В голове стучит

Тончик был воспитан в лучших советских традициях. А значит, не умел говорить о чувствах хоть под дулом пистолета. В общем-то, будем честны, он даже не умел их сразу осознавать. А когда это всё ещё и накладывалось на бескомпромиссную молодость, к которой прилагались довольно школярские стереотипные представления о любви - это была катастрофа. По этой катастрофе Лало был экспертом, потому что не осознавая чувств, Тончик и скрывать их не умел. Когда Тончик только взял руководство над Алюминиевыми лампасами, он сидел на собраниях почти не раскрывая рта, вникая, что-то у себя там ОПГ переорганизовывая, все аж неладное заподозрили. Ну не может быть у Жилы такого тихого приемника. Но всё быстро встало на свои места, буквально за месяц пацан влился, всё запомнил, намотал на ус и обнаглел. С одной стороны, конечно, Тончик иногда зарывался настолько, что Малине приходилось его осаживать, с другой стороны, нет, всё нормально. Достойный щенок Жилы. Когда Тончик вдруг стал резко молчаливее и невнимательнее на собраниях, Лало сходу сообразил, что что-то тут не так. Аккуратные вопросы Малине и общие наблюдения ничего не дали: у Тончика было всё нормально, как обычно. Всё оказалось гораздо проще и сложнее одновременно. Тончик откровенно не понимал, что с ним творится. Почему он залипает посреди речи Алика, важной, между прочим, речи, и пялится на то, как смуглые пальцы в кольцах машинально перебирают карты или крутят перстни. Почему сердце тянет, когда они встречаются на стреле и сосредоточенный Лало проверяет магазин у пистолета и нож в чехле. Скорее всего даже никого не пристрелит, больно тяжкий грех, говорит, но колени пострелять может. Почему так хочется заглянуть в табор, технически, просто большой двор в частном секторе с припаркованными трейлерами и домиками вокруг, проезжая мимо, хотя повода никакого нет. Почему краснеет и отводит взгляд, успокаивая заходящееся сердце, когда Лошало поднимает взгляд и смотрит прямо в глаза опять залипшему Тончику, шепчет себе под нос “Пиздец”. Когда после очередного собрания, завершившегося щёлканьем перед носом у подвисшего Тончика, Малина, ухмыляясь, то ли в шутку, то ли всерьез спрашивает, не влюбился ли случаем Тончик, его как из ведра окатывает. Пиздец. Почему-то ему было очень стыдно признаться в одной простой вещи: в свои двадцать он никогда не влюблялся. И даже не представлял, что это выглядит именно т а к. Лало не давил. Всё же Анатолю (Язык не поворачивался назвать его Анатолием и уж тем более “Тончиком”) надо привыкнуть, осознать. Для него всё в новинку. Когда пора будет - сам придёт, ничего с ним не станется. А Лало это не в новинку, он подождёт. Тончику казалось, что это как вирус, захватило его мозги полностью. Это колотилось, словно сердце, на фоне. И стоило выключится из ситуации - это биение ударяло в голову. Идут вечером с пацанами на рейд по району и в голове бьётся, как капли из подтекающего крана, “Я тебя люблю”. Воздух дрожит от напряжения перед стрелой, а в голове отстукивает “Я тебя люблю”. Гоняли вечером по приколу, как в детстве, мяч во дворе и звук гола отдавался “Я тебя люблю”. Шли с Витьком за пивом и стук шагов выбивал “Я тебя люблю”. Тончик пытался делать всё. Пытался просто не думать об этом - не выходило. Пытался переубедить себя - было просто смешно. Пытался держаться увереннее при встречах с Лало - проваливался. Дело было даже не в том, что он влюбился в мужчину, хотя и это было глубоко непонятно, не в том, что это Лало, хотя это немного напрягало, всё ж другая культура, другая группировка, а в том, что он влюбился. Тончик был банально не готов. В свои двадцать лет он был не готов влюбиться. В конце концов Тончик начал избегать Лало. То ли от страха собственного, то ли в надежде, что это пройдёт. Кому скажешь, конечно, почему он теперь с главарём цыганским не хочет пересекаться - засмеют. Он был почему-то абсолютно уверен, что Лало этого не замечает. Лало культурно делал вид. Вот только проблема была не во встречах. На вторую неделю Тончик был готов головой колотиться: на задворках сознания, не отпуская, стучало “Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю”. Но Тончик уже на этом этапе понимал, что идея постучаться головой - так себе идея. Результат уже заранее известен. Тем временем даже пацаны заподозрили неладное, мол, Тончик чёт смурной всё время ходит, от любого стука бесится, в пространстве зависает. Не иначе, подменили. Уже даже прикалываться начали, так, не шибко серьёзно, а всё ж. Это, наверное, и добило Тончика. Надо признаться, а там уж будь что будет, лишь бы Лошало всему городу не распиздел. Стратегию Тончик избрал странную, но на его взгляд логичную. Распихал по карманами несколько пачек сигарет, взял старую добрую биту на всякий пожарный и пошёл шататься. Когда дойдёт до критической точки смелости, тогда и явится. Алкоголя он с собой принципиально не брал, хотел если уж и позориться, так на чистую голову. Лало ласково посмеивался, глядя на карты. Когда надо будет, город Анатоля сам выведет, а до поры он его не найдёт, как ни старайся. Он ведь, наверное, думал, что так успешно избегает любых встреч с ним, а это город путал дороги, уводя