Гриш, отказник и принц

«Ни траура, ни похорон», – так они желали друг другу удачи.

Так вот что чувствует повешенный, когда обрывается его веревка: вязкость пустоты, глухой удар о землю – и надежду. Мир смазан и кружится, не позволяя открыть глаза. Но темнота ей не враг. – Мне дали тройную дозу, – пробормотал Анатолий, непонятно, жалуясь или оправдываясь. – Алина? – Я... за нее... Каждый судорожный вдох раздирал всё еще сдавленное отчаянием горло, но Старкова была благодарна этой боли. Раз больно, значит, она жива. Они оба живы. Теперь всё будет хорошо. – И какой... план?.. – Из уголка глаза выкатилась слезинка. – Я думала, они тебя... – Не трать силы, – попросил Зимин, – сначала выслушай. Вариант у нас только один. Ты слушаешь? – Угу, – она вся обратилась в слух, умоляя собственное сердце не колотиться так громко. Шумно выдохнув, Зимин зашептал с расстановкой, чтобы дать Алине время запомнить: – Воротник рубашки, справа, почти не пришит. Оторви его зубами и достань отмычку. Угу? – Угу, – согласилась Алина, до холодка в желудке радуясь, что Анатолий был шпионом, а не просто шквальным в мехах. Большинство гришей подобными изобретениями отказников брезговали. – Она мелкая, осторожно, не урони. Передашь мне, освобожу тебе руки. Когда войдет кто-то из этих, не торопись, держи руки за спиной. Я отвлекаю – ты режешь. Дальше по ситуации. Вопросы? Алина открыла было рот... И сжала зубы, отрицательно замычав. Несмотря на то что «разрезом» в полной мере она так и не овладела (не говоря о том, чтобы применять его на живом существе), сомнений больше не осталось. Она сделает всё, что нужно. Иногда либо ты, либо тебя. – Отмычка в воротнике, справа. Оторвать, передать, ждать, разрезать, – отчеканила Старкова. Ответный полусмешок-полувсхлип здорово отдавал истерикой, но шквальный овладел собой. – Неудивительно, что генерал от тебя без ума. Так, ладно, соберись. Я верю, ты всё сможешь. Это было мучительно. По-настоящему мучительно. Чтобы просто встать на колени, будучи скованной, и не рухнуть обратно, Алине потребовалось целых три попытки. Мышцы предательски дрожали, едкий пот заливал глаза. Слава Боткину, который в тренировках с ней любил чередовать динамический подход со статическим и регулярно заставлял «маленькую девочку» сначала принимать, а затем удерживать самые немыслимые позы, пока сам он будет заново развешивать свою обширную коллекцию клинков от древних шуханских к новым фьерданским – и обратно. – Одну минутку, – взмолилась Алина и навалилась на Зимина. – Я сейчас, ох... Только отдохну. Его воротник был совсем близко. На влажной коже еще можно было уловить слабый аромат мыла. – Слушай, ты должен знать... – Оставь эти сантименты, – резко оборвал шквальный. – Если хватает сил болтать, значит, отдохнула. – Дурак, что ли? Там, в ящике, может быть волькра. Скорее всего, ослабленная, но... – Что? Нет, – его дрожь была такой крупной, что передалась Алине, – нет, это невозможно. Они не... – Знаю, не выносят света. Но если перевозить волькр в закрытых ящиках, а использовать по ночам... – Алина, воротник! – рыкнул Зимин. – С тварями разбирайтесь сами. С меня хватит! «Он прав, надо торопиться». Убедившись, что отмычка торчит тупым концом, Алина ухватила ее зубами и начала вытаскивать. «Всё потом, всё потом, сейчас главное не уронить». Тук-тук-тук-тук! Тишину, до этого нарушаемую лишь дыханием Зимина и ее собственным старательным пыхтением, вспорол сердитый отрывистый стук по дереву. Они не успели. – Поздравляю, Алина, – вздохнул Зимин. – Теперь нам не спастись. – Это всё из-за тебя, – вторил ему откуда-то из темноты разочарованный голос Дарклинга. Она хотела огрызнуться, закричать, возразить им, но спохватилась: «Отмычка же упадет». Тук-тук-тук! Что-то мягкое и пушистое мазнуло Алину по щеке. – Посмотри, что ты