и она тут же прыгнула на вторую скорость. Массивный протектор покрышек грёб укатанный снег, зверь-машина набирала обороты. Мимо плавно проплывали дома, играющие в сугробах ребятишки, небо силилось приблизиться, но отдалялось, как по волшебству. От кусающего нос мороза Мира громко рассмеялась и, совсем не стесняясь, закричала во всё горло. Вот это свобода! Да попробуй она так выехать в городе — её бы тут же приняли за углом! И вряд ли папа купил бы ей подобный агрегат. На велосипед-то еле уговорила, а здесь квадрик, настоящий, с мотором! Сам едет, сам работает и запускается с ключа — знай, бензин заливай и обслуживай своевременно! Плотно прижатый к голове капюшон сорвался, из-под шапки выбилась чёрная, как вороново крыло, коса. Слыша, что квадроцикл задыхается, Мира щёлкнула третью передачу, но лапка коробки передач проскочила в нейтральную скорость, и квадрик поехал накатом. Повторила попытку — тщетно. Ещё раз. И только с третьего раза лапка встала в нужное положение, и зверь, подхватив обороты, понёс её в конец улицы Победы. Наконец-то перекрёсток. Уйдя на параллельную улицу, Черешенко-младшая сбавила скорость, вернувшись на вторую передачу, так как заднюю ось чуть не выбило из колеи. Совсем как сегодня ночью мотоцикл у Ромки. Навернуться на уже успевшем стать любимым квадрике Славка, конечно, не горела желанием. Зато желание хотя бы издалека увидеть местного хулигана пылало в груди адским пламенем. Желание, чтобы и он увидел её на квадрике, увидел, что она тоже имеет интерес к технике и умеет ездить. Если он в гараже, как предрекала Полина, то хотению уж точно не суждено сбыться. Показался дом Морозовых, оставались считанные метры, однако что-то смутило её. Над нетронутым белым одеялом, за наваленным сугробами разворачивалась какая-то суета, летел комьями снег и маячила шапочка-морковка. Мира, заглушив двигатель, по инерции подкатилась к дому Ромки, и её глаза чуть не выпали из глазниц. Не ожидая увидеть то, что ждало за снежными буграми, девочка испуганно вжалась в сиденье квадроцикла. Ромка, злой и взвинченный, пытался удержать в руках взрослого мужчину, явно не настроенного на положительный диалог. Он, еле стоя на ногах, вероятно, из-за выпитого спиртного, рвался геройствовать. Ну а сам Рома, причитая, дескать, «пошли уже, пока соседи не повыскакивали, блять», тащил мужчину в сторону дома, и тогда он со всей силы саданул Пятифану в район нижней челюсти. Несмотря на неустойчивый вид и налитые кровью глаза, бил он прицельно и мощно. Ромка отшатнулся, но, даже не держась за ушибленное место, выправился и с силой толкнул пьяницу в сугроб, где тот и обмяк. Оглянувшись на соседские окна, Пятифанов ринулся к нему с целью увести домой, пока дебошир на секунду поймал состояние покоя. Мирка очнулась. Соскочив с квадроцикла, она в мгновение ока оказалась рядом и со словами: — Давай помогу, — подхватила мужчину под второй локоть. — Откуда ты тут нарисовалась? — по-волчьи рычал Ромка, однако в серых глазах его стояла холодная пелена безысходности, словно Мирослава была из милиции и словила его на горячем. Они вместе подняли мужчину со снега. — А ну, сыпь отсюда! — Хватит уже! — неожиданно для самой себя гаркнула Черешенко-младшая. Пятифанов пуще прежнего нахмурил густые брови. Не привык он, чтобы ему помогали, как какому-то беспомощному. — Лучше калитку открывай. До порога дома дебошира тащили вдвоём, а вот вовнутрь Ромка вызвался завести самостоятельно. Понимая, что жилище, возможно, не готово к приёму гостей и Рома может данного факта стесняться, Мира без возражений осталась снаружи. Осознание того, что