Кадры решают все

Ночь выдалась бессонной, как он и боялся, и лишь под самое раннее утро Франц Иосиф смог наконец сомкнуть глаза. А с зарей, как обычно, поднялся с кровати. Умылся холодной водой и прочел молитву, попросив Создателя помочь ему выдержать все испытания на своем пути. Создатель его услышал: очень давно Франц Иосиф не ощущал такого притока сил. Словно он помолодел на тридцать лет и знал, как не допустить прежних ошибок. Не ввязываться в войну с Пруссией и Италией. Дать верный совет брату — удержаться от искушения и не соглашаться на проклятую мексиканскую корону. Не отталкивать сына, выросшего таким непохожим на него самого. Франц Иосиф покачал головой. Можно сколь угодно жалеть о прошлом, но исправить можно лишь настоящее. И он это обязательно сделает. Ведь сейчас, в это трудное время, именно он, как никто другой, нужен своей стране. Эта уверенность в своих силах не покидала его весь день: на заседании Генштаба и на совещании с военным министром генералом фон Кригхаммером, во время беседы с графом Голуховским и на встрече с рейхсратом. — Мы на месте, Ваше Величество, — доложил граф Паар, первый генерал-адъютант. Экипаж как раз сбавил ход и наконец остановился. Франц Иосиф закрыл папку с документами. Терять время он не любил, и за время поездки успел просмотреть список из десяти имен, который сам же и составил. Нужно было утвердить новый кабинет министров Цислейтании. Найти людей, верных стране, а не своим амбициям и тщеславию. Поэтому пару имен Франц Иосиф из списка вычеркнул. И до сих пор не знал, кто достоин возглавить новый кабинет. Граф Бадени, польский шляхтич, который всю жизнь состоял на государственной службе и сейчас нес ответственность за королевство Галиции и Лодомерии? Князь фон Ауэрсперг, который в молодости служил в кавалерии, успел побыть и министром-президентом Цислейтании и наместником в Зальцбурге, а теперь управлял Высшей Счетной палатой? Или все-таки фон Виттек, христианский демократ и бывший министр торговли? Ответа на этот вопрос Франц Иосиф пока не нашел. Он вышел из экипажа и огляделся. В Тойфельсберге он был лишь однажды, на маневрах. И саму крепость всегда находил бесполезной с военной точки зрения — здешние стены не смогли бы остановить ни одного из завоевателей. А Наполеона Бонапарта, дважды захватывавшего Вену, это сооружение и вовсе не заинтересовало: его войска просто прошли мимо, и артиллеристы не сделали ни одного выстрела в сторону Тойфельсберга. Поэтому вот уже полсотни лет в Тойфельсберге находился арсенал и казармы, теперь занятые полком барона Петрицкого. — Ваше Величество! В ответ на поклон Петрицкого Франц Иосиф тоже легко склонил голову. А про себя заметил, что здешний караульный отряд не осрамился бы ни на одном столичном параде: по крайней мере, строевая выучка была на высоте. Они с Петрицким вошли в тоннель, вырубленный прямо в скале и освещенный факелами, и Франц Иосиф дал знак и генерал-адъютанту, и остальным своим людям остаться снаружи. — Здесь раньше был пороховой склад, Ваше Величество, — сообщил Петрицкий. — И я нижайше прошу прощения, дорога совсем разбита… — Ничего страшного, барон. Скажите, как он себя вел вчера? — Поначалу он пытался меня купить, Ваше Величество, — ответил Петрицкий. — По дороге сюда. — Какая неслыханная наглость. — А потом он сказал, что рано или поздно его освободят и предложил мне угадать, что тогда случится со мной. И добавил, что это не угроза, а обещание. — Будьте осторожны, — посоветовал Франц Иосиф, — не хватало еще, чтобы у него появилась возможность запугать кого-нибудь из ваших людей. — Ваше Величество, среди тех, кто служит в моем полку, есть ветераны битвы у Кенигграца и Траутенау. Их не запугать даже самому дьяволу. — Худшее, что вы сейчас можете сделать, барон, это недооценить противника. Тоннель свернул направо, и Петрицкий приказал караульному открыть одну из дверей. — Я велел здесь все убрать, Ваше Величество, но… — Не беспокойтесь. Франц Иосиф вошел в небольшое, чисто выметенное помещение: специально для него здесь приготовили кресло и даже стол. Стены были каменными, в двух проемах