Гриш, отказник и принц

«Это неправильно. Святые, как же это глупо и неправильно!» Алина Старкова, заклинательница Солнца, живая святая и будущая Великая княгиня Равки, стоит в окружении изумленной толпы, по левую руку от своего новоявленного нареченного, и делает именно то, чего от княгини-святой обычно и ждут: мило и скромно улыбается. Ведь, действительно, какая разница, кто из принцев Ланцовых возьмет ее в жены? И, право, совершенно неважно, что Василий обещан шуханской принцессе, самой юной и Непорочной из династии Табан. Перспектива дипломатического скандала и обострения отношений с соседями – ничто по сравнению с перспективой королевской свадьбы... Да, Алина еще не утратила способности иронизировать. Когда царь, раздуваясь от гордости, торжественно соединил похолодевшую руку Старковой с вялой и липкой ладонью наследника престола, челюсть заклинательницы Солнца не разделила судьбу сотни других челюстей в этом зале и не отвисла только потому, что ее предупредили: подобный вариант брака маловероятен, но не исключен. Да и в целом, когда живешь в непосредственной близости к Большому дворцу, рано или поздно перестаешь удивляться любому бреду, который поступает оттуда под видом царского указа. Девочке из Керамзина с ее обостренным чувством справедливости было нелегко принять местные порядки. Но, больно ожегшись несколько раз, Алина Старкова уяснила: когда имеешь дело с королем, главное – красиво поклониться. Эмоции не помогут, лишь навредят. Если станет совсем невмоготу, советовал Анатолий, представь, что играешь главную роль в спектакле. Сейчас все взгляды прикованы к тебе, но всё, что происходит – это понарошку, не по-настоящему, и занавес рано или поздно опустится. Генерал тоже так делает, добавил Зимин, иначе давно бы свихнулся. Однажды, в очередной раз достигнув точки кипения, но не сумев проглотить несправедливость (той накопилось столько, что девочку буквально тошнило), Алина рискнула спросить Киригана, как выразился бы Анатолий, «шепотом на ушко»: кто вообще дал право одним людям распоряжаться судьбами других? И почему такие сильные гриши подчиняются отказникам? Генерал удивился, заговорил о порядке, который необходимо сохранять в стране, чтобы не допустить хаоса; о том, что навести порядок дано немногим, и люди испокон веков избирают своими лидерами самых выдающихся, опытных и дальновидных... Заметив, как скептически смотрит на него Алина, как медленно переводит взгляд на блестящие купольные крыши Большого дворца и недоверчиво приподнимает брови, точно спрашивая: «Вы шутите?», Дарклинг тихо рассмеялся и развел руками. Сейчас у меня нет обнадеживающего ответа на ваш второй вопрос, мисс Старкова, но в наших с тобой силах поменять изжившие себя традиции, когда придет время. Это ничуть не подорвало авторитет генерала в детских глазах. Во-первых, потому, что немногие взрослые были готовы так открыто и честно расписаться в собственном незнании. А во-вторых, его уверенные слова дарили надежду на перемены. Порой лишь этой надеждой она и жила. – ...Пусть этот союз будет долгим, счастливым и плодотворным во имя мира и процветания великой Равки, уф! К концу пламенной речи даже сам царь успевает подрастерять энтузиазм и спешит плюхнуться обратно на трон. Его задача выполнена, а значит, можно и дальше скучать в ожидании ужина. Признаки замешательства на лицах гостей как нельзя лучше отражают ситуацию. Потом кто-то неуверенно начинает аплодировать, кто-то вскрикивает от восторга, искреннего или мнимого, и вскоре разрозненные хлопки и ликующие возгласы подхватывает весь зал. Но Алина знает, куда надо смотреть. Вежливое недоумение на прежде доброжелательных лицах представителей народа Шу сменяется тихим гневом (Старкова ставит на то, что жареных рысей и соленые персики, которые планируется подать сегодня на ужин, послы так и не попробуют). Зато высеченный изо льда фьерданец выглядит так, будто с трудом удерживает губы сжатыми в линию и вот-вот разразится хохотом. Однако всё это меркнет на фоне желваков и черных, как смоль, злых глаз Дарклинга. «Не отдам». Алина слышит у себя в голове, как он это произнес. Нет, прорычал. Страх подобен слабому разряду молнии, которыми на тренировках изредка позволялось швырять шквальным: быстрый, острый и парализующий. Старкову зацепило такой всего однажды, по касательной, но из-за того что молнии в нее посылала Зоя, разряд не мог получиться слишком