она находится на личной территории хулигана — того, что не давал ей жизни с самого первого дня в новой школе, — девочка боязливо прижала колени под длинной курткой друг к дружке и уже сделала шаг, чтобы засеменить прочь из волчьего логова, пока Пятифанов не вышел и не дал по шее за то, что так беспардонно вмешалась. Однако тело упрямо не двигалось в сторону калитки. Славка, стянув перчатки, со вздохом упала седалищем на деревянное крылечко, надеясь слиться с ним, чтобы Ромка её не заметил. И пока из дома доносилась отдалённая возня, у неё появилась возможность изучить просторный двор, где стояло аж сразу несколько агрегатов: Бяшкин чёрный Ковровец, Урал с разукрашенной люлькой и наклейками голых баб, чья-то разбитая в хлам Тула и пустой квадрат, где снег не тронул жёлтую траву. Вероятно, здесь что-то стояло до недавнего времени. Мирослава задумчиво нахмурила брови. Ворота из тонкого железа, погнутый край которых раздражающе болтался на ветру, и гараж, окрашенный в серую краску. Вход в него имелся и со стороны и двора, и со стороны улицы. Далее, где-то за спиной Мирки распростёрся заснеженный огород и почти сразу за гаражом внушительных размеров сарайка и баня, судя по валящему дыму, затопленная и нагретая. Сам же Ромкин домик небольшой, одноэтажный, с белыми, свежеокрашенными деревянными ставнями и кирпичной трубой на крыше. Крылечко крытое, с перилами. Слегка удивительно, но бардака у Пятифановых не было. Снег расчищен и выброшен за пределы двора, а все инструменты, включая лопаты и прочие грабли-тяпки, убраны в сарайку с приоткрытой дверцей. Там же виднелись сколоченные из бруса массивные полки с различными запчастями, дверями от машин, крыльями и фарами от мотоциклов и так далее. Хотелось бы одним глазком взглянуть на то, сколько же ещё металла хранит в себе деревянная постройка. В сенках послышались тяжёлые шаги, а затем у порога вдруг замедлились, и только через несколько минут доски крыльца промялись под весом Пятифана. Он явно понадеялся, что Мира уехала, но увидев узкую спину и шапку с бомбошкой, едва не передумал выходить. Черешенко замерла, и не думая поворачиваться. Она прекрасно ощущала всю ту неловкость и стыд вперемешку со стеснением, пышущих, как извергающийся вулкан, и не хотела смущать хулигана. Чиркнула зажигалка, выдох. Только через несколько глубоких затяжек, снявших ничтожный грамм пресловутого стресса, Рома примостился рядом. Сгорбил спину, положил локти на колени. Мирослава почувствовала, как внутренняя пружина ослабла, — по шапке, слава богу, не прилетело. Она тайком, прикрываясь шарфом, посмотрела на одноклассника. Пустой взгляд серых глаз сверлил рассохшуюся калитку и стоящий за ней квадроцикл. Сигарета медленно тлела меж двух пальцев. Никто не решался нарушить повисшую тишину, разбавляемую лишь звуками деревни и приглушённым сонным бормотанием за бревенчатой стеной. Мира, прижав к губам озябшие ладони, обожгла их горячим дыханием и вполголоса спросила: — Стыдишься его? Ромка замер, перестав затягиваться. Напрягая губы так, чтобы они превратились в две тонкие ниточки, он выпустил тонкую струйку едкого дыма промеж коленей. Тема, надо понимать, не из приятных. Черешенко-младшая с опаской подумала, что перешла черту, и если до этого лещей ей не отвесили, то сейчас она непременно получит двойную порцию. Однако Пятифанов, устало запрокинув голову назад, со вздохом ответил: — А кто бы не стыдился? — Рома сделал новую, глубокую затяжку. Тлеющий уголёк на конце сигареты стал ярко-красным. Славке аж показалось, что ожог гортани хулигану обеспечен. — Будь у тебя такое счастье, вряд