Гриш, отказник и принц

Алина очнулась в кромешной темноте, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Тело словно... отсутствовало. Прежде чем удариться в панику, она попыталась нащупать свет, но тщетно. «Я умерла? Заклинатели Солнца после смерти попадают в темноту?» Эта обреченная мысль вяло царапнула распухшим наждачным языком по такому же иссушенному нёбу, наткнулась на неожиданное препятствие, и ощущение себя вдруг вернулось. Разом. Тьма вокруг Старковой вовсе не была кромешной. Ей завязали глаза. Сырой затхлый воздух мазнул по щеке, но не от дуновения ветра. Оттого что прямо сейчас этот кто-то направлялся к ней. Алина дернулась – и заорала бы от пронзившей ее боли, но из-за кляпа во рту смогла только невнятно замычать. Она пролежала, скованная по рукам и ногам, неизвестно сколько времени, и попытка шевельнуться обернулась мучением. Казалось, что каждая клеточка наполнилась ядом и выпустила шипы. – Тихо, тихо, тихо, не торопись, – услышала она успокаивающее бормотание Мала. К горлу подкатила тошнота. Мерзкая тряпка во рту оставляла призрачный шанс захлебнуться, но Мал решительно вытянул мокрый узел из сведенных Алининых челюстей, опустив его к подбородку. Теперь она полусидела, опираясь спиной на крепкую грудь Оретцева, и рвано неглубоко дышала, считая вдохи-выдохи, пока сердцебиение наконец не удалось немного выровнять. Дарклинг был безжалостен, утверждая индивидуальный план ее обучения, но его дотошность приносила плоды. «Успокоиться и выжить. Холодно. Сыро. Что-то капает... Нет, трещит. Факелы? – Алина застонала погромче, проверяя, есть ли эхо. Было, но очень слабое. Эта информация стоила давящей боли в висках и вновь помчавшегося вскачь сердца. – Подвал? Пыточная? Зимин! Он... тоже? Святые, как же больно...» – Сейчас я сниму повязку. Не дергайся, хорошо? – Мал говорил так мягко и так осторожно растирал ее заледеневшие каменные плечи, что на мгновение Старкова поверила, что они оба – пленники. Повязка упала с глаз, и все догадки, все меры предосторожности отошли на второй план. Большую часть безликого подвала, тускло освещаемого парой керосиновых ламп в самых дальних углах, занимал массивный металлический ящик. Оттуда доносился слабый рычащий клекот, похожий на стон. Зверя? Птицы? Человека? «Это не то, о чем я думаю! Это... просто невозможно...» От страха мысли окончательно спутались. – На твоем месте, я бы не делал резких движений, – посоветовал Мал, выводя Алину из транса. – Вейж обещал, что эта тварь не вылезет, пока мы сами не откроем ей дверцу. Но лучше ее не дразнить. – Вейж? – уцепилась Старкова за единственное чужеродное слово. – Большой мудрец? Следопыт присвистнул, но тихо, с оглядкой на ящик. Он боялся твари, которая там сидела. – Не то чтобы я ждал, что узкоглазый скажет настоящее имя, но у него явно мания величия, не находишь? Алина поняла, что вот-вот завизжит. Градус абсурда подбирался к критической отметке. – Где... Зимин? – разлепив губы, прошептала она – и завалилась набок, лишившись своей опоры. Напускное добродушие Мала растаяло, как дым. Он навис над ней. Глаза стали пустыми и холодными. – Из всего множества вопросов ты выбрала именно этот, – разочарованно вздохнул он. Алину резко дернули с подстилки, на которой она лежала до этого, и развернули лицом к стене. В прикованном за шею и за талию короткими черными цепями силуэте угадывался Анатолий. Его кафтан исчез, запястья были безжалостно связаны за спиной, а цепи каким-то таинственным образом удерживали в вертикальном положении, не позволяя упасть. Он... не шевелился. Висел сломанной куклой. – Зимин вон там, – без улыбки сказал Мал. Его потряхивало. – Он пока жив. Хочешь узнать что-нибудь еще? Единственное, что позволило Алине сдержать надрывный, полный бессильной ярости вой, – это осознание, что их всё равно найдут. Абсолютно в каждую вещь в ее гардеробе, от сапог до сорочки, были вшиты незаметные детали из платинового сплава – очередного гениального изобретения Давида, самого яркого «маяка», в составе которого пока что с трудом мог разобраться и сам маэстро. Но