Тончика подальше от Лало. Ну и сам Лошало подсоблял, когда была возможность, ежели человек не хочет, чего неволить. Тончик постепенно сатанел. Он шатался с самого утра, сигареты успели почти кончится, летний вечер угасал, казалось, что вообще смелости уже хватает, но почему-то он не мог никак найти Лало. То путался в улицах, сворачивая не туда, то казалось, что по другой стороне дороги идёт Лало, но это оказывался совсем другой человек, хорошо, если вообще цыган, то улица оказывалась перекрыта и приходилось заворачивать на огромный крюк, что в итоге приводило к первой проблеме. -Да что ж это такое-то! - Тончик пнул с расстройства пустую банку, с грохотом полетевшую по улице, и плюхнулся на лавочку, снова закуривая. На розовато-голубом небе уже показался огрызочек месяца. -А может, ну его?.. - тоскливо подумал вслух Тончик, оглядываясь. Всё те же дома, сломанный светофор, кошачьи блюдечки у подъездов и покрытые пухом газоны. И тут его словно током шибануло. Да вот же, вот поворот на дом Лало! Перейти через жд пути и там уже частный сектор с табором. Идиот! Тончика снесло с места. Не то, чтобы он был в плохой спортивной форме, тут побудь с его-то образом жизни, но так быстро он давно не бегал. Слишком страшно было снова потерять путь и уйти ни с чем. Вероятно, в тот день у Катамарановских дачников на станции и табора сложилось о нём в тот день весьма интересное впечатление, когда они увидели главаря Алюминиевых штанов, несущегося через улицу, пути, тропку со спринтерской скоростью, поднимая белыми кроссовками пыль. Затормозил он лишь за три дома до Лало, тяжело дыша и отплевываясь от пуха. Сердце громко, словно в барабан стучало “Я тебя люблю”. В голове мелькнула мысль, что дурак он и надо было хоть цветочков Лало на станции купить. На кой Лало цветочки мысль ему не пришла. Едва отдышавшись, всё ещё с красными щеками, взъерошенный, похожий, если честно, больше на мальчишку лет 15, чем на главаря серьёзной ОПГ, Тончик зачем-то сплюнул трижды через плечо, вдохнул, выдохнул, и оглушительно громко, рассыпавшейся дробью, постучал в дверь. Вот заодно и по дереву постучал. Где-то на задворках сознания, недобитый грохочущим ритмичным “Я тебя люблю”, ещё колотился страх: а вдруг сейчас это всё исчезнет, он просто задремал, разморенный усталостью и жарой, на лавочке и снова не будет никакого дома Лало. Мысленную панику прекратили щелчок замка, скрип дверных петель и, как кульминация, явление на пороге Лошало. Домашнего, босого, в помявшейся хлопоковой рубашке вместо привычной то ли атласной, то ли шёлковой, то ли ещё какой, один чёрт, блестящей, со встрёпанными кудрями, с дымящейся трубкой в руке. -Добрый вечер, Анатоль, - ещё и усмехается, зараза. Или Тончику так кажется, а Лало просто доброжелательно улыбается? Нервничает так, как в школе на экзаменах не нервничал. Да что там, в школе он вообще никогда не нервничал, знал, найдёт у кого и как списать. Тут списывать не у кого, никто не подскажет. -Проходи, с чем пожаловал? И сторонится, пропускает Тончика в полумрак прихожей. В голове стучит набат. Тончик так активно думает, что ж сказать, что даже забывает поздороваться в ответ. Лало не комментирует, Лало и так всё видит, чего ещё сильнее смущать. Тончик делает выдох, вдох. Если позориться, то лучше сейчас и быстро, чем потом, долго и мучительно. Результат от этого не изменится. -Я тебя люблю, - выдаёт быстро, скороговоркой, совершенно по-школярски, освобождая бой в голове. Ну всё. Теперь пути назад точно нет. Тончик едва удерживается, чтобы не сделать ноги. -И я тебя люблю, драго, - мягко отвечает в тищине прихожей Лало. И Тончика как обухом топора по голове бьёт. В голове вихрем взвивается “И всё?! Так просто? Правда?” и оседает на языке: -Серьезно? -Серьезно, камло, - Тончик не понимает этих словечек Лало, но чувствует, что вкладывается в одно слово. -Так просто? -А тебе надо, чтобы я поломался? А то я могу, - Лошало откровенно усмехается и Тончик так сильно мотает головой, что кепка слетает. “И всё?” отпадает за ненадобностью. -Ну и всё, Анатоль, - и Лало его обнимает. Тончику кажется, что весь воздух выбивает. Кажется, что если бы Лало его поцеловал, так сильно не продрало. Он даже не знает сначала, куда деть руки, потом неловко кладёт в ответ на спину. - Ту миро лачо… - с интонациями ласково урчащего кота говорит Лало и Тончик, всё ещё не понимая ни слова, зато отлично понимая, что в слова вкладывается, расслабляется, вжимается в ответ носом в воротник. От воротника пахнет специями, вишнёвым табаком Лало, костром и ещё чем-то. Тончик напрягается лишь на мгновение, когда Лало отнимает одну руку и слегка перегибается через тончиково плечо, чтобы окончательно захлопнуть дверь и щелкнуть замком, и тут же возвращает её на место, чувствуя, как снова расслабляется под пальцами костлявая спина. Все позвонки через олимпийку пересчитать можно, чем Лошало и занимается. Он готов стоять так, обнимая, столько, сколько понадобится, чтобы Анатоль окончательно поверил: его правда тоже любят. Мальчишка ещё, что с него взять. А у Тончика снова в голове стучит попрыгунчиком счастливое, больше не терзающее, радостно констатирующее факт “Я тебя люблю”.