Гриш, отказник и принц

Первой в комнату влетела Мария, невольно спугнув Сергея, который как раз дорисовывал спящему Давиду пышные усы приятного оттенка жженой умбры. – Вы не поверите, кому она призналась! – восторженно пискнула инферна, прижимая руки к сердцу. – Ни слова больше, – прорычала Алина. – Никому, никогда... Она мечтала провалиться сквозь землю. – Это что, мои краски? Вы рылись в моих вещах?! Безников, поспешив организовать на лице виноватое выражение, протянул ей испачканную кисть. – Прости, они лежали на видном месте, и я не удержался. Зато, погляди, наш мальчик наконец стал... – Это не смешно! – глухо простонала Старкова в ладони. – Всё это. И зачем я только согласилась? – Ой, не драматизируй, – хмыкнула Зоя, отомщенная в полной мере. – Розыгрыш есть розыгрыш, тем более по пьяни. Увидишь, завтра Кириган, как истинный джентльмен, будет делать вид... – Генерал К-кириган?! – ахнула от ужаса Надя. Сергей присвистнул. – Чтоб мне сдохнуть... – Так вот почему ты красная. – Угу, прямо как мой кафтан в его лучшие дни. – Постой, из всего Малого дворца вы ухитрились напороться именно на Дарклинга? Алина кивнула. Перед глазами по-прежнему стоял черный парус его одежд, а мимолетное прикосновение горячих губ к затылку ощущалось так явственно, что по коже пробежали мурашки. – Ну почему я этого не видел? – заныл Иво. – Соболезную, – сипло припечатал Иван, бросая в погребальный костер последнее полено. – Это были все изъявления неземного восторга? – холодно уточнила Зоя. – Тогда я продолжу. Алина, ты зря переживаешь на его счет. Кириган сделает вид, что ничего не произошло. Он выше этого. «Будто я сама не знаю, что всё так и есть. Но... почему так хочется бежать обратно и... молча обнять его? Много ли людей обнимало Дарклинга, чтобы попросить у него прощения?» – А мне показалось, – вмешался молчавший прежде Федор, подарив Старковой ободряющую улыбку, и та робко улыбнулась в ответ, – он даже расстроился, что ты просто пошутила. Мужская половина собравшихся, не считая Давида и Ивана, недружно рассмеялась. Отношения грозного генерала Второй армии и маленькой заклинательницы Солнца породили множество слухов, сплетен и легенд. В узких, почти семейных кругах гришей и придворных только ленивый не брался гадать, что еще связывает этих двоих, помимо задачи уничтожить Тенистый Каньон. Мнения сходились в одном: «Она его любимица». А Кириган будто нарочно подливал масла в огонь, одаривая Алину ценными подарками, охотно проводя с ней свободное время и настаивая на получении ею образования, достойного наследной принцессы. «Опять они болтали на фьерданском. Кто-нибудь, кроме Алины, вообще учит фьерданский? Она сирота, а у генерала нет детей, возможно, она просто заменяет ему дочь? Или он выращивает себе идеальную любовницу. Или даже жену? Себе или кронпринцу? Быть может, младшему принцу? Слышала, культ Санкта-Алины уже проник за пределы Западной Равки, наш царь этого просто так и не оставит...» Женя не уставала приносить Старковой всё новые подробности из личной жизни последней. Алина приходила в ярость, однако единственное, что она могла сделать, это поднять подбородок повыше, улыбаться и соблюдать приличия. Не давать поводов для новых сплетен, отказывая генералу и в любимых обоими конных прогулках вдвоем, и в танцах, без того редких, и в лишних минутах за книгой в библиотеке. – П-правильно, пусть мне лучше отдавит ноги какой-нибудь потный князек с гнилыми зубами, никто ему слова не скажет. Я же всенародное достояние! А недавно царица позвала