отыскать Старкову по основным компонентам сумел бы любой толковый фабрикатор. «Надежда хитрая, как вода, – любила повторять Ана Куя. – Она всегда находит способ просочиться». Их не могли увезти далеко, следовательно, надо просто дождаться помощи и тянуть время. Выудить как можно больше информации, не позволяя мысли о том, что Мал Оретцев – ее Мал, Мал из Керамзина, защищавший странную девочку от нападок других детей, Мал-Великий-Следопыт оказался предателем, разъесть сознание и уничтожить морально. Хватало других мыслей. Мы должны выжить. Остальное потом. Держись, пожалуйста, только держись! – Нас одурманили, это понятно, – пробормотала Алина, думая о генерале Киригане, представляя, что он где-то поблизости. Дарклинг обладал удивительным чутьем на ее неприятности. Вера в его могущество придавала ей сил, помогала справиться не только со страхом, но и с дурнотой. – Только как? – Кто бы сомневался, что ты первым делом захочешь узнать новый способ выкашивания своих врагов. В голосе Мала было столько горечи и демонстративного цинизма, как у обиженного ребенка, который никак не мог принять, что мир не вертится вокруг его чувств и желаний, что в иной ситуации Алина, возможно, даже посочувствовала бы ему. Вот только обиженные дети имеют свойство вырастать в неуправляемых озлобленных взрослых, готовых винить в своих неудачах кого угодно, только не себя. – А должна была со слезами вопрошать, что же заставило тебя, такого чистого и честного, продать нас на опыты? – выплюнула Старкова. – Вижу, ты разочарован! Сколько тебе заплатили за измену своей стране? Из нее не вышло «правильной» пленницы, дрожащей и покорной. Даже валяясь кулем у его ног, Алина оставалась гришом, которого потребовалось отравить и сковать, чтобы обезвредить, но к которому всё равно опасались поворачиваться спиной. Мал тоже это понял. В следующий миг она взвыла от боли в затылке: он схватил ее за волосы и тряхнул так, что клацнули челюсти. Перед глазами всё полыхнуло черно-золотыми искрами. – Многие считают тебя умной, – прошипел он, – но ты идиотка, Алина, не видишь дальше своего носа! Я пытался с тобой поговорить, но ты не захотела меня слушать, стервозная сука. А теперь я изменник?! Да я пытаюсь СПАСТИ свою страну – от таких монстров, как вы! Как думаешь, зачем ему стадо Морозова? Чтобы нацепить на тебя ошейник и посадить рядом на трон, как верную псину, а самому править Равкой... «Ошейник!» Алина взмокла от накрывшего ее только сейчас осознания. На шее больше не было ожерелья, а вместо халата или любимой пижамы тело едва прикрывала черная сорочка. Сердце пустилось в галоп. Мария и Надя не могли знать о сплаве, подарок создавал не Давид, а это значило только одно... – Ты опять не слушаешь, – посетовал Мал. – Что ж, ты права, это уже не должно тебя волновать. – Мое ожерелье ты тоже прикарманил? – прохрипела Алина, молясь всем святым, включая Беззвездного. Однако святые не ответили на ее молитвы. Ответом стал лишь грубый презрительный смешок. – Ты о той черной мерзости? Я избавился от нее. Такие «подарки» лучше при себе не иметь... Что такое, Алиночка? Надеялась, что по нему нас вычислят? Жаль тебя расстраивать, но среди гришей нет следопытов, а те, кто пережил Фьерду и Вечный Мороз, никуда не годятся. Лучшие сгинули там, в снегах. Знаешь, сколько моих друзей покалечилось и погибло, пытаясь достать вам проклятого оленя? Михаил, Дубров... Хотя откуда тебе их знать. И зачем, правда? В последний раз границу перешли девять человек. Шестеро солдат. И трое следопытов. Вернулся один. А ты... была так занята шашнями в лесу и подготовкой к очередной бесполезной демонстрации, что, наверное, просто забыла поинтересоваться: а как я там вообще? «Никто не придет». Слезы обожгли ей глаза. Мал заботливо растер их по щекам. – Мне жаль, Мал. Мне очень жаль. Прости. – Кого тебе жаль, себя? В это поверю. – Его взгляд вновь ожесточился. – А знаешь, что самое странное? По плану ты должна была умереть. Нет тебя, нет проблемы. Но, когда подвернулся этот шуханец, я зачем-то убедил своих, что за живую тебя можно выручить