слабым... На секунду Алина возвращается в тело тринадцатилетней девочки, в ужасе застывшей посреди разгромленного класса истории, и генерал вновь угрожает ей расправой. Ей и Зое. В тот день Алина, еще не видевши действия «разреза», не зная, что Кириган и есть Черный Еретик, впервые по-настоящему его испугалась. Он не причинил бы ей вреда, но он мог хотеть это сделать. Так же, как прямо сейчас хотел – и был готов – уничтожить любого из присутствующих, включая царя. А возможно, что и всех присутствующих, реши они начать праздновать помолвку прямо здесь, на месте. Это не должно нравиться, не должно приносить удовлетворение, однако часть Алины – свет не животворящий, но призванный ослеплять и сжигать дотла – издает ответный рык. Это неправильно, опасно, в чем-то даже невыносимо глупо, но ей приятно видеть желание пожертвовать всем миром ради ее защиты. Никто раньше не... Я достанусь только ему и никому другому. Усилитель тревожно раскаляет солнце внутри, готовя защищать и защищаться. «Прошу, не надо!» О чем она его умоляет, пощадить зал? Или пощадить весь мир? Не отнимать у нее право выбора, которого нет и так? Или не губить ненавистью собственную бессмертную душу? Дар, с которым родилась Алина, привел ее в Малый дворец и дал шанс разделить с Дарклингом бремя бессмертия и тайны. (Да, порой Старкова вспоминает, что и ей, вечно юной, суждено бесстрастно наблюдать эпоху за эпохой, и спешит переключиться на другую мысль). Она неплохо изучила генерала и знает, что разрушительной ненависти, как любой сильной эмоции, всё равно не позволят прорваться – заглушат, загонят обратно, глубоко в сердце, до лучших времен, и эта ненависть будет подтачивать изнутри... Нет, Алина боится не Александра, а за него. За его сердце, в существование которого мало кто верит. И эта горькая определенность ни черта не успокаивает! Она сводит с ума сильнее, чем неизвестность. Поймав на себе ее страх, Дарклинг моргает и возвращается. Теперь сквозь угольно-черную бездну злобы пробивается замешательство и вина. Старкова, как во сне, поворачивается к нетерпеливо окликнувшему ее принцу, а когда вновь смотрит в зал, Киригана в мельтешении лиц уже не находит. Какое счастье, что перед ужином положено переодеваться! Алина без зазрения совести пользуется благовидным предлогом, чтобы улизнуть из-под носа доброжелателей, которым не терпится вновь ее поздравить, но уже с новым статусом. Миледи... Ваша светлость... Светлость, ну надо же. Она не чувствует себя хоть сколько то светлой. Опустошенной, одинокой – пожалуй. Ей нужен Александр. Тот, кому можно доверять, с кем можно посоветоваться. Тот, кто подскажет, к верным ли выводам пришла Алина и что ей следует делать дальше. А еще она хочет убедиться, что Дарклинг в порядке. «Не натворил ли наш порывистый генерал глупостей», – ехидно суфлирует внутренний голос. Старкова отмахивается от самой себя. Прошлой ночью Александр ясно дал понять, что для встреч с ним ей необязательно иметь предлог. Что ж, тогда она просто хочет быть рядом. Алина почти не надеется встретить Дарклинга в коридорах. Куда он мог направиться? Гениальные идеи отметаются одна за другой, молчаливые личные стражи, как тени, безропотно следуют за мечущейся заклинательницей Солнца. В конце концов, она понимает, что Кириган, как и Женя, может быть где угодно (неизвестно, собирается ли он присутствовать на ужине, а время уходит), и решает вернуться в покои. Наряд для невесты царевича наверняка успели доставить... «А кем видишь себя ты, Алина? Послушной женой или мученицей?» – Спасибо, дальше я сам. – Прохладный голос Дарклинга бесцеремонно обрывает воспоминания, избавляя от необходимости искать ответ и что-либо доказывать призракам прошлого и будущего. Пока он небрежным кивком отпускает опричников, темный взгляд мягко касается лица Старковой, задержавшись на приоткрытых губах, и нервное напряжение покидает ее, уступая место не менее интенсивному, но щемяще-сладкому чувству. Ведь они оба искали друг друга и наконец нашли. – Это тебе, – в руках Александра возникает небольшой аккуратный букет, и Алина с растерянной улыбкой зарывается лицом в нежные сапфирово-синие ирисы. Ее любимые, с серебристо-белой окантовкой, похожие на экзотических птиц. Или на прекрасных шквальных в парадных кафтанах. – Благодарю, – слово, за вечер успевшее набить оскомину хуже недозрелого яблока в пост, звучит сокровенным признанием, – они