твой злобный начальник

— «Смерть Сатаны»? — Антон почти не слушает, потому что он сегодня невыслушивательный какой-то. У него мысли забиты противоречивостью, а там ещё по кусочкам заёбанность, ебанизм и долбоебизм. Салат называется «Шастун такой Шастун», но его лучше подавать под водочку. — Кто вообще такие названия выдумывает? Ебануться можно! Тох, ты меня вообще слушаешь? Антон поднимает взгляд со своих пальцев на лицо Хазина и вздыхает. В кабинете, кроме них, ещё Эдик и Арсений. Они сидят рядом, соприкасаясь плечами, но Антон делает вид, что вообще не заинтересован, о чём они там шепчутся. И нет, его это не бесит. Просто Арсений даже улыбнулся пару раз. И нет, Антон не наблюдает за ним. Всё идёт как-то не так. Потому что всё идёт по пиздецу, а никто ведь не говорил, что будет легко. Антон понял, что себя принять оказалось сложнее, чем он думал, но ещё охуеннее то, что чувства к Попову перегоняли планку этой сложности. А что говорить-то? Ну… пиздец. А как разобраться? Здесь нет феи крёстной, которая может помочь и превратить мозг из тыквы обратно в функционирующий орган, здесь нет Шрека, который освободит Антона из долбоебического замка, здесь нет гномов, которые окажут помощь. Нет, гномы-то есть, но пока Антон сам себе не поможет, ему никто не сможет помочь. — Петь, не задавай подобные вопросы. Я и сам не понимаю, почему я об этом ничего не знал, хоть и работаю уже давно. — Так я тоже не знал. У нас Арсений только об этом слышал. Интересно, а откуда, Арсюх, ты в курсе? Арсений поднимает взгляд, губы поджимает, но отвечает совершенно спокойно, искусно смотря на всех, но обходя вниманием Антона. — Я просто очень любознательный. У нас в университете была тема подобная. Про сектантов. И нужно было найти что-то редкое и неизвестное. Поэтому я порылся и нашёл. Никакой удивительной истории вы не услышали. Петя хмыкает, возвращаясь к деталям дела у себя в руках. — И Петь, не называй меня Арсюхой. — А у нас только у Антона привилегии? Антон с опаской смотрит на Арсения, который абсолютно безразлично пожимает плечами, но ничего не отвечает. И как это понимать? Вопрос на контроле. Голова Антона скоро лопнет, а мозг сломается. После последнего самоубийства прошло три дня, за которые они не разговаривали практически вообще. Так как все остальные были не задействованы в деле, Антону приходилось заходить в стажёрскую для того, чтобы дать задания. И Арсения он видел частенько. Ещё чаще, чем обычно, потому что Нурлан постоянно собирал их в кабинете с Волей. Тот рассказывал обо всех деталях и пытался помочь, как мог, но они сдвинулись на полшажочка. Всего лишь. И это хуёво. Учитывая, что в голове Антона происходил целый переворот, который приведёт или к его гибели, или к тому, что погибнут все. — Я думаю, что пора нам думать более углублённо. Арсений. — Антон произносит имя очень выразительно, ловя на себе еле заинтересованный взгляд. — Есть ещё что-то, что нам нужно знать? Арсений сглатывает, но внешне остаётся спокойным. И что там у него сейчас промелькнуло в голове — никому не понять и не узнать. Потому что Арсений не скажет. Антон успел немного изучить. И продолжает изучать. И да, оно ему надо, чтобы Арсения понимать. А для чего, зачем и почему — все ваши вопросы. Он всё равно ответов не знает, один хер — у него в голове пиздец. Да и в жизни тоже. Везде. Пиздец на пиздеце. И везде замешан Арсений. Вот такая вот история получается. — Нет, Антон Андреевич, больше я ничего сказать не могу. Даже если углубляться, не думаю, что я найду в своей голове что-то ещё. Но если вспомню, обязательно расскажу. — Хорошо. — Они смотрят друг другу в глаза слишком долго. Но