к себе и, знаешь, что заявила? Что я их всех компрометирую! Что ездить с мужчиной без сопровождения слуг непристойно. И со слугами тоже, да хоть со всей Первой армией и с королем во главе! Потому что он Дарклинг, ему веры нет... Нет, ты представляешь?! В стране война, а она – Да-а-арклинг, непристо-о-ойно! Всегда ездили, и ничего... Я его обижаю, отказываю... Мы же нечужие друг другу... – Солнышко, это бесполезно, – убеждал Зимин, когда четырнадцатилетняя Алина заканчивала вытирать слезы и всхлипывать от вселенской несправедливости. – Пьявки всё равно найдут, к чему присосаться. Выдыхай! Ты гриш, а не синюшная дворцовая курица, так что гуляй с кем хочешь. Сплетен меньше не станет. Знаешь, в чем твоя главная проблема? Ты пытаешься быть хорошей со всеми, как это самое «всенародное достояние», которое тебя так бесит. Но всем угодить нельзя. Алина соглашалась выдохнуть и обещала бороться. Однако с годами не обращать внимания на домыслы, следуя мудрому примеру наставника, чье существование и без того не давало покоя целым поколениям простых смертных, становилось всё труднее. И тем больнее, что даже самые близкие не считали зазорным шутить, выясняя между собой: а ровно ли Кириган к ней дышит? – Всё, тема закрыта. Я не обсуждаю отсутствующих, и особенно человека, который столько сделал для нас всех. Итак, что дальше, продолжим игру или?.. Почему вы так смотрите? – прищурилась Алина. Деликатная Мария погладила именинницу по плечу, словно извиняясь за свою несдержанность. – Мы рады, что у нас есть ты и такой чудесный повод собраться вместе. – Правда? – Алина закусила губу. В глазах защипало. – Ох, Мари... Усталость, квас и смятение давали о себе знать. Она с трудом овладела собой, не позволяя слезам прорваться. Но после всех хвалебных речей, произнесенных сегодня в ее честь, Алине было важно слышать что-то простое, незамысловатое, как «всё будет хорошо», но сказанное от сердца. – Неужели ты сомневаешься? – всплеснула руками Мария. – Милая, ты чудесная! Добрая, отзывчивая, справедливая, невероятно храбрая. Окажись я на твоем месте, и слова не смогла бы сказать. Удрала бы или хлопнулась в обморок. Это же Кириган! Я на него иногда глаза поднять боюсь. А ты, даже пьяная, повела себя достойно. Ты... ты настоящее солнце, Алина! Даже зная, что тебе самой ничего не будет, ты бросаешься защищать тех, кто идет за тобой. Для меня честь быть твоим другом. – Ох, Мари, – повторила растроганная Старкова. – Поздравляю, крошка, ты реабилитирована, держи сухарик. – Зоя, заткнись, – вежливо попросил Иво. – Не могу, от ваших соплей меня тошнит! Боюсь захлебнуться. – Знаешь, Алина, – перебил Назяленскую Сергей и патетично прижал могучую ладонь к сердцу, – когда я в первый раз тебя увидел, то подумал: «Мда, эта тощая малявка здесь на особых правах, от нее добра не жди». Но ты действительно крутая. Занудная, конечно, временами, но – крутая. – Спасибо, Сергей, я бесконечно тронута, но умбру тебе всё равно припомню. – И-эх, – хлопнул себя по ляжкам тот, – не получилось. Занудство перевесило. – А я... я просто хочу обнять тебя прямо сейчас, Алина, можно?! Пухленькая розовощекая Надя обхватила ее поперек живота и стиснула покрепче. – С-спасибо, Надя... Задушишь! Ладно, ладно, я тоже тебя люблю. Отпусти. На заднем плане Зоя живописно изображала острый приступ рвоты. – Дети мои, всё это так прекрасно, – смахнул невидимую слезинку Федор. – Давайте же споем! – Ты серьезно? – поднял на Каминского мутноватые глаза Иван. – Конечно же, НЕТ. А ну-ка бегом марш по