больше, чем за мертвую, а сбежать от Вейжа ты всё равно не сможешь. Он настоящий фанатик, помешан на поиске источника вашей силы. Поклялся мне на ломаном равкианском, что не станет ни убивать тебя, ни пытать. Ты нужна ему... для другого. – Парень поежился и покачал головой с недоверчивой глуповатой улыбкой, которую хотелось стереть с его лица. – Не думаю, что ты придешь в восторг, но хотя бы останешься жива. Лучше чем стать ничем, правда? – Стать ничем или быть проданной в гарем безумного ученого? Хм, дай-ка подумать... – Она всхлипнула. «Это происходит не со мной. Это всё не взаправду! Это сон, нет, кошмар от духоты. Надо проснуться!» Боль в измученном теле накатывала волнами. Алина попыталась свернуться в позу эмбриона. – За что ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделала? – слова больше походили на детский плач. – Я ненавижу не тебя, – возразил Мал, брезгливо подцепив пальцем кружевной край ее злополучного наряда, – а то, что он сделал с тобой. Взгляни на себя, Алина! В кого ты превратилась! Что стало с девочкой, которую я знал? Санкта? Ты хуже любой потаскухи в каком-нибудь «Зверинце». Те торгуют собой, потому что у них нет другого выбора, а ты теперь ляжешь под любого принца, на которого он укажет, и сделаешь это с удовольствием. Ведьмы живут долго, разве не так? Святая и королева, пережившая трагически погибшего мужа-отказника, – совсем не подозрительно. Королева-регент и ее любимый министр тихо-мирно правят страной, пока подрастут малолетние ...следники... Теперь ты понимаешь, почему Западная Равка не хочет больше участвовать в этом цирке? Людям надоело воевать за царей, которые только и умеют, что устра... приемы, жрать на... трахаться после ...емов. Надоело кормить вашу разноцветную шайку, которая может свернуть го..., но ничего не делает! В чем реальная польза твоей ...чайшей ...илы? ...на вроде бы есть, но Каньон до сих пор на мес... Не подскажешь, почему?! «А в Западной Равке умеют мыть мозги», – уныло подумала Алина, почти теряя сознание. – Иди ты к волькрам, – от всей души посоветовала она и отключилась.

***

Мал мог сколько угодно мнить себя если не спасителем, то человеком, пекущемся об остатках ее блага, но Алине потребовалось не так много времени, чтобы убедиться: смерть была бы куда милосерднее. – Как мне знать, что это – тот самий? – голос с ужасающим акцентом шуршит по ушам, как песок. Кто-то молча обхватывает ее повисшие руки прямо над кандалами. Вспышка света опалила онемевшие пальцы, отдаваясь в груди издевательским отголоском надежды, чтобы сразу погаснуть. – Открой рот, – приказывает всё тот же голос. Перед глазами маячит тусклое желтоватое пятно керосиновой лампы, но лица говорящего Старкова не видит и не запоминает. Она слышит удаляющиеся шаги Мала, различает недовольное ворчание из ящика, но не может выполнить такую элементарную команду. Тогда ей зажимают нос и просто ждут. – Зуби отличний. Но женсина нельзя пить столько спирты, – неодобрительно цокает языком шуханец. – Я знаю Шу! – истратив последние силы, взрывается Алина. – Пожалуйста, говорите на нем. Ее просьбу выполняют, ухитряясь при этом игнорировать саму Старкову. – Не забыть записать: крепкий алкоголь в средних дозах увеличивает время действия Комара. – Какого еще кома...? А-а... Как из прошлой жизни, приходит воспоминание: она у озера, потирает щеку, в которую, судя по всему, только что вонзило свой хоботок особо крупное кровососущее. Рядом ойкает и шлепает по коже Зимин. – ...