Арсений отводит взгляд первым. Петя изгибает бровь, но не пиздит. — Эдик, там что-нибудь понятно по следам? — Кроме того, что у девочки явно были проблемы с самой собой, нет. Больше ничего. Но я поддерживаю Арсения с той хуйнёй, что она, возможно, хотела привлечь внимание. Я, конечно, ничего не хочу сказать, но такое возможно. Кто знает, что было у неё в голове? — Я уже отпустил эту мысль, потому чт… — Арсений смотрит на Антона внезапно, ловя его с поличным, запинаясь. Но Шастун взгляда не отводит. — Потому что мне кажется, что те люди, которые подвели её к этому, специально допустили ошибки и погрешности. Чтобы отвести подозрения. Так что — теперь я думаю немного по-другому. Антон согласен, но может лишь смотреть, закусывая нижнюю губу. — Антон Андреевич, Вы сейчас во мне дыру просверлите. Шастун прочищает горло, резко отводя взгляд. И делает вид, что ничего не было, но когда Эд выдаёт реакцию в виде смешка, а Петя просто качает головой, немного взрывается. — Все свободны. Давайте. Работаем дальше. Вечером меня не ищите. — А что будет вечером, Тох? Петя не мог не задать этот вопрос, вставая с диванчика следом за остальными. — А вот это уже никого из вас не касается. — Базара ноль, Тох, просто будь осторожен и не нажирайся сильно. Антон цокает. — Иди в задницу, Петь. — Не, это твоя прерогатива. Ручка летит уже в закрытую дверь. Антон выходит из кабинета через пять минут мысленных претензий к самому же себе. Ну и чёрт с этим всем. Серёжа встречает его со спокойствием и плюхается рядом на диван, вставая со своего рабочего кресла. Антон же прикрывает глаза и откидывается на спинку. — Серёг, чё мне делать? — В каком смысле? — Я про Арсения. — А что-то случилось между вами? Антон поджимает губы. — Я снова сказал ему, что я не гей. Серёжа хмыкает. — Давай правду. Тогда ночью, когда мы ночевали у меня — между вами что-то было? Воспоминания вихрем. Антон сглатывает, не зная, как правильно выразиться, потому что ничего же не было, но что-то было. Что-то точно было такое пиздецовое в его действиях, которые можно было расценить как пиздец. — Я его в нос поцеловал, а потом мы спали в обнимку до звонка Нурлана. Серёжа многозначительно молчит. Поэтому приходится открыть глаза для того, чтобы понять, о чём он думает. Или хотя бы понять реакцию, потому что Шастун вот нихуя не понимает ничего в этой жизни на данный момент. Серёжа хмурится. — Здесь всё понятно, Шаст. — И что тебе понятно? — Ты влюблён в Арсения. Он влюблён в тебя. Но ты сказал, что не являешься геем, тем самым разочаровывая его. Поэтому вы с ним не контактируете почти? — Он сказал, что между нами всё закончено, даже если ничего и не было. — Стоп. — Я влюблён? — Вот опять, Шаст. Теперь на очереди к хмурости Антон. Даже не по талончикам. Это вам не поликлиника с бабками, которые мечтают поговорить с доктором обо всём на свете, пока их внуки и дети устраивают свою жизнь. — Ты отрицаешь, что что-то было и есть. А теперь подумай — со стороны очень хорошо видать вот это вот «ничего не было». — Хочешь сказать, что я пиздец как себя обманываю? — Именно это я и говорю. Антон материт всё на свете. И понимает, что больше нет никакого смысла. Разум кричит до сих пор о том, что он мудак, но даже здравый смысл изменил свою позицию. Ему теперь никто не орёт о том, что всё это неправильно. Вопрос только в том, почему он сам до сих пор этого не может принять. Ему же плевать на то, что подумают люди, так почему он до сих пор держится на расстоянии? — Ладно. Я влюблён. Доволен? Серёжа улыбается, хлопая по плечу. И эта вся реакция. Антон никогда не считал Серёжу гомофобом, но и не думал, что тот будет поддерживать