Свора Семёна, непонятно зачем и с какой целью околачивающаяся возле колонки, сразу заметила двоих друзей. Как пить дать, караулили чего. Ромка и Бяша, морально подготовившись к стычке и размяв кулаки, горделиво вышагивали по заснеженной дороге навстречу соперникам. Когда компании поравнялись, не спуская друг с друга прищуренных глаз, Пятифан злобно рыкнул:
— Чё трётесь на моей улице?
— С какого рожна-то она твоя стала? — важно выступил из толпы Бабурин. Неизменная свита, выстроившаяся за его спиной в шеренгу, противненько заулыбалась, нетерпеливо скрежеща зубами. Среди них крутилась лишь одна низкорослая девчонка с высоким русым хвостом. Пятифан отвёл в сторону брезгливый взгляд — не кто иная, как Валерка Кузнецова с другого конца деревни. Знался он с ней незадолго до Катьки, и впечатления остались не самые плохие. Девка хозяйственная и дородная, но присматриваться ни к кому он тогда не планировал, поэтому она, словно зарубка на винтовке, осталась лишь галочкой в списке его похождений. — Не помню, чтоб кто-то спрашивал у тебя разрешения на то, чтоб здесь тусоваться.
— Времена меняются. Сыпьте отсюда, пока не узнали, как бычки в глазах шипят.
— Смотри-ка, какой борзый, — тявкнул кто-то из шайки, будто подтрунивая. Семён многозначительно покивал и с нажимом пошёл в наступление:
— Ты чё, в себя поверил, Волчара?
— Я всегда в себе уверен, — отрезал Ромка. Лерка, кутаясь в здоровенный шарф, спрятала за ним ехидную ухмылку. Не понравилось ей тогда, как он с ней обошёлся, только вот самого хулигана это волновало меньше всего. — Так и будем в детский сад играть и говно гонять по трубам? Либо готовьтесь к пиздюлям, либо проваливайте.
— Ты лучше себе это запиши куда-нибудь, — здоровяк приблизился к Пятифанову, обдав из пасти вонью нечищеных зубов, — пока опять не отхватил, как за школой. — Обычно безэмоциональное лицо Ромки исказила гримаса искреннего непонимания. Он решил, что ему послышалось, но, видя довольную физиономию Бабурина, убедился в реальности сказанных слов. Тёмные брови встретились на переносице, голова агрессивно склонилась. Оставалось непонятным, для чего разыгрывать этот напускной цирк? Вчетвером-то на двоих может выйти каждый. И ладно бы поединок дошёл до своего логического завершения, но ведь их почти сразу разогнали завхоз со сторожем — победитель так и остался невыясненным. Отчего ж так чиниться? — Отдыхай, Пятифан. — И свора проплыла мимо двух товарищей.
— Слышь, — обернулся через плечо Ромка. Глаза его блеснули злобой, как вынутый из ножен клинок. — Рано радуешься, чертила. Вахта всё ещё за мной. Пока ты меня на лопатки не положишь — хуй когда сможешь так рыло задирать и ходить здесь, как сучка по гарему.
Компания остановилась, кто-то из парней с надменной усмешкой пихнул Семёна в бок, дескать, послушай, что говорят. Толстяк, нахмурив брови, развернулся, как массивная башня на танке, и было в нём то, что Пятифанов вмиг подметил и совсем данному факту не обрадовался, — абсолютное бесстрашие и язвительная издёвка. Бабурин, лидирующий среди старшеклассников по килограммам и количеству прыщей на лице, совсем его не боялся. Конечно, любой бы задрал нос, обзаведясь собственной бандой, но своё влияние ещё нужно доказать. Сёма, неестественно и чванно ухмыльнувшись, пробасил:
— Это мы ещё посмотрим.
И спины бабуриновской шайки начали отдаляться от друзей. Проводив соперников тяжёлыми взглядами, Рома с Бяшей вопросительно переглянулись. В глазах Марата так и маячила бегущая строка: «Это чё сейчас было, на?» Но хулиган не знал ответа. Уж больно задел его своим поведением самоуверенный жирдяй. Стоит отметить, что у Ромки не было цели запугать или подчинить себе всех до единого ради того, чтоб выхаживать Гоголем по деревне, — он считал себя тем, на кого должны бояться рыпаться такие, как Бабурин. Репутацию хулиган выбивал кулаками и переломами и не мог позволить просто так опустить его.
Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо. Семёну разбудить, может быть, и не удалось, но потревожить, нарушив сон, — определённо.
Путь до дома Пятифановых друзья держали в полной тишине. Каждый думал о своём. Бяшка срывал ветки черной рябины и яблонь, перекинувшихся через заборы, и гнал носком кирзового сапога камушек с обочины. А Ромка, нервно царапая заусенец в кармане, не знал, за какую думку уцепиться: всё словно свернулось в огромный снежный ком, куда затянуло и Катьку, и Миру, и Бабурина, напившегося с колонки не воды, а, похоже, эликсира борзости. Голова от переизбытка кишащих муравьями событий рисковала взорваться. Громкое «ёпсель-мопсель, чтоб я сдох!» вырвало его из пресловутого транса. Едва завидев расквашенный о ворота Урал с разбитым ветровым стеклом, Ертаев, будто автоматную очередь, выдал ещё несколько звучных ругательств. В одну секунду оказавшись рядом и оттолкав мотоцикл, чтобы лучше рассмотреть масштаб повреждений, бурят участливо заключил:
— Э-э, нехорошо. Ты чё, про тормоза, что ль, забыл, на?
— Типа того, — тяжело вздохнул Рома, облокотившись на калитку. Взгляд его убежал куда-то вдаль, за пределы деревни. «Ещё и Урал», — промелькнуло с некой тоской. Настроение окончательно подпортилось, и без того скудные обмылки хороших эмоций улетучились, точно по щелчку. Смочив пересохшие губы языком, Пятифан по уши погрузился в состояние фрустрации. Марат хорошо знал своего товарища, поэтому, с прискорбием плюнув на мятый мотоцикл, без слов протянул тому пачку «Космоса». Когда хулиган закурил, Бяша взволнованно поинтересовался:
— Чё у тебя произошло, братан? Обычно ты так не зеваешь, на.
Ромка поднёс руку ко лбу и свободными пальцами, держа между указательным и средним тлеющую сигарету, задумчиво потёр под чёлкой, словно хотел разогнать полчища наступающих мыслей. Стоит ли Марата, который и так по горло в проблемах, нагружать своими? Ему иногда казалось, что друг детства радеет за него больше, чем за самого себя, поэтому много о чём Пятифан умалчивал: ни к чему Бяшке лишние переживания. Правда, и делиться-то Ромке больше не с кем, в особенности про нечто личное, поскольку, окромя Марата, человека ближе у него не было.
— С Катькой у нас, — после долгой паузы наконец ожил он, — всё, короче. Был у неё сегодня утром на чае с пирогами… — Осёкся на полуслове, пропустив через подкорку сознания болючий укол стыда за свой опрометчивый порыв, и невольно кинулся к оправданиям: — Умеет она подобраться, словами разными. Я даже и не понял, как раздел её, а про Мирку вспомнил — хреново стало, будто я чушкарь какой-то. Сказал ей, в общем, что больше мы не увидимся.
