Гриш, отказник и принц

Звезды кажутся близкими друг к дружке, а между ними лежат миллионы миль.

К назначенному времени Мал у конюшен не обнаружился. Не появился он и через десять минут, и через полчаса. Болтая со знакомым стариком-конюхом, Алина то и дело бегала посмотреть, не покажется ли вдалеке коренастая широкоплечая фигура в форме следопытов. Чувство неясной тревоги – хотя «Ты крупно попала» в исполнении господина Оретцева должно было заявлять о неприятностях масштабов, как минимум, крестьянского восстания под Удовой – сменилось раздражением, чтобы вскоре перерасти в гнев. – Митяй, он точно не просил ничего мне передать? Вспомни. Конюх закончил чистить денник Бури и ласково похлопал обманчиво смирную Алинину кобылу по крупу. На его счастье, Буря не любила грязь вокруг своей особы сильнее, чем фамильярность, а Старкова прихватила с собой достаточно яблок и морковки. Было ради чего потерпеть. – Ничего, госпожа Алина. Прибегал, было дело, с час назад, покрутился возле Демонова стойла и пропал, как сквозь землю, даж не поздоровался. – Митяй обиженно шмыгнул носом и лихо вытер его рукавом. Алину старый конюх знал с тех самых пор, как она вместе с Малом, убедившись, что одним только поеданием сладостей да пусканием солнечных лучей на радость батюшке-царю ее новые обязанности не ограничиваются, стремилась исследовать каждую щель на предмет «Куда еще спрятаться от учителей, чтобы подольше искали». Знал, не выдавал – и забывал, что ее положено стесняться. – Демон сегодня, один хрен, не в духе, а как следопыт ваш объявился – чуть стену не проломил! А мне теперь думай, как к этой зверюге подобраться, глянуть: не ударился ли? Дарклинг ведь, ежели с ним что не так, три шкуры спустит... Простите, госпожа Алина, грешен. – Всё в порядке, – машинально улыбнулась Старкова, почесывая с аппетитом жующую морковь кобылу между ушей. Буря была черной, как беззвездная ночь, с головы до ног, лишь ото лба до любопытного носа протянулось молочно-белое, схожее по форме с поясом Морского хлыста, пятно. – Что, моя хорошая, пойдем посмотрим, отчего твой родитель в дурном настроении? – Вы только, это, руки не суйте, а то грызанет, без пальцев останетесь, – предупредил Митя. Алина была единственной, не считая, разумеется, генерала Киригана, кого «зверюга лютая» добровольно подпускала к себе и даже принимала подношения. Никакой магии, как шептались любители пошептаться, в этом не было: Дарклинг приучал их друг к другу, медленно, терпеливо, борясь одновременно и с прочно укоренившимися в сироте крестьянскими суевериями («Дарклинги рождаются без души, и слуги ихние тоже»), и с природной недоверчивостью своего любимого коня, которого недаром прозвали Демоном. «Теперь он наш», – сказал генерал, когда усмиренный Демон впервые ткнулся в ладошку Алины мягкими губами, чтобы взять кусочек яблока. Фыркнул благодарно, обдав кожу теплым дыханием. Девочка засмеялась: «Щекочется». Что-то побудило ее обернуться, и, когда она неуверенно повернула голову, радостная улыбка Киригана еще не успела спрятаться под маской стрости. Коварный Демон воспользовался моментом и попытался сжевать отвратительную оранжевую ленточку в Алининой косе. Безвкусная золотая вышивка делала ее жесткой, к тому же, атласная основа в некоторых местах расползлась. Царица Татьяна обожала одаривать заклинательницу Солнца такого рода «пустячками», прекрасно зная, что у той нет права отказаться и не носить их. Старкова взвизгнула от неожиданности и едва не плюхнулась задом в поилку. «Всегда догадывалась, что демоны без ума от уродливых вещей, – проворчала она, скрывая, что трясется всем телом. – М-может, дадим ему дожевать и скажем, что, ах, не успели?» В тот день Алина узнала, что генерал, оказывается, тоже умеет смеяться и закусывать губы. Огромный угольно-черный Демон нервничал. Его уши и ноздри отрывисто подергивались, на могучей груди четче, чем обычно, проступали мускулы. Стоило сделать к нему шаг, и конь предупреждающе оскалился: «Не подходи». Для самых непонятливых