Сказание о Пелеиреин

Разрушительные деяния Сарумана принесли тьму на границы Фангорна. По утру, с первыми пробившимся лучами солнца, старый Ясень, услыхав от дуба мрачные вести, направился на юг, понаблюдать и убедиться в собственных догадках. Предательство Сарумана болезненно отразилось на каждом дереве, будь то молодая береза или проросший корнями по самые горы, совсем ветхий дуб. И вскоре даже Мерри и Пипин, попривыкнув к лесной жизни и порядкам, постепенно стали ощущать тёмные настроения. Иной раз и старания Пелеиреин не помогали. Свинцовые тучи мигом омрачали не только людской, но хоббитский дух, сея печальные мысли, населяя разум страшными предчувствиями. За последние недели лес опустел. Листья обвалились на землю, усыпали тропы и покрыли разноцветной пеленой норы кроликов и полевых мышей. Насекомые забрались поглубже в древесину, и птицы разлетелись. Лесная музыка смолка, а вместе с ней и опустело девичье сердце. В преддверии главного праздника года, душа Пелеиреин словно засыпала, оборачивалась ветром, мечась запертая в теле. И все казалось прежним, хоть и изменилось навсегда. — Грозы и ветры нынче обрамляют восточные горы, — прошептала дева, собираясь по утру навестить всадников запада. Минула неделя, как они осели на опушке леса. Восстановление отнимало у Пелеиреин слишком много сил, и занимало куда больше времени, чем она рассчитывала. Возжелав помочь каждому из них, дева напрочь позабыла о своих привычных повседневных заботах. — Как же Фродо пробраться к Роковой горе и не отчаяться, не сдаться? — в сердцах спросил Пипин, помогая деве с поклажей: большой корзиной, заполненной свежим тёплым хлебом, да пресной водой из горного источника. Мерри вышагивал рядом, поддерживая за огромную плетёную ручку, но не проронил ни слова. — В наших силах помочь нуждающимся в беде, Пипин. — Пели грустно улыбнулась, опять предчувствуя беду. — Но ты же, точно Гендальф, чародейка! Можешь предвидеть и помочь?.. Хоббит с надеждой заглянул в лучистые глаза. — Даже Гендальфу не под силу изменить ход событий. Не под силу предвидеть будущее и решить судьбу этой эпохи. Ноша Фродо не завидна никому из ныне живущих в Средиземье. И справиться с ней сможет только он. Остаток своего пути они молчали. Каждый думал о своём, и лишь в одном их мысли были схожи: близилась великая война, в которой каждому из них была отведена своя особая, значительная роль. Накануне ночью, сотворив храм и припав ладонями к прохладной земле, Пелеиреин обратилась к природе и ветру, к луне и солнцу за помощью. Она взмолилась о мире, о грядущих сражениях, победах и поражениях. Во славу Богине и Богу, во славу назревавшей эпохе. И силы возвращались. Не сразу, но постепенно. Неуловимо пронизывали пальцы и проникали в жилы, окутывали сердце и лёгкие, расплывались по венам, будто горные реки. Жизнь теплилась. И люди добрели. То ли отдых, то ли доброта чародейки сказались на воинах запада, но, день ото дня, многие из них в сомнениях, но благодарили деву за восполненные силы, за еду и чудесное исцеление будущего Короля. Теодред крепчал на глазах. Прямые светлые волосы вновь заблестели, раны затянулись, а кровь, смытая с лица, теперь приливала лишь к щекам, когда он неминуемо встречался с Пели. Юный князь с благодарностью принимал дары и помощь, чем и воодушевлял других. Всех, но только не его. Не Эомера. Нога по-прежнему болела. Он не желал, чтобы Колдунья занималась врачевательством над ним; чтобы она сгущала и без того расплывшиеся чары, заставляя слабые людские души тянуться и оборачиваться вслед. Пелеиреин казалась лесной нимфой, но несла отнюдь не свет. Она словно знала наперёд, что с ним случится. И эта мысль приносила злость и неизгладимый вред. Он так считал, или