— Позор на твою седую бóшку, да бес в ребро, — по-доброму усмехнулся бурят, искренне жалея лучшего друга. Давно он заметил, что независимый и своенравный Ромка в руках Катьки превращался в игрушку, ибо стукнуло ей в темечко, что надо «выдрессировать» хулигана под себя, а посему то глазки строит, то хвостом перед ним машет. Да только тот больно строптивый — на влияние не поддавался, отплёвывался. Так и продолжалось из года в год, как чёртово проклятье. — Ну и правильно! Ладно хоть, что вовремя оттуда жопу унёс — про Смирнуху-то давным-давно всем всё известно. Ты, считай, с ней просто шпёхался, а она, поди, нарисовала себе невесть чё, на.
— Уж не знаю, чё ей там думалось, — Рома сдвинул шапку почти на лоб, почёсывая затылок; из ноздрей выбились две струйки едкого дыма, — но я ей ничё не обещал и клятв о вечной верности не давал. — Марат одобрительно кивнул, поджал губы. Сдавив пальцами потемневший фильтр, хулиган решился-таки рассказать о том, что беспокоило его больше, чем расставание с Катериной: — Да и хрен бы с ним, разошлись дорожки. Меня другое парит.
— Чё такое?
— Верить Катьке, конечно, дело гиблое, но я с ней не первый день знаком. Ну пусть вот так сложилось, что дошло до разбега — веди ты себя достойно, не как дешёвка! А Смирнова же обидчивая, давай, как сявка, в крайности перебрасываться. Говорит, что Гиря на Миру запал и что, мол, отомстит она через него.
— Такого дерьма я, конечно, ещё не слыхивал, — усмехнулся Марат и на мгновение, философски морща лоб, поднял графитовые глаза к небу. Одним своим видом Ертаев говорил, что не видел в словах одноклассницы ни грамма правды. — Смирнуха много чё тебе скажет, лишь бы задеть. Забей болт, рисанулась она — и только. Ну, а если Витёк реально полезет на рожон, то мы ж его быстро понятиям научим. Ты лучше гля, чё я припас. — Бурят приспустил молнию на пуховике и отогнул ворот, дабы товарищ мог беспрепятственно увидеть скромный презент.
— Дела-а, — оценивающе изогнул губы Пятифан, заглядывая другу за пазуху. — Брусничная?
— Клюквенная!
Ромка усмехнулся, словно скинув с души один из давящих камней, и ощутил ещё совсем хрупкие задатки внутреннего равновесия. Возможно, Марат прав, что он слепо повёлся на пустые провокации обидевшейся девчонки. К тому же хулиган знал, что друг всегда будет на его стороне, и лишний раз поймал себя на мысли, что поддержка дарит некую уверенность и надежду на благополучный исход. За обсуждениями дальнейших планов на вечер парни провели неизвестное количество времени. В разговоре сигарета тлеет быстро, поэтому, откинув в сторону запёкшийся дочерна фильтр, Рома поманил Бяшу в гости. По пути он вполголоса озвучил очень важную просьбу:
— Только это, там Мирка у меня дома. Не брякни при ней ничё про Катьку — на хер надо, от греха подальше.
Бяшка лишь растянул рот в довольной улыбке. Рад он был, что Ромашка наконец-то остановил свой ориентир на нормальной девчонке, не устраивающей развлечений и игр с чужими чувствами. Марат уже четыре года не видел по-настоящему влюблённого Пятифана, который за подругу порвёт каждого, кто посмеет хоть волосок уронить с её головы. Однако товарищ его отличался излишней пылкостью, а Мира редкостная неженка — по крайней мере, когда рядом Ромка, — и существует риск, что неконтролируемый поток пятифановских чувств её только оттолкнёт.
Поднимаясь по крыльцу, бурят по невнимательности запнулся и задел лопату, которой Рома выносил из гаража опавший с квадрика снег. Та, конечно же, с грохотом повалилась на лестницу, собрав деревянным черенком все ступеньки. Значения этому никто не придал, ибо в эту же секунду Бяша вернул рабочий инструмент в прежнее положение и поспешил за другом в дом. Как бы он удивился, узнав, что этой чистой случайностью подал предупреждающий сигнал. Скидывая в сенях обутки, он удивлённо заголосил:
— Хера се как по носу-то даёт! Ты чё, Мирку, что ль, припахал, на? У тебя тут сроду ничем, кроме потных носков, не пахло, а тут — на тебе! — чем-то вкусненьким тянет.
— Оригинально, рожа нерусская, долго придумывал? — наклонившись на дверь, ждал Ертаева Ромка. Однако, принюхавшись, и сам уловил еле заметный запах свеже сготовленного омлета. Под ложечкой засосало, и желудок выдал жалобный скулёж умирающего кита. Пятифанов, неуклюже растрепав пальцами чёлку, вдохнул побольше воздуха в лёгкие и дёрнул дверь на себя. — Мирк, ты чё там такое намудрила? — пристраивая на вешалке пуховик, громко спросил он. — Пахнет даже на ул… — Хулиган внезапно прикусил язык, застыв, как изваяние.
— Ага, я счас опухну с голодухи! — подхватил карусель Бяша, вовсе не заметив причину очередного недовольства.
Вмиг посерьёзневший хулиган толкнул друга в бок и молча указал на здоровенного размера валенки, в которые такую, как Мирослава, можно было засунуть целиком. Отцовские он бы узнал сразу — там заплатка на заплатке, — а здесь тебе и галоши, и шерстяные чуни для более лучшего сохранения тепла. Такими козырными обутками Пятифановы ещё не разжились. В доме явно кто-то чужой. Из кармана пуховика в карман толстовки перекочевала металлическая «бабочка», и Ромка, прислушиваясь и готовясь в любой момент атаковать, медленно направился в сторону первого помещения, которое следует проверить, — кухни.
И угадал с первого раза.
За столом, вальяжно облокотившись на спинку стула, восседал верзилоподобный Гиря, ворочавший в руке свёрток из денежных купюр. Мало того что хулиган был несказанно удивлён визитёру, ибо прежде Витёк к нему в дом не захаживал — заказчиков Ромка даже за порог гаража не пускал, — так этот детина ещё и припёрся на полдня раньше положенного. Переведя взгляд на Миру, Пятифан сразу же обратил внимание на то, что больно сконфуженной выглядела подруга. Славка, уперевшись ладонями в сиденье табуретки, сжимала деревяшку так, что белели пальцы, а саму её словно бы била мелкая дрожь. Смахивало на банальное стеснение, вызванное нежданным гостем, однако Рома ощутил внутреннее беспокойство. Точно догадавшись, что в её макушке сверлят глазами дыру, Черешенко-младшая, не издав и звука, подняла на Пятифана лемурьи глаза, и тот сразу же смекнул, что никаким стеснением здесь и не пахнет.
Девочка перепугана настолько, что из розовощёкой и улыбчивой превратилась в бледную поганку с кожей гипсового оттенка. Она застыла не дыша, как статуя, будто до одури боялась лишний раз колыхнуть воздух.
— Здорова, самоделкины! — заговорил Витёк с абсолютно искренним выражением, что здесь ничего не произошло. От громкого баса визитёра Мирослава испуганно вздрогнула, как от выстрела, и забито опустила голову. — Чё, Романок, и руку не пожмёшь? — обратился Гиря к хулигану, даже не смотревшего в его сторону. Ромкин взгляд — осознающий и злобный — продолжал сверлить дыру в дрожащей от ужаса Славке. Бяша, не выдержав, поспешил подойти к однокласснице, на что та только сильнее напугалась и, едва сдерживая рвущуюся наружу истерику, повернулась к парню спиной. Марат, усевшись рядом на корточки и гладя девочку по веренице проступающих через свитер позвонков, тщетно пытался выяснить причину такой оторопи. — Я, если чё, не при делах. Зашёл, а она давай наяривать…
— Слышь, — грубо перебил оправдания Гири Ромка. Он был так зол, что, казалось, готов плеваться гвоздями. Кулаки его сжались, желваки напряглись. Пронизывая баяниста леденящим нутро взглядом, точно прицелом, хулиган тоном, не требующим возражений, скомандовал: — На улицу пошли.