койкам! Всех, кто не успел испариться на счет «три», усыпляю прямо тут. Завтра сами будете краснеть, за себя и за Алину. Раз... По комнате пронесся тяжкий вздох. Уходить не хотел никто. Абсолютно каждый из них, даже Назяленская, с радостью оттягивал наступление завтра («Нет, – поправила себя Алина, посмотрев на часы, – уже сегодня») с его проблемами, тренировками, войной, дурными вестями и неизбежной мигренью. А здесь, сейчас они могли быть вместе, дурачиться и смеяться, не думая о последствиях. Старкова с запозданием осознала печальный смысл слов инферны. «Благодаря тебе у нас есть повод собраться». На долю жителей Равки выпадало так мало по-настоящему счастливых событий... – Нет, пожалуйста! Давайте посидим еще, хоть немного. – Нежный голосок Марии звучал умоляюще. Надя закивала, не выпуская из рук свою жертву. Алина нашарила в закромах памяти покаянный сиротский вид и без зазрения совести пустила его в ход. «Прошу, всего одну песню. Мы будем тихо!» Федор скрипнул зубами, посмотрел на свою невеселую ушастую «черепашку», которую еще предстояло возвращать в нормальный гришийский облик, и махнул рукой: – Одна песня. Только не та, что о странствиях царевны Анастасии, она на два часа. – Ура! – Надя отпустила Старкову и потянулась тискать сердцебита, но вовремя одумалась. – Спасибо, спасибо, спасибо! Алина, доставай гусли, а я пока Давида разбужу, чтобы не опоздал на счет «три». «Гуслями» свои иронично называли маленький сулийский торбан Алины. Зимин, правда, окрестил его «балалайкой для избранных сумасшедших», потому что из всего многообразия струнных щипковых только садист вроде Дарклинга мог выбрать для своей юной подопечной музыкальный инструмент не с тремя и не с шестью, а с тридцатью шестью струнами. Неудивительно, что Багра одобрила. – То есть хор пьяных гиен все-таки едет на гастроли? – не удержалась шквальная. – Какая ты черствая, – укоризненно прошептала Мария. – Можешь не петь с нами, если не хочешь. – В том-то и дело, что хочет. – Алина погладила теплый гулкий бок инструмента, подкрутила колки. Когда-то она почти ненавидела Киригана, заставившего ее освоить это орудие пыток, когда после «легких и приятных» занятий с Багрой пальцы и без того еле сгибались! Но со временем Старкова поняла, что имел в виду генерал. Чем больше у тебя струн, тем шире возможности – технические, тембральные; тем больше оттенков звучания тебе подвластно. Однако со своими струнами надо уметь обращаться, а иначе, родившись торбаном, так и останешься на уровне обыкновенной балалайки. – Говори за себя, Алина. В отличие от некоторых, музицировать меня не учили. Позориться – не стану. – А ты хотела, учиться-то? – полюбопытствовал Федор. – Учителя музыки, если я правильно помню, выписывали для младшего принца, чтобы у того не оставалось ни сил, ни времени крушить Большой дворец. На его счастье, ни слуха, ни таланта к музицированию у царевича не оказалось (он демонстрировал это всем желающим убедиться), и залетного музыканта прибрал к рукам наш генерал. Не пропадать же добру. – У меня таланта, кстати, тоже не обнаружилось, – справедливости ради добавила Алина. – Но, как видите, генерала это не остановило. «Трудолюбивый ремесленник лучше ленивого гения», утверждал он. – А я здесь при чем? – наморщила носик Зоя. – Эфириалы – это, в первую очередь, солдаты, мы посвящаем себя тренировкам, оттачиваем мастерство. Можно подумать, у кого-то из нас оставались силы на... скрипочки! Не знаю, как вы, а я в свободное время предпочитаю жить. И спать. – Ты просто