по полу ударили копытом. Алина отступила. Вопреки разным мнениям о себе, конь Киригана не был ни буйным, ни смутьяном. – Что же с тобой такое? – прошептала она в надежде, что знакомый голос его успокоит. – Может, гроза собирается? – предположил Митяй, судя по звукам, ворошивший сено. – Он на погоду больно злой, а сегодня вон, как барин, с самого утра ни зернинки в рот не взял. Брезгует, поди. Старкова перевела взгляд на кормушку Демона. Та действительно выглядела нетронутой. Как и поилка. «Это странно. Ладно, не голоден, но совсем не пить в такую жару...» В поисках подтверждения ужасной догадки Алина проверила другие денники. Их обитатели, как ни в чем не бывало, жевали свой овес, а воду в остальных поилках так или иначе кто-то пробовал. – Демона так и продолжают кормить из особых запасов? – спокойно спросила она. – А то как же? Царское зерно. Чем ланцовских лошадок потчевают, тем и его. Отдельный мешок... «Святые». Алина вернулась к Демону и, глядя ему в глаза, развернула сверток из вощеной бумаги, где лежали остатки моркови. Надкусила один кружочек. «Видишь, это моя. Это я принесла». Конь тихо и жалобно заржал, роя землю копытом. Ему откликнулась Буря. – Прости, что взяла так мало, я не знала. Ешь, ешь... Я обязательно всё ему расскажу, Демон, я обещаю. Он не даст тебя в обиду. Мы узнаем, кто это сделал. – Алина одним яростным движением скомкала бумагу и повысила голос: – И из конюшни ты, конечно, не отлучался, да, Митяй? Конюх выронил вилы. Потом запричитал что-то в свое оправдание. – Довольно! Кормушки и поилку Демона вымыть начисто, корм и воду заменить – немедленно. Возьми то зерно, что насыпаешь остальным. Мешок с «царским» не трогай. Я распоряжусь, чтобы за ним пришли. Ты... – Старкова набрала в легкие побольше воздуха, выдохнула, чувствуя, как из тела уходит напряжение, как исчезают липкие остатки страха и последние капли жалости. «Предать могут даже те, кого мы знаем. Вернее, думаем, что знаем». – Поклянись, что ты к этому непричастен. – Непричастен к чему? Способность Мала бесшумно подобраться к любой добыче еще никогда так не выводила из себя. – Мальен Оретцев, какого беса?! Я проторчала здесь целый час, дожидаясь тебя, а ты появляешься, как ни в чем не бывало! – Алина воспользовалась преимуществом неожиданности, чтобы оттащить старого приятеля от денника, пока голодный Демон не попробовал на зуб и его тоже. – Ты где был? – Не ори. Пожалуйста. – Мал воровато покосился на Митяя, который, похоже, сообразил, что поиск виновных откладывается, и спешил выполнить приказ. – Я не думал, что твоя портниха передаст записку сразу, а не потащится сначала пудрить нос королеве или мозги королю. Или чем еще таким безумно важным она занимается, когда не превращает одних людей в других? Алина почувствовала, как горят уши. Мал всегда утверждал обратно, но, видимо, так и не смог простить ей тот старый полукруглый шрам на ладони, от которого Женя помогла избавиться. Последнее живое напоминание о Керамзине. И о ее бессмысленной жертве – ради них. – Женя Сафина – не моя портниха. А ты мог не ломать комедию и назначить точное время. – Хорошо, признаю: я сглупил. Очень нужно было тебя увидеть, поговорить... наедине. В последнее время это почти нереально провернуть. – Из него вырвался горький смешок. – Но недаром говорят «было бы желание», правда? Захоти ты связаться со мной, ты нашла бы способ. Но ты не хочешь. Алина не собиралась принимать этот упрек. Горло сдавило от недоумения и обиды. В конце концов, они больше не дети. И вовсе не она в пылу ссоры назвала его «ведьмой». Славные времена, когда мальчик и девочка из приюта были неразлучны, вместе бегали на занятия в школе гришей и на тренировки у озера, вдвоем отбивали нападки заносчивой красавицы Зои Назяленской, сидели за одним столом и при любой возможности стремились удрать из дворца и поглядеть на Ос Альту, давно миновали. Алина Старкова уже не та, что прежде. Не запуганная, потерявшая родителей девочка, готовая обеими руками вцепиться в