Здоровяк спорить не стал. Самодовольно ухмыльнувшись, он грузно поднялся со стула и зашагал в прихожую, где сделал повторную попытку пожать хозяину дома руку, однако тот неприязненно проигнорировал порыв. Одевался Витёк долго, но Рома терпеливо ждал, ловя краем уха несвязные обрывки фраз. Марат успокаивал, а Славка сдавленно плакала. Тяжело было слушать, как та, кого ты признал близким человеком, заходилась в рыданиях, особенно помня тот факт, что вчера её по телефону обещал отлупить родной отец. А поступок Гири, в котором Пятифан с нетерпением желал разобраться, стал последней каплей — парень твёрдо решил, что девочке нужна защита. И кто, если не он?
Наконец, верзила стоял перед ним одетым, и так как берцы Ромка скинуть не успел, а карман толстовки отягощало железное жало, то пуховик он оставил болтаться на вешалке. В случае драки минимальное количество одежды станет существенным преимуществом — такой громадине, как Гиря, ни за что не поспеть за его отточенными действиями. Не выходя из двора, дабы соседи не стали случайными свидетелями их стычки, Пятифан, предусмотрительно оглядевшись, начал издалека:
— Тебе вроде сказано было, что к вечеру. Чё в обед здесь нарисовался?
— Остальную часть лавэ отдать хотел. — Витёк, словно пятой точкой чуя недобрый настрой, выпятил грудь колесом и протянул свёрток Ромке. — А то у меня, Волчара, кроме твоих копеек, ещё куча забот в голове.
— Красава какой, за копейки чужие жопу рвёшь, — саркастично ощерился хулиган, пряча деньги в спортивные штаны. Однако хорошее прикрытие для нехорошего поступка. Пусть Миру не отливали на заводе из стали, но девчушка уж точно не из робкого десятка, чтобы — если верить словам Гири — разрыдаться с пустого места. Этот оковалок точно приложил здесь свои лапищи. — А чё, до вечера подождать мои копейки не могли? Карман тебе грели?
— А это чтоб работалось лучше, — ухмыльнулся. — А то гляди, если хреново починил, я ведь вернусь. И тогда, самоделкин, тебе придётся бесплатно мой металлолом шаманить.
— Я с металлоломом не работаю — можешь сразу Казимирычу сдать, за бесценок возьмёт, — нахмурил брови Пятифанов, еле сдерживая в карманах трясущиеся от злости руки. — И если к этой девочке ты, олень-переросток, ещё раз хоть на метр подойдёшь, то лучше вместе с развалюхой своей сдавайся, всосал?
— Ты осади, не петушись, — с напором отреагировал Гиря, наклоняясь чуть вперёд, ибо был выше Ромки едва ли не на голову. — Много на себя берёшь в последнее время. Я где хочу, там и хожу. На девочке метки твоей нет, поэтому за берега не заплывай.
— Для тупых повторяю: если не видишь, в чьём доме она ночует, то, бля, проветри кабину, иначе тявкнуть не успеешь, как я тебе её снесу ко всем хуям. Смотреть — смотри, а трогать не пытайся.
— Похоже, давно тебе не вваливали хорошенечко, а, Волчара? — непонятно где отыскав столько смелости, Витёк издевательски похлопал Ромку по щеке. Хулиган, стиснув зубы, впился колючим взглядом в соперника. От того, чтобы прямо сейчас броситься на верзилу, его отделяли считанные миллиграммы оставшегося терпения. — Расслабился ты, приборзел.
— Не каль меня, Гиря, или я втолкую тебе мораль по-другому.
— Да?
В плечи Пятифана пришёлся сильный толчок, рассчитанный на то, чтоб тот повалился навзничь, и следом полетел здоровенный кулак, однако несколько лет, не зря потраченных на секцию по боксу и присвоенный второй юношеский разряд, дали о себе знать. Хулиган мастерски увернулся и заблокировал торсом мощный удар — больно, но терпимо. Но так как дрался Ромка чаще вне ринга, то не считал нужным соблюдать честность — пинок массивным берцем в район колена чуть не сложил грузного Витька, подобно карточному домику. Пользуясь дезориентацией противника, Рома натренированным движением выхватил из кармана нож. Махнув металлическими крыльями, бабочка обнажила острое жало.
Со свистом лезвие рассекало воздух в нескольких попытках добраться до Гири, но тот успел отдалиться от Пятифанова на безопасное расстояние. В глазах здоровяка промелькнул испуг — этого и добивался хулиган. Неужели кто-то думает, что ему нужна мокруха в почти восемнадцать лет, да ещё за такого дурака? Но для Витька жало, промелькнувшее чуть ли не у глаза, подействовало угрожающе. Правда, чтобы не терять марку, он на свой страх и риск буркнул:
— Слышь, Пятифан, ты чё, реально поехавший? Это ни хера не по правилам!
— А кем придуманы твои сраные правила? — продолжая стоять в боевой стойке, рыкнул Ромка. Пышущая злоба так и кричала о том, чтоб он довёл дело до конца, но наперебой ей заходился криком и здравый смысл, напоминавший об одном печальном опыте, который ни в коем случае нельзя повторять. Поэтому сейчас хулиган лишь ждал, продолжится ли драка или Витёк решится унести отсюда ноги с мыслью, что его чуть не разрезали на ленточки. — Здесь тебе не секция в ёбаном Доме культуры, я по правилам драться не собираюсь.
— Игрушку свою убери! Размахался, блять, — так и зенки выколоть можно. Ты с ней чё, с третьего класса так и таскаешься? Где такую найти-то — в отделе для детей?
— Будешь много выёбываться — под ребром.
Гиря стушевался, заоглядывался. Видно, что решиться на бой до победного, когда против тебя соперник с ножом, здоровяк боялся. Немудрено, что такой шкаф в свой двадцатник до сих пор сидит в первом юношеском. Ромка частенько видел его в тренировочных спаррингах и пересекался в спортзале, где тот показательно тягал штангу с несколькими блинами и подбрасывал в воздух гири, отчего и заработал звучное погоняло. Казалось бы, ничего не мешало идти выше, тренироваться больше, но он топтался на месте, наращивая «банки», потому и выглядел по сравнению с поджарым Ромкой весьма матёро.
Противостояние длилось недолго. Щёлкнув костяшками, Витёк, не спуская с противника глаз и делая вид, что ни разу не струсил, под прицелом Пятифана начал продвигаться к калитке. Уже почти на выходе Гиря вдруг остановился.
— Я вечером зайду, — махнул он ладонью на гараж, — заберу.
— Стоять возле ворот будет — там заберёшь, — наконец опустил оружие Ромка. Виртуозно крутанул нож, и «бабочка», сверкнув лезвием на солнышке, сложила крылья. Пока Витёк не исчез из виду, хулиган посчитал своим долгом напомнить: — У подруги моей чтобы я тебя и близко не видел.
