Гриш, отказник и принц

«У меня не осталось никого ближе вас...» Эти слова – чарующая музыка для его ушей. «...У меня нет другого пристанища, кроме вас...» Песнь чистейшего торжества. Вечности не хватит, чтобы сполна ею насладиться. «...нет... другого... пристанища...» И не будет, мысленно поклялся Дарклинг, когда потрясенная Алина, не успев толком осмыслить свой порыв, сама шагнула к нему и прильнула к губам. Такая сладкая в своей спонтанной предсказуемости. Несчастный мотылек, достаточно сообразительный, чтобы опасаться огня, но не способный устоять перед его зовом. Ради этого стоило выдать заклинательнице Солнца еще один темный секрет. Подобное притягивает подобное, и порой на честность можно ответить тем же. Тем более что Алина Старкова имела дурную привычку платить сполна и с лихвой даже там, где спокойно можно было бы схитрить и сэкономить. Доверие – самая ценная из валют, и разбрасываться ею по пустякам, едва кто-то показал тебе из-за угла леденец, опрометчиво и опасно. Но Алина так молода, она пока не утратила способности изливать душу и отвечать на искренность еще большей искренностью, забывая, как непостоянны большинство тех, кто ее окружает. Ничего, у них будет время поработать над этим, а пока... Александр позволит себе расслабиться и насладиться. «Это имя принадлежит человеку, который видел меня настоящую и ни разу не отвернулся». ...Алина тоже очнулась, ее прерывистое дыхание опаляет ему грудь сквозь одежду. Погружение в глубокий сон хорошо тем, что спящее тело остается практически неподвижным, так что руки Александра по-прежнему обнимают спину заклинательницы Солнца. Единственная ее попытка отстраниться слаба и неубедительна. В конце концов, Алина, смирившись, прижимается теснее. «Надо было сказать, что для успешного погружения желательно переплестись еще и ногами», – беззвучно усмехается Дарклинг, но эта усмешка лишена намека на по(д/ш)лость. Сейчас ему доставляет удовольствие просто касаться и лежать рядом – чем ближе, тем лучше, – когда Алина издает сонный мычащий звук. Ее волосы пахнут горьковатым разнотравьем, но среди характерных ароматов шалфея и ромашки ярче других раскрывается мелисса. Он любит этот запах. Видишь, моя солнечная иная, абсолютно всё в мире указывает на то, что ты должна быть со мной... «Не увлекайся», – ломает идеальную стройность песни фальшивая нота, пропетая голосом матери. Да, столько подарков, они буквально сыплются на него один за другим, как из рога изобилия. Кириган напоминает себе, что случайных среди этих подарков нет, что каждый из них – результат многолетнего кропотливого труда. Итог сложной и напряженной игры на грани провала, где всякий необдуманный шаг мог стать последним. Подарки? Он заслужил их все. Однако часть его продолжает недоверчиво вертеть головой, опасаясь приблизиться и содрать упаковку. – Всё хорошо? – нарушает молчание Александр, по доброй воле становясь для этого уютного молчания такой же фальшивой нотой, чтобы только не терзаться в одиночку. Когда-нибудь между ними не останется тайн, и они будут делить на двоих все победы, поражения и эмоции. Когда Алина будет к такому готова, а это время вряд ли наступит так скоро. – Да, – невнятно откликается заклинательница Солнца и, точно отмерев, начинает беспокойно ерзать. Какие же мысли могут терзать ее юную душу? К примеру, сколько часов до рассвета она упустила из-за своей импульсивности? Или можно ли считать настоящим поцелуй, который случился во сне, если оба участника событий засыпали/целовались осознанно и добровольно? Александру нравится угадывать, но еще больше нравится ощущать ее смятение. – Который час? – сдается Алина. – Около четырех? – Ближе к четырем, – подтверждает Дарклинг, мысленно похвалив девочку за чувство времени. – Тогда мне, наверное, пора... – Наверное? – Пора, – быстро исправляется она. – Спасибо вам... то есть тебе, спасибо за... ну... – Сон, – подсказывает Дарклинг, стараясь удержаться и не поцеловать этот задумчиво хмурящийся лоб. – Сон, – повторяет Алина и деликатно, бочком отодвигается от него. – Я пойду? – Если дождешься смены