***
Кофе был готов. Одна кружка уже была у отца, а вторая стояла на столе перед Германом. Вот только сейчас парень заметил, что он собрался уходить. — Постой, без тебя я не буду… — как-то опечалено произнес он, ведь так хотел побыть в присутствии фрица, но с его графиком работы, это получалось сделать лишь в воскресенье. Тут старший остановился и медленно развернулся к парню, замечая его крайне подавленный вид. Сердце не выдержало, он и так часто сдерживает себя, хотя ему хочется просто подойти и обнять сына. На первый взгляд может показаться, что он жесток и строг и что вообще не любит своего единственного ребенка, нет это не так. Просто не у первого, не у второго нет времени на это времени. А так хотелось бы провести пару деньков вместе и без забот. Сейчас он заметил, что парнишка хочет найти общий язык с родителем, но видно, что у него это не выходит. Он подошел к сыну. Встав к нему почти вплотную, он поставил кружку на стол. Тут произошло то, что подросток не ожидал: его обняли. Парень помялся пару секунд, но ответил взаимностью. Этого он так ждал и жаждал: быть к Рейху ближе, гораздо ближе, чем есть на самом деле. Так они простояли пару минут. Освобождаясь из объятий отца, он поднял свой взгляд на него, почти закатив глаза. Ариец остановился и начал рассматривать цвет глаз парнишки. Они были яркие, как небо. Они были невероятны, потрясающи. Что же делать в такой неловкий момент им обоим? Еще чуть-чуть, и Германия повалится с ног, а Рейх утонет в океане ярких, выразительных глаз. Младший начал ощущать, как земля уходит из-под ног, и он, кажется, начинает падать. Благо, нацист быстро среагировал и подхватил его вовремя. Рейх решил взять немца на руки и отнести на диван в гостиной. Он шел, не торопясь, растягивая момент. Германии даже сейчас неприятно быть в таком положении. Но молчание не может длиться вечно. Он медленно положил младшего на мягкую мебель, сам думал о том, что делать с ним. Ведь это нездорово и стоит проверить давление ребенка, и при необходимости дать лекарство. Сам ребенок был в состоянии, в которым вообще нельзя думать о чем-либо. Голова резка заболела, ноги подкосились, зрение ухудшилось. Тем временем мужчина вернулся с таблетками и стаканом воды в руке. В такие моменты он ощущал заботу со стороны Рейха. Это было в какой-то мере мило. Ему нравилось наблюдать, как он носится сломя голову, когда у сына что-то болит. Когда он болеет, то фриц особенно заботлив и спокоен. Он хороший, просто не хочет показывать, мальчик это знал. И сейчас он запивает таблеточки, что ранее принес ариец. Он так любил его в такие моменты, просто обожал, было какое-то дикое, животное желание, остановить эту суматоху и впиться в его губы. Нет, он все понимал, есть определенные морали и заповеди. Но подросток не особо обращал на все это внимание. Он считал, что любовь не зависит пола, гендера, родственных связей и возраста. Это чувство он представлял его много раз, прослушивая песни, смотря сериалы, читая книги, но все же не мог понять, за что вообще человек любит человека? Ну не может же быть что за просто так! Абсурд чистой воды. Сейчас фриц решил пойти в свою комнату и оставить парня в покое. Его часто посещали мысли о том, что бы было, если не… Однако, мужчина знал, что если бы не было бы Германии, то его жизнь поменялась бы кардинально. Вообще сравнивать ребенка и вещь — глупо и абсурдно. Это не работа, не жена и не квартира. Он медленно повернул голову в сторону окна и заметил, что погода на улице заметно улучшилась. «Ему сейчас полегчает», — подумал тот и направился обратно к парню. Сейчас он просто спал. Эта картина сильно удивила арийца. Не то что бы он никогда не видел спящего сына, нет. Он просто уважал личное пространство того. Сейчас он пытается побороть соблазн лечь рядом. Это дается с трудом, и, в конце концов, он решил немного поспать рядом с ребенком. Когда он лег рядом, то обнял Германию. Было мягко, тепло, приятно. Осознание того, что это все из-за того, что он так не делал так уже много лет, давало о себе знать. Медленно заснул, все так же крепко обнимая младшего.***
