Кадры решают все

— Вы нарочно вызвали меня в Вену именно сейчас, дядюшка? На губах племянника играла легкая сардоническая улыбка. А Франц Иосиф в который раз понял, почему тот так и не смог завоевать любовь своего окружения. Ведь Франц Фердинанд был неглуп, обладал силой воли и чувством долга. И совершенно искренне хотел помочь — ему, Францу Иосифу. Вот только самому Францу Иосифу потребовалось много лет, чтобы разглядеть под маской хмурого записного циника — умного, интересного и в чем-то очень обаятельного человека. Но что говорить о тех, кто не входил в императорскую семью? — Право, я бы предпочел остаться на Адриатике, — не постеснялся добавить Франц Фердинанд. — Читал бы газеты, где рассказывают о забастовках и побоищах. А вчера еще и бомбисты объявились, да и в Праге полыхнуло, причем еще как! Одного я так и не понял: почему ваше новое правительство не может приструнить этих наглецов? — Наше новое правительство, — поправил его Франц Иосиф. Франц Фердинанд наконец перестал ходить взад-вперед по кабинету. Подвинул себе стул и устроился напротив Франца Иосифа. И, разумеется, сделал вид, что не услышал последней фразы. — Вы спросили меня о моем здоровье, дядюшка. И совсем не поинтересовались, как идут дела у Софи. — Ваши отношения с графиней Хотек меня никоим образом не касаются. — Зря вы так, — Франц Фердинанд покачал головой. — В том, что я все-таки излечился от этой мерзкой хвори, есть и ее заслуга. Знаете, Софи всегда в меня верила. Ведь ничего не помогало: я провел целый год в кругосветном путешествии, объездил все моря и все континенты. И только там, на Адриатике, в ее обществе мне вдруг стало лучше. И это после смерти отца... — Я очень рад слышать, что вы выздоровели. Если желаете, передайте графине Хотек мою благодарность. — Дядюшка, к чему этот спектакль? Вы же меня знаете, я никогда не отступаюсь от своих решений. Значит, я все равно найду способ как это устроить. Франц Иосиф покачал головой. В последнее время Франц Фердинанд сводил любой разговор на тему Софи. И своей предстоящей женитьбы на ней. — Вы бы не хотели продолжить нашу беседу на прогулке? — предложил Франц Иосиф. Некоторое время они молча шагали по дорожкам парка. Над Шенбрунном сгущались сумерки, и на небе уже прорисовывался месяц. День выдался нестерпимо жарким, а после полудня небосвод будто раскололся на части — давно Вена не помнила такой грозы и такого ливня. К вечеру стихло, и все катаклизмы сменились нежным ветерком да разлитой в воздухе прохладой, казавшейся благословением. Франц Иосиф залюбовался тяжелыми колоннами, белеющими на горизонте. И поймал себя на мысли, что очень надеется: его племянник и наследник трона Франц Фердинанд тоже любит и эту глориэтту, и фонтан Нептуна, и розарий, и великолепный пальмовый дом. — Дядюшка, — обратился Франц Фердинанд, — может вы все-таки расскажете мне, что происходит в Вене? И вообще в стране? — С удовольствием, — Франц Иосиф вздохнул. — Хотя никакого удовольствия тут нет. Как я понимаю, основное вы уже прочли в газетах? — Да, и поэтому никак не возьму в толк, за что наше правительство получает жалованье. — Дело не только в правительстве. Вина прежде всего лежит на мне. Одно неверное решение потянуло за собой другое, и в результате получился снежный ком, летящий с горы. — Скорее, лавина. — Вы правы, — согласился Франц Иосиф. — Беда в том, что мы поначалу не придавали значения небольшим волнениям, которые начались в Вене. И не заметили, как из искры разгорелся костер. — Вы слишком много говорите метафорами, дядюшка, — заметил Франц Фердинанд. — Чему вы не придали значения? Шенереру или младочехам? — И тем и другим. Я полностью доверяю фон Кёрберу, и... — ... это новый министр внутренних дел? — Да. И когда он сказал, что улик против Шенерера нет... — ... нужно было их найти? Разве не так? У фонтана с наядой они остановились. Слушали журчание воды и молчали. Франц Иосиф долго вглядывался в темень сада и наконец продолжил: — Я не знаю, кто из них ударил первым. Но у меня есть ощущение, что и одни и другие уже были готовы к бою. — Скорее