В голове стучит

Лало всю жизнь пользовался картами для ориентира, снам верил. Перед сделкой разложить, перед важной встречей, перед стрелой в конце концов - лучше перестраховаться. Что приснилось - лучше проверить. Не врали карты, сны не ошибались, если запоминались, что поделаешь. Вот только на них с Тончиком он раскладывал ровно один раз, спустя пару недель после тончикового признания. Посмотрел на расклад, убрал колоду и решил Тончику не говорить. Не надо этого пацану. Сам же полночи проплакал, пока без сил не уснул, да потом ещё раз проснулся под утро от сна: ничего толком не отпечаталось, грохот, взрыв да страх, но Лало прекрасно понял, как это соотносится с раскладом. Утешало только то, что смерти не приснилось. Может, ещё есть надежда. Проспал до полудня и проснулся от громкого стука в окно: Тончик в дверь не достучался, а как Лало окно открыл, так через подоконник и перелез. Никакого воспитания. На вопросы, чего он такой помятый, плакал что ли, кто обидел, лишь отмахнулся, мол, кошмар приснился, не забивай голову. На деле - решил поплакать о нём, пока он живой. Потому что потом может и так сложится, что не о ком будет плакать. Лало не хотел знать, когда точно это может случится, не хотел знать, вместе они уйдут или один Тончик, если им не повезёт, хотя про себя думал, что лучше бы вместе. Не выдержат оба. Лало для Тончика - первая и единственная любовь. Анатоль для Лошало - самая крепкая и сильная любовь. Тогда же Лало отказался от попыток вытягивания из Тончика каких-то подробностей о прошлом и гадать на него, даже если попросит. Ему он всегда мог сказать, что своим не гадают, это правда. Сам - не хотел знать об Анатоле, чего не знает он сам. Тончик - не хотел вспоминать добрую половину своего прошлого. А вкратце - решил для себя одну простую вещь: любить Анатоля здесь и сейчас, не пытаясь его перевоспитать, даром, что немного привить манеры не помешало бы. Ему не нужно его прошлого, не нужно его будущего, не хочется загадывать наперёд: ему просто нужен его Анатоль, таким, какой он есть. Тончик, в свою очередь, честно не забивал себе голову. Из Лало, если тот что-то не захочет рассказывать, клещами не вытянешь, только голову задурит, а Тончику и не шибко надо было. Лало тут, любит его, любит безмерно, чего ж ещё. Он даже до сих пор не понял, как умудрился влюбиться в Лало и ещё сильнее не понимал, почему Лало ответил ему, пацану на 10 лет младше из другой группировки, взаимностью. Это занимало его намного сильнее, нежели подробности прошлого Лало. Зачем ему знать, кого он любил до него, о чём поётся в его грустных романсах, которые он слушает без понимания, наслаждаясь текучестью цыганского языка и голосом Лошало, что он шепчет, мечась иной раз во сне по подушке и затихая только уткнувшись в Тончика. Лало сказал “Не забивай голову”. Он и не будет. Есть более насущные дела: Страна продолжает разваливаться на куски, урвать бы свой да сберечь себя и близких, презентовать как-то маме Лало, объяснить, что он теперь встречается с мужчиной, ещё и цыганским бароном, да так, чтобы у неё удар от такого не случился, провести инструктаж среди своих, чтоб не трогали цыган, выбраться на выходных к озеру. Только иногда снились странные, тревожные сны. Обычно Тончику вообще не снились сны, так, мелькало что-то и исчезало. Но иногда, почему-то всегда с Лало, снится что-то гремящее, оранжево-красное, разлетающееся во все стороны или холод, каменная плита, почему-то четыре веточки иван-чая и Тончику в этих снах всегда тревожно и страшно, причём не за себя. Обычно он просыпается от них резко, словно сам сон взрывается и обнаруживает себя уткнувшимся в мечущегося и неразборчиво шепчущего что-то во сне Лало. Будит Лало, сидит обнявшись, чувствует, как промокает майка, впитывая влагу с его щёк, смотрит в окно. Светлеет рано, в окно бьются ветки. Они не спрашивают друг друга, что снилось. Тончик уже забыл, Лало не скажет. Оба и так понимают, что друг другу снилось. Тончик замечает, как на плечо Лало падает несколько капель и лишь отирается щекой о лямку майки. При Ло не стыдно. Он всё равно любит его таким, какой он есть. Тончик тоже.