малыши

Вася не чувствует себя пострадавшим. У него нет панических атак, ему не снятся кошмары, да и чувство вины как таковое не просыпается. Васе не жаль, не стыдно за то, что он мучил психопата, посмевшего навредить его папе, так что никакими муками совести он не страдает. Привыкший к жёсткому контролю своих эмоций и желаний, он просто проходит все выпавшие им испытания и, обнимая, наконец, профессора, позволяет себе облегчённо выдохнуть. Он рад, он счастлив, что у них получилось, и, возвратившись в реальный мир, Вася запирает внутри промелькнувшую на мгновение дезориентацию при новости, что их не было целый год. Сосредотачивается на Штоллене, которому нахождение в том куполе далось нелегко, и на Максе, выживавшему столько времени в одиночку без какой-либо надежды на их возвращение. Вася видит, что каждому из них досталось. Замечает неожиданно замирающего посреди комнаты Котла, ходящего по одной траектории во дворе Ваню, прикрывающегося выгулом Овсянки, да и сам время от времени ловит кратковременные приходы галлюцинаций. То силуэт отца, мощной фигурой мелькающий на периферии зрения, то слишком реалистичные сны пыток профессора. Вася знает, что это неправда, что этого не происходит на самом деле, не может произойти, и потому обрубает себя сразу же. Жёстко пресекает начинающуюся панику, страх, и просто медленно дышит, ожидая, когда это пройдёт. Вася в какой-то мере даже рад, что умеет настолько контролировать себя. Потому что он должен быть сейчас опорой. Будить мечущегося в кошмаре Макса, успокаивая его объятиями, тихо и ласково говорить с профессором, когда тот опять зависает посреди кухни, уставившись в пространство. Он неожиданно терпеливо переносит чужие панические атаки и апатию, не психуя и не чувствуя раздражения. Спустя пару недель всё постепенно налаживается. Они привыкают, знают уже, как общаться друг с другом без неловкости и боязни причинить вред, затронуть болезненную рану, поэтому Вася немного расслабляется. Реже видит то, что подкидывает ему испытанный Лизард разум, и с удовлетворением замечает, насколько спокойнее стал Макс. Вася думает, что это хорошо. До определённого вечера. Они лениво целуются перед сном, свернувшись в объятиях друг друга посреди кровати. Чувствуя правой ладонью чужое сердцебиение, Вася улыбается слабо и прижимает Макса поближе, касаясь носом его шеи. Слышит, как чуть сбивается чужое дыхание и не заставляет себя долго ждать, прижимаясь губами к тонкой коже. Целует, прикусывает несильно, оставляя бледную метку, и замирает, когда слышит над ухом тихое: – Я люблю тебя. Они ещё не говорили этого друг другу, никогда, даже если эти слова и плавали всегда где-то рядом, готовые выплеснуться наружу. Вася не знает, почему Макс решил сказать это прямо сейчас, но, чувствуя, как опалились внутренности тёплой волной, улыбается в краснеющую кожу чужой шеи. Макс, поглаживающий его по спине, тихо продолжает: – Ты не обязан ничего мне отвечать, просто… Просто я хочу, чтобы ты узнал, прежде, чем… Просто чтобы ты знал. Мгновение назад расслабленно прижимавшийся к чужому боку Вася каменеет. Резко голову поднимает, прищурившись, и смотрит на лицо разом побледневшего Макса. – Прежде, чем что? – А? Макс взгляд отводит нервно, чуть приподнимается на кровати, опираясь на подушку, но Вася не даёт ему отступить. Садится сверху на бёдра, руку на грудь кладёт, прижимая к постели, и требовательно произносит: – Ты не договорил. Прежде, чем что? – Тебе показалось прост-… – Не надо мне врать. – Вася склоняется, ощущая прижатой к грудной клетке ладонью ускоряющееся сердцебиение, и второй рукой сжимает чужой подбородок. Лицо Макса к себе поворачивает, но тот всё равно смотрит куда угодно, но только не в глаза. – На меня смотри. Ты слышишь? На меня. Ты что задумал? – Нич-чего. Чужая ложь горчит на языке, и зарождающееся в глубине глотки злость вырывается наружу тихим рыком. От пришедшей в голову догадки Вася