караула, я тебя провожу. – Не стоит, – качает головой она, и всё же он благодарен ей за сомнение, – но спасибо. – Тогда я хотел бы первым поздравить тебя с днем рождения. – Ох, а вот этого точно делать не стоит! Гене... Александр! – Тише, – шипит он, умело маскируя довольство и новый прилив желания. Все-таки Алина восхитительно смотрится посреди его смятой постели – растрепанная, распахнутая, немного испуганная, понятия не имеющая, что именно ее ждет. Нет, что он для нее приготовил. Бархатная коробочка вместе с менее существенной частью содержимого ждала своего часа в тайнике Киригана почти год, тогда как более существенная часть – в самых разных местах и несколько дольше. Не меньше восьмидесяти лет, по его прикидкам. Тогда он неожиданно для себя и в последний момент заказал у фабрикатора два экземпляра вместо одного. – Только, прошу, не потеряй. Восстановить или подделать их невозможно, – предупреждает Дарклинг, вручая коробочку. – С днем рождения, Алина. Надеюсь, этот подарок послужит тебе лучше. – Спасибо. – Алина с толикой недоумения разглядывает драгоценную цепочку и два скромных ключа на ней. «Если ты предположишь, что это ключи от моего сердца, я, пожалуй, буду слегка разочарован». – А что они открывают? – не выдерживает мук любопытства самая дотошная из его заклинателей. – Я покажу, – заверяет Александр, однако же, без обозначения сроков, – только придется подождать. – Ладно, – вздыхает Алина. – Цепочка изготовлена по рецепту Давида? Чтобы вы... ты мог меня найти? – Да, и я буду очень признателен, если на время праздников ты не станешь снимать ее надолго. Эта версия материала прочнее, чем предыдущая, а сами ключи достаточно легкие, чтобы их не замечать. – Да, – соглашается она и сжимает подарок в кулаке. – Скажи, что мне не придется бежать отсюда. – Не сегодня, – с улыбкой обещает Александр. – Помочь тебе застегнуть? В его широком зеркале, освещенная золотистым светом светильников, с закушенной от смущения нижней губой, пока Кириган возится с хитрым замочком, Алина смотрится тоже чудесно.

***

Старкова бежит к себе в комнату, чуть ли не путаясь в полах халата, и первым делом запирает дверь. Ее окна выходят на восток, и Алина бездумно наблюдает, как над столицей встает солнце. Воспоминания, подобно рассветным лучам, освещающим всё вокруг, не оставляли в ее душе ни одного потаенного темного уголка. Они сбивали с толку, путая мысли и заставляя сердце воспарять и падать, словно птица, которую швыряло из стороны в сторону в переменчивых воздушных потоках. Алина не сомневалась ни минуты, принимая из рук Киригана порцию прозрачного – и соленого, – как слеза, зелья Глубокого сна, которую он перед этим тщательно отмерил по капле. Одинаковые порции для нее и для себя, пояснив, что такого количества им хватит на несколько часов до рассвета, но проснуться, конечно, при необходимости можно и раньше – достаточно, как в любом другом сне, выпасть из окна или испытать иное душевное потрясение. Пока зелье, изобретенное одним из лучших алкемов Дарклинга, не начало действовать, Алина послушно сосредоточилась на образе генерала, не выпуская его из своего сознания, а Кириган в это время крепко и надежно ее обнимал. Он дал ей подробные и понятные инструкции, объяснил, что уже не раз проделывал этот фокус в одиночку и в компании Андрея, того самого выдающегося алкема. Посетовал, что в подобной форме нельзя проводить военные советы: слишком многим людям пришлось бы одновременно обняться, да и при регулярном употреблении снадобья постепенно начинаешь терять связь с реальностью. И всё же Старкова оказалась не до конца готова к тому, что увидит и почувствует. – Какие... странные покои, – пробормотала она, оглядевшись по сторонам. Просторная светлая комната в теплых серых, коричневых, белых и черных тонах представляла собой одновременно гостиную, спальню, столовую и кабинет, ухитряясь сочетать в себе подчеркнутую практичность и неожиданный уют. На строгом диване, к которому уверенно направился Александр, обнаружился целый выводок разноцветных вязаных подушек, картины на стенах висели самые разные