Наш брак — просто выгодное партнёрство

Сперва Чимин планирует улечься на заднем сидении авто, но в конечном счёте отвергает эту мысль, представив себе Юнги, вынужденного одинокой крепостью концентрироваться на дороге, не поддаваясь желанию поспать, тогда как его благоверный будет дрыхнуть. Их брак держится на взаимной поддержке, которая выражается даже в таких мелочах, именно поэтому Чимин — не без сжимающегося болезненно сердца — храбро усаживается на переднем сидении. Чтобы приободриться, в дороге он спускает стекло — немного, ровно настолько, чтобы прохладный вечерний ветер скользил через прорезь, ласково потрёпывая волосы и легко оглаживая щеки. Мелькающие городские пейзажи неизбежно приманивают взгляд, словно укрытые теплым светом улочки Сеула намагничены. Глаза скачут от одного высотного здания к другому, пробегаясь по сотням тысяч маленьких окошек — крохотным ночным солнцам, благодаря которым видно ничуть не хуже, чем днём. Чимин умиротворённо наблюдает за торопливой жизнью сеульских жителей, провожает взглядом дорогие автомобили, собранные по передовым технологиям, рядом с которыми неспеша, в своем темпе движутся велосипедисты, словно напоминание — ничто не вечно, кроме того, что делаем вечным мы. «И вправду», — думает Чимин, поворачивая голову в сторону Юнги. Глубокие тяжкие думы всегда подобны шторму, который начинается с маленьких холодных капель, а обращается сметающей всё на своём пути стихией. Чимин погружается в свои мысли, словно в водоворот. В конце концов, то ли из-за напряжённых мыслительных процессов, то ли из-за холодного отрезвляющего ветра, к концу поездки Пак обнаруживает себя удивительно бодрым. У него будто бы открывается второе дыхание, как следствие перехода через грань, за которой вновь — долгие часы бодрствования. Он понимает, что усталость никуда не делась, и как только голова коснется подушки, Чимин, вероятнее всего, вырубится. Но под влиянием ночи и неожиданного прилива энергии ему кажется, что он сейчас горы готов свернуть. В какой-то страшный момент ему в голову даже приходит шальная мысль — а не вернуться ли на работу? К счастью, в этот же момент Юнги паркует машину на их родной стоянке, и поворачивать назад уже поздно. К несчастью — уже для Мина — голову его супруга вновь посещает шальная мысль, но уже другая, с поворотом на сто восемьдесят градусов. Эту мысль Чимин трепетно вынашивает в своей голове всё то время, что они в комфортном, полном уюта молчании добираются до своей квартиры. Привыкший к разговорчивости своего шумного муженька, Юнги должен бы обратить внимание на его странную задумчивость. Он и обращает, но списывает всё на сонливость. Однако, стоит им переступить порог, удивительно тихий Чимин словно с цепи срывается, обнажая свою коварную натуру. Юнги не спит вторые сутки, оттого и соображает так туго, что полностью осознать происходящее ему удается лишь тогда, когда его, уже припечатанного к стене, глубоко и жарко целуют. Ошарашенный, он пытается отстранить супруга, увернуться от поцелуев — хоть как-нибудь приостановить атаку на себя, чтобы выказать возражения. Получается только возмущенно стонать в чужие губы, которые нежно и в ту же секунду напористо мнут его собственные. Ловкие и прыткие руки тем временем уже вырывают — а иначе не скажешь — ремень из шлёвок, освобождая все преграды на своем пути. Только когда жгуче сладкие касания влажных губ соскальзывают на шею, солёную от пота, Юнги удается слабым голосом произнести: — Я немного… охх… не согласен с тем, что ты сейчас делаешь. Чимин действует жестоко, не давая ему и шанса: — Ты не хочешь заняться со мной любовью? На такой вопрос — заданный на выдохе, в самую шею, томным голосом его возлюбленного — ответить «нет» Мин просто не в силах. — Хочу… — и не передать насколько, он уже возбуждён и полностью готов брать, отдаваться — всё, что прикажут, — но… А как же сон, Чимин-а? — Сон? — Чимин хохочет немного безумно. — Юнги-я, — говорит, ни на секунду не отрываясь от ласк руками, опаляющим дыханием, губами, — с того момента, как наше свидание прервали, мы ни разу не спали нормально, да?.. — Об этом я и говорю… — …следовательно, день ещё длится? На одну грешную секунду Юнги думает о том, что в словах