всего, вы правы. Так совпало. Бывает. — Не знаю, совпало или нет. Их надо было как-то успокоить, и князь цу Виндишгрец предложил послать жандармерию в Оттакринг и другие бедные районы. Франц Фердинанд сдвинул брови. — Почему он вообще ждал так долго? Не мог решиться? — Никто не мог, — признал Франц Иосиф. — А потом произошла ошибка: жандармы прибыли по адресу, где никаких националистов отроду не было. Рабочие встретили полицию камнями и булыжниками. У кого-то из них был револьвер. Жандармы стали отстреливаться, погибло трое человек. Этого хватило, чтобы на следующий день встали все крупные фабрики в Вене. А Шенерер прошел по Рингштрассе со своими обычными лозунгами. Ну, кто у нас всегда виноват? Евреи и славяне. Погибшие рабочие, разумеется, были немцами. — Шенерер никогда не организует забастовок, — заметил Франц Фердинанд. — Не его почерк. Ему бы просто разгромить пару еврейских лавок, и он уже счастлив. А вот на фабриках поработали красные, мне кажется. — Вы совершенно правы. Это подтверждает и тайная полиция. — Тогда чего вы ждете? — Зачинщиков не удалось найти, — Франц Иосиф покачал головой. — Это сделали профессионалы. — Бомбы у полицейского участка и у рейхсрата тоже взорвал профессионал? — Очень похоже. Слава Создателю, в этот раз обошлось без жертв. Франц Фердинанд усмехнулся и пожал плечами. — Предупредительный выстрел — вот как это называется. Нас просто запугивают. Или наоборот, обещают, что это только начало. — Фон Кёрбер утверждает, что бомбы подложили анархисты. — Они-то здесь что потеряли? — удивился Франц Фердинанд. — Как вообще могло такое случиться, что в Вене разом объявилась и красная сволочь, и террористы? У них здесь какой-то конгресс подлецов? — Хотел бы я это знать. — Ладно, а что случилось с тем студентом? Как его, Войцек? — Печальная история: один из агентов тайной полиции купился на ложь. Именно потому, что мы бросили все силы на поимку красных и анархистов. — И жандармы снова приехали по неправильному адресу. Франц Иосиф решил промолчать. Зато Франц Фердинанд не сдавался: и было в этом что-то правильное, думал Франц Иосиф. Вот она: молодость и свежие силы. Хоть сейчас в бой, столько решимости и воли. — Карл Войцек решил защитить своих товарищей и вышел против полиции. Его приняли за террориста и застрелили. Он не имел никакого отношения ни к младочехам, ни к другим радикальным силам. — И теперь у нас идут студенческие выступления по всей стране, прекрасно. Надеюсь, того тайного агента уже повесили за саботаж? А уж Шенерер-то, Шенерер как рад! — Франц Фердинанд скривил губы. — Кстати, я уже видел ту статью. О какой статье идет речь, Франц Иосиф прекрасно понял: сегодня ему доложил об этом генерал-адъютант граф Паар. Во вчерашнем выпуске Wiener Zeitung — кстати, с каким это пор приличная столичная газета печатает Шенерера? — вождь немецких националистов искренне поблагодарил правительство и лично князя цу Виндишгреца. За то, что тот наконец-то нашел в себе смелость и указал славянам на их место. — Вы читаете опусы этого подонка? — Иногда это стоит делать. Чтобы лучше понять врага, надо ознакомиться с его образом мышления. Между прочим, я читал даже сочинения Кошута. — Вот уже два года, как Лайош Кошут отошел в мир иной. И между прочим, он умер в изгнании, — напомнил Франц Иосиф. — А венгры больше не враги нам. Как вы можете вообще ставить их в один ряд с Шенерером? Никогда не понимал, почему вы так относитесь к ним. — Ну, в Будапеште меня тоже не жалуют, — заметил Франц Фердинанд. — А вообще я стараюсь быть готовым ко всему. Это вы, дядюшка, слишком к ним добры и отходчивы. — Мы живем с ними в одной стране. — Мы живем с одной стране с народом, который вот уже тридцать лет третирует другие народы и заставляет их учить свой непонятный и странный язык. Вы в курсе, что в парламенте Транслейтании нет ни одного хорвата? А знаете, почему? Потому что имущественный ценз у венгров еще выше, чем у нас, а хорваты вообще не имеют возможности сделать карьеру. Я уж не говорю про румын. Вот чего я никогда не понимал: почему венгры ставят себя выше