Тот лишь молча поковылял по просёлочной заснеженной дороге. Чувствуя, что безоговорочная победа досталась ему, Пятифанов триумфа и гордости за себя не испытывал. Стоило Катьке обмолвиться, что Гиря ещё появится в их жизни, как верзила тут же нарисовался, будто по мановению волшебной палочки. И ладно бы просто нарисовался — так он Мирку напугал до того, что от ужаса даже губы девочки сделались белыми. Нужно непременно узнать у подруги, что же на самом деле произошло за время его отсутствия.
Стараясь не хлопнуть дверью, Ромка переступил порог, скинул берцы, между тем подмечая, что дома подозрительно тихо. В кухне уже никого не было, будто ребята спешно испарились. После осмотра такой же пустой гостиной хулиган наконец сообразил, что они, вероятно, в его комнате, и только хотел было войти, как оттуда тенью выскользнул встревоженный Бяша. Остановив друга, Ертаев без слов отвёл того подальше от дверей. Кивком головы Рома спросил, дескать, как обстоят дела, на что бурят сжал губы в тонкую ниточку и еле слышно зашептал:
— Из хорошего, брат, только то, что мы вовремя пришли.
— Чё здесь было?
— А то ты сам не допераешь, на, — ругнулся Марат. — Запёрся без стука, лезть давай. Хер пойми, чё ему надо было. А как нас услышал — зассал. Пригрозил, чтоб молчала. Ты-то сам цел?
— Ну видишь же. Она как?
— Нормалёк вроде — перепугалась только. До сих пор колбасит, на.
— Ничего, вылечим, — с горечью вздохнул Ромка, обернувшись на дверь своей комнаты. И всё-таки стоило Витьку отрезать хотя бы пару пальцев в качестве напоминания о том, что в приличном обществе брать силой чужое добро априори неприемлемо. — Ты пойди пока, три стопки достань и на закуску что-нибудь нарой. Счас мы подойдём. — Его спросили, уверен ли он в своём решении. — Да, человека поправить надо. А то сначала батя наорал, теперь это. Давай-давай, Марио, — Рома хлопнул товарища по плечу.
Тот понимающе покивал и удалился на кухню, где тут же загремел шкафами. А Пятифанов, недолго думая, толкнул деревянную дверь, разрисованную маркером, и оказался в комнате, где напротив него обозначилась Мира. Девочка сидела даже не в кресле — подобрав колени к груди, она ютилась на полу, облокачиваясь на кровать и не поднимая лица. Сжатая в клубочек — она казалась маленькой и брошенной, как сидящий на обочине котёнок или щенок. Подойдя к ней, Ромка застыл и с тяжёлым вздохом опустился рядом, без лишнего трёпа обвивая рукой узкую спину. Без труда он придвинул Миру к себе, второй ладонью приобнял за голову.
Неизвестно, нужны ли ей сейчас эти объятия, равно как и вчерашний поцелуй после ругани с отцом, но бóльшего он предоставить не мог.
Черешенко-младшая не сопротивлялась. Удивительно, она даже сама прильнула к его груди, словно стараясь спрятаться. Да уж, сводил девочку на колядки — к обозлённому родителю теперь добавился распускающий руки узколобый детина, расшатавший и без того хлипкое состояние равновесия. Столько стресса за раз не перенести даже в том случае, если обчистить всю аптеку и закинуться конской дозой пустырника. Чем же так провинилась перед судьбой Мира, что та вознаградила её, как минимум, новой психологической травмой и нервным тремором?
Поглаживая чернявую макушку, Рома молчал и слушал, как рядом с ним дыхание Славки постепенно успокаивается, а крупная дрожь переходит лишь в незначительные подёргивания угловатыми плечами. Одной из рук, прижатых к лицу, она вдруг нерешительно поползла по торсу и крепко, насколько смогла, обняла Пятифана как раз в том месте, куда прилетел удар. Он даже не поморщился: сил у девчонки не так много, чтобы причинить боль, однако там, где лежала её ладонь, немедленно почувствовалось исцеляющее тепло. Ромка вполголоса шепнул ей, сам подивившись тому, как его обычно грубоватый прокуренный тембр заметно смягчился:
— Больше не полезет. — Ему показалось или он услышал еле уловимый слухом смешок? Как пить дать, нервное — результат проведённых с ним суток. Мира наконец отняла ладошку от заплаканного лица. — Зря мы тебя потащили с нами. Лучше б сидела дома, отдыхала в каникулы.
— Ром, — позвала она его, прервав абстрактные оправдания.
— М?
— Такого в моей жизни ещё не было. — Пятифан сжал губы и неопределённо качнул головой, не понимая, к чему ведёт подруга. Ежу понятно, таких нервных перегрузок в жизни не должно быть в принципе. Неужели сейчас скажет то, что Рома совсем не хотел слышать, хоть и отчасти понимал справедливость её предположительного решения? — Скажи мне кто-нибудь буквально два месяца назад, что я перееду в деревню, где останусь ночевать у местного хулигана, из-за чего на меня наедет отец, а утром будет домогаться баянист, то я бы точно подумала, что этот человек больной.
— Понимаю, — вздохнул. — Хреновое удовольствие.
— Да уж, — покивала Мирослава. — И знаешь, из всего этого я об одном сильно жалею. — Она сделала паузу, чем вогнала Пятифанова во взъерошившие волосы опасения о том, что жалеют о знакомстве с ним. Ладонь, прогревающая ноющий бок, сжалась в кулак, и Черешенко с ядовитой злобой, которую Ромка слышал впервые, процедила: — Жалею, что не дала грёбаному музыканту по роже.
Хулиган тактично помолчал, ожидая от собеседницы продолжения мысли, однако его не последовало — девочка будто бы сказала всё то, что хотела. И немного помявшись, Рома шёпотом спросил:
— А об остальном? — В ответ помотали головой, и один из громадных валунов, точно подкинутый неведомой силой, свалился с души. Ромка испустил выдох облегчения. Признаться честно, он допустил буквально одну мысль о том, что на этой ноте их общение прекратится так же резко, как и началось. Славка соберётся и уйдёт, а за квадриком опосля приедет её злющий отец. И мысль эта, как изворотливый спрут, отбивала все и без того ослабшие надежды на близкие отношения. Хулиган не хотел признавать, но то было бы хуже, чем получить по носу в завязавшейся потасовке и понять, что он сломан. — Ладно, Мир, идём на кухню, будем лекарство принимать.
— Лекарство?
Знала бы Черешенко, что вместо представляемых капель валерьянки её ждала бутылка с клюквенной наливкой, то уцепилась бы зубами в дверной косяк и никуда не пошла. Усевшись за стол с выпученными красными глазами, она обвела друзей оторопевшим взглядом и отрицательно покачала головой. Говорливый Бяша, способный за секунду продать юбилейную пятирублёвку по цене колбасы, наиграно зарделся:
— Ты что, обидеть меня хочешь, на? Эт ж натур продукт. Сам лично клюкву собирал в болоте по самые колокола, а дед потом настаивал. Ты просто попробуй — сразу легче станет, зуб даю, — и склонил над рюмкой горлышко бутылки.
— Много-то не лей — ей только губы смочить, — осудил Ромка, видя, как уровень мутно-красной жидкости в стопке поднимается почти до краёв.
— Хер с вами, это моя будет. И ты не подумай, Мирк, мы не алкаши, — видя озадаченный взгляд Мирославы, упёршийся ему в переносицу, развёл руками Марат. — В ней оборотов-то даже не хватит, чтоб окосеть. И сладкая к тому же, как сок. — Он протянул Мирке рюмку, где на самом дне болтались несколько капель. Ромка тоже взял свою стопку, стукнув ею по Бяшиной. — Не ссы, а то ляжки заржавеют, на. Хорош ломаться, как дешёвый пряник!