Чимина есть логика. Додумать за супругом нетрудно — если день всё ещё длится, то можно допустить, что и их свидание тоже. Грешная секунда затягивается и оборачивается двумя секундами. Они вполне могут возобновить свидание с того момента, на котором их прервали, и, грубо говоря, это всё ещё будет тем самым прекрасным идеальным разом. И вот, уже третью секунду к ряду Мин без возражений позволяет загребущим рукам и пылким поцелуям затягивать себя в пучину страсти. В четвертую секунду он наконец отвечает — толкает супруга к противоположной стене, бедром раздвигая чужие, чтобы подхватить их после руками и поднять. Целовать кого-то на весу с физическими возможностями Юнги не так уж и удобно, но когда есть опора в виде стены, всё становится в разы проще. Чимин обхватывает руками широкие плечи, подставляет шею, покрепче хватаясь бёдрами за торс супруга. Довольный развитием событий, он стягивает чужой пиджак вниз, к локтям, и, пока его собственную рубашку Юнги расстёгивает зубами, Чимин проворачивает то же с чужой одеждой, но уже с помощью пальцев. Обнажив бледную кожу, Пак награждает себя прикосновением к ней, жадно оглаживает, мечтая о том моменте, когда его отпустят, чтобы он мог и сам опробовать тело любимого на вкус. Юнги нравится его длинный язык, а ему нравится то, до какого состояния он может довести супруга своим языком. Дышать становится тяжелее обоим, и Юнги решительно отрывает любимого от стены, чтобы отнести в спальню, уложить на мягкую постель и отдать всего себя ему. Чимин весело ойкает, когда его чуть не роняют по пути, но упрямо остаётся на чужих руках, наслаждаясь бабочками в животе, которые трепещут, взбудораженные не то жаром чужого тела так близко, не то лихой, но рискованной поездкой на крепких с виду руках. Дверь в спальню приветливо открыта и путь не преграждает, что позволяет паре проскочить внутрь без видимых усилий. Мин роняет свою ношу на постель, возможно, даже слегка грубо, но Чимин, к счастью, не обращает на это внимания, только тянет к нему руки требовательно, желая вновь ощутить тепло тела родного человека. Снимая пиджак, Юнги усаживается сверху, тотчас оказываясь в плену рук, утягивающих его вниз. Упираясь ладонями на подушку, что источает исключительно знакомые, родные запахи, он склоняется к плечам, усыпанным веснушками, и нежно, тягуче их целует, пытаясь слегка сбавить темпы, понизить жар. Чимин соблазнительно стонет, только раскаляя воздух, но в то же время удивительно мягко и трепетно гладит супруга по затылку кончиками пальцев. Мин скользит губами ниже, расстёгивает оставшиеся пуговицы и сглатывает, любуясь видом накачанного тела, когда ладони Чимина вдруг безвольно повисают на его плечах. Сперва Юнги не обращает на это внимание, объясняя тем, что Пак просто расслабился и получает удовольствие, но вот тишина уже становится для него более тревожным признаком. Выпрямившись и окинув благоверного оценивающим взглядом, Мин приходит к неутешительным выводам. Чимин спит. — Ты издеваешься… — Юнги мученически стонет. — Нет, серьезно? Пак Чимин, да пошёл ты! Чувствуя себя не то жестоко обманутым, не то и вовсе преданным своей любовью, Юнги со злостью шлёпает спящего по груди ладонью, но, несмотря на боль, опаляющую его руку, Пак никоим образом на неожиданное семейное насилие не реагирует. Разъярённый, глубоко обиженный и заебавшийся (и это ещё и без полноценного секса!) Мин слезает с постели, яростно матеря себя за наивность, избавляется порывисто от одежды и садится на край постели, принимаясь доставлять себе удовольствие прямо здесь, на месте, рядом со спящим мужем, так и не исполнившим свой супружеский долг. В конце концов, даже удовольствия как такового Юнги не получает, разрядка только даёт чувство облегчения, не более. Кинув злобный взгляд на Чимина, он покидает комнату, чтобы принять душ. На что-то большее у Юнги попросту нет сил, не говоря уже о том, чтобы будить неблагодарного Пака ради обещанного массажа. Улёгшись на чужую половину полностью голым, Мин набрасывает кусочек одеяла на ногу и так и засыпает. Уже проваливаясь в сон, он обнимает покрепче подушку, вдыхая обожаемый аромат, и прощает Чимина. Не из любви к нему, а из любви ко сну. Всё-таки как хорошо спать.

