***
Антон медленно разлепил глаза и провёл ладонью по лицу, недоумённо оглядываясь. Он встал, но в глазах потемнело, а ноги подкосились. Лёг обратно и потёр виски, пытаясь вспомнить, что вчера произошло. Смутные воспоминания постепенно становились всё яснее и яснее, словно солнце пробиралось сквозь тучи. Вот тут такая же история. Записка. Саша. Бабочки. Волга. Отчим. Бег. Выстрел. Подъезд. Арсений. Квартира. А дальше? Дальше он не помнил ничего от слова совсем, будто кто-то намеренно взял и вырезал этот момент раскаленным ножом из черепушки Антона. Видимо, по этой причине она и раскалывалась на тысячи маленьких частей. Ну, а может и не по этой, хрен его знает.***
Арсений умиротворённо стоит у подъезда, прислушиваясь к гулу машин сзади, смотря на пустырь, через который виднелись дома. — Кайф, — произносит это слово легко и непринуждённо, вкладывая в него все пережитые за день эмоции. Арсений видит в относительной дальности от себя, как к пустырю подъезжает машина. Удивляется, однако не придаёт этому большого значения. Мало ли кто приехал сюда. Свежий воздух приятно обволакивает тело, неторопливо проскальзывая под одежду, окутывая своими прохладными волнами. Но мужчина всё же решает, что под одеялом в кроватке лучше — разворачивается, тянет на себя ручку двери, входит в подъезд, спешно поднимаясь по ступенькам. На секунду останавливается, припоминая о связи с миром. Вот вроде умный, но иногда бывает таким рассеянным. Ум ленив и капризничает забывчивостью, как говорил Гавеля. Лёгким движением достаёт бумажку, вместе с ней и ручку, (да, теперь приходится носить эти две вещи всегда при себе). Аккуратным почерком выводит: «Привет. Всё хорошо, пока прокрастинирую, но обещаю, завтра начну знакомиться со всеми» Арсений краем уха слышит какие-то шорохи, раздающиеся на улице. Стоит с минуту на лестничной площадке, раздумывая, идти ему или нет, словно школьник раздумывает — делать ему уроки сейчас или отложить их на потом. Любопытство всё же берёт верх над разумом, и Арсений осторожным шагом спускается к первому этажу. За дверью раздаются громкие звуки, отдающиеся в ушах неприятным звоном. Мужчина тут же отпрыгивает, расторопно поднимаясь по лестнице, решая, что то, что происходит за дверью — не его дело, а своя жизнь и безопасность ему важнее. Знаете тот самый момент, когда должно произойти что-то волнительное, и от этого желудок то ли сводит, то ли он к спине прилипает, переплетаясь с кишками. Вот у Арсения сейчас именно этот момент. Он остановился в пролете между этажами и всё ещё слушал недоверчиво. Разум твердил: «Арс! Домой иди, дурачина!» Но Арсений разум свой активно засовывал подальше, не сдвигаясь с места. Ещё пару минут назад он бы себя такого по головке то не погладил. Но сейчас вот он: стоит с блеском в глазах, облокотившись на перила. Получите и распишитесь. Казалось бы, что ты стоишь? Там за дверью кто-то возится, а ты такой: «Не ждали? А я тут». Но мозг — штука сложная, и что он порой заставляет делать — тоже штука сложная. Страха нет, но есть волнение. Будто сейчас произойдёт что-то. Что-то… На улице всё ещё раздаются звуки, как дверь распахивается, а по ступенькам бешеной фурией несётся человек. Он резко подбегает к Арсению: испуганный взгляд, руки, которые тут же схватили край одежды мужчины так, что аж костяшки бледными стал, и невнятные фразы о помощи. Арсений, конечно, не дурак, он понял, что-либо что-то случилось, либо это нарик обколовшийся. Уже хотел было оттолкнуть его, но тот лишь сильнее вцепился в рубашку, шагнув к Попову ещё ближе. Теперь их глаза оказались на расстоянии в двадцать сантиметров. В одних