Кадры решают все

— Почему нас до сих пор не арестовали? Вилигут тотчас поднял на нее глаза, внимательно посмотрел и ответил: — Потому что следить за нами куда важнее. — Наверно, вы правы, — согласилась Мари. Размешала сахар, полюбовалась изящной чашечкой и натертой до блеска туркой, в которой здесь подавали кофе. Они с Вилигутом заняли столик в самом дальнем углу лобби, и с кресла, которое заняла Мари, ей казалось, что в лобби больше никого нет. — Вы заметили кого-нибудь? — Внутри нет, — перед Вилигутом все еще стоял полный бокал с пивом, а больше он ничего и не заказал. — Вон того старенького официанта я знаю очень хорошо, и он нас точно не выдаст. Зато у входа в отель дежурит швейцар, который мне не понравился. — Это опасно? — Ничуть. В «Гранд-отеле» было бы хуже. Я спросил у своего приятеля из полиции, помните, я рассказывал? Их всех перевербовали. Так что это хорошо, госпожа фон Эберхартер, что вы сразу запретили нам даже думать о том, чтобы поселить графа Хорти в «Гранд-отель». Мари в ответ только кивнула и пригубила свой кофе. На графа Ференца Хорти указал один из тех самых агентов Таафе, которых для него вербовал племянник. Агент был специалистом по «венгерскому вопросу», ну а сам граф Хорти, разумеется, ни в каких списках не упоминался. Но как утверждал агент, тот служил Моденскому дворцу верой и правдой уже восемь лет. В прошлом году, например, граф Хорти внезапно оказался владельцем особняка в Триесте: веру и правду Моденский дворец оплачивал как всегда щедро. Ригер по просьбе Мари немедленно отправил телеграмму в Будапешт — и очень скоро получил ответ: граф Хорти не стал тратить долгое время на сборы и решил сразу двинуться в путь. Нужно было найти ему достойную гостиницу, и Вилигут сразу предложил роскошный «Гранд-отель» на Рингштрассе. А встречу можно было организовать прямо в лобби. Вот только Мари высказалась против. — Вы же сами говорили, госпожа фон Эберхартер, что меньше всего заметны те, кто на виду. — Не в этом дело. — Между прочим, я там часто дежурил в прежние времена, — заметил Вилигут. — Приходилось проверять, что там за гости в некоторых номерах… Мари вздохнула и снова повторила: «Империал», причем без вариантов. В крайнем случае старый добрый Sacher. Ведь Вилигут и не подозревал, что следил он в те прежние времена за ней самой. Это она, Мари фон Вечера, приезжала в «Гранд-отель» будто бы навестить свою подругу и тезку — графиню фон Лариш. А та заказывала номер на первом этаже: двадцать один, двадцать три или двадцать восемь. Окна этих номеров выходили не на Рингштрассе, а на параллельную улицу. Графиня фон Лариш встречала Мари на пороге комнаты, улыбалась и всякий раз повторяла, как же она ей завидует: такая любовь, такая страсть, какая бывает только в романах! А потом на Максимилианштрассе останавливался элегантный экипаж, и из него выходил кронпринц Рудольф... И как бы Мари не казалось, что она уже начисто переписала свою жизнь, примирилась с прошлым и стала другим человеком — заглядывать в лобби «Гранд-отеля» ей не хотелось. Поэтому теперь они с Вилигутом заняли один из столиков за громоздкими мраморными колоннами в лобби «Империала», и Мари пыталась вспомнить совсем другую историю, которую не раз пересказывали в Вене. Ведь «Империал» после неудачной войны с Пруссией выстроил швабский принц фон Вюртемберг: как палаццо для самого себя, потому что этому немцу куда больше нравилась столица побежденной империи, чем Берлин в зените своего триумфа. А в семьдесят третьем фон Вюртемберг решил переделать дворец в отель, так что и