и очень слабо друг с другом сочетались, а на металлической спинке стула небрежно повисла, судя по размерам, женская... рубашка? Сорочка? Она прежде не встречала такого кроя. Многие предметы и материалы в окружающей обстановке были Алине незнакомы, их назначение она представляла весьма смутно. – Ой! – Она едва не споткнулась о мягкого игрушечного льва с пугающе живыми желтыми глазами. В Малом дворце не приветствовались игрушки, их считали пустой тратой времени, а в приюте маленькая Алина играла куклой, которую смастерила из старого носка и случайно найденного во дворе обрывка бечевки. А у этого льва была даже кисточка на хвосте и умная добрая морда. – Осторожно, – предупредил Александр, – я сам не всегда знаю, что здесь отыщу. Чаю? – Что? А, да, если можно. – Неохотно усадив льва на столик из темного стекла, Старкова заозиралась в поисках очага или чего-нибудь, очаг напоминающего. – Этого места ведь не существует? – Не в нашей реальности. Это проекция, которую воспроизводит мое сознание на основе когда-то увиденных и отпечатавшихся в памяти образов. – Дарклинг перелил воду из странного графина в не менее странный кувшин на хвостатой подставке и защелкнул крышку. Вскоре кувшин засветился и зашипел. – Не спрашивай, я понятия не имею, как эта штука работает, но воду она нам согреет. – А это для чего? – Алина с опаской приблизилась к слабо гудящему белому контейнеру выше ее роста. – Там внутри, на полках, охлаждают и хранят еду, чтобы не портилась. Это действительно удобно, попробуй открыть. Из белого ящика дохнуло приятной прохладой, а на полках внутри обнаружилась целая кладовая и, к восторгу Алины, большая прозрачная коробка с шоколадным тортом. В нее-то она и вцепилась. – В детстве мне часто снилось, что я ем торт, – рассмеялась Старкова. – Просыпалась в слезах. – Шоколадный? – глянул на ее добычу Александр. – Значит, либо с бананами, либо с вишней. – С вишней лучше, – безапелляционно заявила Алина, тщетно пытавшаяся добраться до торта. В ответ он лишь озадаченно улыбнулся и ничего не сказал, но прозрачная коробка была с горем пополам открыта. Ощущения – горячей чашки в ладонях, гладкого прохладного дерева под локтями, воздушного бисквита и сладкого сливочного крема на языке – казались до того реальными и так напоминали о «питательных вылазках» в компании Зимина, что Алина успела несколько раз «тыкнуть» своему генералу и даже практически выругалась в его присутствии, прежде чем сообразила, где находится. – Знаешь, а мне понравилось быть для тебя в единственном числе, – заявил Александр, который, справедливости ради, о высших чинах своим видом и смехом сейчас ну ни капельки не напоминал. – Тогда у-у... тебя крем на носу, вот тут. – Старкова показала где, чувствуя, что краснеет до корней волос. Потом Кириган сидел на облюбованном им диване, а Алина исследовала книжные полки. Люди, что могли здесь жить, наверняка любили читать. Попадались и яркие потрепанные томики на равкианском, но в основном это были внушительные керчийские талмуды о медицине. – Почему все страницы чистые? – спросила она огорчённо, пролистав, наверное, уже с десяток книг. – Потому что я не читал всего этого, Алина, разве что мельком обращал внимание на корешки. Алина скосила глаза на стеклянный столик, где лежал в одиночестве игрушечный лев. – Взрослые люди не играют в игрушки... – О, напротив, некоторые очень даже не против поиграть, – непонятно усмехнулся Кириган. – А другим не оставляют выбора. Знала бы ты, сколько раз подряд дитя готово слушать один и тот же избранный момент любимой сказки… – Ты явно хорошо знаком с теми, кто здесь живет, – задумчиво произнесла Алина и вновь прошлась по комнате, утопая босыми ступнями в пушистом ковре из шерсти неведомых животных. Из шерсти ли? На одной из стен висел портрет девочки. Нет, ее миниатюрных копий вокруг нашлось достаточно, но лишь этот портрет был написан на холсте и привычными для Алины красками. И чужая неизвестная девочка, совсем кроха, выглядела подозрительно, до неясной покалывающей тревоги в животе, знакомой. Ее улыбчивые черты гордой маленькой