его ебанутые взаимоотношения с Арсением. А в том, что они именно ебанутые, он уверен на весь хуиллион процентов. Он только что признался самому себе в том, что влюблён? — Тох, мой тебе совет, даже если он тебе не всрался: просто расскажи ему о своих страхах и переживаниях. Арсений же душевный. Он поймёт. Он же тебя обожает, Шаст. — С чего такие выводы? — С того, что мне достаточно посмотреть на то, как он на тебя смотрит. И ты думаешь, что он борщи тебе варит просто так? Тох, Арсений ради тебя на многое был готов и сейчас, я думаю, это не изменилось. Сколько он пытается добиться твоего расположения и терпит поражения, даже когда ты уже что-то чувствуешь? Ты ему действительно очень нужен. Других выводов у меня нет. Антон в ахуе от подобных слов своего друга, но в его голове это выглядит настолько масштабно, что хочется себя уебать по роже. Он, получается, скотина? — Но он же сказал, что между нами всё. И мы друг другу не нужны. И я ему не нужен. — То, что он так сказал, не значит, что так и есть на самом деле, Шаст. Ты просто разбиваешься ему сердце. Просто представь, каково это. Антон не представляет, потому что у него так никогда не было. Нет, было, в детстве, когда ему казалось, что родители его совсем не любили, лишь пытаясь вырастить из него мужика со стереотипными взглядами, но это разбивает сердце сильнее именно сейчас, когда Антон это осознаёт в полной мере. В нём глушили его самого. Антон зависает в ступоре на пару минут вечности, понимая, что все самые важные мысли ему помогают понять именно люди, которые его окружают. И он, оказывается, не обязан вывозить всё сам. Охуеть не выхуеть. — Серёг, спасибо. — За что? — Ты очень многое помог сейчас осознать. Матвиенко хмыкает. — Я всегда к твоим услугам. Ты ж знаешь. Антон до вечера собирает себя по частям, но в стажёрскую ни ногой. Домой он собирается в странном ощущении, но по коридорам идёт стремительно быстро, потому что хочет купить парочку бутылок пивасика, приехать домой и просто расслабиться, расставаясь со своей гетеросексуальностью. Он сегодня разбивает сердце, но вот разбивать его Арсению он не хочет от слова совсем. — Тох. — Петя присоединяется в коридоре, плавно двигаясь рядом. — Бухаешь один? — Да. Мне нужно кое-что осмыслить. — Ладно. Тогда удачи. Кстати, Арсений тоже решил сегодня немного выпить в одиночестве. Я смотрю, вы синхронитесь. И почему-то мне кажется, что это как-то связано. — Когда кажется, креститься надо, Петь. Петя лишь смеётся, закуривая уже на улице. В тишине по одной. Они расходятся тоже в тишине. А на пути домой Антон покупает не пиво. Он покупает бутылку коньяка, чувствуя себя странно. Он не любит крепкое, но сейчас хочется именно так. Он же взрослый мужик, может себе позволить разныться в обществе с самим собой. И уже дома, в одних трениках и футболке, Антон откупоривает бутылку и выпивает прям с горла. На закусон колбаска, а в душе одна морось. Телевизор на фоне не спасает ситуацию. Антон чувствует себя Сью Сильвестр, потому что ебанутость зашкаливает. Она женилась на самой себе, а он разбивает сердце своей гетеросексуальности. Уровень. В какой-то момент, когда в бутылке остаётся совсем ничего, телефон оказывается в руках совершенно неожиданно. И первые гудки отдаются неверием, а там голос потом арсеньевский расслабленный. А дальше — нихуя не понять. Антон где-то в прострации. Он помнит только лишь стук в дверь рваными обрывками, а потом Арсения в своей квартире. Взъерошенного и удивительно красивого в своей домашней бежевой футболке. Помнит ещё, как присосался к его шее в порыве, потому что вкусно пахнет, а потом темнота. И хер знает, к лучшему ли.