Она с некой долей скептицизма таки приняла предложение парней. Болтая наливку по стенкам рюмашки, Мира почувствовала приятный кисло-сладкий аромат и, дабы раскрыть всю прелесть запаха, поднесла стопку ближе к носу. Рома и Марат лишь с интересом наблюдали. Оно и понятно — перед ними сидел человек, выпивший свой первый бокал шампанского только неделю назад, да ещё и не пробовавший никогда клюкву. Каковы чудеса!
Подумав о том, что если уж записала парней в свой небольшой перечень друзей, то друзьям можно верить. Мирослава поднесла стопку к губам, наклонила и почувствовала, как по языку потекла пряная жидкость. Радует, что уже здесь Ертаев не обманул: она действительно сладкая и даже немного приторная. Смакуя наливку, Черешенко-младшая поразилась многогранности букета вкусов. Её словно перенесло в летний лес, на берег озера, где в растущих неподалёку кустах и пряталась эта чудная терпкая ягода. Ребята тоже отпили из своих рюмок. И Славка обрадовалась тому, что они и правда не опрокидывают стопки, как заправские алкоголики, а точно так же, как и она, наслаждаются сладостью клюквенной наливки. После второй рюмки вкусовые рецепторы уловили тонкое послевкусие, а по грудной клетке разлилось тепло. Марат заговорщицки подмигнул:
— Во, на — и щёки загорелись.
И Мирослава, коснувшись лица, убедилась в правдивости данного факта. Состояние из поникшего перешло в наименее тревожное, появилась лёгкая расслабленность, колеблющаяся между укачивающей релаксацией и гипнотическим трансом. Даже голоса совещавшихся за столом друзей звучали будто отдалённо, где-то на заднем плане. Однако смысл слов до неё доходил, и в ходе разговора выяснилось, что они запланировали пойти в гараж, чтобы собрать, наконец, мотоцикл Гири и доделать квадрик. Авось успеют к возвращению Черешенко-старшего. Мира против не была, а вот от приглашения составить компанию вежливо отказалась.
— Я лучше до Полинки добегу. — Плавно встала она из-за стола. — Неделю с ней не виделась, а по телефону разговаривать не люблю.
— Может, в следующий раз? — с плохо сдерживаемым беспокойством спросил Ромка, направившись за девочкой в коридор. Славка усмехнулась — несмотря на свой пылкий нрав, хулиган довольно-таки заботлив. И поразительно, что в обыденной жизни он так мастерски приспособился скрывать настоящего себя. Но Марат как-то странно покрутил головой, вперившись раскосыми глазами в друга, на что тот лишь отмахнулся. — Морозова ж никуда не денется, — не унимался он, наблюдая, как Мира неуклюже натягивает валенки.
Девочка упрямо мотала головой, уверяя, что она будет гостить практически под боком и если понадобится, то он в любой момент может её окликнуть. Пятифан нехотя принял аргумент. На этот раз Мирка скрупулёзно проверила звук на мобильнике и, убедившись, что ни один звонок не будет пропущен, потопала на выход. Друзья таки отпустили Черешенко к однокласснице, а сами, не забыв прихватить наливочку, неторопливо утекли в гараж. И так как Полина жила от Ромки через дом, то уже через три минуты подружки обнимались на пороге жилища семьи Морозовых.
— Как я давно тебя не видела, Мира! — щурясь от радости, едва ли не Славке в ухо пищала Поля. — Куда ты пропала? Ни вестей, ни звонков от тебя нет.
— Ой, Полинка, — разувалась только-только отпущенная из тисков крепких объятий Мирослава, — мне столько нужно тебе рассказать.
— Так, присаживайся, я налью нам чай. — Девочка вмиг оказалась на кухне. — Как раз ещё горячий. С молоком?
— Да, — улыбнулась Черешенко-младшая, пройдя за подругой. Устроившись на угловом диванчике, она хотела дождаться, пока та закончит хлопотать и со спокойной душой усядется рядом с ней, но зудящая, как листок крапивы, новость не могла и секунды продержаться у такой неугомонной особы, как Славка. — Поль, — вкрадчиво позвала она одноклассницу, и та, намывая у раковины кружку, откликнулась, — а меня Рома поцеловал.
Оглушительный звон как гром среди ясного неба раздался по кухне, рикошетом отскакивая от стен. Мира вздрогнула, тут же потеряв нить того, что хотела рассказать. Кружка с подсолнухами разбилась вдребезги, но Морозова не торопилась собирать осколки. Подруга повернулась к ней, вскинув уголки губ кверху, но выражение лица выглядело кислым, будто за щекой у девочки долька лимона.
— Как поцеловал? — то ли не веря своим ушам, то ли самой Мирославе, Полина распахнула враз остекленевшие глаза. — В губы? — Славка, стрельнув в сторону недоумевающим взглядом и поражаясь тому, насколько странные вопросы задаёт подруга, покивала. — Чуяло моё сердце, — по-матерински заявила Поля и, бросив наливать чай, уселась рядом с Черешенко. — Когда ты скажешь об этом Владиславу Сергеевичу?
— Что? — в конец обалдела Мирослава, что аж откинулась на спинку дивана. Смысл диалога вовсе перестал доходить до неё, как будто они разговаривают на не связанные друг с другом темы темы. — Поль, а он-то здесь причём?
— Мира, ты же понимаешь, что об этом нельзя утаивать? Сегодня он поцеловал, а завтра что, — понизила голос, — силой возьмёт? Ты должна об этом рассказать.
— Поль, — и её наконец осенило, — но я не была против.
Морозова, сверля её взглядом, как сверлят за стенкой соседи в девять часов утра, на несколько минут замолчала. А Миру сконфузило под сапфировыми глазами, словно её держал на мушке немецкий снайпер, материализовавшийся прямиком из прошлого. И уж лучше бы он выстрелил, чем садистски мучал изнурительным ожиданием. Поля же стрелять не собиралась — девочку саму подкосило, и она, как вставшие навечно часы, замерла среди бегущей вперёд вселенной. Наконец до Черешенко донеслось:
— Что значит «не была против»? А как же вы так?.. — Скрипачка свела ладошки вместе, не найдя подходящего слова. Вопрос повис в неопределённости, и Полина, всё ещё с трудом переваривая информацию, задала следующий: — И что теперь?
— Пока не знаю, мы ещё не разговаривали на эту тему. — Морозова пуще прежнего впала в ступор и удивилась, мол, откуда тогда было взяться поцелую. — Помнишь, про колядки, когда ты отказалась идти и я попросила прикрыть меня в случае чего? Так вышло, что я уснула у него дома — там всё и произошло.
— Как ты вообще оказалась у него дома?
— Он предложил помощь с квадриком. Мы зашли к нему, пили чай. А из-за того, что я не спала всю ночь, меня разморило на сон.
— И в итоге тебя потерял отец? — холодно вскинула бровь скрипачка, на что Мирослава нахмурилась — подруга была совсем не похожа на себя прежнюю. Злости она не выказывала, но известие явно не произвело на неё впечатление. И следующее заявление одноклассницы, повергшее Черешенко в состояние перманентного шока, ежесекундно расставило всё по своим местам: — Мира, не пойми меня неправильно, но я не могу оставаться в стороне и хочу, чтобы ты знала: Рома не тот, с кем стоит даже общаться. Он не научит тебя хорошему, а наоборот — может сильно испортить.