чудесные. Ты поэтому... тактически отступил, не попрощавшись? – В моем высочайшем присутствии называй вещи своими именами: сбежал, – иронично хмыкает Дарклинг и берет ее под руку. – И, нет, не поэтому. Не только. Но это терпит. Нам стоит поторопиться, если не хочешь, чтобы Женя извелась от беспокойства за свой шедевр и отправила на ужин тебя. Алина может быть идеальной сообщницей, если захочет: она без единого вопроса ускоряет шаг. Два теневых силуэта, держась за руки и практически срываясь на бег, стремятся вперед по пустым коридорам Малого дворца, которые освещает лишь лунное серебро, щедро льющееся из высоких окон. Счастливые легкомысленные смешки Старковой удостаиваются предупреждающего шиканья, и всё же она готова поклясться чем угодно, что слышала милый раскатистый звук его смеха. В покоях заклинательницы Солнца они застают Женю придирчиво поправляющей голубой с золотом кафтан на точной копии Алины Старковой. Настоящая Алина при виде двойника замирает в дверях и невольно тянется ощупать собственное пылающее лицо: не пройдут ли пальцы насквозь? – Не бойся, ты не призрак, – шепчет Александр и в подтверждение своих слов... кусает за мочку правого уха, заставляя Алину подпрыгнуть, а копию – звонко рассмеяться и сконфуженно потупиться. Мария. Только она способна стоически вынести тиранию Жени и, главное, сохранить всё в секрете. – Святые, Алина, где тебя носит? – обреченно стонет портная и щелкает пальцами, командуя: – Живо встань слева от нее, руки по швам. Вот, я так и знала, что подбородок чересчур заужен... – Вторая часть подарка? – с улыбкой уточняет Алина, убеждая свои предательские щеки не алеть. То, как задумчиво рассматривает их с инферной генерал, наводит на мысли о детской игре «Найди отличия». Интересно, будь они в одинаковой одежде, сумел бы Дарклинг определить, где настоящая? Женя мрачно кивает и разбрасывает по виску двойника горсть родинок, чтобы сразу их убрать. – Вряд ли подсчет веснушек на носу заклинательницы Солнца озаботит принца больше, чем вино, – обнадеживает Александр и добавляет: – Верхняя губа должна быть пухлее. И уголки рта приспусти. Сердце Алины пропускает удар. Верхняя губа «домиком» и скорбно опущенные уголки – ее достоинство и недостаток, любимая и ненавистная черты. Киригану знакомы обе? Возможно, они просто настолько характерны, что могут помешать конспирации, но... Он определил подмену. – Я не понимаю, – голосок-колокольчик Марии звучит еле слышно, – зачем нужна эта помолвка? – Мы хотим показать миру, что Равка достаточно сильна, независима и прогрессивна, чтобы заключать династические браки внутри страны, а не за ее пределами, – с непроницаемым лицом поясняет Дарклинг. – Уверен, за закрытыми дверями министры костьми ложились, пытаясь донести до царя, что он поступает опрометчиво, но раз почти ни один наш праздник не обходится без именитых артистов верхом на зебрах, позолоченных обезьянок и оперных див, предлагающих гостям деликатесы, сидя полуголыми в фонтане, то почему бы не посадить на трон святую? Широкий жест. – Слабоумие и отвага, – усмехается Женя, и губы генерала кривятся в подобии улыбки. – Хотя, не спорю, это будет что-то совершенно незаурядное, если трон займет гриш... Готово! Алина вынуждена признать, что на роль святой Мария подошла бы куда больше нее. Полный спокойного достоинства взгляд, добрая улыбка, умение искренне смеяться над самыми глупыми шутками – и изящный взмах сложенного веера на случай, если кто-то соберется распускать руки. Милая Мари. Смерть любимого сделала ее молчаливой и замкнутой, но возможность поучаствовать в дворцовых интригах и быть полезной своим людям, казалось, вдохнула в инферну жизнь и надежду. – Спасибо. – Повинуясь порыву, Старкова тянется крепко обнять подругу и еще не знает, что делает это в последний раз. – Если что-то пойдет не так, смело роняй тарелку. Это мой фирменный жест. – Я справлюсь, – обещает Мария, и они с Женей торопятся в Большой дворец. Тишина оглушает. Так странно: Алина мечтала об этой тишине, остаться наедине с Александром, чтобы выдохнуть, прийти в себя, упасть на кровать, спокойно во всём разобраться, избавиться от солнечных шпилек, впившихся в кожу головы... Правда, не в такой последовательности! Неважно. В ее распоряжении есть абсолютно всё из этого, однако Алина запирает дверь на ключ и на негнущихся ногах идет искать вазу для ирисов, физически ощущая близкое