Германия проснулся первый. Он попытался встать, но что-то мешало это сделать. Это был папа, но что он здесь делает? И почему обнимает? Слишком много вопросов. Кажется, он просто уснул. Кажется, он его разбудил. — Я тебя разбудил? Прости… — начал тараторить немец, это было настолько быстро, что он сам еле разбирал то, что говорил. — Что ты. вовсе нет, это я виноват, — мягко начал первый. Некуда спешить, у него выходной, и он хочет его провести с этим чудом, что сидит на краю дивана. — Слушай, а мы не можем покинуть это скучное место и пойти ну не знаю. в кино, например? — уверено заявил подросток. — Почему бы и нет, я не против, — продолжил Рейх, ему сначала идея очень понравилась, но… Рейх не любил такие заведения. Большое скопление людей было не приятно ему, но понимание того, что это время он проведет с сыном, все перебивало. Можно и потерпеть часик другой, не так ли? Мужчина думал именно так.***
— Слишком долго он ходит. даже слишком… — подумал про себя Рейх. Ему и в правду не терпелось увидеть свое чадо. Он думал о том, чтобы провести остаток дня с пользой, а не за бессмысленными ожиданиями. Как предполагалось, за окном была хорошая погода, но нужно взять зонтик на всякий случай. Пока младший был в ванной, тот успел купить кое-что. Хотелось бы порадовать его что ли… И так грустный в последнее время ходит. Это был брелок в форме сердца. Не слишком откровенный и дорогой подарок, но какая разница? «Сейчас мы идем в кино, как же я ждал этого. Возможно, вы не поймете, но я начал чувствовать тягу к своему отцу. Особую тягу. Мне нравится, что он меня будит по утрам, гладит по голове и целует в щеку. Все эти моменты так значимы, но он, наверное, не замечает этого… Эх… Он согласился, это невероятно!» — думал мальчик, напяливая одежду на отчасти сырое тело. Тут из комнаты выскочил уже собранный немец. — Ты, наверное, меня заждался, — виновато произнес парень, неловко улыбаясь. — Это тебе, — ариец протянул ему брелок. Ах, как он прекрасен! Теперь Германия будет носить его постоянно, ведь редко получает от отца что-то, кроме недовольства. Смущенно отвернулся, потому что почувствовал жар на щеках. Наверное, он покраснел. — Ну мы идем? — поинтересовался младший, завязывая шнурки.***
Всю оставшуюся дорогу они провели за разговорами об учебе Германа, о его отношениях со сверстниками, а то в последнее время он жутко необщительный. И уже возле здания, где собралось немало человек, Германия сказал, что он хочет мотоцикл. В ту же минуту Рейх оцепенел и не посмел сдвинуться с места. — Герман, нет. Это опасно! — незамедлительно включил правильного родителя ариец. — Опять ты все запрещаешь. Мою музыку слушать нельзя, челку покрасить нельзя, я кое-как уговорил тебя на покраску ногтей, и то редко. Да почему ты все запрещаешь?! — уже не выдержал тот, начиная наезжать на отца. — А ну заткнись, я тебе вообще говорил, что такое уважение?! Разорался тут, это ему нельзя, то нельзя! Дома поговорим, — озлобленно прошипел тот. — Подростковые закидоны… — измученно добавил мужчина. В то время подошла и их очередь. Быстро расплатившись, они поплелись в зал. Им достались места на самом последнем ряду… Фриц смотрел фильм, а младший изредка глядел на него, пытаясь что-то понять. Что же ждет его дома, ведь, возможно, будут очередные причитания отца. Пока что он увидел только пассивную-агрессию от него. Но кто его знает, может и ударит пару раз. Потом все равно придет извинится. Хотя на самом деле он его не сильно пугал. Это он на публике такой дерзкий, дома отец более сдержаннее.***
Дома все обошлось, никто не чего и не говорил. Но тут младший захотел спросить и продолжить дискуссию, которую они не закончили два часа назад. Ему было как-то страшно задавать свой вопрос, но, подумав еще раз, тот все же решился произнести это вслух. — Пап, вот почему ты так все запрещаешь? — неожиданно, даже для самого себя, сказал подросток. — Потому что я тебя люблю и считаю это опасным, — четко отрезал ариец. Не думаю что Рейх просто говорит «нет», бывает, проскакивают такие моменты, но их мало. Он постоянно объясняет свое решение. Четко и наглядно, чтобы сын понимал, что и почему. Рейх офигел от того, что когда-то у его мальчика были накрашены ногти. Тогда был скандал, но все же ему разрешили их иногда красить, но не ходить постоянно с лаком. — Пап, а ты почему там так распсиховался? — попытался аккуратно спросить, но, кажется, не получилось, но все же он сумел завоевать внимание отца. — Потому что… — аргументов не нашлось, ну не сказать же прямо. — Потому что весь своей гнев я могу выплескивать на тебя. Нет, не пойми меня неправильно. Это многолетнее терпение. Я не давал кому-то любви, уже девять лет. Я даже счет времени потерял, — тот и вправду начал тараторить, не замечая этого. — Так давай я стану заменой, — минута молчания. Повисла тишина, но неловкое молчание прервал голос старшего немца. — Что… — ошарашено смотря на сына и приоткрыв рот, спросил нацист.