королевы притягивали взгляд. Более того, Старкова поймал себя на мысли, что возьмись она за подобный эскиз, то воплотила бы его так же. Выбрала бы именно этот ракурс, сделала бы такие же акценты и даже мазки клала бы похоже. – Как ее зовут? – услышала Алина вопрос, заданный знакомым голосом, и резко обернулась. Позади нее никого не было, потому что спрашивала она сама. – Аврора, – помедлив, всё же откликнулся Дарклинг. – Невыносимо очаровательный ребенок. – «Утренняя заря»... – Алина протянула руку и коснулась шершавого холста. – Так звали мою маму. А впрочем, вы знаете. Только благодаря вам мне известно, откуда я родом и кем были мои родители. Александр никак это не прокомментировал, и Алина продолжила искать: – Эта девочка – гриш? Шквальная? Такие ясные светлые глаза часто встречались у сильных шквальных и проливных. – Инферн, я полагаю, – лукаво улыбнулся ее собеседник. Алина вслед за Кириганом подняла взгляд к потолку. На нем виднелись красноречивые пятна копоти. – Последний истинный инферн в мире, пережившем конец творения. Поразительно, правда? – Я не совсем понимаю... – Старкова вновь посмотрела на портрет, огляделась вокруг. – Это наше будущее? – Это альтернативная версия будущего. Когда-то давно я считал, что создание Каньона – худшее, что могло произойти с Равкой, но оказалось, что запереть всю высвободившуюся энергию скверны в одном месте – не самый плохой вариант. У другой версии меня этого не получилось, скверна вышла из-под контроля, и гриши... Скажем так, их век закончился внезапно и трагически. Тогда как настоящий я всю жизнь боролся за свободу своего народа, другой я свой народ уничтожил. Иронично, не находишь? – Нет, – призналась Алина, – не нахожу. Звучит так, будто ты злорадствуешь над своей же неудачей. Дарклинг поморщился, но возражать не стал. Вместо этого он сменил тему: – Ты спросила однажды, нашли ли тебя в приюте случайно. Так вот, в иной реальности существует заклинательница Солнца с твоим именем и фамилией, похожая на тебя внешне, любящая вишню и львов. Я... или другой я, а может, мы оба, трудно сказать... Допустим, я встретил ее в одном из снов, тогда еще самых обыкновенных снов, а позже Федор нашел информацию о девочке из Керамзина. О тебе. – То есть мы были... или будем знакомы даже в другой жизни? – неверяще спросила Алина. Сон походил на сон всё отчетливее, и это осознание неясным образом позволяло контролировать эмоции. – В другой жизни мы счастливо женаты и воспитываем дочь. Но, повторюсь, это другая версия нас. Святые... Вопросов было так много (и каждый новый – невероятнее предыдущего), что у Алины разболелась голова. Теперь она искала на портрете девочки собственные черты и черты Александра, обнаруживая и те, и другие, и не понимала, как ей к этому относиться. Счастливый брак, уютный дом, ребенок, странные вещи, облегчающие жизнь, книги на керчийском? Заботят ли других Александра и Алину проблемы единой Равки или Равки в обычном представлении больше не существует? И, если она не просыпается от подобных известий, что же тогда считать «душевным потрясением»? – Не размышляй над этим так усердно, – мягко посоветовал Дарклинг, который что во сне, что наяву с легкостью считывал мысли Алины Старковой, словно их выводили каллиграфическим почерком аккурат над бровями. – Этого места не существует, его создал я, чтобы иметь возможность хотя бы изредка сбежать от реальности и отдохнуть там, где никто не потревожит. Но, раз уж мы здесь, я должен кое-что прояснить. Почувствовав слабость, Старкова присела на диван и, повинуясь порыву, положила голову на плечо Александра. «Это всё не по-настоящему, – убеждала она себя. – Он не сможет меня упрекнуть… потом». Пространство вокруг них на миг дрогнуло и расплылось, но затем вновь обрело четкость. – Когда я говорил, что Каньон лучше не уничтожать, а взять под контроль, – как ни в чем не бывало, начал Кириган, – я прежде всего имел в виду, что эту заразу можно использовать как прикрытие и оружие, если делать это с умом. Ты не хуже меня понимаешь, что за годы существования Каньона Равка был вынуждена не только