поражённо застывает. – Вот как. Уйти решил? Пойти самым лёгким путём? Отвечай. Вася яростно Макса встряхивает, едва ли не дрожа от злости и глубинного страха, и тот безвольно поддаётся, даже не сопротивляясь. Говорит тихо в ответ: – Так всем будет лучше. Вася ядовито хмыкает. Руки в кулаки сжимает, упираясь ими по обе стороны от чужих плеч, и заставляет себя успокоиться. Он сам не может понять, почему сейчас в нём так много злости. – О, так ты нашёл способ всех осчастливить? – Вась… – Ну конечно, всем нам будет лучше на твоих похоронах, они же, блять, так тонизируют! Макс вздрагивает от повышенного тона, опуская голову, шепчет тихое «прости», и Вася склоняется над ним, чтобы проговорить низким голосом: – Нет. Если сделаешь это, знай – никогда не прощу. Плечи чужие опускаются ещё ниже, будто бы в защитном жесте, вздрагивают раз, другой, и с Васи словно слетает удушающее покрывало. Он выдыхает из себя злость и ярость, обхватывает мягко сжавшегося Макса и прижимает к себе. Осознаёт, что повёл себя неправильно, что страх залил глаза и не позволил увидеть главного – чужую боль и растерянность. Вася целует коротко в макушку, поглаживает по сгорбленной худой спине и шепчет тихо: – Прости. Чёрт, прости, воробушек, я просто… я так испугался, что ты… Я люблю тебя слишком сильно, чтобы отпустить, понимаешь? – Вася отстраняется немного, чтобы посмотреть Максу в лицо, и ласково обхватывает его худые щёки руками. Поглаживает легонько и выдыхает. – Ты нужен здесь, нужен нам. Мы же… что бы мы делали без тебя? Макс усмехается коротко, невыразительно. – Жили бы спокойно? – Нет! Как ты можешь… Нас бы вообще не было. Мы бы не вернулись. – Но теперь вы здесь. Я больше не нужен, я слаб и делаю только хуже… – Мы все слабы, Макс. Мы все сломлены. Суть в том, что починить друг друга мы можем только вместе. Когда одного звена нет, ломается весь механизм. Ты… ты можешь пообещать мне этого не делать? Вопрос тихий и хрупкий. Вася задаёт его ломким голосом и боится услышать ответ. Потому что если сейчас Макс промолчит, не ответит, то он всё для себя решил. Никакие уговоры не помогут, никакие действия не остановят, потому что Вася знает – Макс обещания выполняет всегда. Поэтому он сидит на постели рядом, не ощущая, как затекли ноги, и ждёт. Облегчение затапливает с головой, когда Макс тихо отвечает: – Обещаю.

***

Вася осознаёт, что нервничает, когда профессор, наблюдая за ним, копошащимся на кухне, неожиданно спрашивает: – Сынок, случилось что-то? Вася замирает, не донеся ложку кофе до стоящей на плите турки. Порошок рассыпается по столешнице неосторожным движением, и он тихо выдыхает. Тянется за тряпкой, убирая беспорядок и, натыкаясь на тёплую руку Штоллена, подошедшего ближе, поднимает на него взгляд. Он обещал Максу никому не говорить о том вечере, поэтому только улыбается слабо и отвечает: – Нет, всё хорошо. Просто задумался. – Точно? – Да. По скрытым за линзами очков глазам профессора видно – не поверил, но он всё равно кивает и коротко обнимает, забирая тряпку из рук. Отправляет отдохнуть немного, полежать, и Вася слушается, направляясь в спальню. Прошло уже несколько дней. Макс, в первое время стыдливо отводивший глаза, постепенно приходит в себя. Улыбается чаще, спит спокойнее и вызывается выгулять Овсяныча каждый вечер. Он не выглядит человеком, планирующим самоубийство, скорее тем, кто от него отказался, но Вася всё равно чувствует в глубине души тревогу. Необъяснимую и иррациональную. Выдохнув, чтобы взять себя в руки, Вася открывает дверь. Внутри полумрак задёрнутых штор и завёрнутое в одеяло спящее тело. Посмотрев на растрёпанную макушку, Вася фыркает весело. – Просыпайся, спящий красавец. Проходя мимо, Вася касается чужих волос ладонью, ероша их, и раздвигает шторы, впуская в комнату яркое утреннее солнце. Он ожидает услышать недовольный стон, но в ответ раздаётся только тишина. Вася взволнованно оборачивается. Смотрит на