первого, кто проявит к ней участие, чья судьба отражает ее собственную. И, наверное, Алина никогда по-настоящему не была той, кем ее мечтал видеть Мал. Она родилась гришом, способным призывать Солнце; в ее крови течет древняя сила, могуществу которой нет равных. А Мал хоть и был одаренным следопытом, способным найти что угодно, и «родным» усилителем Алины, всё равно не мог понять ее до конца. Не понимал, как может нравиться учиться днями напролет, не чувствовал, как завораживает Малая наука, когда ты постигаешь ее самые сокровенные тайны. Проблемы Алины, начиная от банальной неспособности контролировать свет и заканчивая страхом перед огромной, нечеловеческой ответственностью за свою страну и за весь мир, были Оретцеву чужды. А она никак не могла принять близко к сердцу те вещи, что волновали его. На кого из уличных бойцов поставить сегодня, чтобы не проиграться окончательно? Кого еще из девушек-гришей затащить в кусты или прижать к стенке? Где найти волшебного оленя и как привести его к Дарклингу, чтобы никто не опередил? Или самое смешное: «Однажды тебе придется меня убить. Сам я тебе не нужен, только мои кости, которые ты будешь носить на своем святом напомаженном теле. Просто признай это!» Они пытались выслушать друг друга, как положено друзьям, однако были не в состоянии услышать. Любая пауза неизбежно превращалась в неловкость. С Малом невозможно было уютно молчать в тишине библиотеки, как с Кириганом. Или бесшумно срывать первую клубнику в королевских теплицах, как с Зиминым. Он не опускался до легкого ироничного флирта, как Николай, готовый в случае чего спасти любую беседу, заговорив о двух вещах: о мореплавании и о себе любимом. И в том, и в другом младшему принцу Ланцовых не было равных. Для Мала же существовало только «мы». Это мы, мы, мы! «А помнишь, как мы», «а куда мы пойдем», «мы не поссорились», «мы не будем», словно бы один не мог существовать без другого. Генерал тоже нередко сводил всё к «мы с тобой», вот только «мы» Дарклинга складывалось из него и Алины. Его тьмы, ее света. Его взглядов, ее мыслей. Его прикосновений, ее чувств и сомнений, которые можно было высказать, не боясь быть осмеянной. А единственное «ты», которое мог позволить себе в отношении подруги детства Мал, сводилось к упрекам и безмолвному, но очень красноречивому порицанию. И ревности. Ко всему, что движется. – Хорошо, вот она я. – Алина скрестила руки на груди. – Отложила все дела, соврала Давиду, что опоздаю совсем чуть-чуть, примчалась по первому твоему зову. Смотри, говори. Пожалуйста, я слушаю. Мал внезапно рассмеялся, с таким снисходительным торжеством, будто они играли в шахматы, и Алина маниакально «убивала» собственного ферзя своей же пешкой. При том, что ей, такой глупенькой, было бы года три, а ему, победителю, – около пяти. Или в каком возрасте дети наиболее жестоки? – Я и забыл, что ты не умеешь извиняться. Тогда слушай. Твой Анатолий и Дарклинг – одно лицо! – Ну, да, – ядовито протянула Старкова. – А Зоя под покровом темноты превращается в царицу и идет пить кровь своих служанок. Иначе как объяснить тот факт, что первая вечно кривит рожу, вторая – вечно молода и прекрасна, а Жене приходится держать в форме только ее царственные си... груди. Мал, извини, но при всем желании ты не мог придумать сказочки абсурднее. Пф-ф. – Да-да-да, – подхватил он, – это всё бред. Не спорю, довольно забавный и даже имеющий право на существование, но бред. А-ли-на-а... Насколько же жалкой ты выглядела на той полянке! Еще немного, и принялась бы вылизывать его туфли. «Ах, позови меня с собой, я на всё уже согласна». – Заткнись, – не помня себя от злости, прошипела Алина. – Заткнис-сь! Как ты мог следить за мной? – Поправочка: я следил за ним и слышал, как... – Я спрашиваю, как ты мог, Мал?! Это же мерзко! Ты что, в кустах караулил? Его глаза забегали. – Даже если и так, что с того? Ты вообще слушаешь, ЧТО я пытаюсь тебе сказать, Алина? Когда ты убежала, заламывая руки, как прима трагедии, из леса выползла та черная