не слышала, как Алина играет... Хотя я тоже не слышал. Что будем исполнять? – Давайте «Легенду о Катрисе»? – попросила Мария, обняв руками колени. – Это моя любимая. Они спели балладу о бравом морском волке и об избалованной принцессе русалок, которая так мечтала соединиться с возлюбленным, что утащила его на дно и не сразу сообразила, в чем, собственно, проблема. К концу истории Назяленская посмотрела на инферну с уважением. – Всегда считала, что «черный юмор» – это по части Нади, а не по твоей. – Любовь зла, – вздохнула Мария. – А когда понимаешь это, становится уже поздно. – Алина, а у тебя есть собственные песни? – заметив, что Федор хочет взять слово, протараторила Надя. – Откуда? – вяло отмахнулась Старкова. – Я ведь не бард, полагаюсь только на память. Хотя... Песня была. Сырая, неуклюжая, родившаяся совсем недавно – тщедушным наброском в пару десятков рваных строчек. Но она жила, потому что можно заставить замолчать человека, а душа его не умолкнет, пока не выплачет боль или не похоронит ее на самой глубине. Слова и мелодия с предостерегающим рычанием принюхивались друг к дружке, как дикие звери, волей судьбы угодившие в одну клетку. Мне кажется, меня разделили на части. Разрезали в клочья. Разорвали, боже! И хрупкие мечты о моем маленьком счастье Рассыпались морозом по коже. Я иду за тобой, босиком – по осколкам. Нет ни смысла, ни толка: умирают недолго цветы на снегу. Такое нельзя было петь. Смешное, детское. Эту странную боль принимаем мы слепо. Тяжело и нелепо строить замки из пепла, Я так жить не смогу! «Что ж, ты был прав, мой замок из пепла в самом деле непригоден для жизни». И вроде бы бороться нас жизнь обучала, мы намертво запомнили эти уроки. И всё же попытки начинать всё сначала, с разрезанным сердцем, – жестоки. Ничего не забыть, ничего не оставить. Оба были неправы, просто почерк корявый у нашей судьбы. Алина взяла аккорд и испуганно его отбросила. – Нет, ничего такого у меня нет. Попытка сочинить частушку о Багре и Боткине не считается. Скажешь, что не любовь. Скажешь, просто упрямство. Но я всё же не сдамся, без остатка отдам всё. Я пойду за тобой! «Пешком, в Новый Зем... Ты отверг даже это. Я устала на ощупь идти, и зажжется ли свет в конце пути? Слышишь, Зимин?! Я УСТАЛА, поэтому прочь из моей головы. Прекрати вспоминаться, прекрати мучить меня, умолкни! Песня не только уродлива, но еще и лжива. Никуда я за тобой не пойду!» Алина откашлялась и продолжила голосом, бодрым до зубного скрежета: – Предлагаю закончить наш вечер, как и положено патриотам, гимном отечества. – О, нет, избавь меня от этого! – ужаснулась Зоя, однако уже ко второму куплету начала тихонько подпевать. – Дарклинг будет в восторге, – с серьезной миной предсказал Федор. – Если когда-нибудь ты поведешь в бой своих воинов, сверкая светом и лютней, враги впадут в экстаз и уверуют. – А если на тебе при этом будут еще и вон те прозрачные тряпочки... – Завидуйте молча! – хором сказали Алина, Надя и Мария. – На самом деле, я не хочу никого вести в бой, – призналась Старкова. – Командование армией не для меня. Тенистый Каньон скоро перестанет существовать, война рано или поздно кончится, и тогда... Зоя усмехнулась. – Предлагаешь начинать строить планы на счастливую новую жизнь? Алина вернула торбан на место и потерла друг о друга саднящие кончики пальцев. – Почему бы и нет? Когда я уничтожу Каньон, первым делом отправлюсь к Истиноморю. Я ведь нигде не была, кроме Керамзина и Ос Альты, только... слышала, что где-то там, далеко есть совсем