неподвижное тело, подходит ближе и касается завёрнутого в одеяло плеча. – Макс?.. Ответом вновь служит тишина, и Вася сглатывает судорожно. Приподнимает угол одеяла, чтобы открыть чужое лицо и застывает, когда видит его – жутко бледное, с закрытыми глазами и синими губами. Ощущая, как перестают ноги держать, Вася опускается на кровать рядом и недоумённо хмурится, когда ощущает под собой что-то влажное. Он касается кончиками пальцев простыни и подносит и к лицу. Красные. Судорожно выдохнув, Вася тянет одеяло в сторону и начинает задыхаться, когда видит – вся внутренняя сторона ткани в крови. Яркой алой кровью пропитана вся постель. Она противно хлюпает под коленями, когда Вася склоняется над неподвижно лежащим Максом и отбрасывает от него мокрое тяжёлое одеяло. Чужие бледные предплечья изрезаны – глубоко и ровно, с какой-то хирургической точностью прямиком вдоль вен. Холодная липкая кожа, неподвижное лицо и застывшая без дыхания грудь. У Васи сердце ухает куда-то вниз. – Нет. Нет-нет-нет, ты же обещал… Нет, воробушек, нет. Он склоняется ниже, обхватывает застывшие плечи, ощущая, как пачкаются в крови руки и одежда, тянет к себе. Прижимает, глаза закрывает, утыкаясь лицом в холодную кожу шеи, и чувствует, как пекут под веками горячие слёзы. Он такой идиот. Понадеялся, поверил чужим словам, оставил всё как есть, не предотвратил. Не смог достучаться, объяснить, дать понять, и теперь всё, что у него осталось – это мёртвое тело и эхо воспоминаний о мягкой улыбке и добрых глазах. Вася всхлипывает, сжимает крепче, бормоча что-то неразборчивое, и тихо рычит, когда чувствует, как кто-то пытается вытянуть у него из рук Макса. Прижимает ближе, едва ли не сворачивается вокруг, совершенно иррационально думая, что сейчас у него всё заберут. И поражённо вскидывает голову, когда слышит знакомый голос: – …то ты, Василёк, давай же, я здесь, ты чего? Этого нет, всё хорошо, слышишь? Вася моргает шокировано, смотря покрасневшими глазами на сидящего напротив Макса. Живого, невредимого и очень тёплого. Замирает, замечая стоящего в дверном проёме взволнованного профессора, и молчит. Макс, увидев, что он более-менее пришёл в себя, осторожно тянет зажатое Васей одеяло на себя. Оно мокрое и грязное – наверняка Овсянка прибежал рассказывать Максу о своей утренней прогулке прямиком в постель. Вася, осознав, что в бреду сжимал кусок холодного и мокрого одеяла, сразу же отбрасывает его от себя и бросается к Максу. Едва не сносит собой, валя обоих на пол, и оплетает руками, крепко прижимая к себе. Чувствует, как ласково Макс зарывается в его волосы тёплой рукой. – Тебе привиделось что-то? Что-то плохое? – Ужасное. Макс вздыхает, проводя ладонями по спине. – Это только видения. Всё хорошо, ты в порядке. – Ты же не сделаешь этого, правда? Пожалуйста, не делай, Макс, не надо… – Тшшш, тихо-тихо. – Вася чувствует, как его сжимают в объятиях крепче, успокаивающе поглаживая по плечам. – Никогда этого не случится, я же обещал, помнишь? Вася кивает в ответ, прижимаясь лицом к тёплой шее, и, чувствуя, как пытается Макс отстраниться, напрягается. Сжимает руками сильнее, не позволяя отодвинуться ни на миллиметр, и часто дышит. – Ну Вась, мы же на полу, давай на кровать? Ощутив подступившую тошноту от мелькнувшей перед глазами картинки – кровь, тяжёлое мокрое одеяло, хлюпающее под коленями тепло – Вася вздрагивает и отрицательно что-то мычит. Он понимает, что поступает неразумно, что ему снова привиделась очередная галлюцинация, что Макс в порядке и не денется никуда. Но Васе хочется хоть разок отпустить себя, позволить эмоциям выплеснуться наружу, поэтому он прячется в чужих объятиях, слыша чьи-то чужие шаги. Кто-то подходит к ним, опускает на них плед, чтобы не замёрзли на полу, и коротко касается спины Васи утешающим жестом. Профессор. Слышится короткий звук закрытой двери, и Вася немного расслабляется. Он задрёмывает, ощущая ласковые прикосновения в волосах.