***
— Ты правда получил ту единицу с помощью той книжки? — удивленно спросил старший. Его ребенок достаточно начитан, знает много, но не по делу. Так что старший просто не верил, что тот получил хорошую оценку. — Что тебя удивляет? — на самом деле он был озадачен не меньше, чем нацист. Сейчас он просто не мог понять причину этого поведения. Его удивило то, что он выучил и ответил сам, а не списал? Все-таки парень может, когда хочет. Только вот хочет он нечасто. В это время они проходили мимо одного ларька, и Германа привлекли сладости, что были на прилавке. Он по-детски заскакал от радости, начиная вертеться возле Рейха, тем самым привлекая внимание. Самому нацисту это начало надоедать. Он будто бы не может конфетку своему сыну купить? Вот именно, может, поэтому просто пойдет и сделает это. — Германия, перестань. Если хочешь это, то попроси, — твердо произнес ариец. Тут подросток прекратил и посмотрел на отца, который достал деньги, после чего взял его за запястье и повел в сторону магазинчика. — Здравствуйте, чего желаете? — спросила с милой улыбкой молодая продавщица. В тот же момент парень заметил то, как ариец смотрит на эту девушку. У Германа вспыхнул в глазах огонек злобы, он почувствовал раздражение, сжал кулаки. — Да-да… — все так же не отрывая взгляд от девушки, произнес взрослый. Он быстро очнулся, вздрогнул и после этого удосужился спросить сына. — Что ты там хотел? — наклонился к мальчику и в спешке прошептал, ожидая ответа — Мне мороженого, ванильный пломбир, — сжимая зубы, процедил он. Неужели так сильно ревнует собственного отца к какой-то неизвестной девушке? — Вот, пожалуйста, — с такой же милой улыбкой сказала она, после чего протянула упаковку мороженного мальчику. Сейчас Германию бесил ее голос, вежливость, взгляд. Быстро расплатившись, они отправились дальше. Все же Герману не понравилось то, что Рейх так смотрел на эту даму. Это чувство сложно описать словами: злоба, неприязнь, горечь и жжение внутри, в самом сердце. Но разве это нормально? Было странно чувствовать подобное, ведь он никогда не замечал в себе такое.***
Прошло около недели. Все было относительно спокойно и привычно. О той ситуации Герман думал постоянно. Ему хотелось просто понять свою реакцию, разобраться в себе и своих мыслях. Хотелось все разложить по полочкам, взвесить все, понять, обдумать и принять. Почему вообще так получилось? Почему он смотрит на него так, почему ревнует к каждому столбу? Так много вопросов, но нет ответов или малейших догадок. Он лежит на кровати, уставившись в белый потолок. Размышляет. Как вообще жить после всего этого? Как назвать чувство, которое он испытывает, проводя время рядом с отцом. Это точно не то чувство, которое должен испытывать ребенок к своему родителю. Быть может, такое начало из-за недостатка внимания? Ему хочется разобраться в сложившейся ситуации. Он хочет, но не может или все-таки не хочет? Да, он понимает, что убегать от чувств нельзя. Но совесть, которой почти не осталось, продолжает твердить, что это неправильно. Хоть он и считал, что любить можно всех, независимо от родственных связей и пола, но все оказалось намного сложнее. Подросток представить не мог, что может любить родителя таким образом. Говорить об этом с Рейхом было страшно. Ведь кто знает, как отреагирует взрослый. Может, промолчит или покричит, а, возможно, выгонит из дома. Сейчас парень вспомнил о своем дневнике. Кажется, он не писал там уже несколько лет. Ему захотелось найти его, поэтому он встал и подошел к шкафу. Немного порывшись, мальчишка все же достал потрепанную тетрадку, улыбнувшись. Это была девяностошестилистовая черная записная книжка, которую он когда-то выпросил у отца. Там было много записей, но последняя датировалась тремя годами ранее. Тогда ему было около двенадцати лет. Он писал про самый обычный день: про то, что папа задержался на работе и ему пришлось сидеть дома одному до десяти вечера, а не гулять, как он планировал. Кроме того, в тот день началась сильная гроза, из-за которой выключили свет. Парень боялся темноты и грозы. Рядом