репутация у его детища сложилась особенная. Отель, в котором можно жить, будто ты германский принц: именно так говорили об «Империале». — И где же граф Хорти? — спросила Мари. — Сейчас узнаю, — пообещал Вилигут. Спешно сделал глоток пива, поднялся из-за стола и исчез. Мари поймала себя на мысли, что в последнее время ей все тяжелее быть одной. И Вилигут, и Майсснер, и Ригер, и все остальные агенты Таафе теперь ждали ее решений. Выхода не оставалось. Мари отдавала точные распоряжения — и понимала, что чем дальше, тем больше они напоминали приказы на поле боя. А когда идет война — особенно если ты сам ее начал— права на ошибку у тебя больше нет. Стоило Мари остаться одной, как ее начинали грызть сомнения. Вот уже второй день фон Лаксенбург — самая мрачная и темная фигура из тех, кого Мари встречала за эту неделю — не выходил на связь. И Мари до сих пор не знала, правильно ли она поступила, передав фон Лаксенбургу, что время пришло. Ведь чем больше она читала и слышала о Шенерере и его преданных бойцах, тем больше ей казалось, что своим приказом она отворяет двери ада. Пока что все было спокойно: утренние газеты написали о пикете, который сторонники Шенерера устроили у рейхсрата, и о какой-то глупой кабацкой драке. На место прибыла жандармерия, и всех участников бурной политической дискуссии быстро препроводили в кутузку. На этом дело и закончилось. Но Мари понимала, что это не так. Что план Таафе она так и не разгадала. Слишком много ниточек держал в своих руках господин министр-президент. И лишь он один знал, в каком порядке следует эти ниточки дергать. Мари провела целый день, почти не выходя из своей комнаты. Читала досье, которое ей передал маркиз де Бакем. Искала ответ на вопрос — не слишком ли рано она вытащила из колоды карту Шенерера? И не находила. Выбора у нее больше не было: скандал с Петрицким она сочла сигналом от Таафе. Ошиблась она или нет — это могло показать только будущее. Мари пыталась представить себя на месте Таафе: ей всегда казалось, что она понимает и знает его лучше, чем кто-либо еще. Даже лучше, чем своего министра знал кайзер. И сейчас вдруг вспомнила, как в феврале она прибыла из Лондона в Вену. Тогда она уже понимала, что Таафе готовит что-то масштабное и грандиозное. В конце концов, Таафе и вправду делился с ней мыслями о том, что в Австро-Венгрии правильно, а что следует изменить. И, пожалуй, на самом деле доверял ей, а она уж догадывалась, что ему стало тесно в маленькой и уютной Цислейтании. После трех месяцев в Англии, после невыносимого количества рождественских приемов, благотворительных вечеров и новогодних балов, ей очень хотелось видеть его. Быть с ним. Наверно, именно поэтому в тот раз все случилось так быстро. Мари не стала ждать, когда Таафе закончит с вопросами и хоть чуть-чуть расслабится: впрочем, он никогда и не расслаблялся. Она вдруг почувствовала голод, настоящий голод по чужому телу и прервала Таафе в самый разгар их беседы. Он и не стал возражать. Даже, когда Мари забралась к нему на колени и принялась расстегивать рубашку, не проверив, заперта ли дверь в его кабинет. И уж конечно он не возражал, когда она высвободилась из нижних юбок и панталон, залезла на кровать и со всей силой притянула Таафе к себе: настолько хотелось ощутить тяжесть его тела. Зато позже, лежа рядом с ней, Таафе вдруг произнес: — Совершенно необязательно было набрасываться на меня так, как это сделали вы. Вчера моя супруга отбыла в Эллишау, и я рассчитывал провести всю ночь здесь. Секретаря я давно отпустил... Мари ничего не стала ему