других? Что это за особенный народ такой, который считает себя лучше остальных? — Это не так, — возразил Франц Иосиф. — И прошу вас, оставим этот спор. Когда они наконец добрались до лабиринта из аккуратно постриженных кустов, небо совсем почернело. Месяц скрылся за облаками, и парк сейчас освещали лишь газовые фонари. — Никогда не понимал, что хорошего в том, чтобы бегать по этому лабиринту, — заметил Франц Фердинанд, остановившись у входа. — Когда я был маленький, лабиринт меня пугал: кусты были выше меня, и я боялся навсегда там остаться. — Это тренирует мышление. Но вы правы, эта загадка не для ребенка. — В жизни и так полно трудностей. Не хватало еще тратить силы на выдумки. Франц Иосиф улыбнулся. — А мне иногда кажется, что я целую жизнь провел в таком лабиринте. Искал выход, и далеко не сразу находил самый верный путь. — Это лучше, чем вообще не обнаружить ошибку, — ответил Франц Фердинанд. — Кстати, я так и не понял, что случилось с вашим министром. Я имею в виду графа Таафе. О какой измене идет речь? — О самой обыкновенной, — ответил Франц Иосиф. Он вдруг почувствовал себя очень усталым. Как будто в августе ему исполнится не шестьдесят шесть, а все сто. — Граф Таафе получил крупную сумму денег от наших германских союзников. Мы до сих пор не знаем точно, что он планировал, но он безусловно желал государственного переворота и присоединения Австрии к Германии. — Поразительно, — удивился Франц Фердинанд. — Никогда бы не подумал. — Вы не представляете, как мне самому не хотелось в это верить. — Понимаю. Только жаль, дядюшка, что вы разрешили газетчикам опубликовать эту историю. — Сейчас я бы поступил иначе. Франц Фердинанд кивнул. Помолчал с минуту, вглядываясь в сторону пальмового дома и тогда предложил: — Как будто кто-то на это рассчитывал. Что весь скандал с министром выйдет за пределы Хофбурга. Что имя графа Таафе не сойдет с газетных полос. — Кого вы имеете в виду? — Трудно сказать, — Франц Фердинанд пожал плечами. — Но кто бы это ни был, он очень хорошо вас знал. И сумел с точностью рассчитать, как вы себя поведете. Чем больше в Вене и Будапеште обсуждают графа Таафе, тем меньше внимания получают те, кто этого внимания вовсе не желает. — Не пытайтесь убедить меня в том, что его оклеветали. — Даже и пробовать не стану. Ваш министр, ваше дело... кстати, самому графу Таафе тоже выгодна эта ситуация: так его точно не забудут. Франц Иосиф покачал головой. — Пойдемте домой, — предложил он. Они двинулись вперед. Прошли мимо фонтана Нептуна — морской бог в этот поздний час казался невероятно грозным — и повернули налево, в сторону дворца. — Вы так и не рассказали мне главного, дядюшка, — заметил Франц Фердинанд. — Зачем вы вызвали меня в Вену? — На днях я распорядился, чтобы ваши вещи перевезли в Шенбрунн. По пути на экипаж кто-то напал, и ваш сейф украли. — Мой сейф? — Франц Фердинанд поднял бровь. — Я даже не знал, что он у меня был. — Он стоял у вас в кабинете, — терпеливо напомнил Франц Иосиф. — Помню, помню. Но я не держал там ничего особенного. Я почти не бываю ни в Хофбурге, ни в Шенбрунне. Только когда я у вас в гостях. Что могло быть в том сейфе? — Я думал, вы мне это и расскажете. — К сожалению, должен разочаровать. Все свои бумаги я держу у себя дома, — заметил Франц Фердинанд. И почему-то развеселился. — Разве что там были письма Софи. Такие, знаете ли, ранние. Когда мы только познакомились. Но кому они нужны? Их слишком мало даже для сплетен. Как странно, правда? — Действительно, — кивнул Франц Иосиф. — Мне придется рассказать об этом фон Кёрберу, если вы не против. — Не против. Но ведь это не все, дядюшка? — Не все. Я очень прошу вас выполнить одно мое поручение. — Какое? — Съездить вместо меня в Будапешт. Встретиться с венгерским кабинетом министров. Это вполне соответствует протоколу, так как вы являетесь моим наследником. Франц Фердинанд вздохнул и тихо выругался: слово «протокол» никогда не было у него любимым. — Можно, я лучше встречусь с венгерским командованием? Но только не с политиками. — К сожалению, я не могу покинуть Вену в