приспособиться к нему, но и научилась извлекать выгоду. Шухан и Фьерда, имея большой флот по последнему слову техники, пугают нас блокадой, но фактически могут довольствоваться только Западной Равкой, а с нее много не возьмешь. Заблокировать порты, от которых мы и так отрезаны? Особого смысла нет. Это невыгодно, напрасная трата времени и ресурсов. Не говоря о бедных фьерданских лазутчиках, которые, успешно преодолев мерзлоту сухопутных границ, блуждают в нашей тайге на потеху местным разбойникам. Домой с успешной миссией возвращаются отнюдь не все верные слуги Джеля. «И Николай просил отложить уничтожение Каньона не просто так, – про себя добавила Алина. – Дворцовая жизнь не по средствам истощает казну не хуже войн. Если Неморе исчезнет прямо сейчас, нас сметут раньше, чем Равка сообразит, что она снова едина. Средств отразить удары со всех сторон банально не хватит». – Мы оба знаем, что волнения на западе – реальная угроза монархии, что в Каньоне сотнями гибнут наши люди. Но, видишь ли, Алина, я не могу гарантировать, что, попытавшись уничтожить Каньон, мы с тобой не обречем Равку и гришей на куда худшую участь. Сейчас скверна под стеклом, но если разбить банку?.. – Неизвестно, чем это может обернуться, – невесело закончила Алина. – Но король верит... – У короля мозгов не больше, чем у трехлетки. Неважно, во что он верит. – И вы... ты собираешься захватить власть? – шепотом, хотя их не могли подслушать, уточнила Алина. Александр улыбнулся усталой улыбкой человека, услышавшего старую и болезненную для себя шутку. – Для начала я собираюсь помочь тебе пережить бал, узнать, какой сюрприз нам подготовили Ланцовы, и дождаться известий от Нины. Без этих трёх пунктов говорить о смене власти преждевременно. – Сюрприз? – фыркнула Старкова. – Царица видит меня послушной женой Николая, рожающей милых запасных наследников, если перед этим я выдержу проверку на мученичество. – А кем видишь себя ты, Алина? Послушной женой или мученицей? – Ну-у... – Она не знала, как признаться, что слишком много лет своей жизни и не надеялась всерьез, что без потерь переживет освободительский «заплыв» по Неморю, поэтому внятные планы на будущее не успели толком сформироваться. – Можешь не отвечать. У тебя еще будет время изменить свое мнение. «Изменить на что? На то, что будет выгодно новому правителю? Василию? Николаю? Дарклингу?» – Давайте вернемся, – тихо попросила Старкова. Уютный и безмятежный параллельный, выдуманный или какой он там мир перестал ее радовать. – Без героических прыжков из окна, видимо, не обойдётся? – Можно попробовать. – С этими словами он ее поцеловал. Это случилось так внезапно, что Алина не успела ни среагировать, ни увернуться, а по венам уже разливались ревущая, сметающая всё на своем пути знакомая уверенность, сухой жар и легкий привкус желания убить. Она научилась брать это желание под контроль, но в остальном... Сердце забилось, пускаясь в пляс, и Алина нерешительно потянулась навстречу. Она даже не успела толком распробовать его поцелуй, как Дарклинг, не получив желаемого отклика, отпрянул. – Однако, мы всё еще здесь, – пробормотал он, сбитый с толку. – Ты не удивилась? «Да, – с тем же недоумением поняла Алина, простив ему и чисто прикладной интерес, и поцелуй (интересно, прикладные поцелуи существуют?) – Потому что в глубине души я этого ждала». Александр по-юношески резво спрыгнул с дивана и направился к окну. – Знать бы, как оно открыва... – Он ощутимо вздрогнул, когда она взяла его за запястье. – Алина? Не оставляя себе времени на раздумья, Старкова потянулась к губам своего генерала. И поняла, что раньше не целовалась никогда, хотя считала совершенно иначе. Глаза закрылись сами собой, потому что всё напускное, внешнее вдруг стало неважным. Оно только отвлекало от главного, обрушившегося на нее фьерданской лавиной, – такой, что воздуха не хватает, и ребра сводит тоскливо-радостной болью, почти эйфорией: от твердых настойчивых губ и чужого частого дыхания, горячих ладоней на спине и коротких шелковистых волос на его затылке, в которые зарылись ее собственные пальцы.