Кадры решают все

Все менялось: отправлялись в мир иной императоры, вслед за ними уходили навсегда и их братья-эрцгерцоги — многие безвестно, ведь не каждый мог мечтать о боевой славе Карла Тешенского или Альбрехта Австрийского, умирали их супруги, а дети вступали на престол. Шенбрунн жил своей жизнью. Франц Иосиф понимал, что когда-нибудь этот день наступит и для него: день, когда он вслед за предками отбудет в императорский склеп под Капуцинеркирхе. Герольд, исполняя ритуал, постучит в дверь, и строго спросит капуцинский монах: — Кто просит о входе в эту усыпальницу? — Франц Иосиф, милостью Божьей Император Австрии, король Венгрии, Богемии, Далмации, Хорватии, Славонии, Галиции, Лодомерии и Иллирии; король Иерусалима; эрцгерцог Австрии; великий герцог Тосканы и Кракова; герцог Лотарингии, Зальцбурга, Штирии, Каринтии и Буковины; великий князь Трансильвании; маркграф Моравии; герцог верхней и нижней Силезии; герцог Модены, Пармы, Пьяченцы... Герольд с великой старательностью зачитает и все остальные пышные титулы, вот только на капуцинского монаха это не произведет никакого впечатления. — Мы такого не знаем. Герольд постучит во второй раз, и все повторится. Лишь в третий раз, когда герольд попросит открыть усыпальницу для грешника по имени Франц, монах наконец даст свое согласие. И больше не нужно будет терзать себя мыслями: скольких еще ему придется пережить? Детей, братьев, верных соратников, с которыми Франц Иосиф с сорок восьмого года строил державу. А Шенбрунн останется. Чтобы не случилось. Только это будет другой Шенбрунн, Франца Фердинанда, нового Императора Австрии и короля Венгрии. Франц Иосиф не сомневался, кто унаследует трон. Несмотря на туберкулез, от которого Франц Фердинанд сейчас лечился за границей. Несмотря на интрижку с чешской графиней, на которой эрцгерцог собрался — подумать только! — жениться! Отношения с Софи пока что держали в секрете, но никто при дворе не сомневался: Франц Фердинанд ничуть не шутит. Граф Агенор Голуховский, министр иностранных дел всей Австро-Венгрии, за последние годы не раз в открытую обсуждал вопрос наследника с Францем Иосифом. И взаправду считал, что вылечиться от столь тяжелой хвори Франц Фердинанд не сможет, а значит, пора обратить внимание на его младшего брата — «красавчика Отто». Поначалу Франц Иосиф даже прислушался к Голуховскому. Попытался занять Отто военной службой, дал несколько поручений — и окончательно понял, что из того ничего не выйдет. Да и слишком уж хорошо вся Вена запомнила скандал в отеле Sacher, куда пьяный «красавчик Отто» заявился в костюме Адама, с саблей на поясе и орденом Золотого Руна на плече. Искал тот, конечно, какую-то даму. Государство нуждалось в сильном правителе, и им станет Франц Фердинанд. Он, конечно, все в Шенбрунне поменяет и придумает другие, свои порядки. Наймет нового обер-гофмейстера вместо князя фон Лихтенштейна. Проведет везде электричество и прикажет установить недавнее изобретение — телефон. И документы из военного министерства ему станут присылать другие, машинописные. Которые так не любил сам Франц Иосиф. Если ему и приносили такие, он всякий раз требовал, чтобы их переписали от руки. Будущее он отталкивал также, как и машинописные документы: и пусть в Шенбрунне и Хофбурге сколько угодно шепчутся о том, что кайзер не любит технический прогресс. Он просто не хотел заглядывать вперед, а если и пытался, то словно натыкался на стену. И это тоже было правильно. Грешник по имени Франц ничего предугадать не мог. Но он точно мог сохранить и спасти государство, которое вверил ему Создатель. — Считайте это рабочим совещанием, барон, — сказал Франц Иосиф. — А не аудиенцией. Петрицкий все мгновенно понял и наконец перестал говорить о своей неизбывной вине. — Я рад, что вы не снимаете с себя ответственность. — Ваше Величество, — Петрицкий выпрямился и встал навытяжку, — я ничуть себя не оправдываю и приму любое наказание. — Мы все уже наказаны, — ответил ему Франц Иосиф. — И я в первую очередь. Потому что в достаточной мере не разъяснил, с какой опасностью вам придется встретиться лицом к лицу. — Ваше Величество, всему виной лишь моя гордыня. Вы предупреждали меня, но я возомнил, что могу легко победить дьявола в открытом бою, и он сразу же одержал надо мной верх. Франц Иосиф покачал головой. Он поднялся из-за стола. Вспомнил, что провел в Ореховой комнате едва ли не весь день: сегодня был четверг, и очень многие стремились попасть на аудиенцию к Францу Иосифу. Лишь после обеда ему удалось поработать в своем кабинете: еще несколько часов ушли на то, чтобы