такое трудное время, — ответил Франц Иосиф. — И я очень надеюсь, что вы мне поможете. Франц Иосиф даже укорил себя за то, что немного солгал племяннику. Он и вправду не мог позволить себе уехать в Будапешт и потерять два дня. А вот выкроить несколько часов он точно сумеет. Вернувшись в кабинет, Франц Иосиф срочно вызвал к себе генерал-адъютанта. — Чем я могу помочь, Ваше Величество? — Давайте пересмотрим мое расписание на завтра. — Утром вы работаете у себя в кабинете, — начал перечислять граф Паар, — в восемь тридцать вы отбываете в Ратушу, в девять начинается совещание с бургомистром, которое необходимо закончить в девять сорок пять, так как в десять вас уже будут ждать в военном министерстве, в двенадцать вы в Хофбурге и принимаете комиссию из рейхсрата, обедаете вы тоже в Хофбурге, а в два у вас совещание с князем Лихтейнштейном по поводу бюджета двора на следующий год... — Отмените комиссию, — сказал Франц Иосиф. — Переставьте на послезавтра. Пообедать я могу позже, с голода я не умру. И бога ради, извинитесь перед князем. Скажите, что мне очень неудобно. — Как вам будет угодно, Ваше Величество. Позвольте спросить... Когда Франц Иосиф все объяснил, граф Паар ничем не выдал своего удивления: только раскрыл свою записную книжку и что-то там черкнул карандашом. — У меня только одно небольшое замечание, Ваше Величество. — Какое же? — Я распорядился о дополнительной охране, — посоветовал граф Паар. — В городе неспокойно. Мне только что доложили, что у Ратуши тоже взорвали бомбу. Третью за день, Ваше Величество. — Есть жертвы? Граф Паар чуть нахмурился. — Есть, но не из-за бомбы. Ваше Величество, в Оттакринге начались перестрелки. — С кем? — Сперва с жандармами, — сообщил граф Паар. — А теперь князь цу Виндишгрец распорядился послать туда роту солдат. Чтобы навести порядок. Франц Иосиф покачал головой. Ему очень хотелось верить, что князь цу Виндишгрец, новый министр-президент Цислейтании, знал, что делает. — Что-нибудь еще? — Это все, Ваше Величество. Утро встретило Франца Иосифа тишиной и не обещало никаких тревог. И у Ратуши, и у военного министерства дежурили патрули, но если бы Франц Иосиф не знал о событиях прошлого дня, он бы не придал этому такого значения. Перестрелки в рабочих кварталах продолжались. И уже не только в Оттакринге. А когда совещание закончилось, Франц Иосиф пожелал генералу фон Кригхаммеру и его подчиненным из военной разведки — удачи. Экипаж проехал по площади Героев, свернул на Рингштрассе и понесся на север. Мимо университета, в котором никто учился: все студенты сейчас стояли у главного здания с транспарантами в руках. — Мы требуем справедливости! — услышал Франц Иосиф. Всматриваться в лозунги он не стал. Открыл папку с бумагами и погрузился в чтение докладов. А ровно в полдень императорский экипаж остановился у крепости. И опять Франц Иосиф шагал по гулким плитам старого порохового погреба. Ждал, когда наконец щелкнет замок, лязгнут кандальные цепи, а стража отворит дверь. Снова верил, что сможет все разгадать и во всем разобраться. — Ваше Величество! Франц Иосиф сперва промолчал. Внимательно посмотрел на Таафе — тот, как и прежде, сидел напротив него, сцепив пальцы рук, скованных наручниками. Глаза у Таафе поблескивали, но даже эти искорки не могли скрыть усталости и напряжения. Очень хотелось верить, что у Таафе сейчас тоже тяжело на душе. Ведь душа есть у любого человека. Даже у самого низкого и подлого. — Может быть, вы хотите что-нибудь сказать мне, граф Таафе? — Я хотел бы поблагодарить вас, Ваше Величество, за то, сколько времени вы мне отвели на размышления. — Надеюсь, вам есть о чем подумать. — Мне даже есть о чем помолчать, Ваше Величество, — Таафе чуть улыбнулся. — Мой секретарь, господин Ригер, как-то подсчитал, что в прошлом году я потратил более трехста часов на одни только совещания с моим кабинетом. И почти столько же на перепалки с рейхсратом. К сожалению, парламентские заседания часто затягиваются: в рейхсрате не принято ценить чужого времени. Конечно, это не так уж много, если учесть, что все остальные мои дела