Гриш, отказник и принц

Воспоминания подобны зеркалу: пока оно остается невредимым и незамутненным, отражение в нем можно разглядеть в мельчайших подробностях. Однако всякое зеркало – хрупкая вещь. Стоит проявить неосторожность, и собрать все осколки воедино будет уже нельзя. Сколько ни ищи их, ни подгоняй друг к дружке, раня ладони об острые злые края, что-то – невидимая ли глазу песчинка, обломок ли размером не больше льняного семечка – да ускользнет. В новой раме, торопливо заказанной у мастера взамен той, что была утрачена, останется висеть лишь подобие прежнего зеркала. Шрамы, которые не подвластны силам Малой науки, бывают и у вещей. Возможно, поэтому даже самые талантливые фабрикаторы не берутся за починку зеркал.

***

Алина хорошо помнит, как выставляла за дверь засидевшегося Николая (тот порывался не только рассмотреть поближе, но и испробовать в действии «плод запретной любви кофемолки и валторны»). Как задергивала полог в надежде оставить все свалившиеся на нее откровения до утра и поскорее уснуть, но только ворочалась на сбившихся простынях. Было очень душно, волосы липли к шее влажными завитками, капельки пота оборачивали кожу жирной, как куриный бульон, пленкой, но засыпать с распахнутыми настежь окнами заклинательнице Солнца строго запрещалось. «Ради твоей же безопасности, Алина, – мысленно передразнила она, с раздражением отшвырнув подушку. – Угу, и голышом ложиться не вздумай тоже ради нее, родимой. Вдруг среди ночи на нас нападут враги, и тебя придется срочно эвакуировать. Что, побежишь по тоннелям, сверкая телесами? Образ святой девы будет окончательно загублен. На такое корона пойти не может, так что лежи и мокни. Ладно, предположим, ничего из этого он не говорил, но... Подумал? Ох, нет». Наверное, всё же стоило рискнуть и попросить у генерала в качестве подарка к празднику пару режимных послаблений. Это лучше, чем ожерелье, пусть даже такое красивое... Озаренная внезапной, как всё гениальное, идеей, Старкова выскользнула из постели и призвала свет. Подарок Нади и Мари, заставший Зою побагроветь, а корпориалов, повидавших в своей жизни и не такое, – кашлянуть смущенно, был спрятан в шкафу, между синим кафтаном заклинателя с прожженным рукавом и детской ночной сорочкой, обтрепавшейся и пожелтевшей от времени. И то, и другое Алина бережно хранила; и к тому, и к другому не прикасалась рука ни одной служанки. Часть подарка напоминала черную сорочку, но весьма отдаленно. Почти на две ладони выше колена, отороченная кружевом и шелковыми лентами, она выглядела одновременно и прозрачной, и нет. На свету таинственный материал субстанциалов мягко поблескивал золотой и серебряной нитью. Если как следует приглядеться, в узорах можно было различить равкианские созвездия. Однако самому интересному предстояло прятаться под этим сводом. Две микроскопические тряпочки, едва ли способные прикрыть грудь и ягодицы, кажется, вобрали в себя все оттенки и переливы рассвета, от нежно-голубого до золотистого оранжа и дымчатого розового. Приложив палец к губам, Надя накрыла невесомым пологом сорочки искусно расписанный лиф, и тот, будто по волшебству, потускнел, ничем не отличаясь от облака на ночном небосклоне. «Самый темный час перед рассветом», – заговорчески подмигнула она. «Но разве ваш рассвет надевается не под темный час?» – с дрожью пробормотала Алина. Вещь, лежавшая перед ней, была столь же роскошна, сколько непристойна. Или все-таки правильнее сказать «откровенна»? В истинном творении нет и не может быть ничего непристойного. «Глупенькая, – нежно улыбнулась Мария. – Всё зависит от того, в каком порядке снимать». Когда Алине снова кажется, что покраснеть сильнее уже невозможно, жизнь спешит убедить ее в обратном на новом примере. К тому же, ей не повезло родиться с богатым воображением. Теперь Старкова томилась перед зеркалом