ли бы от радости прыгала. — Родителей не выбирают, — горестно подытожила девочка. — Им просто иногда нужна помощь. А если кроме тебя некому, то… — Не учи меня жизни, новенькая, — фыркнул Пятифанов, стряхнув пепел. Мирослава обиженно стушевалась. — Ты, вон, на мерине разъезжаешь, батя твой пашет целыми днями в своём колхозе, живёте дружно. Хрен когда ты сможешь понять меня, поэтому советы свои при себе оставь. — Мы живём не так хорошо и дружно, — вздохнула она. — На Мерседес папа долго копил и занимал у армейского друга, и на колхоз денег, как пить дать, тоже взял в долг. Дом этот, — Славка кивнула куда-то в сторону своей улицы, — по случаю достался, через знакомых. И ругаемся мы с папой регулярно, как по расписанию. — Ромка хмыкнул, но по интонации слышалось, что он мало верил собеседнице. — И мама нас бросила, — зачем-то добавила Славка, осёкшись на собственных словах. Скорее всего, она хотела с кем-то поделиться давящей изнутри болью, саднящей каждый день, как запущенная аллергия. Но с чего бы вдруг она решила, что с Ромкой можно чем-то делиться, если он ни разу даже не назвал её по имени? Девочка уже собиралась встать, дабы оставить строптивого хулигана наедине с ситуацией, как тот вдруг буркнул себе под нос: — Нас тоже. — Он грубо затоптал сигарету носком армейского берца и запульнул окурок куда-то за пределы двора. — Жил бы дальше у бабушки с дедом — да этого жаль стало, — он кивнул на дом. — Сопьётся к херам, а я и не узнаю… Чё, расскажешь кому? — колючий взгляд стрелой вонзился в неё. Пятифан явно ждал отовсюду подставы, не доверял посторонним — оттого и готовился к подлянке со стороны Мирославы. Только вот девочка, посмотрев хулигану прямо в глаза, тихо спросила: — Зачем? Ты очень плохо обо мне думаешь, я никогда не предаю чужие тайны. Вот тут впору было по-настоящему обидеться! Она тут перед ним распинается, душу открывает, всячески пытается на контакт идти, а он думает, что она продаст его правду за три копейки. Ну что за человек?! Славка поднялась на ноги и собралась на выход — раз уж её здесь считают за сплетницу, вроде Катьки, то не имеет смысла оставаться. Её ладошку обхватила тёплая рука. Девочка обернулась. — Погоди, погоди, новенькая. — Ромка с несвойственной ему виноватостью подошёл к ней, положил руку на угловатое плечо. — Я… я ошибался в тебе, походу. Ты нормальная, и физруку меня не сдала, и бате своему. Ты это, зла не держи на меня больше за всё, что было. Черешенко-младшая едва не осела пятой точкой в сугроб. Наконец-то Ромка переступил через себя, через свою гордость, и видно, что дался этот шаг тяжело. Но хулиган облегчённо выдохнул, словно скинул с плеч громадную ношу. Будь она чуть посмелее, то точно обняла бы его, но решила воздержаться: извинений, мастерски сформулированных без слова «извини», для подобного маловато. — Вот так бы сразу, — по-доброму усмехнулась Мирослава, сжав ладонь Пятифанова в ответ. — С каждым разом убеждаюсь, что никто не удосужится узнать тебя поближе, пока жареный петух в одно место не клюнет. — Рома, опустив глаза, без голоса хмыкнул. — И если уж я нормальная, то зови меня по имени — Мирой. — Замазали, — кивнул хулиган. Черешенко-младшая улыбнулась ему в ответ. Так искренне, чисто и невинно, что сердце в груди Ромки подпрыгнуло, ударив в подбородок, как оттренированный апперкот. Он пошатнулся, еле поймав упор на пятки. Девочка разжала пальцы и смущённо повернулась в сторону калитки. Ромка вдруг на одном дыхании выпалил: — А пошли с нами седьмого числа колядовать. — Куда? — в непонимании уставилась на него Славка. — Седьмого числа Рождество