*******
Армин в своих многочисленных мыслях почти растворился и сейчас вообще не замечает происходящие вокруг него вещи, даже самые дикие и из ряда вон выходящих. Взгляд упирается в угол кабинета, где стоит вешалка для верхней одежды, а голова от невыносимой тяжести лежит прямо на помятой тетради. Как-то неожиданно для человека, у которого в каждом аспекте жизни порядок и нет места гнусному содому. Аккуратность у него заметна даже в крошечной запятой, а слаженность проскальзывает в самых нелепых моментах: в раскладе книг в алфавитном порядке, в сортировке чайного сервиза и всем тому подобном, что другие люди считают до ужаса нудным. Однако в этот мгновение он будто стал неотъемлемой частью внутреннего хаоса и бури, и не может вылезти/разобраться, только ныряет все глубже и утопает в тёмной материи. — Всё хорошо? — Эрен по-теплому, так по-дружески теребит Арлерта за плечо и старается поймать на себе его взгляд, но почти не получает ответной реакции на свои действия. — Эй? Черт... все это слишком подозрительно. И он ведь абсолютно прав. От Эрена ничего не скроешь. Он слишком проницателен в эмоциональной доле, хоть и кажется весьма беспечным, выпаливая многие вещи в порыве чего-то неправильного. Он может делать что-то эдакое, вполне себе сумасбродное и неосмысленное, выставлять себя главным шутом перед всеми, но юноша абсолютно не лишён эмпатии. Он прекрасно замечает, когда его друзья не находятся в расположении духа и всеми силами старается стать для них опорой, которая так им нужна. Правда не всегда он точно знает, как попасть в ту самую точку, поэтому использует методы различные. Но с Арлертом все ещё сложнее: он такой закрытый кокон, что зарыт с головой в своих комплексах и потому старается как можно больше молчать о вещах, что его беспокоят. — Всё нормально, — Армин говорит это слишком тихо, бубнит себе под нос, а после становятся слышны какие-то еле различимые звуки. Йегер на подобное лишь недовольно цокает и продолжает стучать указательным пальцем по деревянному столу, вызывая буйное раздражение всех присутствующих в помещении. Кроме Армина, разумеется, что с большим нетерпением ожидает окончание учебного дня, иначе есть риск столкнуться с той, кому он теперь даже в глаза посмотреть не в силах.*******
— Ты в порядке? — Рядом с Леонхарт каким-то чудесным, невиданным образом материализуется Бертольд, стоит над душой и будто бы вовсе забывает о существовании личного пространства. Вопросы задаёт насущные, весьма важные и выглядит озабоченным проблемами девушки, но так по-хамски влезает в зону комфорта и становится неприлично близко. Но Энни решает промолчать, хоть это абсолютно не в ее темпераменте, она слишком импульсивна в подобных вещах, даже когда старается держаться в полной хладнокровности. — В порядке, — Произносит она и стремительно шагает вперёд, пока глаза заняты активным поиском невысокого силуэта Армина. Она в некоторой возбужденности так желает поскорее отдать ему вещь, чтобы парень оценил ее долгие, часовые старания. Оттого и вовсе теряется где-то в космическом пространстве, медленно перелетая звезды. Гуверта столь короткий и выпаленный без каких-либо эмоций (забавно, это ее обычное состояние) ответ не устраивает от слова совсем, он сразу заметил то, насколько резко она от него отдалилась и продолжает делать это дальше, заставляя его в недоумении гадать о причинах. При виде него Энни старается как можно быстрее сменить местоположение, лишь бы не пересекаться и не дышать ему в грудь. Он хватает ее за тонкое запястье и старается удержать рядом, но девушка злобно хмурит брови в ответ на это возмутительное действие и даже почти готова выпалить что-то неприятное в его сторону о том, как нахально он пытается за нее цепляться. Это крайне досадно, крайне постыло. И иногда даже такому учтивому юноше хочется высказать все переживания, что заставляют его чувствовать себя дефектным. — Почему ему можно? Ему можно касаться тебя, быть рядом и ты ничего отрицательного на это не сумеешь сказать. Почему он для тебя стал важнее, чем я? Что во мне не так? — Бертольд в сумасшедшем порыве эмоций со стыдом опускает взгляд в пол, не желая взглянуть в лицо. — Что я делаю не так? Ты только скажи и я исправлюсь... Я постараюсь это сделать... Но не отталкивай меня, Энни. В ее взгляде читается вселенская жалость, но такая ему знакомая нелюбовь. Самое отвратное, что он до боли в ней нуждается. Какая ирония в том, что она не в силах испытать подобное, хотя так отчаянно когда-то требовала (да и все ещё требует) это от других.