Не забыть испытать на больших дозах, на малых дозах и на меньшей крепости. – Шуханец продолжал увлеченно бубнить на родном языке, болтая с самим собой и бегло ощупывая Алину, как скаковую лошадь. Она никак не может на это повлиять, поэтому мысленно считает на фьерданском. Уже на счет «семнадцать» раздается треск разрываемой сорочки. Взбрыкнувшую было Алину успокаивают простым нажатием на хрящ. Бормотание Вейжа оставалось таким же бесстрастно-увлеченным: – Солнечная ведьма подготовилась к встрече. – Лиф задирают к шее, обнажая грудь. – Тощая, но сильная. – Надо было ловить Нину Зеник! – рычит Алина в напрасной попытке отодвинуться, увернуться, но добивается лишь того, что в рот ей засовывают новую тряпку, только что бывшую сорочкой. «Скотине положено молчать». Она беззвучно плачет, содрогаясь от отвращения. Сухие костистые пальцы безжалостно и равнодушно мяли ее, уделяя особое внимание соскам. Их тянут, выкручивают и щипают, словно добиваясь какой-то строго определенной формы и оттенка. Всё это напоминало вывернутый наизнанку осмотр целителя. Пальцы уверенно двинулись животу, ощупали его вдоль и поперек. Оба указательных пребольно вдавились в плоть прямо над тазовыми костями. Этому нет конца. Но самое гадкое, липкое, сводящее с ума, раздирающее изнутри, до конца дней отпечатавшееся на душе, – не чужие прикосновения, которые ее бедное тело даже не способно толком воспринимать, а эта полная, всепоглощающая беспомощность. Невозможность защититься, предпринять хоть что-нибудь. Что угодно. – Родить и выкормить сможет. Возможно ли, что секрет кроется именно в их молоке?.. С тем же успехом ее могли ударить хлыстом. Алина забилась, как загнанное в угол раненое животное, выворачивая суставы, но не чувствуя боли. Или вырваться, или погибнуть! Но не даться живой. Ни за что!!! – Хочешь, чтобы тебя держал твой продавец? Тогда сиди смирно! Каким-то чудом, не иначе, удалось боднуть его в нос. Шуханец заверещал и отвесил ей пощечину. – Обязательно было делать это сейчас? – сдавленным голосом спросил Мал. – Унижаться – быстро уставать, делаться послушный. Но не все. Она нет. Полодзи туда, – устало махнул рукой «Большой мудрец». – Успокоиться так. Вещи, целитель. – Где я тебе целителя найду?! – Залесит кровь, кровь здесь нельзя, – твердил шуханец. – Никакой ее кровь здесь нельзя. Мал укутал Алину в свой плащ и нехотя опустил ее рядом с Зиминым. – Тут всего-то пара капель. Больше царапин. Говорю, мало крови! – Тогда пустить другой кровь. Много. Перебить запах. – Больные шуханские ублюдки, – пробормотал Оретцев. Вейж уже собирался выскочить за дверь, но обернулся. – Дественни? – проскрипел он. – Чего тебе надо, а? – Человек... муж она покрывать? – терпеливо нашаривал знакомые слова шуханец. Мал скрипнул зубами. – Вон ее муж висит. Или, думаешь, можно шастать к девушке по ночам и ни разу ее не «покрыть»? – Я не думать, я проверять, – холодно откликнулся Вейж. – Если муж, нет чистота эксперимент. – Ну, гхм, извини! Что я мог сделать? Твой «эксперимент» и так не из чистых. – Желаешь обрести сердце другого – никогда не бросай его, – произнес шуханец нараспев. – Не пойму, ты меня сейчас проклял или стихи посвятил? – Свет не оставлять. Темно – покорный. Даже эта. Когда шуханец ушел, Мал мучительно долго (Алина потеряла счет времени и не надеялась найти) стоял над ними, ничего не говоря. Потом жалобно выругался, схватил оставшуюся лампу и запер за собой дверь. «Интересно, утро еще не наступило? А, плевать. Ночь. Подвал. Темнота-а-а. В ящике чешется предположительно волькра. Почему нет? Тебя убьют, а мне предстоит увлекательная поездка в Шухан, где я буду рожать «Большому мудрецу» подопытные образцы, если прямо сейчас не найду способ разодрать себе вены. Могли ли мы с тобой вообразить что-то более романтичное? Вечеринка удалась. Святые...» Алина попеременно хихикала и всхлипывала, истерично тычась лицом куда-то в колено Анатолия. Впервые в жизни она не видела выхода. Никакого. Совсем. Ведь даже для благополучного размозжения головы о стену требовалось этой самой головой для начала размахнуться. Всё заканчивалось так глупо – не в Каньоне, не на поле боя. Она ничего не успела. «Я больше никогда не увижу Женю. Не получу по пальцам от Багры. Не поругаюсь с Зоей. Не прокачусь на Буре, не брошу монетку в наш фонтан. Не провоняюсь насквозь модными придворными духами, когда позовет царица. Не спасу Равку. Не признаюсь, как стыдно мне было за тот фант, и не обниму вас, как всегда хотела. Меня... не будет. Той Алины Старковой уже нет. Надеюсь, вы за нее отомстите». – Ради всех святых, заканчивай икать, – еле слышно простонали сверху. – Давай выбираться.