себе надумал? Самостоятельно вытащив наконечник, да перевязав колено, маршал Рохана уже на третий день взобрался на коня и галопом умчался в сторону Эдароса. Хотел бы он вернуться навсегда, покинуть лесную долину, но не мог. Теодреду требовались силы солнечной девы. Маршал это понимал. Вскоре и смирился. Но, точно Пели, ощущал нависшую угрозу и стремился разузнать у сестры, выспросить собратьев, как обстоят дела с Теоденом. — Мой Господин! — воскликнул один из стражников у ворот. — Но где же Рохирримы?.. — Где Эовин? — с порога осведомился маршал, спешившись, да тотчас же поморщившись. Колено болело и нещадно саднило, причиняя неудобства при ходьбе. — В тронном зале, с его высочеством. — Король цел? — Да, милорд, но слишком слаб. Гримма отдал на рассвете очередной указ — Король Теоден назначает его временным наместником... — Сын змеи, — выплюнул Эомер и, собравшись с силами, широким твёрдым шагом направился вверх по каменным ступеням. Высеченные в ручную ещё его проотцами, они величественно встречали путников и вели в роскошный резной дворец — издавна обитель Королей Запада. — Милорд, ныне изданный указ не позволяет вам войти, — с сожалением и через видимую силу возразил старажевой, преградив дорогу. — Как смеешь ты... — грозно заговорил Эомер, как вдруг, заметив сестру, схватил совсем молодого паренька да с лёгкостью отставил в сторону. Он знал, мальчишка не при чем, и всего лишь исполняет приказ. За неповиновение новоиспечённому наместнику ему бы грозила незамедлительная гибель. — Эовин! Беспрепятственно вбежав в просторный зал и замерев перед сестрой, приклонившей колени подле расписного трона, Эомер по старой памяти склонил голову перед Королём. А следом, припомнив о деяниях Сарумана, стиснул кулаки, вглядываясь в уже едва лишь различимые родные черты. Теоден постарел, осунулся, и щеки его впали, глаза провалились. Должно быть, он уже почти не видел и ничего не слышал. Разум его спал, и нечто тёмное и жуткое руководило королевской волей. Зловоние мрака и людских страхов полностью заполнили собой когда-то светлый и радостный тронный зал. Эдорас окутал смрад Сарумана. — Сестра моя, — с тяжёлым сердцем Эомер медленно приблизился к белокурой княжне, когда услышал ее тихие слова: — Он больше не слышит нас, брат, — со слезами на глазах прошептала Эовин, погладив дядю по бледным истощённым рукам. — Не узнает ни меня, ни Эдорас. Только и говорит с Гриммой. Днями напролёт, а ночами словно впадает в беспамятство... — Я принёс вести с юга. Теперь мы знаем, в чем причина. Ты должна ехать со мной. — Что? — Эовин поднялась с деревянного пола и, выпрямившись, повернулась к брату. — И оставить дядю на растерзание врагам? Чистое лицо перекосила искренняя мука. Глубокая и болезненная. Эовин была накрепко привязана к дому и любила Короля всем своим, переполненным страхом и отчаянием, сердцем. Она не умела сдаваться. Слыла волевой и воинственной девой запада. И Эомер помнил об этом. Брат и сестра, они всегда были похожи, не столько внешне, сколько внутренне. Оба несли службу Королю, и оба умерли бы друг за друга. — Воля Теодена гаснет. Нам не выкорчевать Сарумана без колдовских чар. Вымолвив свои слова, Эомер, по неведомым причинам, вспомнил о солнечной деве и ее безграничных чарах. Стоило ли дожидаться Митрандира, если бы она смогла помочь?.. Но, нет, он тряхнул головой, позабыл о странных мыслях, осознав, что обратитится к лесной ведьме только лишь под страхом смерти. Они остались у опушки проклятого леса, когда на кону стояла жизнь будущего Короля. Теодред спасён. А, значит, у Рохана появился шанс. Надежда не угасла. План Сарумана не удался. Падет Теоден, династия не прервётся. Теодред взойдет на трон. И вместе они отразят