в отблесках собственного сияния, до предательского покалывания в животе желая, но не решаясь сделать – надеть – нечто запретное. «Просто сделай это! Примерь, посмотри на себя и сразу сними. Никто не узнает». Она дотронулась до подвески-солнышка на миниатюрном лифе своего «рассвета» и, повернувшись спиной к зеркалу, решительно сняла халат. Побороть остатки положенной настоящим святым стыдливости, которую неустанно взращивал в ней Апрат; опытным путем найти ответы на вопросы вроде «Как же это надевается?» и «А оно точно с меня не упадет?», непослушными пальцами застегнуть на шее ожерелье, затем – отыскать в себе силы обернуться, и... – Они все сговорились, – жалобно сказала Старкова своему отражению. Потому что самый крупный из опалов идеально лег в ложбинку приподнявшейся груди, а невесомая черная ткань будто мерцала, знаменуя затмение семнадцати драгоценных солнц. «Неужели я могу быть такой?» – подумала Алина потрясенно. Ей доводилось примерять множество нарядов. Черный кафтан гриша. Колючее золоченое одеяние солнечной святой в праздники. Даже усеянное жемчугами шелковое платье царицы, когда они с Женей втайне проникли в Большой дворец и часами копались в ее лучших туалетах. Но ни в одном из них Алина не была настолько собой. Привлекательной собой, подумала она с довольной ухмылкой, любуясь фигурой девушки в зеркале. У нее были длинные стройные ноги и тонкая талия, а глубокий вырез сорочки лишь подчеркивал нежную белизну шеи и ключиц. Обнаженная могущественная не-святая в ореоле солнечного света. Похоже, Федор был прав. «А ведь я ничем не хуже Зои. – Старкова приосанилась, борясь с искушением приспустить с плеча сорочку и полюбоваться проблеском «рассвета». – Это глупо, но я бы хотела...» Ржавые доспехи, которые давно никто не тревожил, предупреждающе лязгнули и отодвинулись. Весь свет бросился в ладони. Тело инстинктивно приготовилось к нападению. – Кто здесь?! Багра, вы? Святые, только не сегодня... – А ты ждала ее? – просипел незваный гость, возвращая рыцаря на место. – Тогда извини. Луч выхватил из темноты до боли знакомое лицо и светлые вихры. Старкова в панике дернула с кровати халат, но слишком торопилась и угодила руками в рукава далеко не с первой попытки. – Киригану, Ивану, Федору, Жене и тебе здесь делать нечего, остается Багра, – хмуро пояснила Алина. Вся злость и неуверенность, которые отравляли душу последние несколько дней, нахлынули с новой силой. И всё же какая-то жалкая сиротская часть ее продолжала надеяться, что Зимин ослушается и придет. Он мог опоздать с поздравлениями, но никогда о них не забывал. Он открыл было рот, но всмотрелся в Алину, и его губы по-дурацки округлились в букву «о». – Что это на тебе? А, ясно... Выглядишь восхитительно. Повернись-ка. Нет, сначала халат сними. Язвительная реплика о «клоунском наряде» улетела в молоко. Алина за секунду успела пройти путь от польщенной женской гордости до праведного негодования. – Обойдешься, – фыркнула она. – Что у тебя с голосом? Переборщил с контрабандным мороженым? Анатолий как-то скованно повел плечами. Его улыбка была почти испуганной. – Женя... экспериментирует. Не всегда удачно. – Он провел рукой по волосам, приглаживая их. – Да-да, тяжела шпионская доля... Постой, ты что, ПРИЧЕСАЛСЯ? Алина от изумления даже присела на кровать. – Так заметно? Хотя, наверное, должно быть заметно, учитывая весь ужас, который обычно творится на этой голове, – проворчал Зимин и нахохлился, заставляя ее сердце учащенно забиться. Чтобы не потерять лицо, Алина перевела ищущий взгляд на «шпионскую сумку», которая болталась у шквального на плече. «Что-то никогда не меняется». Но сумка выглядела иначе. – Зимин, ты меня пугаешь. Решил довести до сердечного приступа и обновить вообще весь свой гардероб? – Что? Нет, – спохватился Анатолий и протянул ремешок сумки ей. – Это