же. — Ну-у, — протянул Ромка, кивая, дескать, мыслишь в правильном направлении. Но порыв мысли на этом закончился. Мирка знать не знала и ведать не ведала, о чём толкует ей Пятифан. Тот изогнул брови в удивлении. — В колядки девчонки гадают, дети колядуют, стишки рассказывают, по домам ходят за конфетами. А над кривляниями Бяши будет легче уссаться. — Черешенко-младшая рассмеялась. Уж к такому её жизнь точно не готовила! Новый год до сих пор томился в голове сладким воспоминанием, а тут ещё что-то новенькое. — Никогда не колядовала и не слышала о таком, — она ошарашенно смотрела на Рому. Тот в ответ лишь хмыкал и больше не казался таким враждебным и холодным. Напротив, в его глазах засверкали искорки, а уголки губ совсем чуть-чуть приподнялись кверху. Похоже, глыба льда, в которую Пятифанов заключил свои чувства, дала трещину. — А разве это не по-детски — конфеты за стишки просить? — Он развёл руками: — Так мы же не на серьёзных щах. Людей развеселить — и только. А если и втюхают конфет, то мы вон, Бяше отдадим — у него орава огромная, только «спасибо» скажет. Короче, будь дома седьмого, мы заедем за тобой. Девочка радостно покивала головой, не веря собственным ушам. Буквально несколько дней назад она желала, чтобы Пятифан забыл о её существовании и не мешал спокойно жить, а сейчас он зовёт колядовать, конфеты собирать. И теперь с ним на мотоцикле поедет она, а не Катька. Какая же непредсказуемая эта жизнь! Мира и подумать не могла, что отношения с Ромкой можно наладить. Удивительно, насколько меняется человек, стоит лишь оказаться с ним наедине и поговорить. Прав был Бяшка и Полина была права! К удивлению, Рома отправился провожать её. Встав напротив квадроцикла, парень оценивающе склонил голову, затем присел и потрогал что-то под железным крылом. Пошатал, покачал агрегат. Мирослава, дождавшись окончания махинаций, запрыгнула на отцовский подарок, напялила перчатки. Ромка как-то по-свойски поинтересовался: — Ну чё, как едет? — Прекрасно, и скорость набирает быстро. Папа на Новый год подарил. Только вот у него проблемка… — Третья вылетает? — Пятифан поднял на собеседницу серые пронзительные глаза. Черешенко, всё ещё пребывающая в шоке, что общение с Ромкой, оказывается, такое непринуждённое и лёгкое — аж непривычно, учитывая его строптивый и эмоциональный нрав! — погрузилась в ещё больший опупеоз. — Да, — протянула она, задумчиво стряхивая с бензобака налетевшие снежинки. — А откуда ты?.. — Чинил однажды, — неуклюже пожал плечами Рома, засунул руки в карманы. Мирослава же с прищуром смерила хулигана взглядом. Чинил и не доделал до конца? Так не бывает, поэтому он либо горе-механик, либо что-то недоговаривает. — Ты тоже, если надо будет что-то починить или посмотреть, то приезжай. А коробку передач я и на днях глянуть могу. — И сколько стоить будет? — Договоримся. С улыбкой на лице и теплом на сердце девочка покинула проулок, забыв от радости натянуть на нос шарф. Губы на морозе обветрили, сделались сухими и скукожившимися. Ни один парень не стал бы целовать такой ужас. И на месте «какого-то парня» Славке по непонятным причинам представлялся Ромка. Мысль о поцелуе с хулиганом будоражила Черешенко-младшую, и она всеми правдами и неправдами тщетно пыталась прогнать её прочь. Но не выходило. Полину, вероятно уже потерявшую свою подругу, ждал длинный и эмоциональный рассказ. Мира даже не знала: приехал ли раньше времени Владислав Сергеевич, приготовивший ей партию свежеиспечённых люлей, или же нет. Она мчалась, а чёрная коса развевалась на ветру. Дождаться бы теперь седьмого января и увидеть нового друга!