угрозу с юга. Рохан прежде никогда не сдавался. Не опустит копья и сейчас! — Гримма издал указ, и дядя подписал, — по гладкой девичьей щеке скользнула одинокая слеза. — Тебе нельзя здесь находиться. Ступай, собери людей в Вестфолде и Истфолде. Обойди наши границы. А я останусь здесь. Защищать то, что нам с тобой так дорого. — Эовин... — Я смогу. Я не отчаюсь. Никогда. Заглянув сестре в глаза, Эомер осторожно обхватил ее нежное лицо, прижался лбом к гладко зачесанным волосам и, на миг прикрыв глаза, расслышал тяжелые шаги за спиной, а, когда спохватился, было уже поздно. Четверо верных наёмников Гриммы схватили и силой вытащили из дворца. — Эомер! — воскликнула Эовин. Она выбежала следом, но ничего бы не смогла сделать. Никто из них не обладал достаточной силой, чтобы справиться с белым колдуном южной башни. — Разве тебе не сказали о решении Короля? — протянул Гримма, появившись на ступенях. Он намеренно наступил на подол рубашки Эомера, выбившейся из-под защитной брони, опоясывавшей крепкое тело. — Ты изгнан из страны Рохан и Эдораса. — Мерзкий червяк, — злостно процедил Эомер сквозь зубы, — не видать тебе Эдораса, как и не видать короны. Ничего из того, что Саруман тебе пообещал! Усмехнувшись, Гримма наклонился как можно ниже, отчего тёмные круги под глазами показались совсем чёрными. Синюшное лицо, плотно проступавшие вены и обветренные губы. Предатель, мерзкий уж, пригретый на груди. Эомер подумал, что пусти его солдаты, так и забил бы Гнилоуста собственными руками. На смерть. Ну а пока расправой угрожали только лишь ему. — С чего ты взял, что меня волнует здешняя корона? — Нет... — бросив испуганный взгляд на сестру, Эомер, что было сил, рванул вперёд, повалил Гримму на ступени и, на мгновение вырвавшись из цепких лап растерявшихся наёмников, со всего размаху ударил недруга в поддых. — Взять его! — завопил Гримма, прикрыв лицо руками. — Взять и немедленно выбросись за ворота! Эомер попытался вырваться, но не смог. Забывшись в страхе за сестру, он обернулся, но следом получил увесистый удар, сначала в челюсть, а потом и в грудь, в живот и прямо по больной ноге, в то самое колено. Ни проронив ни звука, маршал терпеливо выдержал пытку. «Не первую и не последнюю, что уж наверняка», — пронеслось в его разуме. И, оказавшись лицом в траве, выброшенным за собственные ворота, с трудом перевернулся на спину. Солнце светило в зените. Где-то вдалеке назревала гроза. До ушей доносились первые гнетущие раскаты осеннего грома. Чуждого для этих краев. Но Эомер не двигался. Отчаяние и хаос заполняли его мысли. Эдорас оказался потерян. Но не навсегда. Права была Эовин. Стоило скакать на юг и восток, собирать Рохирримов. Они всегда были верны Теодену. Эорлинги запада ни за что не присягнут колдуну в башне. Они ещё наверстают и вернут своё!

***

— Вот так, теперь вы, господин, вполне здоровы, — заключила Пелеиреин, мягко улыбнувшись юному князю. — Ты, дева неведомой силы и лучезарной красоты, — выпалил Теодред, заворожённый ясными голубыми глазами. — Благодарю за помощь! Благодарю за кров и защиту. Кто знает, свидимся ли мы вновь, но благородство и доброту я не забуду, даже, когда стану королём. — Вы очень добры, господин. С непривычки слышать благодарные слова, Пели раскраснелась, и щеки ее зацвели алыми бликами, Ресницы почернели, а глаза заискрились радостью. Она почувствовала, как в глубине души просыпается новая сила, совсем иная, не магическая. Всего лишь людская доброта и безграничная защита. Деве леса пришлось по вкусу это новое ощущение. Она спасла людей, помогла достойным войнам, и когда настало время прощаться, с сожалением готовилась отпустить Рохирримов в путь. — Вижу, что ваш брат уже покинул временный лагерь. Пелеиреин