наделала! – заплакала невидимая Женя. – Если бы не ты... Тук! Ту-ду-дук. «Нет, это не я!» Тудук. «Нет...» БАМ! Алина дернулась, чувствуя, как спасительная отмычка выскальзывает изо рта. И проснулась, озираясь в панике, не сразу понимая где находится. Сердце рвалось прочь из грудной клетки, голова кружилась и была тяжелой. Собственное тело всё еще ощущалось скованным. Блеск золота в мягком свете. Тремпель с изысканным черным кафтаном. Фонограф на полу. Она в своих покоях, уснула прямо за столом, лицом – Алина потерла ноющую щеку – на неоконченном наброске и карандаше. Наверняка укусить его во сне ухитрилась, оттуда и кошмар... Хотя кого она обманывает? Кошмарам теперь не требовалось особого повода, чтобы ее навестить. И во сне отмычка всегда будет падать. – Всё хорошо, – пробормотала Алина сквозь пальцы, – всё хорошо, ты дома, в безопасности. Не выдумывай. По босым ногам потянуло сквозняком, заставив пританцовывающего у двери кота утробно мяукнуть. Терпение Зои не безгранично, особенно когда ей приказывают попасть куда-то любой ценой. – Иду! – очнулась Алина, сунула ноги в тапочки и проковыляла к двери. – Сейчас открою. – Да уж постарайся, – зашипели с той стороны. – Я устала и хочу спать. В отличие от Федора, который скромно дремал в кресле у кровати заклинательницы Солнца в своем неизменном одеянии сердцебита, Назяленская являлась сразу в ночной рубашке и со своей щеткой для волос, но всегда ухитрялась отвоевать лучшую Алинину подушку. «За моральный ущерб». – Привет, – слабо улыбнулась Алина и посторонилась, пропуская своего стража на эту ночь. «Ты не будешь справляться с этим в одиночку». Генерал Кириган отнесся к обещанию, которое дал ей, с максимальной серьезностью. Помимо того, что вооруженной охраны в этом крыле стало вдвое, если не втрое больше, по ночам с Алиной обязательно кто-то оставался. Мария, Зоя и Федор дежурили по очереди, помогая проснуться, когда она проваливалась в болото очередного кошмара и не могла выбраться оттуда сама, даже с криками. Это сейчас, спустя почти две недели с момента похищения, Старкова чувствовала лишь острую вину перед людьми, вынужденными из-за нее жертвовать своими планами и нормальным сном, – и жгучий стыд за слабость, которую никак не выходило преодолеть, а тогда... Лучше не вспоминать. – Только не говори, что ты уже мирно спала в кроватке и я тащилась сюда зря, – с порога заявила Назяленская, бегло оглядев ее помятую физиономию и свалявшиеся сосульками волосы. – Ну и духота тут у тебя, спятить можно! Поставили бы уже, что ли, решетки на окна и не мучились. Алина не стала об этом говорить, но она сомневалась, что в ближайшие несколько лет решится лечь спать с открытыми окнами, даже если на них будут решетки. Любимый тайный ход за доспехами недавно перестал существовать, и два светильника стараниями фабрикаторов отныне горели всю ночь, однако, даже оставаясь защищенной со всех возможных сторон, Алина больше не ощущала себя в безопасности. – Нет, это решительно никуда не годится, – вынесла вердикт Назяленская. – Мы тут сваримся. По мановению рук шквальной воздушные потоки в комнате перемешались, и дышать стало легче. Зоя удовлетворенно хмыкнула, подхватила на руки кота и плюхнулась с ним на кровать. – Надя сказала, что не видела тебя за ужином. А как же порция свежих сплетен на сон грядущий? «Плевать мне на сплетни. Какая разница, кто кого с кем увидел, поцеловал, одолел в схватке или на какой фронт получил распределение? Кого это вообще может волновать?» – Не было аппетита, – отмахнулась Алина, вяло перебирая потревоженные ветром бумаги на столе. «И желания чувствовать себя цирковым уродцем на глазах почтенной публики». В купольном зале она рискнула появиться на прошлой неделе, убедив себя, что с затворничеством пора заканчивать. Надо возвращаться в общество, снова