— Я не понимаю, — растерявшись, как посреди незнакомого города, пролепетала Славка. — Поль, но ты же… ты же сама говорила, что он неровно дышит ко мне. — Ей и правда было неясно, ведь подруга действительно оказывала огромное количество поддержки, которое папа не оказал бы и за десять лет. Именно благодаря ей Мира не оставляла надежд наладить отношения с Ромкой. И когда их удалось-таки нормализовать, Полина вдруг решила обесценить всё то, что говорила. — Для чего?
— Для того чтоб ты, милая, не раскисала и не боялась того, что он проявляет к тебе излишнее внимание. Я не люблю, когда над невинными людьми глумятся просто так, и опасалась, что ты закроешься по вине какого-то дурака неотёсанного. Потому что дать отпор тому же Бабурину гораздо проще, нежели Ромке.
Беря во внимание тот факт, что Полина без лишних колебаний отказалась от ранее сказанных ею слов, Черешенко-младшая почувствовала, что в душе зародилось недоверие. Пусть оно вылезло совершенно неожиданно, словно из стены, и было совсем крохотным, она невольно насторожилась. Какова гарантия того, что оправдания подруги вновь не таят в себе подводные камни? Девочка, сглотнув тягучую слюну, спесиво процедила:
— И дружила ты со мной из жалости?
— Что ты, — ледяные пальцы обвили её ладони. — Зачем ты так? Я же как лучше хотела.
— Да? — сощурила голубые глаза, приобретшие ядовитый оттенок. — А добилась того, что я теперь вижу в нём только хорошее.
— Мира, — сочувственно протянула Морозова. В голосе слышалось полное раскаяние и осознание того, во что вылилась её поддержка, однако Славка не хотела перекладывать вину на подругу. В конце концов, человек сам хозяин своей жизни и своим мыслям, и если обвинять кого-то в слабости и нежданно проснувшейся симпатии, то только себя. Неужто Полинка — эта светлая и воздушная, как зефирка, девочка — могла воздействовать на неё? Конечно же нет. И Мирослава, горько вздохнув, раскинула руки для объятий. — Ты главное не вешай нос, слышишь? — сжимая подругу, тараторила скрипачка, как заведённая. — Ты справишься.
— Я не хочу справляться, — шепнула в ответ Мира, прижавшись к плечу подруги головой. Нельзя сердобольную Полинку пугать ещё и рассказом про здоровяка Гирю — тогда-то девочка уж точно молчать не станет. — Я хочу попробовать то, что будет дальше. И Полин, — оторвалась, — мне очень приятно, что у меня есть такой человек, как ты, потому что отцу бóльшую часть времени на меня начхать, но, пожалуйста, не отговаривай меня.
— Я постараюсь, — часто покивала головой Морозова, закусив нижнюю губу. — И перед Владиславом Сергеевичем, если что, прикрою. Дедушка, конечно, не оценит ложь, но я попробую ему всё объяснить.
— Спасибо.
Искренняя благодарная улыбка озарила её личико, где за последние сутки успели образоваться тёмные круги, а щёки чуть завалились вовнутрь. Но оттого она не сделалась хуже. После девочки продолжили общаться на нейтральные темы, обходящие стороной отношения: школа, творчество, рассказы о прошедшей неделе. Неизвестно, чем на уроках слушала классную руководительницу Мирослава, что ни сном ни духом о заданном на каникулы тургеневском романе «Отцы и дети». Полина вскользь пропустила шутку: «Однако я вижу, что тебе интересен другой Роман». Собрав осколки, подруга разлила по кружкам заварку с добавлением сухих листьев мелиссы и малины. «В них вкус и запах лета», — сказала она — и действительно, аромат стоял такой, что белеющая за окном зима казалась лишь плодом воображения. Прежде Черешенко не пробовала подобный чай, о чём бесхитростно поведала подруге.
— Неужели ты пила всё это время обычный чёрный? — изумилась скрипачка.
И Славка, задумавшись, подивилась этому. На фоне деревенских жителей, коих до переезда она считала далёкими от современной жизни людьми, теперь она казалась самой себе заурядной мещанкой, не видавшей из-за серых девятиэтажек и бесконечных шоссе остального мира. Даже разнообразие чаёв лишь изредка разбавлялось зелёным, и то не приходившимся ей по нраву. А по рассказам Полинки, здесь настаивают чай и с мятой, и со смородиной, и с облепихой. И с чего вдруг городские решили, что идут впереди планеты всей?
Когда на дне кружек остался плавать лишь мелкий жмых от заварки, Морозова убрала посуду в раковину и предложила пойти к ней в комнату: за рождественские каникулы девочка набросала композицию, которую хотела сыграть на оценку Мирославе. Черешенко-младшая, конечно же, совсем не была против и, пока подруга отошла проверить дедушку, с замиранием сердца представляла то, как Полина зажмёт подбородком скрипку и из-под скользящего по струнам смычка заструится тоненькая мелодия. Интересно, музыка у Поли такая же воздушная, как и она сама?..
***
У Морозовых Мирослава пробыла почти до вечера. Музыку Полина и вправду создаёт волшебную. При первом прослушивании Славка, хоть и попала в состояние некой деперсонализации, но, по словам Полины, не расслышала главного. Она поведала, что у каждой ноты есть своё настроение и через них можно очень многое сказать. Черешенко, не имевшая дело с музыкой, не особо понимала подругу, однако искренне верила, что всё впереди. Рано или поздно она расслышит то, что скрипачка закладывает в композицию.
Звонка от папы Мира так и не дождалась — значит, в деревне его ещё нет, а потому пора выдвигаться домой.
С большой неохотой она попрощалась с Полей, которая пообещала, что когда Славка снова придёт в гости, дедушка Харитон расскажет несколько старинных местных легенд. Мирослава, навострив ушки, заинтересовалась, и Морозова заверила, что, несмотря на мистический и весьма пугающий окрас, сказы ей понравятся, и со спокойной душой проводила подругу, поблагодарив за визит.
До сумерек оставалось ещё как минимум часа два, поэтому Черешенко неторопясь выплыла на дорогу и вразвалочку прошествовала до дома Ромки с зудящей радостной мыслью, что от части негатива и страха ей удалось избавиться. В который раз она удивлялась Полинке и тому теплу, что излучала её одноклассница. Она будто бы громоотвод — успокоила, расслабила, уберегла от беспокойства. И к тому же посоветовала-таки сделать попытку поговорить с отцом без лишнего негатива, ведь, в конце концов, он взрослый человек и должен уметь контролировать свою вспыльчивость.
Заплыв во двор семьи Пятифановых, девочка было двинулась ко входу в гараж, но долетевшие до неё обрывки оживлённой беседы заставили замедлить шаг. Слава остановилась, прильнув к железной двери. Некрасиво, конечно, подслушивать чужие откровения, но в душе теплилась надежда, что она услышит что-то связанное с поцелуем, ибо чувство некой скованности перед Ромкой до сих пор удерживали в монолитных тисках. Однако на её удивление тема разговора совсем не касалась их взаимодействия. Приглушённый голос Марата шепеляво возмущался:
— Хер знает, чё этот боров такой борзый стал! Не, я понимаю, что нашёл себе подсосов, но это ж не повод так петушиться, на. Ты ещё никто, чтоб здесь свои порядки диктовать.
— Во-во, — шмыгал носом Пятифан. Лязгнул гаечный ключ, послышался скрежет металла. — Осмелел толстый. Ещё и на Мирку рыпался. Она-то ему чё сделала?