***

Арсений лежит с краю. Антон у стенки. Пьяный вусмерть. Он так напился, что идти нормально не мог. Арсений лежал ровно на боку. Ладонь под щеку. Взгляд на Антона. Пьяного. Он вздыхает, раскинув конечности, но как только нога нечаянно касается ноги Арсения, открывает глаза и поворачивает голову в его сторону, щурясь. Затем цокает, трёт глаза пальцами и снова кладёт руку на постель, задевая край футболки Арсения. И даже такая близость сбивает дыхание у обоих, если учесть, в каком состоянии они были оба. — Попов. Ты почему в моей постели? — Шастун смеётся. — Я тебя не звал. А ты сам пришёл. Ты всегда сам приходишь. Иди домой, а. — Не хочу, Антон Андреевич. И Вы сами мне позвонили, если что. — Как с тобой бороться, Арсений? — Никак. Сдайтесь. — Нееееет, не сдамся. Арсений улыбается. Он смешной. Сейчас, раскинув свои конечности, Антон, наверное, выглядит именно смешно. Кудри рассыпались по подушке. Арсений протягивает руку, шибко, видимо, не надеясь на спокойную реакцию, пока сам Антон пытается осознать, что происходит. Но он не реагирует бурно. Просто перехватывает руку, сжимая пальцы немного до боли. Совсем чуть-чуть. Смотрит серьёзно. — Арсений. — М? — Почему я должен позволить тебе здесь оставаться? Арсению совсем чуток больно. Знаете, когда внутри всё сжимается и боль в груди такая жуткая, что кончики пальцев на руках покалывает? Вот так чуток больно. Он прямо слышит в голове вопрос: почему я должен позволить тебе зарываться пальцами в мои кудри? На него и отвечает. Антон Андреевич не вспомнит даже. — Потому что тогда Вы быстро уснёте и не будете видеть меня. Антон смотрит лишь пару секунд и отпускает пальцы. Романтик немножко уходит на второй план, потому что всё это сопровождается тихим «ой, в пизду», и пальцы Арсения зарываются в его шевелюру. Просыпаются они лишь через несколько часов. Утро только наступило, а Антон уже понимает, что натворил. Арсений не рядом. Он где-то там на кухне, судя по звукам. Поэтому Шастун встаёт, трёт виски и идёт в ванную, умываясь. Зубы почистить, ещё раз умыться и собраться с силами. Антон понимает, что вчера — было вчера. И вчера — это не сегодня. Абсурдность мысли. Зубную щётку другого цвета он замечает только на выходе. Он спокойно идёт на кухню, останавливаясь за спиной Арсения, который жарит яичницу. Тот никак не реагирует. Пахнет его гелем для душа. Шастун сглатывает. — Зубную щётку взял? — Я всегда обдумываю ситуацию. Поэтому решил подстраховаться на тот случай, если остался бы. — Ты и остался. Голос всё ещё хрипит. Арсений отодвигает локтём в сторону, ставя сковороду на центр стола. И плюхается на стул, стараясь не смотреть на Антона. Жук. Они даже едят в полной тишине, пока Антон не откладывает вилку. — Арс, что ты хотел сказать мне тогда в кабинете, но передумал? Попов всё-таки поднимает на него свой взгляд, откладывая вилку тоже. Губы поджимает. Но отвечает. И только сейчас Антон замечает засосы на коже в области шеи. Всё-таки это он помнит. Очень даже хорошо. И вкус кожи тоже. — Если я скажу, обещай не реагировать бурно. — Допустим, я пообещаю. Скажешь? — Я был на вечеринке Эмира. Антон кивает. И всё это похоже на абсурд, потому что они оба пропускают мимо всего то, что произошло между ними за последнее время. На работу через два часа. Арсений на его кухне. Всё в порядке. Было бы, если бы этот порядок не был ебучей иллюзией. Хороши оба. Играют на твёрдую пятёрочку. — Тематика показалась мне странной. Грехи. Но это не самое странное. Там были повязки. Прозрачные повязки у всех на голове. — К чему ты клонишь? — К тому, что Эмир говорил что-то ещё про избранность. И то, что я мог стать таким, если бы остался, а не сбежал. — Сбежал? — Мне стало не по себе. Эти повязки и тематика… Антон медленно понимает. Суть доходит, но ещё не на финише. Арсений встаёт с места, обходит его и направляется в комнату. Антон осознаёт. И идёт следом, замечая Попова около окна. Останавливается в шаге. — И? — Следующая вечеринка в субботу. И я пойду туда, чтобы проверить свою ебанутую версию. Антон ожидаемо взрывается. — Ты