Созвездие на ладони

Внутри у девушки все чувства смешиваются в сумбурную кашу чего-то тяжеловязкого и даже противного, она желает тотчас же объясниться, но язык предательски заплетается в многочисленные узлы и не дает возможности произнести ни единицы чего-то членораздельного. Она с огромным успехом могла бы попросту сделать виноватыми всех в округе, эгоистично не считаясь с чувствами посторонних, как многие того считали, но моральных принципов у Энни в разы больше, чем в каждом глумливом языке недругов. Именно поэтому она сейчас стоит и смотрит прямо в лицо всем своим земным порокам и огромной куче ошибок, сделанных от неопытности и, наверное, определённых человеческих факторов: каждый склонен оправдывать себя и почему-то считать, что поступает верно, хотя ещё некоторое время назад рыдал навзрыд из-за похожей несправедливости в его сторону. Отнюдь, ни капли лицемерия, просто признать неправоту так предательски сложно. И девушка особенным исключением из ряда данных правил не стала. К её удивлению Бертольд резко замалкивает, в атмосфере гнетущая обоих тишина, но он тоже не осмеливается сделать шаг. Осознание сказанного приходит слишком поздно и вводит в бешеную панику, он абсолютно не думал произносить все то, что было услышано девушкой несколько минут назад. «Идиот. Идиот. Идиот.» Гуверт готов дюжину раз провалиться под землю и есть грязь столовыми ложками, лишь бы вернуться назад и предотвратить сумасбродные действия. Он не в состоянии понять, что именно сейчас чувствует Леонхарт, какая буря у неё бушует внутри и с огромным страхом предполагает: вдруг она все же злится? Он так самонадеянно считал, что знает в ней каждое кривое очертание, но на деле оказалось не так — он не в состоянии распознать в ней самое важное. И вся его пламенная речь лишь сборище неосмысленных и по глупости сказанных фраз, которые не имеют ничего общего с действительностью (разве что в малейшей части). Бертольд трусливо убегает, стараясь не оглядываться — слишком стыдно даже поднять взгляд. Теперь мнение Энни должно бесповоротно повернуться на триста шестьдесят градусов в отрицательном показателе. И тогда Армин уж точно станет гораздо более приоритетным, чем обиженный мальчишка с разбитым сердцем. Но что, если он глубоко ошибается? Ведь кристально чистая совесть юноши никогда не даст сделать «неправильный» выбор той, которой желает лишь одного — счастья. Оттого к Энни приходит отвратительное осознание всего доведенного до абсурда происходящего. Теперь в ее жизни все сплошная трагедия с переизбытком Шекспировской драмы (она его пьесы терпеть не может), словно она на потертых страницах глумливого любовного романа, а ее действиями управляет некто иной. И это заставляет впасть в какой-то непреодолимый ужас, результатом которого становится лишь нервный непонятный смешок, словно защита от всего этого бреда. Она сильнее сжимает в руках кофту и, сломя голову, направляется на поиски безукоризненного эгоиста. Все лица вокруг вновь нечеткие, размытые, несуществующие. Ею овладела обида и ненависть, испытуемая годами, но она так хотела больше не чувствовать чего-то подобного, просто бережно хранить в себе ещё малейший остаток чего-то светлого. Но теперь все желания и грёзы как-то обыкновенно разбились. Ей, конечно, не привыкать к подобным раскладам, но горечь меньше становиться не способна. И самое неприятное в этом всем, что за нее все решили: и ее чувства обозначили, и положение. Словно она пустое место и не может руководить своими мыслями так, как желает она. А Арлерта ведь даже переубеждать не стоит: в упертости ему равных нет, особенно, если он так рьяно доказывает, что это приведёт только к лучшему. В таком случае считаться со внутренними ощущениями Леонхардт он не намерен. Даже Бертольд, оказавшись страшно разбитым, сумел понять, что никому из них легче не станет. Но Армин на такое не способен, конечно, он ведь желает всегда быть правым и таким до отвратности благородным (вообще бы послать этот эпитет к черту). Возле кабинета химии она замечает невысокий силуэт парня и уверенными шагами направляется в его сторону. Сердце Арлерта начинает нервно сжиматься и готово упасть прямо в желудок от волнения. Лицо Энни источает весь негативный спектр эмоций, которые человек только может испытывать. Если к безразличию во взгляде все давно привыкли, то подобная резкая смена типичного заставляет все тело дрожать в предвкушении чего-то опасного. Она подходит совсем близко, бросает прямо в руки Армину кардиган и сжимает кулаки. — Энни, я... — Он не находит слов объясниться, потому что это слишком сложно. Да и к тому же она, наверное, уже сама обо всем догадалась. — Почему вы всегда решаете за меня? Вы не имеете никакого на это права, — Но ни единый мускул на физиономии не дрогнул, словно по инертности она вновь пытается зарыться как можно глубже где-нибудь в недрах собственной души. И человеческое самолюбие вперемешку с чем-то неправильным вновь даёт отвратительные результаты.