отвечать. Сделала вид, что уже уснула, а про себя решила, что обязательно придумает, как отомстить. Утром она долго рассматривала спящего Таафе, а когда он пришел в себя, погладила его по щеке и поинтересовалась: — Все никак не могу понять, как следует вас называть в такой ситуации, как сейчас. Таафе посмотрел на Мари и с полной искренностью и непониманием в голосе спросил: — Да, а чем плохо называть меня «господин министр-президент»? — Действительно. Вы в своих мыслях сами тоже так себя называете? — А если я отвечу «да», вы сильно удивитесь? — Не знаю, — Мари пожала плечами и продолжила водить пальцами по его груди, будто рисуя узоры. — «Господин повелитель Универсума» звучит еще лучше, не правда ли ? — О, вы угадали, — ответил Таафе со знакомым ядом в голосе. — Могу предложить еще несколько вариантов... Господин повелитель всей цивилизованной Европы... — Мари! — Господин повелитель... В одно мгновение Таафе оказался сверху и своими ладонями прижал руки Мари к кровати. Она рассмеялась. — Вы можете меня отвлечь, — сказала Мари. — А вот запретить мне вы ничего не можете. И я теперь буду называть вас так, как мне придет в голову. Наверно, именно это ее в нем и привлекало: он был честен сам с собой. Таафе лгал всем: кайзеру, кабинету министров, рейхсрату, аристократии и простолюдинам. Ложь была его лучшим инструментом, и в этом искусстве он достиг высшего мастерства. Зато он никогда не врал самому себе, и совершенно искренне любил свое единственное божество: власть. Таафе давно достиг своего потолка. Как министр-президент Цислейтании, он распоряжался одной половиной Австро-Венгрии. Кайзер доверял ему. Всегда советовался по важнейшим вопросам, касающимся Транслейтании — Венгрии. Даже прислушивался к мнению Таафе по вопросам внешней политики. Было немало тех, кто считал власть «кайзеровского министра» Таафе возмутительно безграничной. А вот сам Таафе, конечно, так не считал. Поэтому он и стал посылать своих людей в Англию и Францию. За рубежом прекрасно знали графа Агенора Голуховского — и всех прошлых министров с Балльхаусплатц, которые были лицом всей Австро-Венгрии, а не ее частей — и почти не знали Таафе. Это следовало исправить. Какое-то время Таафе — в этом Мари была уверена — всерьез думал занять кресло министра иностранных дел. А потом решил иначе. Единственной силой, которая бы до конца сопротивлялась любым изменениям в стране, оставались венгры. И Мари сделала вывод: разгадка плана Таафе крылась в Будапеште. — Позвольте представиться, — услышала она в то же мгновение. — Граф Ференц Хорти к вашим услугам! Мари подняла глаза. Мгновенно оглядела лобби — столики в середине до сих пор пустовали, занят был лишь диванчик у окна: похоже, два приезжих англичанина наслаждались венскими традициями. Им как раз принесли по порции «Марии Терезии» — мокку со взбитыми сливками и мандариновым ликером. А в следующую секунду Мари перевела взгляд на графа Хорти. Тот оказался пожилым дворянином, и Мари подумала, что его манеры сделали бы честь даже императорскому двору: с такой галантностью он поклонился и поцеловал ее руку. — Господин Вилигут, — обратилась Мари, — не закажете ли вы нам по чашечке меланжа? — Я немедленно это сделаю, госпожа фон Эберхартер, — ответил Вилигут. Граф Хорти проводил его цепким взглядом. А потом с тем же неизбывным любопытством глянул на Мари и сел в кресло напротив. — Рада видеть вас в Вене, граф Хорти. — А я рад узнать, что имперской политикой теперь занимается столь очаровательная барышня! — Надеюсь, мы с вами сработаемся. — Даже не