***

Первым делом, открыв глаза после долгого сна, Чимин ошалело пробегается взглядом по комнате, пытаясь понять, где он находится. На одно страшное мгновение ему всерьёз начинает казаться, что он проснулся не у себя, а… и представить страшно. Но знакомый потолок, пускай и не с очень знакомого ракурса, расставляет всё на свои места, и Пак выдыхает с облегчением. В конце концов, те времена, когда он просыпался с кем-либо, кроме мужа, где-либо, кроме дома или работы, давно прошли. Чимин приподнимается на локтях, тихонько шипя от боли в мышцах, а после кидает взгляд на свою половину кровати, на которой посапывает его супруг, трогательно сложив руки у лица. Чимин задерживается в этом моменте, любуясь солнечным светом, скользящим по бледной коже, ласкающим светлые плечи, опоясывающим голую талию… и всё, что ниже. Постепенно мягкая улыбка на губах Пака тает, и он мрачнеет лицом. Один вопрос не даёт покоя, и от оглушительной пустоты в голове вместо ответов ему делается ещё тревожнее. Почему Юнги голый? Как правило, его супруг не ложится спать обнаженным, а тем более на чужой половине. Это можно объяснить разве что пылкой бурной ночью, после которой они заснули как попало, и которую Чимин умудрился… забыть? Пак уже собирается всерьёз испугаться, но, бросив беглый взгляд на себя, приходит к выводу, что никакой пылкой бурной ночи не было — и это плохо, что он этому радуется. Его рабочая одежда всё ещё на нём, если не считать того, что грудь обнажена, а рубашка болтается где-то на руках. Избавившись от мешающихся вещей, Чимин с грустью рассматривает полосы на теле, лёгшие следами на кожу после сна в одежде. Оставшись в одном белье, он встаёт с постели и облачается в домашнее, делает лёгкую зарядку, а после по привычке направляется в ванную. Чистит зубы, ополаскивает лицо, наслаждаясь прохладой воды. А потом вздрагивает из-за угрожающего крика, пронесшегося по квартире, как раскат грома. — Пак Чимин! Какого хрена тебя нет со мной в постели?! Дав время своему сердцебиению прийти в норму, Чимин с усмешкой покидает ванную, беря курс на спальню. Кто бы знал, что его супруг может быть таким ворчливым и требовательным по утрам? Замерев в дверном проёме, Пак упирается на косяк и окидывает насмешливым взглядом Мина, что сидит в куче из одеяла и подушек, всё ещё голый, с растрёпанными волосами и донельзя недовольным лицом. — Отчего свет очей моих так несчастлив? — притворно участливым тоном интересуется Чимин, откровенно забавляясь, когда в ответ звучит громкое фырканье. — Свет очей твоих ты сам же и обломал этой ночью — оттого и несчастлив. Где это видано — сперва разводят на секс, а потом сами же и обламывают? — Тебя и разводить не надо было, — Чимин посылает любимому воздушный поцелуй и поигрывает бровями. — Я просто запустил руки в твои штаны, и ты уже был моим. Юнги вспыхивает, но, справедливости ради, не потому, что всё ещё смущается подобных откровений, а скорее из-за раненой гордости. Впрочем, и смущение не стоит исключать. — Сейчас же замолкни и иди сюда. Чимин подходит, но не замолкает: — Ты же понимаешь, что винить надо не меня, а мою физиологию? Я же правда не хотел засыпать посреди… Ой! — как только Пак оказывается близко, Юнги, не тратя времени попусту, хватает его за запястье и утягивает за собой, валя на мягкие простыни. — Только посмей снова заснуть, — предупреждает он, глядя угрожающе. А потом, всё ещё удерживая зрительный контакт, медленно хватается за край футболки, поднимая её вверх. Чимин, словно завороженный, подчиняется ему. Позволяет снять с себя одежду, и, задержав