заняли еще три с половиной тысячи часов. Интересно, понимает ли ваш новый ставленник, Ваше Величество, что такое работа в моем управлении? И что такое — быть мной? Франц Иосиф вздохнул. Ему хотелось задать Таафе точно такой же вопрос. Понимает ли тот, что такое — родиться Императором? С короной, которую не снять. С ношей, которую не бросить. Вместо этого Франц Иосиф спросил: — Знаете, в чем ваша ошибка, граф Таафе? — Не сомневаюсь, что вы немедленно укажете мне на нее, Ваше Величество. — Вы слишком часто употребляете слово «мой». Мой, мое, меня, мне... — Я делаю это по праву человека, который очень много вложил в вашу страну, — Таафе подчеркнул слово «вашу». — Мне невероятно жаль, Ваше Величество, что я нахожусь здесь, и больше ничем не могу помочь государству. Взгляды пересеклись. Сцепились. Словно это была схватка не на жизнь, а на смерть. И теперь Францу Иосифу казалось, что он смотрит в бездну. Он очень надеялся увидеть в ней кого-то другого. Таафе, дьявола, прусских гренадеров у Кенигграца, мексиканских республиканцев, Лайоша Кошута. Своего наставника князя Меттерниха, сбегающего из горящей Вены. Только не себя самого. Потому что именно сейчас он собирался сделать то, что так часто делал сам Таафе. Солгать. — Вашему преемнику действительно пришлось нелегко, — начал Франц Иосиф. — Он даже сперва не хотел занимать ваш кабинет в Моденском дворце. Говорил, что организует новое управление со своими людьми. — Не стану его осуждать. На его месте я бы тоже начал с того, что провел чистки. — Вот поэтому и хорошо, что вы больше не на его месте. На миг Францу Иосифу показалось, что в лице Таафе что-то дрогнуло. А в следующую секунду все стало как раньше. — Мне удалось убедить его в обратном, — продолжил Франц Иосиф. — Я сказал, что ваши бывшие подчиненные — по крайней мере, большей частью — не предатели и не изменники, а порядочные, верные люди. Мы надеемся быстро отделить зерна от плевел. Но я против репрессивных мер, и сделаю все, чтобы невиновные не пострадали. Никто не должен нести ответственность за ваши действия, граф Таафе. — Я рад слышать, что вы не дадите никого в обиду, Ваше Величество. — Именно так. А вашему преемнику я посоветовал проявить терпение и мудрость. — Моему преемнику несомненно понадобятся и терпение, и мудрость, — согласился Таафе. — И, наверно, очень много сил и решимости. Я был бы счастлив, Ваше Величество, если бы и сам мог пожелать ему удачи на этом тернистом и сложном пути. — К сожалению, не могу обещать, что передам ваши слова по адресу. Тем более колкости. Мы понемногу учимся жить в мире, граф Таафе. — В мире без интриг, без лицемерия? Может быть, и без политики, Ваше Величество? Таафе даже не стал скрывать усмешку. — В мире, где нам не нужно каждую минуту ожидать удара в спину, — поправил его Франц Иосиф. — По крайней мере, не от своих. Для врагов извне существует военное министерство. И вы знаете, мне так не хочется рушить это хрупкое счастье. — Мне жаль, Ваше Величество, но подобное счастье — лишь временная иллюзия. Затишье перед бурей. Если вы хотите предотвратить войну, вам придется разгромить ваших противников поодиночке. Или заставить их всех принять вашу сторону. Это даже сложнее, не всегда возможно и уж точно не под силу каждому. В любом случае, вам придется быть начеку. Ожидать удара. От своих, от чужих — уже не важно. Потому что как только вы потеряете бдительность, как только перестанете контролировать, что происходит — вы проиграете. — Вы уже проиграли, граф Таафе, — ответил Франц Иосиф. Он снова смотрел на Таафе в упор. Тот и не стал отводить взгляд. Только вздохнул и откинулся на спинку стула. Лязгнула цепь. — Наверно, именно потому что вы пытались все контролировать. И забыли о том, что кроме той власти, которой вы так жаждете, есть и другие ценности. Верность, честь дворянина, любовь к отчизне. Вот на что нужно опираться. — Мне жаль, Ваше Величество, если вы будете строить государственную политику, ожидая от всех ваших подданных верности и чести. Человек слаб. Почти каждого можно сломать, купить... — Человек слаб, но