читалось чистое непонимание, без примесей всяких, в других — животный страх, да с добавлением мольбы. Странно. Парень всё больше наваливается, и Арсений офигевает всё больше, и видимо от этого (естественно, под таким-то натиском!) открывает дверь и вваливается с вместе с юношей в квартиру. Осторожно смотрит в глазок, а когда поворачивает голову к человеку, который только что буквально вломился в его квартиру, видит, что тот уже буквально отключился. Помогает ему встать, придерживая за плечи. Пытается что-то спросить, но в ответ получает лишь заикание и бегающий взгляд. Арсений чувствует, что тело обмякло и уже совсем перестало самостоятельно стоять. Громко выругавшись, Попов подхватывает юношу под ляжки и бёдра, неся в комнату. Арсений кладёт его на диван, стягивает футболку и шорты с юноши, сменяя их на чистые пижамные штаны и объёмную футболку. Как всегда, в голову мысли всякие полезли. Чёрт бы их побрал, эти мысли. Мы ведь не в порно. Тут не насилуют людей из-за их неспособности двигаться осознанно. Уходит, не забыв, словно мамочка заботливая, оставить на тумбе стакан с водой и обезболивающее. А ещё думает, что точно встречал его раньше, но где — не помнит, хоть башку разбей.***
Антон учтиво проглотил таблетку, а в голове его даже мысль не проскочила о том, стоит ли вообще пить это? Так, может быть, пронеслась бегущей лошадью. Шастун медленно пошёл на кухню и замер, увидев сидящего за столом и пьющего чай мужчину. — Проснулся? — начинает тот с непонятной для Антона интонацией, отодвигая чай на противоположный край стола. — Твой завтрак, — он указывает на овсяную кашу, кофе и бутерброды с сыром, жестом предлагая сесть за стол. — Садись, рассказывай. — А… это… спасибо, — начинает Антон, медленно продвигаясь вглубь комнаты, сокращая расстояние между собой, столом и мужчиной. — Ну, а что бы Вы хотели узнать? — да, Антону вот прям именно сейчас очень хочется отвечать на вопросы. Ему бы хоть не сдохнуть от всего, что с ним случилось за последние сутки. Но нет, решил же допрос именно сейчас устроить. Именно вот сейчас. — Ну, начни с того, кто ты, потом — что случилось и как ты оказался в подъезде. Первый вопрос прошёлся по венам острой иголкой. Если бы Антон сам знал, кто он и что он здесь делает — непременно бы ответил. Хотя нет, он знает, кто он, но признавать это не хочет. Брошенный. Разбитый. — Я Антон Шастун. Мой отец — глава мафии, и так вышло, что я его разозлил. — Антон рассказывал всё это, понурив голову. Он понимал, насколько это глупо выглядит со стороны, но сейчас в нём плескалось столько эмоций, разливающихся по всему организму печалью и страхом, что выговориться было просто необходимо. — Я понимаю, что это звучит странно, но тем не менее. В общем, в меня стреляли, я пытался убежать, ну а дальше ты сам знаешь. — Антон сказал всё это на одном дыхании, и словно с ним он выпустил целую груду камней, которая давила на нутро своим существованием. Глупо. Антон прекрасно понимает, что это настолько странно звучит, что только бы сумасшедший проверил в это. Да ещё и преподал он это так, что этому диалогу можно давать статус «Самый тупой из всех, что когда-либо слышало человечество». — Так, погоди, — глаза сидящего напротив мужчины округлились, сделались по пять копеек, а сам он придвинул кружку с чаем обратно, нервно отпивая из неё. — Какая ещё мафия?! — Обыкновенная, — прошептал Антон, на секунду замирая. — Стой, по-моему, я тебя уже где-то видел, — на пару минут Шастун замолчал, прикидывая, обдумывая и вспоминая. — Точно! Ты просил меня провести! — Антон? — Арсений? Кажется, что только сейчас, при ярком дневном