никуда не пойдёшь. — Ты мне запретишь? Арсений разворачивается и смотрит на Антона сложно. Это выбивает из колеи, потому что Арсений явно не собирается слушать и слышать. — Арсений, ты ебанулся? Ты не пойдёшь один в то место. А если бы я вообще не знал о том, что происходит? А если бы ты вообще мне сейчас ничего не рассказал? — Антон, ты думаешь, что я слабый? — Я так не думаю. Но именно из-за того, что ты слишком любишь быть сильным, за твоей спиной стоит куча обстоятельств, которые с пометкой ещё ебучей: опасность для жизни. Арсений сглатывает, теряясь. Реально теряясь. — Доходит, Арс? — Антон подходит ближе. И комната вдруг становится меньше раз в пять. — Это опасно. И чтобы не спугнуть — я тебя одного не пущу. — Так ты не из-за меня волнуешься? — Ты дурак? Арсений поджимает губы. И Антон вздыхает, выдавая себя с поличным. — Я лишь о тебе и переживаю, смелый ты… Антон тормозит. На секунд пять. Неловко так, что пиздец. Но Арсений спасает ситуацию, легонько улыбаясь. — Твой? Антон выдыхает, сглатывая. — Давай поговорим. Пока забудь на секунду о том, о чём мы разговаривали. — После этих твоих слов, я всегда ожидаю пиздеца. — Нет, сейчас не будет пиздеца. Он будет, но… не в том смысле, в котором обычно был. Этот другой. Арсений вздыхает. — Давай. Блесни. И Антон прыгает в омут с головой. — Арсений, меньше всего я хотел, чтобы всё было так. Ты пойми, я человек простой, вся жизнь — ебучие стереотипы. А ты — где-то вне всего этого. Ты другой. В хорошем смысле. Меня ж никогда мужики не привлекали. А ты вот… взял и привлёк. Арсений снова разворачивается и смотрит в окно. Арсений даже не знает, что Антон хочет сказать. Когда со спины руки к себе, к грудной, там, где стук бешеный, Попов застывает на месте. Лишь затылком на плечо, пока Антон пытается собрать мысли воедино. — Я хотел потом сердечко выложить на асфальте. Или нарисовать. Или просто написать то, что выразить словами сложно, но подумал, что это будет слишком. Я вчера разбил сердце своей гетеросексуальности. Мы расстались. Так что теперь я свободен. Арсений поворачивается настолько резко, что Антон теряется в своих мыслях, когда он тыкается в его губы. Руки на талии сжимаются. Антон подхватывает под задницу и куда-то несёт, сажая на поверхность рабочего стола. Но главное — он целует, полностью перехватывая контроль. И больше даже думать не хочется, потому что сейчас Антон собой не владеет. Арсений в его руках. — Я слишком грубый? Или нормас? Арсений шумно дышит в губы. — Ты ещё не прощён. И Антон лезет руками под пижамную футболку, сжимая пальцами кожу. Губами по шее, кусая жадно. Арсений тонет. Тонет так, что начинает постанывать от контраста той атмосферы, которая была между ними и тем, что есть сейчас. Антон и сам в ахуе, но решает отложить этот ахуй на попозже. Отрываться — бессмысленно. Арсений рукой за пояс к себе. Штаны за резинку ниже. Антон сглатывает, поднимая взгляд. — Что мне нужно делать? Или я… Бля, Арс, что мне делать? Я ж никогда с мужчинами. Для меня это прям геометрия какая-то. Нихуя не знаю. — Сегодня тебе будет достаточно рук. Антон готов рычать от этого шёпота в губы. — Понял. Ты там это… направляй меня. Арсений хихикает, расслабляясь. Ну какая прелесть. Только Антон в такой горячий и ответственный момент может думать о том, как Арсений мило хихикает. — Я не хрустальный. — Арс, ты не хрустальный, ты фарфоровый. Арсений заглядывает в глаза и кусает нижнюю губу. А Шастун резко понимает, что в своей поспешности и некой грубости рук ему хочется быть нежным. Чтобы не разбить. Он же обещал не разбивать. Он и не собирается. А я слышал, как внутри тебя бился хрусталь? Нет. Там фарфор, который латают грубые руки. Арсений языком по губам, посасывая нижнюю. Рукой сжимает член, проводя по всей длине. И даже через ткань труселей ведёт. Даже просто рядом. Ведёт. В ебеня возбуждения. Арсений позволяет снять с себя футболку, встречая губы на ключицах с распростёртыми объятиями. Пальцы лезут под резинку боксеров. Ещё совсем не уверенно, но Арсений лишь шепчет «всё нормально», и Антон