больше не чувствовала тревоги. Необъяснимая дрожь и волнение будто растворились в посвежевшем воздухе. Эомер ускакал два дня назад, но так и не вернулся. Чуждая враждебность, сквозившая из внимательных зеленеющих глаз наводила на Пели тихую панику. Она не страшилась воинов, но, по необъяснимым причинам, сторонилась их доблестного военачальника. «Колдунья», — раздавалось тут и там, но каждому из них Пелеиреин спускала это с рук. Каждому, вот только не ему. Не воину, ошибочно возомнившему ее подручной Сарумана. Минуло два дня, но Эомер так и не пришёл за помощью. Не обратился с просьбой и не отблагодарил за кров и пищу. Доблесть и гордость не позволяли ему уподобиться другим и дозволить лесной ведьме распространить свои чары по своему телу. Пелеиреин ничего не знала о мужских мыслях, однако чувствовала затаённую злобу и пренебрежение. Мысли маршала витали глубоко, и казались совсем недосягаемыми. — Эомер отправился в Рохан. Он тревожится за Эдорас и моего отца. — Ваш Король болен? — почувствовала Пели, взглянув на Теодреда. — Нет, целительница, он ввергнут в беспамятство. В последний раз, в день, когда меня ранили, он отправил наш отряд в погоню за слишком уж выносливыми орками и урук-хаями. Их было три дюжины, не меньше! А нас всего пятнадцать копий! Ты и сейчас видишь, выжило лишь девятеро, в том числе и мы с братом. — Позвольте, господин? — Пели осторожно взяла юношу за руку, и он незамедлительно ощутил тепло и тайный трепет. Дева точно и его околдовала! Об этом говорил Эомер. Об этом предупреждал! Теодред было хотел освободиться, но не смог. Решимость мигом сгинула и оставила разум, охваченный пламенем и вспыхнувшими тревогами. Он, точно как и Пелеиреин, увидал горящие деревни и мучения крестьян. Саруман подкупил горные народы. Отшельники присягнули ему кровью. Теперь земли Рохана окутает ещё пущая, куда более страшная и темная мгла! Если они не восстанут против врага, он разорит, выжжет их земли!.. — О, лесная дева, прошу, довольно! Теодред выдернул ладонь и отвернулся. Светлые прямые волосы упали на юное лицо, в мгновение ока покрывшиеся слезами. — Простите, господин, — вымолвила Пели, изумлённо отпрянув в сторону, — я увидела страх и боль, сковавший ваше сердце и не смогла остаться в стороне. — Ты тоже это видела? — дрожа, спросил Тердред. — Видела, что сделал Саруман?.. Пели прерывисто вздохнула, и, бросив кроткий взгляд на взволнованных хоббитов, все это время восседавших неподалёку, шёпотом ответила: — Вам нечего страшится смерти, юный князь, когда она вдруг явиться за вами. Слава людей запада не померкнет до скончания этого мира. И вы встретите конец героем. Никто из ныне живущих не в силах избежать рока и предназначения. Князь кивнул, смахнул слезы, и от было отчаяния на его лице не осталось и следа. Похоже, что в ту самую секунду они точно поняли друг друга. — Народ запада не сдастся врагам. Покуда я жив и защищаю свои границы. «И даже после, господин», — подумала Пели, но побоялась сказать вслух. Она уже все знала. Наперёд, но не видения терзали ее разум, а дурные вести и предчувствия, не заставившие себя слишком долго ждать. Не минуло и часа, как молодой военачальник воротился. С кровоподтёками и ссадинами на лице, он прискакал верхом на своём белоснежном коне, поспешил спешиться и, едва прихрамывая, направился к Теодреду. — Дурные вести, брат мой, — впопыхах, наспех отбросив волнистые волосы с лица, объявил Эомер без лишних предесловий. И все насторожились. Ощутила лёгкую дрожь и сама Пелеиреин. — Саруман предал нас. Он поработил волю государя, и теперь я, да и все вы, — он обвёл взглядом своих воинов, — доблестные защитники запада. Все мы изгнаны из Эдораса и ближайших земель под страхом смерти.