Создатель помогает нам отыскивать силу в своей душе даже в самые трудные моменты. Разве вы не знаете этого по себе, граф Таафе? В ответ Таафе лишь пожал плечами. — Или вы всерьез считаете себя исключением из правил? Пусть так. Я убежден — с тех, кому многое дано, многое и спросится. И с меня, и с вас в том числе. — Не стану с вами спорить, — согласился Таафе. — Я к этому готов. — То, что вы оказались здесь, — Франц Иосиф обвел глазами камеру, — говорит об обратном. Из коридора как раз донеслись шаги, гулкие и торопливые. Очень скоро шаги стихли, и по всему пороховому погребу опять разлилась густая тишина. — Я оказался здесь, Ваше Величество, потому что сделал одну маленькую ошибку. Пропустил всего один ход. И мои враги сразу же нанесли тот самый удар в спину, о котором я только что предупреждал вас. Франц Иосиф покачал головой. Сложнее всего было отличить ложь от полуправды: наверно, именно на это Таафе и ставил. — Чем больше я беседую с вами, граф Таафе, тем больше мне кажется, что этот удар вы себе нанесли сами. В чем-то вы перехитрили самого себя. Жаль, я пока не могу понять, в чем именно. — А как же расследование, Ваше Величество, которое продвигается семимильными шагами? Разве не дознание даст окончательный ответ на вопрос, изменник я или нет? Или может быть, против меня и нет никаких улик, кроме какой-то фальшивки, которой вы, к моему несчастью, поверили? — К моему величайшему сожалению, граф Таафе, улик против вас уже достаточно. А материалов, которые необходимо проработать, даже слишком много. Я подключил к вашему делу военную разведку. Они теперь и занимаются вашими людьми. Я убежден, что понемножку мы распутаем всю сеть, которую вы плели с таким завидным упорством. — Вся эта сеть, как вы выразились, была весьма полезна нашей стране, Ваше Величество. Я действительно строил ее годами. Как жаль, если все, что я делал, будет разрушено. — Оно не будет разрушено, если вы согласитесь сотрудничать со следствием, — напомнил Франц Иосиф. — Не стану скрывать, что ваши люди порой дают весьма противоречивые показания. Даже поразительно, каким количеством лжецов и преступников вы сумели себя окружить. — Эти лжецы и преступники, как вы выразились, все это время помогали мне хранить спокойствие в стране. — Граф Таафе, я прекрасно знаю, что политиков в белых перчатках не бывает. Как не бывает и Императоров, не проливших крови. Я жалею о том, что вовремя не подписал мирный договор с Пруссией в шестьдесят шестом. Но если мне когда-нибудь снова придется защищать границы и интересы Австро-Венгрии, я выведу полки из казарм. Таафе выразительно вздохнул. — Именно этого я и боюсь, Ваше Величество. Вы броситесь защищать даже не границы и не политические интересы, а честь нашей страны. — Как Император, разве я имею право поступить иначе? — Взгляните на карту мира, Ваше Величество. Или на карту Европы, ее для начала хватит. Посмотрите, сколько железных дорог построено в Англии, Франции, Германии — и сколько их в Австро-Венгрии. И вы сразу же узнаете ответ. — Кстати, в Российской Империи железных дорог еще меньше. — Зато людей там больше. — Граф Таафе, мне прекрасно известно состояние нашей экономики. Если вы чем-то недовольны, то может стоит спросить самого себя, почему вы, находясь целых тринадцать лет на посту министра-президента Цислейтании, сделали так мало? Таафе вдруг выпрямился и даже подался вперед. Снова клацнула цепь. — Я латал дыры! — заявил Таафе. — Специально для этого я даже повысил пошлины на ввоз товаров. Все, чтобы залатать дыры, которые остались после кризиса семьдесят третьего года! После того краха на бирже, когда мы едва не лишились всей промышленности, а вы, Ваше Величество, просили в долг у одного уважаемого семейства банкиров. Главе этого семейства вы потом пожаловали баронский титул. Еще бы, он спас честь короны и императорского двора. — Я не Шенерер, и никогда не испытывал неприязни к евреям. И с удовольствием помогу человеку, который пришел на выручку мне в трудную минуту. — Моего первого советника зовут Блуменшток! Я тоже не Шенерер... — Но вы