действует. Исследует, касается, сжимает, проводит. И доводит. Сильнее всего — последнее. Не отдавая себе отчёт в том, что делает. Арсений сдавленно стонет. — Я всё правильно делаю? — Делай, как себе. А потом разберёмся. — Ладно. Арсений стаскивает джинсы с Антона за пять секунд и лезет под резинку семейников. Со стороны Антона слышится шумный выдох и какое-то ругательство, в смысл которого они не вдумываются особо. Антон на самом деле думает: "Ебанутся птицы срутся, а ой... ебутся... нет, совокупляются", даже если это не уместно. Потому что рука на его члене очень чётко даёт по мозгам и телу. Осознание происходящего даёт понимание. Понимание того, что Антон любит грубо, резко и на полной скорости. Даже по дрочке можно сделать выводы, но Арсению и самому по душе, судя по закушенной губе и осоловелому взгляду. Антон застывает на пару секунд, пытаясь осознать, кого держит в своих руках. Но теперь нет никаких мыслей по поводу того, что всё это неправильно. Арсений не останавливает, скулит в поцелуй, пытается давать столько же в ответ, стараясь изо всех сил. И это действует. В этом они сошлись. — Ебать, Арсений, ты… Антон двигает рукой быстрее, впиваясь зубами в один из засосов, которые оставил вчера. И Арсений стонет открыто, не сдерживаясь. Соседи идут нахуй, потому что Антон завёлся настолько, что становится плевать даже на яичницу, которую они так и не доели. Сколько продолжалось это мракобесие — Антон не помнит, теряясь где-то в поцелуях и стонах. Осознание того, что ни с одной женщиной ему не было так хорошо и охуенно, доводит до точки. Или это предчувствие оргазма даёт по мозгам, либо это он просто Арсения сильно обожает. Или всё вместе. А ведь Антон никогда не был романтиком. Антон достигает точки ебучего кипения, заканчивая в руку Арсения. Но даже не думает отходить, шумно дыша прямо в арсеньевские губы. Он доводит Арсения буквально за пару движений, стоя со спущенными штанами и трусами. Но никого это не волнует. Арсений приоткрывает рот в немом стоне, когда Антон кусает за шею. И время даже притормаживает. Антон так старался доставить удовольствие, что сошёл с ума, забывая про всё и всех. Он поднимает взгляд и чувствует что-то тёплое на руке. Испарина на лбу, приоткрытые губы, прикрытые глаза. В голове пиздец, но одна мысль чётко выбивается вперёд. Арсений прекрасен в своём возбуждении. А Антон в ахуе. Из них вышла прекрасная пара ёбиков, которые ебут мозги друг другу и самим себе. И это время, в ходе которого они поддались своим желаниям, — было ожидаемым. Антон просто не знал, когда у него сорвёт крышу. — Чего смотришь? Голос хрипит, перемешиваясь с их тяжёлым дыханием. Антон вдруг улыбается. — Ты когда кончаешь, очень красивый. Арсений смеётся, утыкаясь лбом в плечо, а затем вытирает руку о футболку Антона, который цокает, но определённо не злится. — А знаешь, о чём думаю я? — О чём? — О том, что моя задница замёрзла. И нам нужно в душ. Отдельно. — Отдельно? Антон не знает, у кого именно спрашивает. У себя или у Арсения. Но Арсений медленно отодвигается и отвечает прямо в губы. — Отдельно. И на этом всё заканчивается. Арсений шатко натягивает штаны, когда Антон отступает, делая то же самое. Поцелуй напоследок становится нормой. С первого раза. И уже через пару секунд Шастун смотрит вслед Арсению, который направляется в ванную, думая только лишь о том, что теперь пути назад нет. Ещё вчера они не разговаривали друг с другом, а сегодня утром один — у стенки, другой — с краю, яичница и… Антон сглатывает, выдыхает и понимает, что разбил сердце гетеросексуальности, но ни капельки об этом не жалеет. Потому что он обещал не разбивать другое. И не разбил. А своё — вытащил из шкафа, отряхнул от пыли и стёр всё, что было до. Теперь осталось подумать обо всём остальном, но это уже другая история, которая начнётся после того, как они приедут на работу. И как же хочется на всё забить, но Арсений ему этого не позволит. Только вне стен работы они могут быть собой. И этого достаточно. Антон вздыхает и идёт на кухню. Яичницу он всё же доедает. Пока осознание стучится в дверь.