— Может, из-за того, что ты за неё прягу даёшь — вот его и калит.
— Да она и сама неплохо справляется, а я лишь контролю, чтоб свинтус берега не переходил. — Лицо Мирославы тронула росистая улыбка. Пусть Ромка неумело играл в благородство, однако его высказывание отозвалось теплотой в душе Черешенко. Он не считал её слабой и уж тем более не преподносил таковой для Марата, но одновременно с этим тонко и умело подчеркнул, что без его помощи ей пришлось бы трудно. — В любом случае, если он продолжит выкобениваться и дальше, то придётся учить по-старинке.
— Тебе оно надо вообще, на? — Тот спесиво отозвался:
— Надо. Ещё я не цацкался с каким-то жирным мудаком! Как встречу, забью ему стрелу.
— Кабы боком не вышло, — поделился опасениями Бяша. Он явно не разделял решения товарища. — Сам видишь: по-честноку он махаться не хочет — приводит народу больше. С такими уж проще не связываться.
— Ты чё, заморосил?
— Э, на, ты кого во мне увидел?
— Похуй, я один пойду.
— Чё ещё придумаешь, авторитет липовый? — До вросшей в стену Миры долетел звук, похожий на врезавшуюся в тело ткань, — то Ертаев, обозлённый на друга за легкомыслие и сомнение в их дружбе, запустил в Ромку сварочной крагой. — Если бодаешься за свою репутацию, то берега-то видь! Отхватишь сотряс или, ещё хуже, голову проломят! Ты уже забыл историю с Петровым?..
Будь она внутри, то вмиг увидела бы упавшую на лицо Ромки тень и задрожавшие от ярости кулаки. Однако точно не поняла бы, с чем связана подобная реакция.
Поднявшуюся в гараже возню Мирослава, не взявшая во внимание слова Марата, решила прервать, дабы лучшие друзья не сцепились из-за расхождения во мнениях. Девочка с совершенно непринуждённым видом переступила порог гаража и с облегчением подметила, что парни отскочили друг от друга, как ошпаренные шайкой горячей воды. Зайди она на секунду позже — не исключено, что те бы уже зашлись в жестокой драке. Хулиганы — видать, слегка подкошенные клюквенной наливкой, бутылка от которой опустошилась почти до дна, — растерянно переглянулись, и гараж погрузился в неловкую тишину. Первым, как всегда, опомнился Ертаев:
— Ничё ты быстрая. Только-только подкрылок на твой квадр присобачили.
— Я же говорила, что не задержусь.
Взгляд подковыристых голубых глаз остановился на Ромке с нахлобученной на голову сварочной маской. Непонятно, сознал ли он призрачный намёк, что она всё слышала, или же роль сыграла наливка, но хулиган лишь неопределённо осклабился. Несмотря на свою городскую принадлежность, Черешенко-младшая прекрасно знала, что такое стрела и зачем её забивают, а посему волнение, теперь появившееся и за Марата, едким концентратом бурлило где-то между рёбрами. Заговорить об этом девочка не решалась, поэтому неуклюже выдавила, что если уж квадроцикл готов, то ей пора домой.
— Сколько я должна вам за починку?
Друзья вновь переглянулись и в один голос запричитали, что Мирослава вроде и создаёт образ умной девочки, а иногда говорит совершенные глупости. Она растерянно вскинула уголки губ вверх, смотря то на одного, то на другого. Только вот осадок, выпавший где-то на дне души, отягощал и беспокоил подкорку её подсознания.
***
Дом встретил безрадостной серостью припорошенного снегом двора, матовыми стенами и высохшим на столе печеньем. Владислава Сергеевича не было, поэтому, молниеносно шмыгнув на квадрике за скрежещущие ворота, Мира накрыла средство передвижения брезентом и прискорбным взглядом окинула оставшиеся от покрышек следы. Чёрт его знает, каким способом, но придётся-таки насобирать вранья с три короба, чтобы оправдать нарушение отцовского запрета. Только бы он не выполнил своё обещание, касаемо трещащей задницы!
В гостиной, всё ещё разноцветной и обвешанной украшениями после новогодней ночи, ожили две люстры. Тусклый свет, отражающийся на гирляндах с мишурой, придавал комнате неприятный желтковый оттенок, и Славка чувствовала, как зрачок начинает раздражаться. Казалось, что она пребывает не иначе как в исповедальном капище, где с минуты на минуту объявится поп в длинной рясе и устроит ей обряд раскаяния. Пресловутый комок паники перед встречей с главой семейства неприятно зашевелился в груди, заставляя сердце то падать до пят, то вновь подниматься чуть ли не под самое горло.
Аж перехотелось ужинать.
Будто чужой человек в гостях Черешенко-младшая не знала, куда и примоститься, поэтому, ещё некоторое время помыкавшись по дому неприкаянной, девочка устроилась в уголке дивана. Раньше это было излюбленным местом, а теперь же неприятное ощущение давки в поясницу стыками спинок не давало усесться удобно. Щёлкнул пульт, кинескоп телевизора, разогреваясь, разнёс по гостиной тихий успокаивающий писк.
Через парочку каналов на экране замаячил всем знакомый Волк, из серии в серию мусоливший в зубах сигарету и гоняющийся за Зайцем в зелёных шортиках. Мультфильм «Ну, погоди!» знал и любил абсолютно каждый советский ребёнок и даже подросток, а посему Мира, не считающая себя исключением, с интересом уткнулась в телевизор. Расслабленность, оставшаяся побочным эффектом с клюквенной наливки, неуверенно подкралась из-за спины и мягко обволокла, точно вязаный шарф, однако в безопасности Мира себя не ощущала. Погрузиться в смешную серию, где выступал её любимый хор мальчиков-зайчиков, не давала навязчивая и стойкая ассоциация, что Волк — абсолютная копия Ромки. Тот же зубастый оскал, та же нахальность, сквозящая в каждом действии, и неотъемлемая сигарета.
А Заяц?
Роль длинноухого проныры она примеряла на себя, только вот если в мультфильме Косого на одном месте просто так не уделаешь, то она с момента переезда и по сей день ломалась всё больше. Всё больше становилась той альтернативной бесприданницей, что сидела среди золотых гор и не имела за душой ничего, окромя ледяного страха и нежелания смотреть правде в глаза. А правда проста: девочка, способная занять лидерские позиции за счёт влияния отца и имеющая обширный круг общения, здесь оказалась никому и даром не нужной. Владислава Сергеевича, хоть и уважали за благие стремления, всё ж не боялись, а самой ей кое-как удалось обзавестись тремя друзьями, с одним из которых взаимоотношения плавно начали перетекать в более близкие.
Нельзя сказать, что она была против, нет. Мира ломала голову лишь над тем, как бы это получше скрыть, ибо деревня — не город: здесь шило в мешке не утаишь. Все друг друга знают и непременно заметят Ромку в компании приезжей девчонки, а так как чуть ли не половина населения хлынула к отцу в колхоз, то рано или поздно чей-то болтливый рот окажется возле уха Владислава Сергеевича.