пользуетесь такими, как он. — И буду пользоваться, — кивнул Таафе. — Потому что я могу их контролировать, а значит, и сдерживать. При мне они всегда будут делать то, что скажу им я. Они никогда не получат большой поддержки. — Националисты и радикалы всех мастей способны доставить нам много бед. Но никто в здравом уме не поверит, что подобные Шенереру люди окажутся в большинстве хоть в каком-нибудь парламенте. Таафе выдержал паузу. Отвел взгляд в сторону. Будто производил в уме какие-то вычисления, выводил доказательства и в конце концов произнес: — В Австро-Венгрии это исключено. Немецкий язык родной только у четверти ваших подданных. Совсем другое дело, если речь пойдет о немецкоязычном государстве. — Вот поэтому я не допущу раскола в стране, — ответил Франц Иосиф. — Признаюсь, в какой-то момент я даже хотел поверить, что вы действительно вели свои тайные переговоры с канцлером Гогенлоэ для того, чтобы защитить Вену. И по каким-то причинам не поставили в известность ни меня, ни Его Величество Вильгельма Второго, ни даже графа Голуховского. Который, напомню, и отвечает за внешнюю политику нашей страны, если вы вдруг забыли. Я не хотел рассказывать графу Голуховскому всех подробностей, но по нескольким намекам я понял, что вы полностью исключили его из своих планов. Он даже ничего не знал о вашей поездке в Баварию. Вот почему никто и не может вас защитить, граф Таафе. Ни один достойный человек не может подтвердить ваши слова... Франц Иосиф развел руками. — Надеюсь, Ваше Величество, военная разведка не сидит на месте. И скоро найдет все доказательства. — Несомненно. Вашим делом занимаются опытные следователи. Таафе опять медлил с ответом. Переводил взгляд со стены на Франца Иосифа, а с Франца Иосифа на свои скованные наручниками руки. — Возвращаясь к моему преемнику в Моденском дворце, — сказал он наконец, — мне интересно, что он будет делать, если в стране вспыхнут волнения? Франц Иосиф не подал и виду. И напомнил себе, что если и существует в этом мире ложь во спасение, то именно сейчас без нее не обойтись. — С чего они должны вспыхнуть? — поинтересовался он. — Если вы что-то знаете, граф Таафе, прошу вас, поделитесь со мной. — Мы все больше зависим от внешней торговли. Достаточно произойти еще одному кризису, и на улицы выйдут все рабочие Вены. — В такое случае, ваш преемник сделает тоже самое, что делали вы, граф Таафе, — ответил Франц Иосиф. — Вы же пошли на компромисс с рабочими. Сначала выслали жандармерию, запретили демонстрации, а потом в качестве подачки кинули им пенсии и страховки. И все успокоилось. — Я был одним из первых в Европе, а в чем-то и самым первым, кто провел такие реформы. — Прекрасно, — Франц Иосиф покачал головой. — Политика кнута и пряника не так уж сложна. Ну а вашему преемнику будет у кого учиться. Можете этим тоже гордиться, если это так для вас важно. — Не скрою, мне любопытно, какой курс возьмет новый кабинет, Ваше Величество. Франц Иосиф помедлил. — Знаете, граф Таафе, я даже не стану делать из этого тайны. Я и прежде считал, что нам еще рано вводить всеобщее избирательное право. — И мой преемник, конечно же, согласен с вами? — Да. — Мне жаль это слышать, Ваше Величество, — признался Таафе. — Этот проект готовился в моем управлении больше года. — Мы вернемся к нему лет через пять. Когда Цислейтания будет готова к таким масштабным изменениям. А вот что касается второго пакета социальных реформ, то я уверен, ваш преемник с этим справится. Таафе бросил на него быстрый взгляд. А Франц Иосиф вдруг понял — вот она, щель в броне, туда и надо бить, туда и надо слать стрелы. — Проект уйдет на первое чтение в рейхсрат уже в сентябре. Если все пойдет по плану, в декабре новый кабинет сможет заявить о своих первых победах. — Очень интересно. — Мне всегда было любопытно другое, — заметил Франц Иосиф. — Как долго вы способны сохранять хорошую мину при плохой игре, граф Таафе? Тишину можно было зачерпывать рукой. — Как верный слуга отчизны, вы должны радоваться, что этот закон будет принят. Разумеется, вы сами не получите ни капли славы. Так