с папой пережить все это было бы в разы проще, но взрослого тогда не оказалось… Фриц тогда сильно задержался, а когда пришел, то даже не объяснил причину своей задержки. Герман и не спрашивал, лишь кинулся тому на шею и попросился спать вместе. Мужчина отнекивался, но, перекипев, позволил сыну спать вместе с ним. Спорить с ребенком было бесполезно. Даже в те года Герман отличался особым упорством и приставучестью. Но той ночью, обнимая папу, он чувствовал себя защищено. Прекрасное чувство, которого ему так не хватало. Читая это, мальчишка улыбнулся из-за пришедших воспоминаний. Он подумал, что было бы неплохо оставить еще одну запись. «Дорогой дневник, прости меня за долгое отсутствие. Я забыл о твоем существовании до этого дня… Мне нужно высказаться. Сделать я могу рассказать это только тебе. Кажется, что мне нравится собственный отец. Это так странно. Я думаю, что подобное пройдет, но не скоро. По всей видимости, я страдал от собственных чувств уже несколько лет, не замечал и делал себе только хуже. До меня дошло, я бы хотел скрыть это, но не думаю, что у меня получится. Пусть мне выгонят из дома, ударят, накричат, главное, что моя совесть будет чиста. Поспешу удалиться. Думаю, ты сохранишь мой секрет», — написал он быстро, тяжко вздохнув. Внезапно парень услышал тихий стук. Быстро спрятав все, он лишь сказал «да-да», после чего дверь открылась. На пороге стоял отец. — Ты что-то хотел? — робко спросил младший, смотря куда-то в сторону. Хотелось отвести взгляд, перестать думать о человеке, который ему так симпатичен. — Ты идешь в парикмахерскую, собирайся, — довольно тихо и спокойно сказал нацист, разворачиваясь и уходя. «Странно, вроде бы, стричься рано, к чему это?» — спросил сам себя немец, вставая со стула и подходя к шкафу. Что бы надеть? Остановив свой выбор на черных джинсах с красной рубашкой в клетку, парень схватил их и пошел одеваться. Возле входной двери его уже ждали. Он хотел что-то сказать, но его взяли за руку и вывели из дома, закрывая дверь на пару оборотов ключа. Молча спустились по лестнице. Придя в парикмахерскую, Рейх уселся на один из диванов, достал книгу и погрузился в чтение. Тем временем женщина лет тридцати пяти, усадила парня в кресло и задала вопрос, которым шокировала его. — Ну, какое окрашивание делать будем, какой цвет? — сказала она, довольно поглядывая на мальчишку. Мальчик не мог поверить, хотел сказать, что ему не нужно. Глянул озадаченно на отца, а тот оторвал взгляд от детектива и лишь дернул плечами, вновь погружаясь в чтение. Он прикалывается что ли? Он же был против всего этого? Решил пока что не спрашивать, все равно дома он закидает его вопросами об этом. — Хочу покрасить челку в красный и постричь виски, — неуверенно произнес Герман, все также удивляясь. Рейху было забавно наблюдать за его эмоциями. Он едва сдерживал смех, порой прикрывал рот рукой, но виду старался не подавать.***
Уже дома он все же решился спросить отца об этом. Парень был одновременно поражен этим и безумно благодарен. Все-таки отец иногда бывает добр и снисходителен к нему. — Пап, что это было? — спросил тот неуверенно и тихо. — Ты сам хотел. Разнылся неделю назад, что я ему не разрешаю ничего, — ответил взрослый кратко, надеясь, что от него отстанут. — Да ладно, я, вроде бы, не ныл, но ты все же уступил мне. Это меня сильно шокировало, — не врал парень и прожигал отца взглядом. Что-то в поведении взрослого было подозрительным. Он никогда так быстро не отступал и не изменял своим принципам. — Таким образом я хотел показать тебе свою любовь. Ты не представляешь, в каком свете ты выставляешь меня в обществе. Мне обидно, но я не могу ничего с собой поделать, прими же это уже, — это было сказано так искренно и измученно. Хотелось обнять его, но Герман не смел сделать шаг навстречу. Заметив, что папа уходит, тот резко очнулся, хватая за край рубашки того. От такого Рейх остановился и обернулся. Старший не успел понять, как его зажали между стеной и дверью. Было неожиданно, что же управляет его сыном? Он стал слишком любвеобильным. Смотря на него