стояли громоздкие подсвечники. — Приведите его, — приказал Франц Иосиф. Петрицкий исчез, и очень скоро в тоннеле раздались глухие шаги. Переступив порог, Таафе тотчас изобразил старательный поклон. Как будто дело происходило на дворцовом балу в Хофбурге в честь нового года. Как будто на ногах у него не было кандалов, а руки не сковывали наручники. — Ваше Величество! Петрицкий вместе с караульным усадили его на стул. — Оставьте нас одних, — сказал Франц Иосиф. Таафе выглядел так, что было ясно: он тоже не спал в эту ночь. — Я несказанно рад нашей встрече, Ваше Величество, — вдруг произнес он, возвращая Францу Иосифу столь же внимательный взгляд. И в этот момент что-то в его лице изменилось. Разом исчезла вся усталость, черты заострились, сверкнули глаза, а Таафе выпрямился и стал ровно таким, каким неделю назад явился в Хофбург на совещание кабинета министров: собранным, сильным, готовым к бою. Можно было сколько угодно твердить, что это просто игра теней, световая иллюзия, что пламя свечи дрогнуло от порыва ветра, но Франц Иосиф не любил лгать себе. Именно это он всегда и ценил в Таафе. Тот никогда не сдавался, в самый тяжелый момент находил в себе новые силы и всегда шел вперед. Поэтому Франц Иосиф никогда и не жалел, что помог ему с карьерой. Как раньше помог другому Таафе, старшему, своему другу детства. Если бы тот не умер так рано, младший Таафе не унаследовал бы графского титула. Не пошел бы по пути брата. Не стал бы министром-президентом Цислейтании: и либералы, и консерваторы, и все остальные, мнившие себя опытными политиками, согласились на его кандидатуру, потому что считали, будто смогут им легко управлять. Только вышло все наоборот. И до последнего времени Франц Иосиф не видел в этом никакой беды. Ведь не зря Таафе называл себя «кайзеровским министром». — Вы меня очень разочаровали, граф Таафе, — произнес Франц Иосиф. Слова давались ему тяжело. — Ваше Величество, мне очень горько слышать это от вас, — немедленно ответил Таафе. — К моему великому сожалению, я не знаю, чем вызван мой арест. Барон Петрицкий поначалу даже не представился мне и отказался давать какие-либо объяснения. — Барон Петрицкий рассказал мне о том, что вы ему угрожали. — Ваше Величество, я лишь сообщил барону то же, что сейчас скажу вам. При всем уважении, мой арест играет на руку врагам Австро-Венгрии. Как только мне удастся восстановить свое доброе имя, я выйду отсюда и непременно найду виновных. И добьюсь для них самого сурового наказания. — А начали вы с того, что решили подкупить его. Почему-то это сейчас казалось Францу Иосифу очень важным. А ведь пустяк. Раньше он спокойно закрывал глаза на то, что делает Таафе. Запугивает, подкупает, вербует, обманывает, ставит везде своих шпионов — какая разница, если это приносит пользу стране? Оказалось, что разница была. — Я политик, — Таафе вздохнул. — Нет такого политика, для которого цель в каком-то смысле не оправдывает средства. И я, конечно же, не исключение. Да, вчера я бы сделал все, чтобы выйти отсюда и не позволить моим врагам праздновать победу. Мой поступок может казаться низким, но мне нужно найти тех, кто меня оклеветал. Как можно скорее. Как видите, Ваше Величество, с вами я искренен до конца. Франц Иосиф медлил. И ловил себя на бесчестной, малодушной мысли: он ведь уже пожалел о том, что приехал в Тойфельсберг. Теперь он сам, Франц Иосиф, будет судить и выносить приговор. Больше ведь некому. — Ваше Величество, — продолжил Таафе, — мне совершенно не в чем каяться или признаваться. Видит бог, вы действительно первый слуга Австро-Венгрии, как вы сами всегда говорите. Так вот, я — второй. У меня нет других интересов, кроме интересов государства. Все эти тринадцать лет, Ваше Величество, разве не я исполнял вашу волю во всем? Разве не я был тем, кто проводил в жизнь все ваши начинания? Это было страшное искушение: Францу Иосифу очень хотелось верить ему, верить любому его слову. Как прежде. Ведь это был Таафе, его ставленник, его министр. Тот, который единственный оставался спокойным во всех кризисах и волнениях. Рисковал и выигрывал. Искал и находил самые