начать жить нормальной жизнью. «Усилитель из бывшего друга еще никого не делал изгоем», – то и дело напоминала себе Алина. Но триумфальное возвращение в общество пока напоминало только о публичных казнях. Жевать и глотать безвкусную пищу, сидя на почетном месте Дарклинга с таким видом, будто всё так и должно быть, – это еще полбеды, имей она право поесть и скрыться в тишине своих покоев. Но внутренний голос, так похожий на бархатный баритон Киригана, укоризненно убеждал: «Надо жить дальше, мисс Старкова. Надо учиться. Надо улыбаться королеве, которая так переживала за твою судьбу, что слегла на полдня, и оба дворца теперь не устают это обсуждать. Будь выше, будь...» Куда бы она ни пошла, ее сопровождали сочувственные шепотки и жалостливые взгляды. Неважно, искренние или притворные. Любое внимание стало ей ненавистно. Алина мечтала проснуться однажды утром и обнаружить, что все вдруг забыли о ее существовании. Чтобы заклинательницы Солнца, единственной в своем роде и бесценной племенной кобылы, никогда не было, а была Алина, просто Алина, кухарка или судомойка, которая изо дня в день выполняет одну и ту же незаметную, но важную и нужную работу, а не воскресает по утрам, чтобы отнести свои кости на бессмысленное занятие с Багрой, в тренировочный зал или в библиотеку. Ее свет молчал, а без света она бесполезна. Предназначение заклинательницы Солнца – уничтожить Тенистый Каньон, а единственное, на что способна сейчас «надежда нации», это забиться в угол и рисовать. Оленя с ветвистыми рогами, источающими сияние. Черные глаза Киригана, подобные свету маяка. Кожистые крылья монстра из приютской книжки, о котором Алина помнит только пронзительный, похожий на человеческий визг – и звук, с которым зубы и когти раздирают плоть. Но звуки не нарисуешь... – Тогда хлопай в ладоши, звони в колокольчик или что там вы, благородные приживалки, обычно делаете в приступе собственной важности. Пусть несут сюда всё и побольше, – велела Зоя. – У меня с обеда во рту ни крошки. Согласна даже на селедку, лишь бы побыстрее. Ты давно мылась? – Позавчера, – поперхнулась Алина, озадаченная резкой сменой темы с места в Каньон. – Кажется. Она возненавидела ванну и всё, что влекло за собой необходимость раздеться. Буквально заставляла себя снять одежду и почувствовать голой кожей колебание воздуха, старалась лишний раз не опускать голову и избегала зеркал, чтобы не натыкаться взглядом на собственное тело. Святые, почему сейчас не зима?! Остывшая баня раз в неделю Алину бы полностью устроила. Назяленская картинно зажала нос и свободной рукой спихнула урчащего Пушка со своих коленей. – Издеваешься? Пусть тогда и ванну тебе наберут заодно. Посидишь, помокнешь, о вечном подумаешь. Глядишь, и перестанешь вонять жалостью к себе. Давай, бестолочь, сделай уже что-нибудь! Мне хватает других забот, кроме как возиться с тобой. Чем раньше ты вернешься из состояния дряблой медузы к обычной бесячей Алине, тем быстрее наш генерал успокоится и увезет меня в Новокрибирск. Нет, мы-то с ним всё равно уедем, но из-за твоего упрямства – не успокоенными. Впервые за эти десять дней Старкова почувствовала всплеск чего-то, напоминающего любопытство. – Генерал Кириган собирается в Западную Равку? – спросила она как бы невзначай. – А когда? Однако Зою Назяленскую было не так просто обдурить. Самая сладкая из ее идеальных улыбок оставалась смертоносной, точно нож, который окунули поочередно в мед и в варенье. – Завтра в ночь. Он давно бы уехал, не виси на нем ты, молча, на так красноречиво. «Ах, я несчастная! Ах, одинокая! Ах, меня держал в подвале отказник-террорист, который не хочет...» Чего там бедный обманутый Оретцев не хотел? Злился, что живая святая ему так и не дала? Или что дала, но не ему? Пустая чернильница до Зои не долетела: шквальная успела