Да и сам Пятифанов, как ей кажется, не из тех, кто готов скрываться и прогибаться под давку общества. Когда они с Гирей оказались вне дома, Марат проводил Черешенко-младшую до комнаты Ромки и, гладя ту по угловатым плечам, приговаривал о наказании здоровяка. Сидел он вплотную, отчего до девочки долетел его настоящий запах. Запах без ноток семечек и жжёного табака — домашний, родной. От Ертаева пахло детьми и рисовой кашей, запах которой она знала с детского садика. Мира тогда чуть расслабилась и прислушалась к другу. И за всеми словами поддержки он обронил фразу «Ромка церемониться не будет!», и фраза эта не переставала биться в её лобной доле. Хоть и сказана она в отношении случившейся ситуации, Мира считала, что это всецело описывает Пятифана. Да и характер парня говорил о многом. Он не будет церемониться ни с кем и ни с чем, ему плевать на посторонних, а потому и на опасения Черешенко он с большой долей вероятности предложит забить большой болт.
На улице заунывно заскрипели железные ворота, послышался хруст снега под автомобильными покрышками. Надо же, как вовремя она свинтила домой! Если бы она и дальше дожидалась звонка отца у Полинки, оправдываясь страхом перед обещанными звездюлями, то отец мог начать злиться ещё больше. Поэтому придуманный план она, скрепя сердце, отмела, решив, что разговор с главой семейства наедине обойдётся наименьшими потерями. Хлопнула дверь немца, пикнула сигнализация. Глубоко вздохнув, девочка стиснула зубы и замерла в ожидании.
Владислав Сергеевич тяжело переступил порог дома с тканевой сумкой и, вместо того чтоб повесить ключи в деревянную ключницу, грозно бросил связку на тумбочку. Заскрипела кожаная дублёнка, топнули ботинки по полке для обуви.
— Мира, — требовательно окликнул он дочь, скручивая с шеи армейское кашне.
— Привет, пап, — не вставая с дивана, обернулась на зов сконфуженная Мирослава.
— Привет, — сухо отозвался мужчина с грубыми нотками в голосе. — Как дела?
— Нормально.
Повисла долгая пауза, не предвещающая ничего хорошего. Отец, прошествовав на кухню и принявшись раскладывать на столе продукты, изо всех сил старался показать, что совсем не настроен негативно, однако подскакивающие гласные в каждом слове выдавали его с потрохами. Он до сих пор зол, и злоба эта — наперекор надеждам Миры — ни на грамм не поубавилась. Остаётся лишь догадываться, что её сейчас ждёт. Девочка, напряжённо сминая манжеты штанов, сдавливала руками колени, будто прячась в панцире. Соседний край дивана промялся под весом устало бухнувшегося мужчины. Пригладив отросшую бороду, ещё больше делавшую его похожим на деревенского жителя, Владислав Сергеевич вперился взглядом голубых глаз в дочь, словно бы ожидая хоть каких-то оправданий. Однако она упрямо молчала, отворачивая голову и чувствуя неугомонное сверло прямо в затылке. Наконец Черешенко-старший заговорил:
— Ну что, — тяжёлый вздох, — как прошли колядки?
— Нормально, — пожала костлявыми плечами девочка.
— Да уж я вижу. Настолько нормально, что я не мог до неё дозвониться сутки. Славка, я же тебе русским языком приказал, чтоб ты взяла с собой телефон! Сама прекрасно знаешь, что в деревне неспокойно и что я буду волноваться, но нет, решила проигнорировать.
— Пап…
— Чтоб ты понимала, я даже сорваться назад не мог! — не унимался отец, с каждым словом которого Черешенко вжималась в диван всё сильнее. — Уж было собрался — да тут счастье, Мерин выдал мне чек, стал ехать рывками. Я сразу же в мастерскую, они забрали его на полдня. И сижу я… — на пару секунд Владислав Сергеевич странно замешкался, сжал губы в тонкую ниточку, — дома… и знать не знаю, что же там с тобой! Где нужно шляться, чтобы забыть о телефоне и о приказе?
— Я не шлялась, — с совсем крохотной решительностью встала на свою защиту Мирослава. Пресловутые «приказ, приказал» резали уши хуже ножа, но она всеми силами старалась не обращать на них внимания.
— Ты брала квадроцикл? — вновь не дослушав дочь до конца, задавал интересующие его вопросы отец. — Ты с этих шалопаев деревенских пример-то не бери. Поймает тебя Тихонов, заберёт игрушку, а я даже вмешиваться не буду — твоё транспортное средство, а значит, сама должна головой соображать. Второй такой я покупать не стану.
— И не надо, — надула губы Мирослава, направив взгляд в телевизор. Толку-то с ним разговаривать, если он её не слушает и талдычит лишь своё? Пусть дальше высвобождает словесный багаж, а она хотя бы с пользой время проведёт. Однако Владислава Сергеевича такая политика разъяснительной беседы не устраивала. Он грубо сгрёб с дивана пульт, и экран тут же погас. Девочка показательно вздохнула, начав распаляться.
— Повторяю вопрос, где и с кем ты шлялась целые сутки, что даже о родном отце не вспомнила?
— Папа, — проглатывая злобу, процедила сквозь зубы Мирослава, устав пропускать мимо ушей, как её сравнивают с девушкой лёгкого поведения. — Я не шлялась, а проводила время с друзьями. Я соскучилась по общению, потому что все мои ребята, если что, остались в городе, и не заметила, как пролетело время.
— Друзьями? — повторил глава семейства, сделав неприкрытый акцент на множественном числе данного слова. Славка поймала небольшой скачок облегчения, ибо на это и был расчёт. Как-никак отцу нужно сообщить, что, вопреки его желаниям, в её кругу друзей появились новые лица, дабы в будущем избежать проблем и вопросов. — А Полинки тебе уже мало?
— Я общительный человек, пап, — тонкие брови встретились на переносице, проявив две едва заметные продольные морщинки, — и хочу дружить и с другими ребятами. Я не хочу сидеть дома, как принцесса в башне. Тем более, отношения с одноклассниками совсем плохие, а здесь хотя бы какая-то защита.
— Значит, это шалопаи какие-то, — участливо заключил отец, чем окончательно вогнал дочь в состояние перманентного гнева. — Меня не устраивает твой выбор, а потому слушай мою команду…
— Приказ, команда, — с ядом протянула Черешенко-младшая, сорвавшись с натянувшегося до предела волоска. Злоба застилала глаза страху, и перспектива получить по заднице её больше не пугала. — Я тебе что, собака служебная? Строй рабочих в колхозе, а ко мне относись как к дочке. Я хочу иметь друзей и ты мне никак не помешаешь!
Оторопев, Владислав Сергеевич несколько минут и слова не мог вымолвить. Он, держа в руке пульт, словно саблю, издал несколько кряхтящих звуков, как будто слова совершенно не шли наружу. И Мира, пользуясь дезориентацией и тем, что впервые так резко отстояла свои интересы, вскочила и быстрым шагом направилась на второй этаж, пока мужчина не опомнился. Однако локоть на полпути больно перехватили.
— Завтра же пойдёшь в Дом культуры, — гневно зашипел отец, с каждым словом сжимая тиски всё сильнее, — и найдёшь себе какой-нибудь кружок. Глядишь, и в башне сидеть не придётся, и дурью маяться пропадёт желание!
— Отпусти! — пискнула Славка, видя, как глаза застилает солёная пелена. Вырваться оказалось тяжело, но девочка таки справилась. Забежав на середину лестницы, она обернулась и, сжав кулаки для большей собранности, вложила в свой крик всю ярость и несогласие, что у неё имелись: — Тебе не заставить меня сдохнуть в одиночестве! Я всё равно буду общаться с ними! — и торопливо скрылась из после зрения растерянного отца, так и желавшего что-нибудь схватить и с горящими глазами расколотить вдребезги.
