малыши

Поздняя весна щедро одаривает солнцем и теплом. Слабый ветерок ерошит волосы, заползает под ворот свободной рубашки и лёгким мазком прохлады лижет щёку. Вася вздрагивает от прокатившихся по позвоночнику мурашек и едва заметно улыбается, наблюдая, как Овсянка скачет вокруг Макса, выпрашивая мячик. Пёс крупный, со светлой шерстью и мощными лапами. Лает радостно, что ему уделяют внимание, и целеустремлённо бежит за брошенным мячом, при остановке скользя по влажной траве и пролетая мимо. Макс смеётся, оборачивается, весь перемазанный в зелени и следах собачьих лап на одежде, и Вася не может не улыбнуться в ответ. Смотрит, как ластится к чужим рукам подбежавший Овсянка и непроизвольно вспоминает другую собаку. Она была маленькой, худой и невзрачной. Совсем как Вася в свои десять лет. Боязливо обнюхивала подставленные пальцы, осторожно виляла хвостом и ожидала пинка от каждого проходящего мимо солдата. Отец принёс щенка осенью, пихнул Васе в руки и приказал выдрессировать. Сказал, что обучение дисциплине поможет понять, что такое ответственность и долг перед кем-то. Что эта собака должна стать для Васи собственностью и объектом собственного совершенствования. О привязанности и любви не шло и речи. Вася вздыхает от воспоминаний, и закрывает лицо, водя ладонями по щекам. Столько лет прошло, а он никак не может забыть. Не может забыть собственного тщательно скрываемого восторга. Как отмывал грязного щенка, как грел потом под курткой, тихо смеясь от щекотного ощущения языке на подбородке. Отец запретил давать ей человеческое имя, и Вася долго раздумывал, как её назвать. Пару дней спустя своего появления в лагере она с аппетитом съела все консервированные овощи с его тарелки, игнорируя мясо, и Вася вспомнил об одном паучке, питающемся растениями, о котором он вычитал когда-то в энциклопедии. Кража овощей осталась в тайне, а щенок назвался Багирой. Из воспоминаний вырывает мягкое касание к плечу. Макс, видимо, заметивший его сменившееся настроение, садится рядом, стараясь не вымазать испачканной одеждой. Энергично виляющий хвостом Овсянка подбегает следом и великодушно делится с Васей мячом, положив обслюнявленный предмет ему на колени. Макс фыркает, тянется мягко отпихнуть собачью морду в сторону, но Вася его ладонь перехватывает и сам касается пушистой макушки. Почёсывает за ухом, улыбаясь от вида тут же разомлевшего Овсянки, и чувствует, как ложится рука Макса на его колено, ласково поглаживая. Сейчас, сидя на лавочке под старой яблоней, слушая поющих в её кроне птиц и ощущая тепло сидящего рядом любимого человека, Вася чувствует умиротворение. Воспоминания детства, тяжёлые и мрачные, отравляют душу, разъедают изнутри, и ему хочется вытолкнуть их наружу, чтобы стало легче. Чтобы не носить в себе, не нести в ту жизнь, которая ждёт его впереди. Вася вздыхает, накрывая ладонь Макса своей рукой, и говорит тихо: – У меня в детстве была собака. Макс переворачивает ладонь, переплетая их пальцы, и прислоняется щекой к плечу. Спрашивает также негромко, будто они делятся секретами: – Какой она была? – Хорошей, умной. Конечно, призы за красоту на выставках она бы не брала. – Вася хмыкает, задумчиво водя пальцем по носу притихшего Овсянки. – Но мне это было неважно. Отец дал мне её. Вася чувствует, как напрягается тут же Макс при упоминании отца. С каждой открытой историей, которые он постепенно рассказывает, находя в себе для этого силы, в возлюбленном растёт неприязнь к этому человеку. Ещё бы. Некоторые вещи Вася никогда ему не расскажет. – Я должен был научить её дисциплине, командам. Чтобы она выполняла каждый мой приказ беспрекословно. Так и было. Багира быстро училась. В сознании тут же мелькают воспоминания: теснота палатки, ночь, ощущение тёплой шерсти под пальцами и мокрого носа, тычущегося в щёку. Она действительно была умной. Схватывала быстро каждую новую команду, дисциплинированно ходила у левой ноги, никогда не лаяла и не отходила без приказа. Отец был доволен. Пока не увидел случайно, как Вася ласково играется с ней на окраине лагеря, обнимая и целуя в ухо. Во рту скапливается горечь, и Вася сглатывает, сжимая чужую руку в своей ладони. Чувствует, как касается Макс губами его плеча, и немного расслабляется. Всё уже в прошлом, это давно прошло. Он вздыхает, продолжая: – Багире было почти два года, когда отец вызвал меня к себе. Он сказал мне приказать Багире сидеть смирно и свернул ей шею. – Макс вздрагивает от неожиданности, смотрит шокировано, и Вася отводит взгляд, продолжая лениво почёсывать привалившегося к его ногам Овсянку по загривку. – Отец сказал, что я должен был научить собаку быть послушной, а не любить её. Что любовь разрушает и делает тебя слабым. – Ублюдок. Вася фыркает на это, согласно кивая, и чувствует, как тянется к нему Макс. Ему не нужны утешения, эта боль давно приелась и стала тупой, незаметной. Но Макс здесь, он тёплый, ласковый, его объятия безопасные и уютные, и Вася никогда не упускает возможности в них оказаться. Он тянет его к себе на колени и утыкается лицом в чужую грудь. Слушает стук сердца, чувствует, как поглаживают руки Макса его спину, и расслабленно выдыхает. Как будто бы и впрямь становится легче. Овсянка ложится возле них, доверчиво подставив живот солнышку, и начинает дремать.