среагировать и ловко отправила ее обратно. Алина поняла, что пытается призвать хотя бы лучик света, чтобы пустить его черноволосой гадюке прямо в глаз, но между пальцев не загорается даже светлого пятнышка. Она пустая, совсем как злополучная чернильница. – Если ты пришла только за тем, чтобы вывести меня на эмоции, то зря потратила время. Можешь идти, вперед, – Алина раздраженно махнула рукой на дверь. – Я скажу генералу, что сама тебя отпустила... – И меня с позором вышлют из Ос Альты за неподчинение его прямому приказу, – усмехнулась Зоя, сдув со лба кудрявую прядь. – Нет уж, спасибо. Тебе самой не надоело, Алина? Не обидно быть жертвой, имея усилитель, целый культ и самых горячих мужиков этой страны в поклонниках, не считая Апрата? Алина услышала хихиканье. Чье-то скрипучее, противное, похожее на старушечье хихиканье, становившееся всё громче и громче, пока оно не булькнуло и не захлебнулось рыданиями. – Полегчало? – неожиданно серьезно спросила Зоя, когда плечи Старковой перестали трястись. – Немного. Колокольчи-ик... сломался. Может, все-таки завтра? Пожалуйста. Вскоре Зоя через «не хочу» запихивала в Алину бутерброд и заливала прохладный мятный чай с лимоном, а затем под признательное рычание втолкнула в комнату, где ждала медная ванна. – Зоя? – тихо позвала Алина, натягивая повыше тонкую шелковую простынь. – Ну что еще? – недовольно откликнулись из-за спины. Они лежали ланцовским орлом, головами в противоположных направлениях. – Спасибо. – Хм. – Тебе правда необязательно приходить. Я в порядке. – Ой, спи уже! Я здесь и не задала тебе трепку только по просьбе Киригана и из уважения к твоим прекрасным простыням. Кто в здравом уме откажется полежать на таких лишний раз? «Мой сын, – зашелестел в голове насмешливый голос Багры, – пообещал выделить мне самые просторные, самые светлые и самые прохладные покои Малого дворца, если я замахнусь на тебя хоть раз. Дай-ка взглянуть на твой усилитель, маленькая святая. И как, ты рада владеть им?» «Настолько, что с превеликим удовольствием отрубила бы себе руку». «Нет, ты не святая, ты маленькая лгунья. Где твой свет, девочка?» Глупо было надеяться, что мятный чай, приправленный Зоиным ядом, заставит кошмары уйти. Сознание Алины пыталось собрать картинку по кусочкам. Это стало бы для нее болезненным, но спасением, горьким лекарством. Однако вместо этого заклинательница Солнца лишь раз за разом перебирала осколки своей памяти, меняла их местами, раня пальцы, мучась виной и загоняя себя в ловушку. – Напрасно ты отпираешься. Ты не тот, за кого себя выдаешь... – К чему эти реверансы, Мал? Ты всё равно скормишь меня волькре... Два металлических щелчка. – Дарклинг... – Я. Его. Солдат... Торжествующий клекот заглушает ужасный крик. Женя. «Она не рассчитала свои силы». – Держи ее! Алина бьется изо всех сил, но руки Мала держат запястья, сдавливают до хруста. – Смотри, что ты наделала. Не только ведьма... Еще и убийца... Солнечная сила, взревевшая в ней мощным необузданным потоком, не вызывала ни уверенности, ни радости. Мерцающие волны света накатывали одна за другой, требуя лишь одного – уничтожить. Было ли это лезвием, как рассказывал Кириган? Или сверкающей нитью, способной резать плоть, как бисквит? – Алина, это я. Это я. Смотри на меня! Всё хорошо, солнышко, всё закончилось. Смотри на меня, Алина. Но она рвется туда, где больше не кричат. Где оставила голову Мала, к его изуродованному телу. Чтобы добить? Запомнить? Спасти? – Всё хорошо, он жив, ему помогут. Мы поедем домой, – твердит родной человек, и она, обессилев, теряется в нем, позволяя себя унести. Домой или в пустоту, куда угодно, только бы подальше отсюда. – Алина, я чуть не потерял тебя. Прости. – Покажи мне... Последнее, что она помнит о Зимине, – светлое пятно рубашки. И волосы, медные от запекшейся крови.