***

Пели стояла позади и тихо слушала. Внимала каждому слову, волей не волей, но срывавшемуся с уст высокого господина. И, даже несмотря на то, что они были почти одного роста, — куда выше простых людей, — ощущала себя кроткой девой рядом со статными и гордыми воинами. Все как на подбор — бравые солдаты. Верные слову и своему Королю. И Пелеиреин испытывала необъяснимую гордость, быть частью того, далёкого мира, простиравшегося за границами Фангорна. Рохан — должно быть, он не менее величественен и красив, как и его защитники. — Всем нам предстоит дальняя и тяжёлая дорога! — добавил Эомер, облокотившись о ближайшее дерево, ухватившись за размашистую ветвь. — А пока на улице вечереет. Разведём костёр и поедим. Казалось, он совсем не замечал колдунью. Ни разу так и не взглянул в её сторону, не обернулся и ни слова не сказал. А на самом деле же, взаправду, только и следил за ней краем глаза. Опасался за брата и сестру, но чародейку из виду не выпускал! Кто знает, чем она зачаровала Теодреда, что тот не может перестать дураковато улыбаться в ее присутствии, да ещё и с этими маленькими людьми, снующими туда-сюда. Эомер заметил, как Пипин, попытавшись поднять меч Теодреда, не смог и шагу ступить, не устоял на ногах и повалился на землю, чем породил дружный хохот солдат, готовивших кострище. — Поосторожнее с заточенным оружием, — серьёзно предупредил маршал, наконец, стащив броню и прикрыв глаза, подставил вечернему солнцу свежие раны на лице. — Я бился с орками, милорд! — возразил Пипин, продемонстрировав свой уцелевший клинок. — Вот он, мой боевой меч. — Скорее ножичек для палок, — усмехнулся Эомер, снова закатив глаза. Вечерняя прохлада обдувала сильное, но измученное тело, и нога болела. Гнилые орки! Вздохнув, да прочистив горло, Эомер закатал рукава своей рубахи, а следом, разглядев неплохую и увесистую сухую ветвь, давно лишившуюся листьев, вознамерился сломать и подбросить в ещё едва лишь разгоравшееся пламя. Но не тут-то было. Пелеиреин, мирно восседавшая неподалёку, с любопытством изучая воинов, заметила маршала; увидала, как крепкая ладонь обрамила ветви давно спящего дуба и вознамерилась сломать!.. — Стойте! — воскликнула дева, вскочив на ноги. — Нет, не смейте трогать деревья! Они дают вам свои ветви. Те, что лежат под ногами, но нельзя причинять им боль! — Боль? — изумился Эомер, но руку опустил. — Боль иссохшему дереву? — Дуб спит! Мы все готовимся ко сну на зиму. — И ты тоже, чародейка? Будешь спать, пока Средиземье порабощают тёмные силы? Не страшишься вовсе не проснуться? — Я ничего не страшусь, господин, — размеренным тоном пробормотала дева, — но причинять вред своему дому не позволю. Эомер, сражённый нерушимым спокойствием и уверенностью Пелеиреин, отступил назад. Покорно повиновался, почувствовав жжение на коже. Колдунья снова заглянула ему в душу, так воину показалось. Хотя на самом деле она и не подозревала; ни о чем не знала, ни о чем не догадывалась. Даже о его страхах и искреннем духовном трепете в ее присутствии. — Зачем ты здесь? — коротко поинтересовался Эомер, вернувшись к костру. И в свете пламени, да увядавших сумерек, царапины и ссадины на его суровом лице казались совсем огненными. — Теодред цел, мой отряд тоже. Не пора ли нам распрощаться? Почувствовав невидимый укол стремительной обиды, Пели не подала виду. Только лёгкое мерцание вокруг волос багровыми искорками запестрило прямо на глазах у ахнувших воинов. — Я здесь только потому, что вы, господин, чуть более недели назад призвали меня лично своей мольбой о помощи. — Я не обращался к чародеям, только к духам, — отрезал Эомер, обернувшись, — а ты — не дух. — Все верно, я всего лишь лесная ведьма, даровавшая жизнь вашему брату. Но до сих пор так и не услышала и слова благодарности. — Да будет так, Колдунья. Твоя правда. Ты нам очень помогла. Но впредь не вмешивайся в разговоры и не чаруй моих людей. А то, по утру, нас ждёт тяжёлая дорога. Едва заметное мерцание Пелеиреин переросло во вполне себе видимое алое облако. Дева разозлилась, чем лишь подивила юных хоббитов и приковала к себе изумлённые взгляды воинов. Не смог оторваться и Эомер. Испытав внезапную жажду, он распахнул глаза, распознав неслыханную красоту в каждом ее жесте, в каждом движении, как будто солнце закатилось за гору и снова ворвалось на землю в облике невероятной красоты: тягучей