дыхание, наблюдает за тем, как Мин подносит к губам своим чужое запястье, целует и трепетно прикрывает веки, словно одна лишь возможность касаться чиминовой кожи — высшее наслаждение. Пак непроизвольно тянет кончики пальцев к мягкой щеке супруга и выдыхает, когда тот припадает к его ладони, потираясь о неё щекой. — А как же… — слабым голосом возражает Пак, — идеальный первый раз? Юнги самодовольно улыбается, отвечая неожиданно дерзко: — А с чего ты взял, что этот не будет идеальным? Он упирается рукой рядом с лицом супруга и постепенно склоняется к его шее, жадно вдыхая, но не осмеливаясь поцеловать. Чимин прикрывает глаза и слушает едва не кожей, в которой тонут слова: — Я вдруг понял, что неважно где — важно с кем. К тому же, по правде говоря, мне наша уютная постель нравится больше, чем та из отеля. Здесь мы впервые с тобой спали вместе, здесь ты впервые заботился обо мне, когда я болел. Здесь же и домогался впервые… — Прошу, не вспоминай… — стонет Чимин больше от стыда, чем от удовольствия. — Почему же? — усмехается Юнги. — Я люблю вспоминать, как ты меня тогда оседлал. Мне было… очень хорошо. Жаль, что пришлось тебя прервать. Он наконец касается губами горячей шеи, легко, словно пером, а потом размашисто ведёт языком к уху. — Здесь мы засыпали, когда ссорились и когда только-только признались друг другу в чувствах. Здесь я множество раз учился доставлять тебе удовольствие, здесь я изучал твое тело, чтобы сейчас — здесь же — дать тебе то, что ты заслуживаешь. Здесь мы займёмся любовью впервые и здесь же мы будем заниматься ей и дальше. Мне кажется, здесь как нельзя лучше для идеального первого раза. — Я не могу понять, ты пытаешься меня возбудить или растрогать, — ласково смеётся Чимин, обнимая мужа за шею. Юнги чуть приподнимается, чтобы заглянуть ему в глаза и обезоруживает широкой улыбкой: — Не знаю. Я буду польщён, если ты во время секса заплачешь от удовольствия. — Такой чести я тебя не удостою, — смеётся Чимин, притягивая к себе возлюбленного, чтобы поймать его губы коротким поцелуем. А потом ещё одним, и ещё. Игривые прикосновения вскоре нарастают в темпе и длительности, и в какой-то момент Чимин ощущает твердость в трусах. Он скользит ладонями по голой спине к груди Мина, пересчитывая пальцами ребра, а после тянется к собственным штанам с бельём, спуская их до середины бедра. Остальную работу за него делает супруг. Перехватив своей рукой чиминовы ладони и занеся их над головой Пака, Юнги стягивает свободной рукой чужие штаны с боксерами к тонким лодыжкам, и Чимин помогает ему ногами, откидывая ненужные предметы одежды в сторону. Юнги инстинктивно отстраняется, давая Паку возможность уложить ноги себе на бёдра, которые тот тут же скрещивает за спиной супруга. Мин смеётся, нависая над Чимином снова. — Полагаю, я теперь в ловушке? — спрашивает, бездумно пробегаясь кончиками пальцев по гладкой коже бедра любимого. — Ты не отпустишь меня даже за смазкой? В качестве ответа Пак показывает язык, и Юнги, правильно расценив этот жест, подносит к лицу младшего пальцы, которые тот на пробу лижет кончиком языка, прежде чем обхватить своими полными губами. От пальцев к самому нутру Юнги пробегает горячая волна трепетного возбуждения, и Чимин посылает ему довольный хитрый взгляд. Мин краснеет ушами и торопится вынуть пальцы из горячего влажного плена, небезосновательно испугавшись того, что таким образом может кончить за считанные минуты, задолго до кульминации. Ничто не мешает ему достигнуть оргазма несколько раз кряду, с Чимином у них уже подобное было, однако идеально