присутствие Дарклинга. – Он был тебе дорог или вы просто привязались друг к другу за годы вынужденного соседства? Найденная ваза выскальзывает из рук. Алина чудом успевает ее подхватить, оцарапав ладонь об острый край лепной фарфоровой лилии. Ранка маленькая, но она кровоточит. – О ком ты говоришь? – невнятно бормочет Старкова, лизнув порез, и морщится. Вариантов «о ком» несколько, и каждый из них кровит. Не выдержав, она выглядывает в большую комнату. – О коте. – Александр барабанит пальцами по следам когтей на богатой велюровой обивке кресла. – А-а, мой кот, – с облегчением выдыхает Алина, – ну... Наверное, второе. Мы с Пушком не то чтобы ладили, но успели друг к другу привыкнуть. Ты будешь смеяться, но во время грозы приходилось закрывать все окна и играть ему на торбане, чтобы заглушить звуки грома: Пушок их очень боялся, даже выл. А зимой он любил ложиться у меня в ногах. Было уютно. – Алина гипнотизирует красную каплю, набухшую на пересечении двух отчетливых линий ладони. – Королева удивилась, что кот прожил так долго, даже позволила похоронить его рядом с ее предыдущей любимой собачкой. Она жалеет, что поддержала и вовремя не увела в сторону этот вежливый разговор. Злится на себя. – Быть бессмертным значит терять всех. Вообще всех, без исключения. Не только родных, друзей и любимых врагов, но и тех, кто портил твои вещи. – Старкова рискует поднять на него абсолютно сухие глаза. – Мы вечные отказники. Ты это хотел сказать? Или я... придумываю на пустом месте? – Моя добрая Алина, этот мир тебя не заслуживает. От таких, как ты, он избавляется в числе первых. Смятение лишь возрастает, когда Александр берет ее за руку и переворачивает ладонью кверху. – Я прожил долгую жизнь, щедрую на горе. Мои слезы давно иссякли. – Кириган будто рассуждает вслух, пока его указательный палец скользит, едва касаясь, по раненой линии. – Если бы я до сих пор чувствовал всё, как ты, страдал, как ты, то не вынес бы этой вечности. И ты можешь не вынести, но знай, что я пойду на всё, чтобы этого избежать. Если придется разбить тебе сердце, я разобью его. – Тебе необязательно, – как в бреду, качает головой Алина, чувствуя то же вязкое покалывание, которое испытывала всякий раз, когда целители избавляли ее от синяков и легких ушибов. – Что ты?.. Нет, порез не исчез, но схватился и выглядел так, будто ему несколько дней. Как такое возможно? – Мой отец был корпориалом, а деда называют святым. Он верил, что, раз наука настолько мала, то всё возможно. Зачастую для него так и было, однако мне даже за сотни лет не удалось продвинуться ни в целительстве, ни в... остальном. Мне подвластны исключительно тени. Всё еще больно? – Н-нет. – Алина высвобождает ладонь, избегая тревожить тонкую бордовую полосу. – Спасибо. Прямо сейчас она занимается арифметикой, отнимая от текущего года числа из «Историй святых». – Илья Морозов, – произносит Александр. – Костяной Кузнец, Санкт-Илья. Тебе необязательно считать. Воистину, он был самым непостижимо странным человеком, которого она знала. После Зимина и Багры, конечно. О, святые! – Как и тебе – разбивать мне сердце, – упрямо бубнит Алина, утыкаясь лицом ему в грудь. – Я не говорил, что хочу этого. Я лишь сказал, что, возможно, придется. Алина вдруг понимает одну ошеломительную вещь (да, более ошеломительную, чем родство с Морозовым или возможность сращивать кожу, будучи заклинателем Теней). Прямо сейчас перед ней – настоящий Александр. Неловкий, не притворяющийся, искренний Александр. Который, видя, что ее отвлекает досадный порез, пожадничал звать Ивана и решил справиться своими силами. Они тянутся друг к другу одновременно, пока край его отошедшей маски не успел прилипнуть обратно. Пока ее сомнения не включились, и она готова безоглядно принять всё, что он может ей дать. Однако Алина Старкова не была бы Алиной Старковой, если бы по неопытности не промахнулась, стукнувшись носом о нос и мазнув губами по щеке. Чтобы осознать собственную никчемность, этого, конечно, недостаточно, потому что в животе неприлично громко урчит. На балах имени себя Алине предписывалось воздерживаться от пищи и питья, а перед праздником она была слишком расстроена и подавлена, чтобы выпить хотя бы чашку сладкого чая. – Ох, – ей хочется раствориться в грубой бархатной черноте кафтана Дарклинга. – Это знак. – Он трепетно касается ее лица легкой тенью. – Алина, позволь пригласить тебя на ужин.