твоя. С днем рождения, солнышко. Старкова поняла, что у нее дрожат губы. – Моя личная «шпионская сумка»? – тихо переспросила она. – Твоя личная «шпионская сумка», – подтвердил он, сев рядом, и скривился от боли. – Что такое? – встревожилась Алина. – Небольшие технические неполадки, – отмахнулся Анатолий. – Эй, ты что?! Она бесцеремонно ощупала его ребра и наткнулась на повязку. Впалая грудь Зимина была туго забинтована. Кто-то снова пытался пересчитать ему кости. – Во что ты опять вляпался, беспокойная душа? – тяжело вздохнула Алина. – Всего лишь вялая государственная текучка. Не бери в голову. – Если не я, то кто? Ладно, – согласилась она, спохватившись. – Не будем. Спасибо за подарок. – На здоровье, – откликнулся Анатолий и тоже притих. «На здоровье, и всё?! Ты даже не пошутишь по этому поводу? Чтобы какая-то несчастная трещина в ребре от пары жалких древних проклятий помешала тебе фонтанировать сомнительными остротами? Не верю». Смех смехом, но что-то определенно было не так. Не считая их некрасивого расставания в прошлый раз. Не считая того, что квас одновременно и будил, и усыплял здоровую паранойю Алины Старковой. Что-то было не в порядке. Зимин был не в порядке. Алина буквально кожей ощущала его нервозность. – А помнишь, как ты забирал нас с Малом из Керамзина? – начала она издалека. – Мы останавливались ночевать у родственников Ольги. Надо же, столько лет прошло, а я до сих пор помню, как пролезла на кухню и стянула здоровенную плюшку с творогом... Что? Серые глаза испытующе блеснули в ответ. – Не хотел говорить, но тебе надо проспаться. Путаешься в показаниях. – То есть? – невинно улыбнулась Старкова. – Там не плюшка была, а пряник. Медовый. У нее отлегло от сердца. Никто, кроме них двоих, о тех пряниках знать и помнить не мог. – Да-а! Да, точно, ты прав. Я сегодня... столько глупостей наговорила. Сегодня и... вообще. Извини. – Алина, я уезжаю, – без перехода сказал Анатолий. – Не знаю, вернусь ли. – Ничего нового, – грустно покачала головой она. – Ты всегда так говоришь и всегда возвращаешься. – Может быть. В смысле может быть всякое. Я просто хотел, чтобы между нами не осталось... – Недомолвок? Обид? Не переживай, я уже большая девочка, справлюсь. – Судя по пеньюарам, которые тебе теперь дарят, переживать стоит. – Так это называется «пеньюар»? – расплылась в широкой улыбке она. – Это называется «погибель мужской части населения дворца», – передразнил Зимин. – Что-то ты не выглядишь погибшим. Скорее завидующим. – Эм, ну всё, ты меня раскусила, – не поддался на провокацию вредный «братик». – Свободные нравы Нового Зема тлетворно влияют на боевой дух. Ну или я просто видел тебя и не такую. Алина хотела налюбоваться им напоследок, оставить себе как можно больше... нового в своем шквальном. Но, вероятно, из-за усталости и тусклого освещения родные черты выглядели карикатурными. Слишком сильно выступающий кадык, слишком длинный подбородок. Волосы причесаны так старательно. Под глазами залегли тени. И голос – надтреснутый, чужой, только изредка попадающий в нормальные интонации. Усталый Анатолий Зимин, который из кожи вон лезет, пытаясь оставаться собой. – Я попрошу Женю, чтобы она нашла себе другую подопытную крысу. Тебе же больно! – П-переживу, – отрывисто заверил он и отвернулся. – Мне не впервые. Алина? «Руки в карманах. Так и боится лишний раз меня коснуться». – М? – виновато промычала она. – Погуляем немного? Пожалуйста. Потом я проведу тебя обратно. – Конечно. С любимым братом – хоть на край света. Ей показалось, что улыбка, промелькнувшая на искусанных губах, была прежней. – Мелкая язва. На край не пойдем, просто хочу сбежать отсюда. Старкова помнила, как они выбрались из Малого дворца, ловко обходя стражу. Помнила, как обернулась на голос Мала – и его охваченный ужасом вскрик: «Алина!» А дальше наступила темнота.