что вас на самом деле больше беспокоит, граф Таафе? Истинное состояние дел в Цислейтании, положение народа и то, как быстро будут проведены в жизнь эти реформы? Или же ваше собственное самолюбие и жажда признания? Таафе промолчал и на этот раз. Вот только в глазах у него загорелся неприятный огонь, и Франц Иосиф понял: теперь и он ищет, куда ударить в ответ. Примеривается к мишени, выбирает стрелу или нож... — Вы сказали, Ваше Величество, — начал Таафе, — что моим делом заняты лучшие из лучших. Но я не понимаю, кто они? Поначалу вы отрядили барона Петрицкого, который командует расквартированным здесь в крепости полком, но не имеет ни малейшего понятия о том, как надо вести следствие. В те дни ваш протеже даже привел ко мне военную полицию. Как я понял, они тоже служат здесь, в гарнизоне. Я потратил целый день на бессмысленные разговоры. Вы сами знаете, что произошло потом — и да, я до сих пор настаиваю, что хотел лишь преподать барону урок осторожности. Хотел преподать урок вам — вот что читалось во взгляде. Франц Иосиф решил терпеливо дослушать до конца. — А позже барон Петрицкий исчез. Вместе со своими соратниками из военной полиции. Я могу понять, почему вы запретили барону разговаривать со мной. Но военную разведку вы упомянули лишь сегодня, именно в том ключе, что вы недавно подключили их к следствию, и теперь они занимаются моими подчиненными. Стало быть, раньше моим делом занималось министерство внутренних дел? И кто же это? Господин фон Кёрбер — ведь вы его поставили на этот пост, Ваше Величество, не так ли? И тайная полиция, которой он теперь руководит? — Меня интересует результат, — заметил Франц Иосиф. — Вас, кстати, тоже. — Бесспорно, — ответил Таафе. — Но из того, что я вижу, я делаю лишь один вывод. Вы никому не доверяете, Ваше Величество. Верность и честь, о которых мы только что спорили с вами, чаще всего лишь слова. А на деле вы остались одни. Именно поэтому в первый день после моего ареста вы позволили вести следствие барону Петрицкому. Вы не знали, кому можно верить, а кому нет. И выбрали человека, далекого от столицы. Который точно не может быть связан со мной. Министерство внутренних дел вы подключили потом, лишь после того, как отправили в отставку графа Кильмансега и поставили своих людей. К сожалению, министерство внутренних дел не способно вести расследование такого уровня. Хотя бы уж потому что полиция Транслейтании фон Кёрберу не подчиняется. Да и вряд ли фон Кёрбер разберется в том, что происходит за пределами Австро-Венгрии. А сегодня я услышал от вас самого о военной разведке. Которая, конечно, подчиняется вам самому как главнокомандующему. У меня только один вопрос, Ваше Величество. Почему вы не обратились к ним раньше? Вы вправду считали, что у меня так много связей в военном министерстве? Франц Иосиф решил помедлить с ответом. Дослушать до конца. — Вот что я еще хочу добавить, Ваше Величество. Кому-то из врагов Австро-Венгрии очень выгодно, чтобы я был здесь. А тайная полиция, фон Кёрбер, военная разведка и даже барон Петрицкий занимались бы этой клеветой. Ваше Величество, пока я здесь, — Таафе поднял скованные наручниками руки, — в опасности находится не только государство. Но и вы сами, и вся ваша семья, включая наследника трона. Вам грозит беда. Понимаете ли вы это, Ваше Величество? — Понимаю, — кивнул Франц Иосиф. — И вы совершенно правы, граф Таафе. После вашей измены мне стало трудно доверять людям. Вы даже не представляете, как это тяжело. Таафе долго смотрел на него, ничего не произнося. Встав из-за стола, Франц Иосиф вышел из камеры: барон Петрицкий с графом Пааром ждали его в самом конце тоннеля. — Что у нас дальше по расписанию? — спросил Франц Иосиф. — Армейское ведомство по делам Цислейтании. Они прислали вам докладную записку... — Я как раз успею ее прочесть. Едва экипаж выехал из стен Тойфельсберга, Франц Иосиф вытащил из папки несколько страниц убористого рукописного текста. Но так и не смог вчитаться. Сейчас его тревожил только один вопрос: удалось ли ему нанести удар по врагу? И если да, глубока ли рана?