и манящей... И он увидел ее в танце, точно пять ночей назад, когда, проснувшись посреди темнейшей ночи, лишённой лунного света, — и, поднявшись с места, поддавшись внутреннему зову, вопреки клятвам, — все-таки ступил на лесную тропу. Дорога петляла и вела в глухие дали, однако храброе сердце не убоялось тьмы. В нем не было и толики страха или дурного предчувствия. Сердце отчётливо билось в груди, наполняло тело былой силой, а впереди показался огонёк. Сперва совсем крохотный и неразличимый, а следом вдруг разросшийся до размеров горного тролля! Эомер так и застыл на месте, прирос ступнями к зачарованной земле. Распознав среди молодых берёз колдунью, он не сдвинулся, не предпринял ни единой попытки к бегству. И не было угрозы. Не было страха. Только умиротворение и спокойствие. То, чего ему так не хватало. Все эти тяжёлые месяцы борьбы с наёмниками и набегами орков. Пелеиреин танцевала. Вздымала руки к небу, будто колыхала звезды, нисходившие к ее алым волосам. В мерцающем свете костра, она казалась неземной богиней, той, что сотворила мир и напитала природу жизнью; той, что породила на свет самого бога! Эру. О, Эру. Видение так и стояло у него перед глазами!.. — Пели, ты точно Гендальф! Видишь вещие сны и светишься! — воскликнул Мерри, чем и растолкал накрепко забредший в угол разум маршала. Эомер отвернулся, но вместе с тем ничего не изменилось. Тяга только разрослась, да столь внезапно и отчаянно, — буквально захватив храброе сердце, опалив пламенем, — что он, испугавшись самого себя, порадовался, что завтра на рассвете на веки сгинет с проклятой опушки и больше никогда не воротится. Никогда. Натвердо уверовав в безграничные колдовские чары Пелеиреин, Эомер мысленно поклялся больше ни за что, ни при каких обстоятельствах, не появляться вблизи проклятых лесов. — Король признает сына, — неожиданно заговорила Пели, вопреки всему, заставив воина снова обернуться. — Белый колдун поможет. — Саруман? — выдохнул Эомер, сам того не подозревая схватившись за нож. — Нет, это будет Гендальф. — Митрандир? — послышалось неподалёку. — Ты все это видишь, Пели? — удивился Пипин, с нескрываемым восторгом уставившись на деву. — Тьма движется с востока. Она уже почти настигла ваш народ. Пророческие слова Колдуньи отрезвляюще подействовали на Эомера. Мигом высвободив голову от всяческий видений и теней, он спрятал острие в ножны, и скрестил руки на груди, широко расставив ноги. — Я ощущаю это кожей. И мне страшно, — прошептала Пели, приоткрыв мокрые от слез глаза. — О, Эру, — она обхватила себя руками, — мне впервые страшно за всю сотню лет!.. — Сотня лет? — выпалил Теодред, внезапно вспомнив о рассказах детства, и сообразив, что к чему. — Так ты одна из них? Потомков Дунадан? Вымершего народа и Королей Севера?.. — Я всего лишь дитя леса, господин, — совсем тихо вымолвила Пелеиреин, прежде чем, потеряв свечение, уже в который раз лишившись сил, опёрлась дрожащей ладошкой о тот самый старый дуб. — Отдыхайте. На рассвете вас будет ждать еда. А следом ступайте с миром. Не думаю, что мы когда-нибудь свидимся вновь. Видение явилось чётким. Будто вовсе показалось явью. Оно затмило разум Пели, вонзило в сердце множество крохотных осколков, начисто раздробив душу на части. Она впервые ощутила этот страх — первобытный и глубокий. Страх за свой дом, за лес и отца, за деревья и птиц, за совсем чужих людей... Пелеиреин отчётливо увидела, как женщин убивают, разрывают на части, и всячески калечат, доставляют боль и муки, неведомые светлым силам чародейки. Близилось великое преступление. Преступление против природы, простив человечества! Саруман отдал приказ не щадить никого: ни женщин, ни детей. Он позволил наёмникам сотворить с ними самые гнусные и уродливые вещи!.. У Пели перехватило дыхание от жгучей скорби, стиснувшей сердце. Война началась. Саруман сделал первый шаг. — Пели, погоди! Постой! — встрепенулись подурослики, ринувшись за девой. Теодред заметил, как Пелеиреин мотнуло. Хотел вскочить, помочь, но не успел ступить и шагу. Эомер опустил руку на его плечо и силой усадил на место. Неотрывно наблюдая за лесной девой, постепенно растворявшейся в глуши, он испытывал не только лишь тревогу и смятение, а неведомое прежде опустошение. И, прежде чем точеный силуэт вовсе скрылся среди деревьев, он впервые в жизни пожалел о своих небрежно брошенных словах.