свете, Арсений смог разглядеть его получше: пухлые губы, грязно-болотного цвета глаза и самое главное, что выделяло его — огромное количество колец, совершенно разных: одни простые и тонкие, другие с замудрёными рисунками. А ещё он весь светился. Но не в переносном смысле этого выражения. А в самом прямом. Прямее не существует. Его глаза, одежда, руки сияли лёгкий красным, но сам владелец свечения не обращал на это внимание, ведь этого он, собственно, и не видел. Арсений от такого, казалось бы и безобидного вида, слегка поёжился. Осознание, что этот человек скоро умрёт, прошлось по телу неприятной волной, оставляя за собой липкие дорожки. — И что же ты будешь делать, Антон? — Арсений прерывает долгую тишину. — Я не знаю, — коротко, ясно и лаконично. Ничего лишнего. — Я теперь вообще ничего не знаю. — Ешь пока, — Арсений встаёт, невесомо косясь плеча Антона. — Я скоро буду. Мужчина стоит на балконе, обдумывая, анализируя, размышляя. Антон ведь как снег на голову свалился. Появился из ниоткуда, да ещё и с такими проблемами. И сознание на два лагеря разделилось просто. Один упрямо твердил своим холодным, полным стали, голосом о том, что паренёк создаст ещё больше проблем. Он с мафией связан. А Арсений всё ещё смертен. Мало ли, оставит у себя, а его посреди ночи увезут в лес, расчленят и медведю скормят. Бр-р-р. Поёжился. Холодно. А другая часть разума своим мягким, приторным, а оттого и противным голосом, твердила о том, что жаль мальчика. Его приютить нужно да согреть. Он теперь не часть мафии, и с тобой, Арсюша, всё хорошо будет. Ничего не случится, но вот если отпустить… Солнце вышло из-за облака. Теплее стало. А сам Попов на две части разрывался. То отвратительное чувство, когда не можешь принять одну сторону. Вот оно. С одной стороны, Антона жаль было действительно, но с другой: за его спиной стояла мафия, и кто знает, что с Арсом случиться может. Но был ещё и третий лагерь раздумий, именуемый «Последствия». И он самый, блин, загадочный. Не поймёшь, что он выкинет в следующую секунду. Но кучу разных вариантов развития событий он всё же заставлял придумывать. Ни одну идею нельзя было назвать ни хорошей, ни плохой. Противное чувство неопределенности. Арсений стоит так ещё пару минут, прежде чем сделать крутой разворот в сторону кухни и неверным шагом войти в неё. Антон к этому времени уже спокойно сидел на стуле, совершенно по-детски разглядывая кольца на своих же пальцах. Арсений обратил внимание, что рядом с парнем тарелки не было, а возле раковины стояла она же, только чистая. Странно, ведь он даже шума воды не слышал. Странно. Этим словом можно описать всю ситуацию с ног до головы. — Антон, — произносит Арсений и на пару мгновений отводит взгляд, потому что тяжело смотреть сейчас в глаза, ведь они — зеркало души, а ни в чьей душе сейчас рыться не хотелось. В своей бы разобраться, и то было бы хорошо. — Пойдём в зал, — и ведь момент оттягивает. Приходят. Садятся. Антон нервно оглядывается, складывая руки на коленях, а у Арсения от этого вида душонка его в клочки разрывается и самолично выбрасывается. — Прости, — сразу начинает с извинений, ибо знает, что потом уже не сможет сказать их, — но я принял решение, что не смогу оставить тебя. Антон, ты связан с мафией, а мне не нужны проблемы. Антон, ты связан с мафией, а мне не нужны проблемы. Антон с мафией, а мне не нужны проблемы. Антон с мафией, не нужны проблемы. Антон с мафией, проблемы. Антон — проблемы. У Антона сердце сначала останавливается, потом делает кучу мёртвых петель, не желая принимать сказанные слова. Надо же, он действительно надеялся, что о нём всерьёз решили