сомневаюсь, госпожа фон Эберхартер. Мой опыт и ваше обаяние — мы завоюем всю Европу, как вы считаете? Улыбка у графа Хорти вышла по-настоящему масляной. — Безусловно, — согласилась Мари. — Вы ведь знаете, зачем вас пригласили в Вену? — Разумеется, — граф Хорти вальяжно откинулся на спинку кресла. — Я давно этого ждал. — Превосходно. Мари решила выдержать паузу: надеялась она только на то, что граф Хорти все расскажет сам. И он рассказал. — Последний раз я говорил с ним месяц назад. Не будем называть имена, да? — Не будем, — кивнула Мари. — Он вас вовсе не упоминал. Скажите, а как давно вы знакомы с... — Разве это сейчас имеет значение, граф Хорти? — Конечно. Мне хочется знать, насколько он вам доверяет. А это зависит от того, как хорошо он вас знает, как близко... в каких отношениях вы с ним состоите, например... Мари сейчас очень хотелось запустить в графа Хорти этой блестящей туркой. Или, как вариант, вылить ему на голову целый чайник горячей воды: мимо как раз проходил официант именно с таким. Похоже, это те англичане за столиком у окна вдруг затребовали чай. Еще бы, настенные часы как раз показывали пять вечера. — Я могу задать вам тот же вопрос, — заметила Мари. — И между прочим, я говорила с ним не месяц назад, а вчера. — Вчера? Но каким образом... он ведь... это невозможно! — Предоставьте мне судить о технических вопросах. Все было спланировано еще год назад. — И он даже посвятил в этот план вас? — Разумеется, граф Хорти. Поэтому я здесь. Граф Хорти с минуту изучал ее. И даже не скрывал некоторого изумления. В этот момент как раз вернулся Вилигут: с подносом в руках. Одну чашечку с кофе он поставил перед Мари, другую перед графом Хорти, и сделал он это так изящно, будто отработал всю жизнь в одном из лучших кафе Вены. Как и подобает хорошему официанту, Вилигут немедленно исчез. — В таком случае, — граф Хорти высыпал в чашечку две ложки сахара, — где бумаги, которые я должен получить? Они уже у вас? — Это займет некоторое время, — ответила Мари. — Моя милая госпожа фон Эберхартер, — улыбка у графа Хорти снова стала масляной, — тогда я не совсем понимаю этой спешки. Вы вызвали меня в Вену, я бросил все дела и приехал. Безусловно, я никогда не против провести время в обществе столь приятной девушки, как вы. Но мне бы хотелось знать, когда я получу документы. Или не получу вообще? Мари сделала глоток кофе: от неосторожности обожглась. Но виду не подала. — Вы их получите, — заверила его Мари. — А вот мне бы хотелось знать другое. Как быстро вы сможете дать ход всему делу? — Как только я покажу план графу Ракоши, герцогу Кемени и барону Альбени. — И все? — Они наиболее заинтересованы в том, чтобы этот план никогда не был бы претворен в жизнь. — Они теряют больше всего? Мы говорим о венгерской знати, граф Хорти? В ответ тот сперва хмыкнул. — Вы меня даже пугаете, госпожа фон Эберхартер. Никогда не видел еще девушки, которая бы рассуждала о политике с такой серьезностью. — Давайте вернемся к Ракоши и Кемени. Что теряют их семьи? — Граф Ракоши — крупный землевладелец в Хорватии. Если она станет автономной, многое может измениться. — А герцог Кемени? — Он, к своему несчастью, владеет несколькими поместьями в Богемии. Кроме этого, он, как и все патриоты Венгрии, стоит против того, чтобы чехи встали вровень с нами. Нельзя сравнивать венгерскую корону святого Иштвана и этот чешский шутовской колпак. Между прочим, это сказал не я, а ваша Императрица Мария Терезия. — У нее были на это свои причины. — Вы сейчас очень ее напоминаете, госпожа фон Эберхартер. — Благодарю