старуха с клюкой... – Багра? – уточнила Алина, кусая губы. – Багра, Тигра – я не разбираюсь. Для меня они все на одно лицо, – дерзко сказал Мал. – Ну, разумеется, ночью все кошки серы, и все гриши на один кафтан, – мрачно согласилась Алина, и он кивнул, то ли не углядев сарказма, то ли не пожелав заметить. – А Багра-то чего выползала? – Того! Они сначала материли друг друга на керчийском, а потом он заявил, что не оставит тебе выбора. Старкова напряженно соображала. Нет, она не поверила ни на йоту, но, во-первых, дыма без огня не бывает, а во-вторых, любая информация может оказаться ценной, если ее правильно собрать. – Жаль, что у целителей сейчас обед, а не практические. По-моему, у тебя жар. – Алина, я не вру! Наоборот, я хочу тебе помочь, спасти тебя хочу. – Да уж, вижу. Мал, давай-ка еще разок. Мое имя в разговоре прозвучало? – Э-э, кажется, нет, но... Они точно говорили о тебе! О ком еще? – Ясно, с этим разобрались. – Алина устало опустила веки. Теперь она понимала, что чувствуют правители, вынужденные время от времени лично выслушивать челобитные своих крестьян. – Идем дальше. С чего ты взял, что Дарклинг... Святые, как же это глупо! Два настолько разных человека... «Зачем Анатолию так поступать? В этом нет никакого смысла. Я верю, что он... в смысле Дарклинг мог создать Каньон, но игры с переодеванием? Ради чего? Да и, к тому же, Зимин – шквальный, я своими глазами видела, как он призывает ветер... Только отказник и невежда вроде Мала мог перепутать заклинателя Теней и того, кто управляет стихией». – Он ее как-то странно назвал, на древнем. Мудрая или... – Мал сжал виски. – Я таких слов не знаю. – И почему я не удивлена? – буркнула Алина себе под нос. – Ладно, капрал Оретцев, из уважения к нашей дружбе и вашим заслугам перед короной, я обещаю забыть об этом разговоре. Даже взгляд змеи в период линьки излучал больше дружелюбия, чем взгляд бывшего друга. «Еще одного бывшего друга», – с горечью напомнила себе заклинательница Солнца. – Какая честь, моя госпожа! И что я должен сделать взамен? – Перестать валять дурака и вспомнить, не видел ли ты кого-нибудь подозрительного в конюшне? – Нет, не видел. Неужто кто-то посмел обидеть твою кобылку? – Не угадал. Кто-то пытался навредить Демону, до или после того, как около его стойла крутился ты, – Алина говорила, а сама, как опытный сердцебит-дознаватель, внимательно подмечала реакцию. Впрочем, тут следопыт ее огорчил. Он буравил глазами Алинину переносицу и глупо улыбался. – Единственное животное в Малом дворце, к которому Дарклинг искренне привязан, хотя оно даже кафтана не заслужило? Занятно. Если так, то кто-то хочет сделать ему больно. Кто-то наивный. Или бессмертный. Нет, Алина, я не имею к этому отношения. В конюшню я заходил узнать, чья сегодня смена, Митяй-то нас точно не выдаст. А возле стойла этого монстра с меня вдруг упал твой подарок. Лазил, искал его. Алина, как зачарованная, уставилась на брошку в виде медвежьей головы, которую когда-то по ее просьбе для Мала создали фабрикаторы. Дух-помощник, старый равкианский символ защиты от зла, дарующий силу и храбрость. Один из блестящих медвежьих глаз действительно был немного стесан, как от падения. – Дурной знак, – тихо сказала она, не позволяя себе раскиснуть. Рука, на мгновение стиснувшая внутренности, была костлявой и холодной, как у трупа. Мала тоже передернуло, однако совсем по другой причине. – Мне ее выбросить? А то сглазит еще. – Как хочешь. Она ведь твоя. Подарок на день рождения. Оретцев заморгал. – Черт, Алина... Я совсем... Вылетело из головы. Прости! – Не утруждайся. Я всё равно не планировала тебя приглашать, на нашем шабаше ты заскучаешь. А теперь прочь с дороги. И, раз уж у тебя такая хорошая память, советую не попадаться мне на глаза, пока не отыщешь оленя. Лишь убедившись, что Демон спокойно обнюхивает свежее сено, Алина зашагала в сторону своего единственного дома. Ей вслед неслось: «Дура, никакого оленя нет, они морочат тебе голову! Помяни мое слово, ты пожалеешь!»