значит идеально. Он тянет руку вниз, обводит пальцем кольцо мышц, не сводя всё это время изучающего взгляда с лица любимого. У Пака выдержка значительно превосходит его собственную, и не сказать, что Юнги особо этим доволен. Он намерен разбить Чимина, довести до пика как физического наслаждения, так и эмоционально. Любой ценой заставит краснеть, отводить взгляд и кричать от удовольствия, доказав тем самым, что Мин Юнги идеален во всём. И, пускай это далеко от истины, для Чимина именно таким он и желает быть. В конце концов, один чиминов взгляд, полный трепетного обожания, именно так и воздействует на Юнги. Разбивает его не вдребезги, а крошит в мелкую пыль, которой он опадает прямо перед ногами возлюбленного. Идеален не потому что, а для. Идеален не затем, чтобы, а ради. Тонкие грани, едва заметные, неуловимые, но фундаментально меняющие суть. Чимин не стонет, но хрипло выдыхает, когда чувствует, как скользят в него длинные пальцы, смоченные его же слюной. Юнги в этот же момент смотрит на него удивительно ясными глазами, изучает с таким вниманием, словно Пак — открытие для него, стоящее бесконечных часов исследования, миллиона научных статей и диссертаций. «Это подло», — думает Чимин. Юнги говорит, что зависим от его взглядов, а сам глядит так, будто перед ним высшее создание, в которое он бесконечно, до беспамятства влюблен. Раздражает то, как сильно это смущает. Чимин закрывает глаза, стараясь забыться в приятных ощущениях, не анализировать взгляды любимого и те пугающе сильные эмоции, которые они у него вызывают. Юнги действует умело, со знанием дела, словно чувствует Чимина как самого себя. Настоящее мастерство в постели приходит не с опытом, а с пониманием партнёра, считает Пак. Человека, понимающего его лучше Юнги, не найти во всей Вселенной. — Ты очень красивый, — раздаётся в самое ухо, и Чимин дёргается в чужих руках, тотчас жалея, что закрыл глаза. Он открывает их, чтобы взглянуть на Мина, в ту самую секунду, когда тот склоняется к его губам. Пак перехватывает поцелуй, пытается отнять инициативу, но понимает, что бессилен, и отпускает себя. Юнги продолжает смотреть, целуя его губы, продолжает смотреть, целуя его щеки и скулы, целуя плечи и ключицы. Чимину смотреть становится тяжело, он чувствует себя вдруг неопытным юношей, которого лишают девственности. — Ты моя муза, мое вдохновение, — продолжает шептать Юнги. Пальцев становится больше, интенсивность движения возрастает, и Пак не сдерживает стона. — Ты квинтэссенция моего гения. — У тебя лживый язык, — хрипло отвечает Чимин. — Твой гений не может зависеть от меня. — А вот и нет, — Юнги отстраняется, с любовью оглядывая розовый румянец, которым укрыты шея и щеки Пака; солнечный свет ложится завершающими мазками поверх, и кажется, словно младший сияет собственным светом. — Я гениален для тебя и ради тебя. «Подло, очень подло», — проносится в голове, когда Чимин поспешно отводит взгляд. — «Я же так правда расплачусь». — Придурок… — тихо смеётся Пак, чувствуя, как опаляет его лицо жаром смущения. — Неужели ты продолжишь говорить эти глупости и дальше? Юнги аккуратно вынимает пальцы и мягко улыбается. — Конечно, — подтверждает, и Чимин мученически стонет. — Только тебе сперва всё-таки придётся отпустить меня, чтобы я взял презервативы. Пак только сильнее сжимает торс супруга в своих ногах и дует губы, себе же усложняя жизнь, когда возражает: — Ну уж нет! Неужели я не могу заняться незащищённым сексом с собственным мужем? — Чем быстрее меня отпустишь, тем быстрее я сделаю тебе приятно, — говорит Юнги, но наталкивается