сверху вниз, он и не заметил то, что к нему сильно прижались. Из-за большой разницы в росте (Германия примерно метр шестьдесят, а Рейх почти метр девяносто), ему пришлось наклониться. Положив ладонь на его щеку, он провел большим пальцем по коже. Младший не смел пошевелиться, ожидая последующие действия от родителя. Он поцеловал его в щеку, но этого хватило, чтобы покраснеть и оробеть. Смотря на него невинным взглядом, он не отрывал от взрослого взгляд. Такой заботливый взгляд, боже! За что ему такое наказание? Моменты, ради которых живет паренек. Это редкость, но такая приятная для обоих. С чего бы вдруг все это? Рассматривать отца было так интересно, изучать его черты. Почему он?! Это так. даже не описать. На этот раз он не смел валиться с ног. Но просто так стоять нельзя вечно. — Может посмотрим что-нибудь? — вопрос, разорвавший тишину. Просто отказаться было нельзя — еще один значимый момент. Как бы мальчик не устал, он должен был. Ведь это уже стало смыслом жизни. Без этого, возможно, подросток бы покончил с собой. Буквально до восьми лет он начал чувствовать одиночество, но потом все-таки попробовал проводить немного времени с Рейхом. Кстати немного о том, какие фильмы любил Германия. Только сейчас Рейх задумался: «а что же он любит? Какие, в конце концов, жанры предпочитает?» Он этого не знает, а хотелось бы. Сложно осознавать, что ты упустил это. Как родителю обидно. Сейчас он не сможет угадать это, можно ли как-то аккуратно спросить? Да, это он и предпочел сделать. Эм. что ты бы хотел посмотреть? — неожиданный вопрос, но на него посмотрели, а это значит, что ответ послышится в скором времени. — Что-то романтическое. Мелодраму какую-нибудь, — это было неожиданно, потому что старший никак не думал о том, что его сыну может нравиться что-то подобное. Ему бы хотелось узнать еще больше, но он не думал, что это возможно. Сын очень скрытный. Расспросить его о чем-либо почти невозможно. Такое началось ближе к четырнадцати годам. В тот момент сын отошел от отца, все свои желания писал в какую-то книгу и молчал. Но сейчас нацист понял, что почти ничего не знает о своем ребенке. А на узнавание информации можно уделить какую-то часть времени, но работа не позволяет. Иногда он даже берет работу на дом или приходит ночью и продолжает сидеть за какими-то бумажками. Как же его замучили этим. Ему срочно нужен отпуск. Стоит сказать, что Рейх и не пытался расспросить своего сына о чем-либо. Взгляды у них слишком разные, а любая беседа чаще всего заканчивалась спором. Учение — единственное, что одобрял его отец. Книги. Чтение. Он привязал эту любовь еще в раннем детстве. Раньше сказки ребенку читала мама, но с ее смертью читать стал отец. Ариец любил книги, просто обожал. Настоящий книгоман! И это передалось Германии. Но даже на книги у них был разный взгляд. Герман любил современное чтиво, фантастику и фэнтези, в то время как Рейх отдавал предпочтение классическим романам и рассказам. Взрослый не понимал точку зрения своего ребенка. Не поймет и потом, не примет. А парень не понимал классику. Подросток объявил войну культуре и конечно же родителю, который навязывает это. Отец ему даже музыку навязывает. Говорит: «ты можешь слушать метал или рок, можешь классику, но все остальное не музыка — кривляние». Много скандалов у них было на эту тему. Подростковые закидоны, протесты, но ближе к пятнадцати годам это все успокоилось. Взрослый начал принимать все это. У него появились другие дела, а мальчик все же взялся за учебу, потому что уже понимал, что это пригодится, ему в жизни. Парень любит фильмы про романтику, плюшевых мишек и сладкое. У него любимый цвет — красный, но и в тоже время он любит и пастельные тона. Ему очень нравится писать стихи и читать современную литературу. Он любит красить ногти, просто следить за собой. Любит тишину, спокойствие. Необщительный, но очень интересный. Ему нравится быть не таким, как все, но выделяться он не любит. Такой вот непостоянный и прекрасный, совсем не похожий на отца. Хорошо, пошли, — согласился ариец, потянув за руку сына.