просмотреть все документы, присланные сегодня из военного министерства. После ужина Франц Иосиф надеялся хотя бы полчаса провести в парке. Послушать, как журчит вода в фонтане с наядой и постоять перед римскими руинами, представляя, какая жизнь текла здесь до того, как на землю пришел Спаситель. Подумать о том, какие победы совершали те древние полководцы, и чему у этих воинов стоило бы поучиться в нынешний просвещенный век. Но около девяти вечера адъютант доложил о Петрицком, и планы пришлось менять. Франц Иосиф подошел к окну. В этот час парадный двор уже пустовал, и лишь на противоположной стороне вырисовывались точеные фигурки: у ворот нес службу императорский караул. Казалось, что и во дворце, и в разбитом за ним грандиозном парке царит хрустальная тишина. Вот только погода этим вечером быстро портилась, и на небе уже сгущались сумерки, лиловые, грозившие неминуемым дождем. Как жаль, что он не переехал в летнюю резиденцию уже в мае! Франц Иосиф по-своему любил Хофбург. Работая в кабинете, он также порой смотрел в окно: во внутреннем дворе возвышалась статуя Франца Первого, и совсем рядом бурлила жизнью Михаэлерплатц. Даже после нескольких покушений на свою жизнь Франц Иосиф не собирался возводить стены между собой и Веной. Гордился тем, что никаких тайных кабинетов у него в Хофбурге не было. Весь город знал, за каким окном работает первый слуга Австро-Венгрии. И все же именно Шенбрунн всегда оставался тем местом, где Франц Иосиф чувствовал, что он дома. Даже в такое тяжелое время, как сейчас. Особенно в такое время. — Что вы предлагаете, барон? — Франц Иосиф вернулся за свой стол. Поднял взгляд на Петрицкого и предложил тому занять кресло напротив. — Я больше не дам ему спуску, — пообещал тот. — Я уже говорил с господином фон Коеэбером. И он, как новый министр внутренних дел, согласился прислать мне целый отряд лучших своих следователей. — Целый отряд... — Да, Ваше Величество. Мы не станем верить ни одному его слову, пока не получим подтверждений. Я докажу ему, что теперь любая его ложь будет бессмысленна. Я не стану щадить себя, я не выйду из крепости до тех пор, пока не узнаю все обстоятельства измены. И чего бы мне это не стоило, я смогу сломить его сопротивление. Он поймет, что врать мне бесполезно, что я никогда не отступлю... Франц Иосиф вздохнул и сцепил пальцы. А потом заметил: — Именно этого он и ждет. Чтобы вы приставили к нему побольше людей. Чтобы ему было с кем разговаривать. И чтобы вы непременно приходили допрашивать его сами. Да, ему будет чем заняться в вашем обществе. А знаете, барон, что случится потом? Петрицкий понял, что отвечать не нужно: да у него, скорее всего, и не было ответа. — Через неделю вам станет казаться, что все ваши люди, и даже те, которых вам только что прислал фон Кёрбер, на самом деле что-то от вас скрывают. Вы перестанете понимать, кому можно доверять, а кому нельзя. Вы решите начать все сначала. Снова попросите фон Кёрбера об услуге. И увязнете в этом деле сами. Вы будете приходить к нему каждый день. Каждый раз станете радоваться, когда он вдруг расскажет вам правду, и огорчаться, когда он снова солжет. Каждый раз вы будете чувствовать, что напали на след, что это вы заставили изменника сознаться. А потом снова окажетесь разбиты, как сегодня. В конце концов вы запутаетесь, и не сможете более отличить истину от фальшивки. А самое главное, барон: он в точности изучит все ваши слабые стороны. И вы, даже не подозревая об этом, станете его самой лучшей марионеткой. — Ваше Величество, граф Таафе всего лишь человек. — Лишь пять минут назад вы сами назвали его дьяволом, — напомнил Франц Иосиф. — Или это вы все-таки искали себе оправдание? — Искал, Ваше Величество. И поэтому теперь говорю обратное, — сказал Петрицкий. — Он человек. Значит, у него тоже есть какая-нибудь слабость. Я обязательно ее отыщу. Да, подумал Франц Иосиф. Есть то, чего граф Таафе боится больше всего на свете. Вот только барон Петрицкий никогда не найдет эту брешь в крепостной стене. — Оставьте его в покое, барон. Это мой приказ. — В покое, Ваше Величество? — Да, именно так, — ответил Франц Иосиф. — Я приеду в Тойфельсберг послезавтра и поговорю с ним сам. Все, что касается скандала с баронами Гольденбаумами — я уже попросил обер-гофмаршала графа Сцираки уладить этот вопрос. Думаю, мы достигнем соглашения. Лицо Петрицкого осветилось радостью, искренней и даже детской. А спустя еще минуту Франц Иосиф остался один, в столь знакомой и любимой ему тишине. Жалел он только о том, что не успел найти хоть немного времени для вечерней прогулки.