на упрямое молчание. Не добившись результатов уговорами, Мин с уставшим вздохом тянется к ручке верхнего ящичка комода, однако расстояние оказывается непреодолимо. Чимин смеётся, наблюдая за его потугами, и сам приподнимается на локтях, чтобы открыть нужный ящик. Наконец, Юнги удается выудить оттуда упаковку, из которой он достаёт маленький квадратик с презервативом. Пока этот зануда пытается вернуть упаковку на её законное место, Чимин пользуется моментом и отбирает пакетик с защитой, чтобы зажать уголок между зубов. Бросив на него взгляд, Мин не может сдержать смешка. — Да ладно тебе, это выглядит секси, — дуется Пак, не вынимая уголка изо рта. — Очень секси, — смеясь, подтверждает Юнги. Чимин хмыкает и вскрывает пакетик зубами, после чего умелыми руками, практически не глядя, растягивает презерватив по всей длине супруга. Юнги тихо шипит от прикосновения, и, к своему стыду, Пак только в этот момент понимает, что забыл о том, что должен доставлять ответное удовольствие любимому. Пристыженный, он вызывается сделать остальное самостоятельно. Аккуратно приставив головку ко входу, Чимин торопливо насаживается на неё вплоть до того момента, пока его запястья вновь не оказываются в плену руки старшего. Вернув ладони Пака на прежнее место, заведя их за голову, Юнги говорит: — Медленно и постепенно, растягивая каждую секунду. Именно так я собираюсь это сделать. — Ты извращенец, — Чимин снова вынужден задыхаться от смущения. Юнги качает головой и, как и обещал, неспешно входит внутрь, растягивая этот процесс до невозможности. От сладостной пытки и нетерпения Чимин возбуждается сильнее, что выливается в задушенный стон, когда в него наконец входят на всю длину. Он цепляется пальцами одной руки за наволочку, другой царапает запястье Юнги, требуя: — Боже, пожалуйста, не мучай меня… — Однако же тебе нравится, — тяжело дыша, усмехается Мин. Ему и самому тяжело контролировать себя, чтобы не сорваться, однако Юнги знает, что от того, как неторопливо смакует он каждую секунду, ощущения только обостряются. К тому же Чимин выглядит непозволительно развязно, извиваясь и задыхаясь от нетерпения, что в очередной раз доказывает, что тактика через изнурение работает. — Отпусти меня… — хнычет Чимин, дёргая руками. — Признайся, на самом деле тебе нравится, что я всё контролирую. — Блядство, — в голос ругается Пак и судорожно выдыхает, когда старший начинает медленно двигаться. Внутренне Чимин понимает, что ему и вправду нравится. Прежде он нередко брал инициативу в постели в свои руки, пытаясь в максимально короткие сроки получить желанную разрядку, и то, как старательно Юнги пытается довести его до пика, открывая для Чимина секс с новой стороны, превращая его в целый ритуал, не может не будоражить. Кровь в его жилах кипит, обращаясь в жидкий огонь, распространяя жар, от которого Пак задыхается. Бережным движением Мин убирает ладонью крохотные жемчужины пота со лба любимого и трепетно целует его в висок. Чимин жмурится, чувствуя, как пекут глаза. Это подло — то, как трепетно его любят. Подло, потому что заставляет его чувствовать себя слабым, а сердце болезненно сжиматься; подло, потому что разбивает его вдребезги. Это подло — то, как нежно Юнги целует его губы, шею, грудь… Подло, потому что Чимин никогда не чувствовал себя настолько желанным, потому что то, как открыто Мин выказывает восхищение каждой его чертой, его телом, заставляет слёзы скапливаться в уголках глаз. — Отпусти меня, пожалуйста, — просит слабым голосом Чимин, и его запястья наконец освобождают. Немедля он вскидывает руки