невероятные компромиссы. Невозможно договориться с поляками и чехами и создать с ними коалицию в рейхсрате? Невозможно заставить «Железное кольцо» — аристократов, буржуазию и самых консервативных клерикалов — проголосовать за социальные реформы? Слова «невозможно» для Таафе не существовало. Он его просто не знал. — Да, — согласился Франц Иосиф. — Именно так. И последнее, что я ожидал от вас, это предательство. — Ваше Величество, о каком предательстве идет речь? Я всегда был и останусь лоялен вам. — Были. Беда в том, что я получил сведения о вашей измене из разных источников. От людей, которым я тоже доверяю. — Если так, Ваше Величество, то моя вина лишь в том, что я недооценил своих врагов. Которые поставили своей целью уничтожить меня. И мне страшно думать о том, какой это зловещий знак. Ваше Величество, наше государство находится в величайшей опасности. — Я был уверен, что вы это скажете. Что без вас Австро-Венгрия не выстоит. Таафе покачал головой и снова вздохнул. — У меня никогда не хватило бы дерзости даже подумать об этом. Ваше Величество, я всего лишь ваш скромный слуга. Но мне будет жаль, если рухнет все, что мы строили с вами вместе, Ваше Величество. Теперь Таафе смотрел на него, и это был взгляд, полный искренности, надежды и дружелюбия. А Франц Иосиф вспоминал, как жил последние две недели. Как решительно отмел первое сообщение об измене Таафе, сочтя глупостью, не стоящей внимания. Как выбросил в мусорную корзину доклад из Лемберга. Как пообещал сурово наказать тех, кто прислал ему письмо из Будапешта. Он до последнего надеялся, что все обвинения окажутся лишь искусной фальшивкой. Ведь как бы Таафе не пытался дружить со всеми, угождая всем политическим партиям, привечая и либералов, и консерваторов, и националистов — врагов у него и вправду хватало. Возможно, теперь кто-то решился нанести удар ему в спину. Франц Иосиф отчаянно искал для Таафе оправдания. И почти нашел. Почти убедил себя. А потом — после того разговора с бароном Виттельмайером — все вдруг рассыпалось. Люди барона, давно следившие за Таафе, выследили того в одном из баварских замков. Его визит не был официальным. Но сразу после возвращения Таафе домой прусский банк перевел солидную сумму на его тайный счет. «Кайзеровский министр» Таафе оказался обычным предателем. — Вы лгали мне, — сказал Франц Иосиф. Помолчал и тогда наконец произнес самые страшные слова. — Вы искали поддержки в Берлине и вели тайные переговоры с рейхсканцлером Гогенлоэ. А мне вы сказали, что ездили в Мюнхен к родственникам вашей супруги. Таафе помедлил. Отвел взгляд в сторону, будто хотел рассмотреть что-то в каменной кладке. Поднял руки — и тут же опустил: мешали наручники. — Хорошо, — вдруг сказал он. — Я признаю, что действительно встречался с канцлером Гогенлоэ в апреле. И что я солгал вам, потому что не хотел слишком рано говорить о результатах, Ваше Величество. Я готов понести за это любое наказание. Но в таком случае, вы знаете, почему я это сделал, Ваше Величество. — Нет, не знаю. И я требую объяснений. — Германская Империя является нашим главным союзником, но даже вас, Ваше Величество, тяготит то, как пруссаки относятся к нам. Как к младшим братьям. Нам очень трудно заставить Берлин считаться с нами. И у нас очень мало возможностей влиять на внешнюю политику его Величества Вильгельма Второго. Я встречался с канцлером Гогенлоэ, чтобы быть уверенным — несмотря на все мечты Шенерера и его окружения о присоединении Австрии к Германской Империи, Берлин никогда не начнет действий против нас. Франц Иосиф почувствовал, как его будто отбросило на тридцать лет назад. Он до сих пор помнил все. Как он отдает тот роковой приказ и ввязывается в войну с Пруссией. Как передает командование Бенедеку и как приходят вести о разгроме и о том, что у Кёнигграца погибло тридцать тысяч его солдат и офицеров. Даже поражение у Сольферино не подкосило его так, как битва у маленького богемского города. А его придворные потом говорили: в тот день кайзер Франц Иосиф из молодого человека превратился в старика. — Партия Шенерера получила столько голосов в рейхсрате