позаботиться. Наивный, ему просто деваться было некуда. Затащился вместе с ним в квартиру, вот и позаботился, чтобы ты коньки не откинул. И опять похожая ситуация: разум на два лагеря разделяется. Один смириться пытается. Твердит о правоте Арса в том, что никто в здравом уме не будет водиться с Антоном. Понять и простить, как говорится. А другая наоборот: яростью кипит и через край переливается, раз за разом повторяя: «Ты этого не заслуживаешь, ты — не твой отец». Вызывает дикое желание ударить. И себя, и Арсения этого. Бить, пока костяшки на руках в кровь не сотрутся, а эмоции не отступят, не притупятся, открывая место новой стадии — пустоте. Молчит. Мысли его устроили побоище настоящее, месили и бошки с ногами отрезали друг другу, а на костях румбу танцевали. — Я понимаю, — врёт. Ничего он не понимает. В голове кипит, а тело спокойно, словно он статуей стал. — Мне жаль, — Арсений делает крутой разворот и направляется в сторону шкафа. Достаёт оттуда тысячу рублей. У Антона глаза на лоб полезли. Откуда у него такие деньги? Банк что ли ограбил? Но принимает их молча. Понимает, что гордость свою прежнюю растоптать нужно. — Стой, — резко начинает Антон, перекрывая оглушающую тишину. — То есть ты знал, что мне за восемнадцать. — Ну, да. — Знал, что я был не в состоянии делать что-то. — Знал. — И ты просто привёл меня домой, переодел и дал таблетку? — Антон, я не какой-нибудь насильник. Антон радостно смеётся и шепчет «спасибо». Собирается и выходит, отправляясь в неизвестном ему направлении. Тот самый случай, когда проблем в жизни настолько много, что мозг отказывается работать, в ступор впадает, не двигаясь с места. Антон тупо шатается по улицам до вечера, а когда уже стемнело, забредает в какой-то хостел и отправляется спать. Почему? Если бы он знал. Маленького и такого целеустремлённого Антона растоптали и выбросили, словно игрушку, у которой рука оторвалась. А ещё Арсений этот как собаку прогнал, но не умирать оставил. Что ж, логично, но в общей ситуации логика ускакала далеко и надолго, кажется. Сторона подушки нагрелась — тёплая. Перевернул. Теперь холодная.***
Арсений услышал хлопок двери и тут же как от огня отшатнулся. Не верил. Не верил, что он, такой душка, так с человеком мог поступить. Умирать отправил. Как это обычно бывает — думать начинаешь после действия. Вот теперь он думал. Думал о том, что может случиться с Антоном. И понимал ещё, что если с ним хоть что-то произойдет, он себя любезно на кусочки порежет. И, казалось бы, он совершенно для Арсения человек посторонний, чужой и неродной. Ну что за него волноваться? Но кошки сиамские на сердце больно скреблись, надпись очерчивая: виноват. А Арсений ничего с этим поделать не мог. Лишь в болоте, самолично созданном, тонул, выбраться не пытаясь. Не понимал он раньше, каково это, чувствовать беду сердцем. А теперь понял. Как он это понял? Любовь помогла? Нет. Жалость? Нет Человечность, стыд и рано обдуманные действия? Да В первых двух не было и… Сейчас не будет. Всё ещё стоит около двери железной, как чувствует, что в кармане потяжелело. Достаёт бумажку и аккуратно разворачивает. На ней, с кучей восклицательных знаков написан текст: «Попов, ты охренел? Ты где пропадаешь?! Давай быстрее дуй к нам, тут собрание срочное!!!» Арсений стонет глухо от досады — вот только собраний ему сейчас и не хватало. Поздравляю, полный комплект набора «Идеальный день» собран. Но от суровой реальности не денешься никуда. Достаёт прибор из шкафа, материализуя лабораторию, добродушную улыбку Димы, заразительный смех Серёжи, запах одеколона Фёдора. Глаза застелила чёрно-фиолетовая пелена.