за комплимент, — Мари спешно складывала в уме все, что сейчас говорил граф Хорти. И старалась не обращать внимания на его паясничание. — А что с бароном Альбени? — Барон Альбени восхищается Веной также, как и я. Но он считает, что Вена должна быть нам сестрой, а не матерью. Как только наша двуединая монархия станет конфедерацией, Будапешт уже не будет самостоятельным, как сейчас. — Вас бы устроило другое будущее для монархии. — Нас бы устроил другой наследник трона, — ответил граф Хорти. — А не эрцгерцог Франц Фердинанд с его странными идеями. Триализм, которого он так хочет — это путь к катастрофе. А если речь уже идет о том, чтобы дать автономию хорватам и румынам, то есть вырвать из живого тела Венгрии целый кусок — это путь в преисподнюю. — Значит, граф Хорти, этот план вам нужен для того, чтобы ваши друзья поверили, насколько это все серьезно? Я имею в виду намерения наследника. — Конечно. Но мои друзья должны знать, что это не фальшивка. Что документ на самом деле выкраден из Хофбурга. Тогда и граф Ракоши и герцог Кемени перейдут к самым решительным действиям. Все, о чем мы договаривались с ним... с тем, кто прислал вас сюда. Мари кивнула и допила свой кофе: тот почти остыл. Взглянула на англичан — они как раз расплачивались с официантом. А граф Хорти продолжил: — У нас есть свой человек в Хофбурге. Увы, ему не удалось проникнуть в покои, где пусть редко, но появляется эрцгерцог. — У нас тоже есть свой человек в Хофбурге, — ответила Мари. — В этом я не сомневаюсь. Когда вы предоставите мне документы? — Завтра. В это же время. — В этом же зале? — Именно так, граф Хорти. Тот снова осыпал Мари комплиментами: похвалил удивительное сочетание ума и красоты. А когда граф Хорти наконец откланялся и ушел, Мари испытала острое желание вымыть руки. — Экипаж ждет вас у заднего входа, — доложил Вилигут. — Я проверил, все чисто. — Хорошо. Вы доедете вместе со мной на Кохгассе? Мы же встречаемся у Ригера? — В целях безопасности, нам лучше передвигаться поодиночке. — Вы правы, — кивнула Мари. — Но времени остается мало, и сейчас ценна каждая минута. — Как скажете, госпожа фон Эберхартер. Я полностью в вашем распоряжении. В экипаж они сели вместе. Едва копыта зацокали по Рингштрассе, Мари тотчас задала вопрос: — Он его купил или запугал? — Откуда же мне знать, госпожа фон Эберхартер. — А сами вы как думаете? Вилигут помедлил. — Скорее, запугал. Я же вчера смотрел досье этого венгра. — Я тоже видела это досье. И что? — Граф Хорти пару лет назад женился на некой Катарине Хорти. Это ее девичья фамилия. — То есть он женился на своей родственнице? — Причем очень близкой и очень молодой. — Какая мерзость. Мари отвела взгляд в сторону: очень хотелось выбросить графа Хорти из головы. Сумерки уже раскрасили небо в лиловые цвета, и впереди уже маячила густая, неподвижная и беззвездная темень. Но разве кто боялся ночи в этом городе? Рингштрассе, улица вечного праздника, уже приняла вызов и как по команде, вспыхнула миллионом ярчайших огней. И газовые фонари, и керосиновые лампы, и модные электрические светильники — все в один миг объявили бой темноте. — Вы знаете хоть кого-нибудь из тех, кто служит нам в Хофбурге? — К сожалению, нет, — ответил Вилигут. — Зато я точно помню, что кайзер лично разрешил господину министру-президенту завербовать двух человек из своей стражи. — Зачем? — По официальной версии, они нужны для того, чтобы знать, кто осмеливается критиковать его Величество Франца Иосифа. — Дайте я угадаю: нашего кайзера все так любят, что его никто не ругает? — Именно