вверх, притягивая к себе любимого. Обнимая его за шею, Пак впивается пальцами в крепкое бледное плечо, зарывается другой рукой в мягкие чёрные пряди, притягивает так близко и сильно, что грудью к груди, что чувствует каждый его вдох. Юнги больше не может сдерживаться, он позволяет себе сорваться на быстрый темп. Чимин не выдерживает первым, кончая с позором в астрономические для себя сроки. Тяжело дыша, он отпускает супруга, позволяя рукам безвольно упасть на постель, и откидывает голову, тяжело дыша. Дыхание Юнги не менее загнанное, когда он останавливается, тёмными глазами впиваясь в глаза напротив. — Прости… — смущаясь, просит Чимин. — Я должен был сказать, что… — Не страшно, — Юнги аккуратно убирает мокрые прядки светлых волос со лба Чимина. — Я тоже на грани. Он выходит, и Чимин приподнимается на локтях, чтобы провести языком по своей ладони, глядя в глаза супругу, а после этой же рукой обхватить его плоть. Свет подсвечивает его глаза, превращая их тёмный цвет в сочетание древесного с медовыми нотами. Юнги прикусывает язык, чтобы сдержать не то очередной комплимент, не то стон, когда Чимин без предупреждения начинает водить кулаком по всей длине, особое внимание уделяя головке. Мин упирается ладонями на бёдра любимого, склонив голову, чтобы скрыть от внимательных глаз то, как он закусывает губу и судорожно дышит, пытаясь продержаться дольше. Когда он перестает себя сдерживать и изливается в чужую руку, для стыдливых мыслей и жалости о том, насколько быстро они закончили, у него в голове не остаётся места — Юнги настолько поражен растекающейся по поверхности кожи и внутренностям неге, что может только часто и жадно вдыхать, смотря перед собой рассредоточенными глазами. Чимин усмехается весело, целует любимого в уголок губ и тянет за собой на подушки. — Я рад, что мы сделали это дома, — говорит Пак, устраиваясь так, чтобы лежать лицом к лицу с Юнги. — А ещё ты удивительно красиво стонешь… Я однажды должен тебя трахнуть. — В таком случае ожидаю хорошего обслуживания, — бормочет Мин уставшим голосом, и хватает мужа за плечо, надавливая, чтобы отвернуть от себя. Сперва Чимин хочет искренне возмутиться и начать допытываться о причинах, но вместо этого на его губы ложится мягкая улыбка, когда Юнги прячет лицо между его лопаток и закидывает руку на талию. Против его воли все сладостные и драгоценные комплименты, которыми он был одарен, расцветают в мыслях, подобно красочным цветам. Порой Юнги слишком мил. Настолько, что Чимин не уверен, заслуживает ли он такого человека. — Знаешь… я счастлив быть твоим вдохновением и квинтэссенцией твоего гения. Это может быть моим смыслом жить. Юнги ударяет Чимина, смущаясь. — Что? Не только ты у нас мастер разбивать сердца красивыми словами, — усмехается Пак, довольствуясь тем, что ему удалось вернуть должок. На некоторое время Юнги замолкает, не желая ввязываться в спор о красноречии, и Пак даже начинает гадать, не заснул ли тот. Мин и в самом деле звучит сонно, когда говорит: — Мне с тобой очень хорошо… — Да-а? — тянет Чимин. — Почему же? — Ты горячий. Он дует губы. — Только поэтому? — И ещё ты красивый, — бормочут в спину, и это ощущается трепыханием крыльев бабочки. Чимин вынужденно ведёт плечом, так как щекотку он всё ещё не любит. — Я тебе только внешне нравлюсь, что ли? — Нет, ты мне весь нравишься. — И?.. — подталкивает Чимин. — Да что тебе ещё надо-то? — ворчит Юнги, отстраняясь. Однако минутой позже, вновь прислоняясь к чужой спине, едва слышно признаётся: — И я люблю тебя. Чимин не может сдержать широкой улыбки. — Ага… Я тебя тоже.