другой мир. – А потом? – с интересом спросил Иво. Остальные молчали. Шквальная вытянула из подушки маленькое перышко и развлекалась тем, что поднимала его в воздух ветерком из своих пальцев, делая вид, что ей неинтересно. – Побываю в библиотеке Университета Кеттердама. Всегда мечтала ее увидеть. А вы? – Не-ет, меня пыльные книжки не вдохновляют, – протянул Безников, пряча зевок. – Я бы... Не знаю, строить планы – как-то не по-равкиански. Я не задумываюсь о будущем. А ты, Иво? – Охмурю наследницу какого-нибудь богатого папочки, женюсь на ней и буду жить припеваючи. – Собираешься выбиться в люди через постель? – Зоя излучала презрение и скепсис примерно в равных долях. – Как мелко! Да и княжеские дочки, все как одна, прыщавые уродины. – Хоть каракатица, переживу, – с ледяным спокойствием парировал обычно легкомысленный красавчик Иво. – Главное, чтобы на моем столе не кончалась еда, а в кошельке – деньги. И чтобы ни одна родственная шваль вроде моего ублюдка-папаши не могла запустить туда лапу, когда вздумает «испытать удачу». – А мы с братом попытаемся отыскать родителей и, если они всё еще живы, привезем их сюда, – вставила Надя. – Я родилась в Веддле, там к гришам относятся неплохо, но Равка – все-таки мой дом. – А я... – мечтательно начала Мария. – Дай угадаю, – перебила Зоя. – Выйдешь замуж за принца и нарожаешь ему детишек? – Принц вряд ли обратит на меня внимание, к тому же, они оба не в моем вкусе, – не смутилась инферна. – А детей я бы очень хотела иметь. Троих: двух мальчиков и девочку. – Эх, была не была! Я поменяю документы, уеду в Кеттердам и вступлю в банду. Всегда мечтал. Заметив, как все дружно на него уставились, Каминский расхохотался, довольный шуткой. – Видели бы вы свои лица! В университет я хочу поступить, стать уважаемым человеком, а то все эти «принеси, подай, замедли пульс, выверни кишки» порядком наскучили. Надо двигаться дальше. От Алины не укрылись взгляды, которыми обменялись Иван и Федор. Пока один бросил школу, чтобы служить Дарклингу, второй видел (или только говорил, что видит) уважение совсем в ином. – Может, после торжественного закрытия Каньона кто-нибудь догадается возвести в честь святой Алины не еще один храм, а хотя бы один университет? Глядишь, тебе и не придется уезжать. – По-моему, уже за эту гениальную мысль Безникову можно простить краску, да, Санкта? – Ну а ты, Зоя? – обратилась Старкова к шквальной, которая, кажется, успела высмеять мечту каждого. – А я считаю, что все вы здесь – просто кучка слюнявых идиотов! – внезапно выпалила она. – Детки, книжечки, монетки... Вы просто жалкие! Думаете, Каньон сгинет, и Равка снова оживет? Щелк, и всё хорошо? Как бы ни так! Ни Фьерда, ни Шухан не позволят нам поднять голову. Эта проклятая война длится сотни лет, она никогда не кончится, а если и кончится... Ни ты, ни ты, ни я этого уже не увидим! А она, – подрагивающий Зоин палец уперся в Алину, – может. Она же Алина Старкова. Та самая вечная Алина, идеальная Алина! Мы успеем сгнить в земле, а она и дальше будет носить ожерелья, бренчать ему на своей лютне и... – Кто-то сказал «лютня»? Какая гадость! Когда я слышу это слово на букву «л», сразу начинаю звереть и чесаться. Так что всем доброй ночи и мое персональное «гав». Надеюсь, торт еще не съели? У Николая Ланцова было много сомнительных достоинств, но в одном из них он был поистине безукоризнен – в умении появляться бесшумно и чертовски вовремя. – Съели, – сокрушенно сказала Алина. – Вот к чему приводит излишнее подслушивание, мой царевич.