так, — кивнул Вилигут. — И агентов там не два, а… — Как минимум двадцать. Мари перебросилась еще несколькими фразами с Вилигутом и погрузилась в раздумья, перебирая в уме все фамилии, запомнившиеся ей из списка маркиза де Бакема. Спустя четверть часа экипаж остановился за квартал до Кохгассе. Вилигут считал, что им лучше немножко пройти пешком, и Мари ничуть не возражала. Именно в этот момент Мари и услышала крики, а также звук разбившегося стекла. — Чешская свинья! — раздалось с противоположной стороны улицы. — Выметайтесь в свою Прагу! — Грязные твари! Мари потребовалась секунда, чтобы понять: у маленького бара напротив трое били одного. Но вот чего она точно не ожидала, так это выстрела. После которого все трое кинулись врассыпную. Недолго думая, Мари бросилась через всю улицу. Вилигут ее остановить не успел, кинулся вслед за ней. Вдвоем они склонились над мужчиной, лежавшим на тротуаре. Тот прижимал руку к животу и истекал кровью. — Вилигут, где жандармы, когда они так нужны? — Сейчас позову кого-нибудь. Мари опустилась на одно колено. — Нужно остановить кровотечение, — сказала она. Сняла с плеч накидку и свернула: ничего другого у нее не было. Положила сверток поверх раны и устроила руку мужчины сверху. — Вы слышите меня? В этот момент ее и потянул за локоть Вилигут. — Бежим! — Ему нужна помощь! — Вам сейчас тоже будет нужна помощь, когда за вами явится тайная полиция! Пришлось встать. — Нет, постойте, — сказала она Вилигуту. Снова склонилась над раненым. — Кто в вас стрелял? — Петер Вольф, — застонал раненый. — Он из шавок Шенерера... Мари почувствовала, как все внутри у нее обледенело. Спорить она больше не могла, и позволила Вилигуту увести себя. До самого дома Ригера Мари не смогла вымолвить не слова. Это ведь она сняла печать с двери в ад. А теперь что-то подсказывало Мари, что вся эта интрига с венграми, которым так не нравился Франц Фердинанд и которые бы предпочли другого наследника — снимет и вторую печать. Какие чудовища тогда вырвутся из преисподней? Она не знала. — Господин Ригер, — начала она сразу после того, как вслед за Вилигутом в дверь вошел Майсснер, — сколько агентов у нас есть в Хофбурге? — Одиннадцать человек среди императорской стражи, — начал перечислять Ригер. — Двое в казначействе, один в сокровищнице, четыре камердинера, двое на кухне... Мари задумалась. — Почему вас интересует Хофбург, а не Шенбрунн, госпожа фон Эберхартер? — Потому что это наш кайзер летом живет в Шенбрунне. А его наследник, эрцгерцог Франц Фердинанд... — Проходит лечение на острове Лошинь, — ответил Ригер. — Это в Адриатике, на берегу Хорватии. Эрцгерцог болен туберкулезом, и, к сожалению, путешествие вокруг света ему не помогло. — Откуда вы это знаете? — Я слышал об этом от господина министра-президента. Как и о том, что эрцгерцог, возможно, вернется в Вену в июле. — Вот как, — Мари помедлила. — Тогда нам придется сделать так, чтобы он вернулся побыстрее. К себе на квартиру Мари приехала только в одиннадцать вечера. Горничная давно ушла. К счастью, и в спальне и в столовой все было убрано, а кофейник и прочая посуда сверкали чистотой. Забравшись под одеяло, Мари вспомнила свой сегодняшний разговор с Вилигутом: о том, почему они до сих пор на свободе. Решила, что на днях сменит жилище. Мари наконец закрыла глаза, но сон никак не приходил. После знакомства с графом Хорти ей хотелось вымыть руки, а теперь она вдруг поняла: кровь не смывается. Никогда. Понимал ли это Таафе? Когда передвигал фигуры на своей огромной шахматной доске величиной с целую страну?