в том числе и благодаря вам! — не выдержал Франц Иосиф. — Это вы понизили ценз, это вы, граф Таафе, протащили на выборы столько простолюдинов, которым не объяснить, за что борются христианские демократы или либералы. Для них Шенерер — понятнее и ближе! И теперь я понимаю, зачем вы это сделали! — Ваше Величество! — Вот для чего вам нужно всеобщее избирательное право. Чтобы еще больше сторонников Шенерера прошло в рейхсрат. С воплями о том, что Австрию следует присоединить к Великой Германии. Я знаю, за что вы поручились перед канцлером Гогенлоэ. Заставите меня отказаться от престола при угрозе интервенции, не так ли? Это же воля народа! А Берлин тогда проглотит Вену! Что вам еще пообещали немцы, кроме тех денег? Сделать вас наместником в новой Австрии? — Ваше Величество, прошу вас, выслушайте меня, — Таафе все еще был спокоен. — Это чудовищная ложь. Я действительно исхожу из того, что нам нужны хорошие отношения с Германской Империей и контроль над радикальными силами. Шенерер вообще не является проблемой. У меня есть агенты, которые могут непосредственно влиять на него. И Шенерер, и вся его банда националистов будут делать только то, что скажу ему я. Я полностью контролирую… — Вы не контролируете даже своих людей, — оборвал его Франц Иосиф. — Крысы уже побежали с вашего корабля. Барон Виттельмайер был первым. А сегодня я был в рейхсрате, и вы, граф Таафе, даже не представляете, на что сейчас готовы ваши сторонники. Только чтобы их не потащили в суд вместе с вами. И с какой радостью они называют вас предателем и клянутся, что всегда видели в вас изменника. Реплику о своих сторонниках Таафе будто бы не расслышал. Коротко кивнул и задал вопрос: — Позвольте поинтересоваться, Ваше Величество, а что именно сделал барон Виттельмайер? — Барон Виттельмайер доложил о вашей поездке в Мюнхен, — ответил Франц Иосиф. — А его люди смогли вызнать, о чем вы говорили с канцлером Гогенлоэ. — Мне жаль, что я так ошибся в Виттельмайере. Это фальшивка, Ваше Величество. — Желаете знать, что было дальше, граф Таафе? Именно барон Виттельмайер пришел ко мне с предложением вас немедленно арестовать. Причем он очень хотел сделать это сам. Только я не видел причины, почему задерживать вас должен тот, кто полностью обязан вам карьерой. Предавший однажды предаст снова! Вот теперь в глазах Таафе что-то дрогнуло. Зрачки его сперва расширились, а потом прежний блеск во взгляде погас, и Таафе снова превратился в человека, который не спал целую ночь или две. А Франц Иосиф и сам не понимал, правильна была та его догадка, или нет. Он почему-то знал, что арестовать Таафе должен кто-то другой. Не Виттельмайер, который так хотел это сделать. Чтобы доказать преданность кайзеру. Или, например, предупредить Таафе об опасности. Вот тогда Франц Иосиф и вызвал барона Петрицкого. Отдал приказ, и тот со своим отрядом поехал в Моденский дворец. — По-моему, граф Таафе, вы не так хорошо играете в шахматы, как пытаетесь изображать, — добавил Франц Иосиф. — Если не могли просчитать, что будут делать ваши сторонники. Видимо, барон Виттельмайер решил, что ему выгоднее сдать вас с потрохами. Ответ прозвучал очень тихо. — Я учту это на будущее, Ваше Величество. — Я готов заменить расстрел пожизненным заключением, если вы сделаете признание в государственной измене и выдадите всех, кто еще замешан в этом преступлении. Теперь Таафе снова смотрел на Франца Иосифа в упор. Снова пытался выпрямиться, снова искал в себе новые силы. — Мне не в чем признаваться, Ваше Величество. Я клянусь, что всегда действовал в интересах Австро-Венгрии. Франц Иосиф поднялся со своего кресла. Шагнул к Таафе и произнес: — Вам сейчас стоит усвоить одно: вы, граф Таафе, больше ничего не контролируете. И пусть это станет для вас уроком смирения, которого вам так не хватает. — Благодарю вас, Ваше Величество. Больше Франц Иосиф на Таафе не смотрел. Вышел в коридор и отдал приказ: — Барон Петрицкий, расследование будете вести вы. Я даю вам любые полномочия, но об этом заговоре вы должны узнать все. — Есть, Ваше Величество! Даже с дьявола можно сбить спесь, решил Франц Иосиф.