***
«Твоё присутствие напоминает ощущение в конце лета. Когда деревья Фангорна сбрасывают свои первые листья, и воздух наливается пьянящим ароматом спелых яблок. Это сладкий, но в то же время терпкий аромат осени». — Пелеиреин?.. Дева вздрогнула и, приоткрыв глаза, обнаружила себя посреди просторного светлого зала. Высокие сводчатые каменные потолки и белоснежные колонны. Меж ними величественно выступали прямоугольные окна, пред которыми возвышались высеченные из мрамора великие Короли Древности. Солнечные блики пробивались сквозь разноцветное стекло, являя собой краски вечности: золотой и синий цвет — роспись Дунадан. Прямо впереди, чуть дальше, у высокого трона возвышалась прекрасная дева. Светлые локоны ниспадали до золотистого пояса, обрамлявшего осиную талию, обтянутую чёрным бархатом. Платье струилось волнами, точно ручейки, средь деревьев по весне. Осознав, что снова видит сон, или предчувствует будущее, Пелеиреин попыталась удержать картинку чёткой. Глубоко вздохнув, дева ухватилась за ближайшую колону, постаралась рассмотреть лицо неведомой принцессы, сказочной княжны. Но не смогла. Незнакомка не обернулась. Стояла спиной к увесистым резным дверям повенчанная короной Севера. «Пели... Пелеиреин». Вновь расслышав своё имя, дева обернулась и, потеряв контроль, мигом сгинула из тронного зала, вознеслась высоко над Пеленорскими полями, лишь тогда внезапно осознав, где видела чудесную «принцессу». Видение о воине запада. Он был обвенчан с ней. «Моя Госпожа», — и снова этот голос. — «Скажи, какое будущее ждёт меня?..» «Прекрасная принцесса Севера», — беззвучно отозвалась Пелеинерин. — «Она ждёт вас, господин. И будет рядом до последнего вздоха». Высокие горы и поля обратились во тьму. И в ушах у девы тотчас же забилось сердце. Неистово и гулко, словно в горле!.. Будто у неё вдруг появилось и второе, собственное сердце!.. Сквозь мглу и страх, пронзавший чужеродную душу, Пелеиреин перенеслась на зов, казавшийся тихим, но настолько же отчаянным, как и много месяцев назад. Она почувствовала — вот где ее место. И тёмной ночью это показалось истинно верным: снова обратиться в прах, рассыпаться над ним, подобно искрам; сберечь от тьмы и вытащить с того света. О, Эру, Пелеиреин, подобно богам древности, знала, что это не его конец. «Ты напоминаешь мне мое собственное сердце: чуждое и одинокое, запуганное временем и устращенное бесконечными войнами, но в то же время, по весеннему молодое и отчаянное. Ты напоминаешь мне себя. И в этом чувстве мы с тобой едины тоже. Мы — воплощение того, что простой люд называет роком или же судьбою». Рухнув на спину, Эомер стащил шлем с лица, да устремил мечущийся взгляд высоко в звёздное небо: чёрное, и по зимнему, ледяное. Поутру снег растает, но он не увидит. Не узнает, как придёт весна и не услышит возвращения птиц с юго-запада. Жизнь, теплевшаяся в отважном сердце молодого генерала постепенно угасала. Тоненькой нитью, она, будто бы переплеталась с душой, обрамляла его грудь и шею; выскальзывала неразличимой пеленой прямо изо рта, неуловимо поднимаясь все выше и выше, то тех самых пор, пока боль в ноге, да окровавленные плечи не отдалились слишком далеко. Эомер не видел ничего. Ни света, ни мерцания. Только тьма ютилась в его потерянном сознании. Тишина. Холод. Одиночество. Но, что же это?.. Внезапно нечто чуждое пронзило его дух. Страстное чувство будто бы насквозь пробилось в глотку, протянулось через все тело, заставило молниеносно вдохнуть воздух, как можно глубже, сначала рывками, а следом, словно задыхаясь, приоткрыть глаза. Душа его, подобно маятнику, вписалась в сердце, раскачалась и ударилась о рёбра. Жизнь забилась снова. Она воротилась, когда надежды вовсе не осталось!.. — Пели... — выдохнул он, различив знакомые черты в ореоле обжигающего света, — Пелеиреин... Расслышав своё имя, дева опустила голову. «Дышите, господин», — выпалила она, припав на колени прямо перед ним, озарив светом и незыблемым теплом. — «Вернитесь к свету». Той страшной ночью, упав навзничь с коня, Эомер лишь чудом избежал собственной смерти. Лишь чудом не оказался под копытами сражавшихся Рохирримов. Лишь чудом выжил, вопреки тьме и холодному ветру. В бреду, ему привиделся прекрасный сон: чарующий и мимолетный. Будто бы влюблён он. Сильно. Страстно. Без оглядки...«Я чувствую к тебе любовь,
Я будто замираю на краю обрыва,
И ветры косы вновь плетут,
Они кричат о славе мира.
Воспоминания чисты, прикосновения далеки,
Под звуки рога просят ночи,
вновь зеленеющие очи.
Я в будущее заглянула вновь,
И там увидела любовь!
Недолгую, во славу ветру,
Но алую, как роза цветом.»
— Я чувствую, — шепнул Эомер, когда солнце уже высоко взошло над полем, и Гамлинг отыскал его на поле минувшей битвы, — к тебе любовь. — Мой господин, — позвал воин, отбросив спутанные окровавленные волосы с расслабленного умиротворенного лица, мигом огрубевшего в лучах солнца, — вы бредите, но живы! Хвала богам, мы не потеряли вас! И рана, — едва не потеряв дар речи, обронил Гримбольт, оттащив ткань рубахи от мощного горла, — запеклась. — Вы сможете идти, господин? — участливо спросил Гамлинг, когда Эомер приоткрыл глаза, но тотчас же зажмурился от ослепительного зимнего солнца. — Минуту, — сипло попросил он, едва присев, да оглядевшись, — дайте мне одну минуту. Кивнув, военачальник Вестфолда поднялся, позволил Эомеру прийти в себя. Что произошло довольно быстро. Князь поднялся, схватил шлем, но, потерев плечо, ещё недолго постоял на месте. Всматриваясь вдаль, где виделись Мглистые горы, он впервые ощутил глубокую тоску по сну, несбыточному в этом мире. Совсем настоящая, как будто бы из плоти и крови, прямо там, сидя рядом с ним, посреди заваленного трупами и смрадом, снежного поля... Пелеиреин. Он точно вспомнил ее имя. Дева Леса, дитя Фангорна. Она явилась в самый страшный час, и вернула князя к свету.***
— Я чувствую к тебе любовь, — прошептала Пели, приоткрыв глаза навстречу утреннему солнцу. Очарованная ночным видением, дева медленно присела на опавших пожелтевших листьях. Рыжие кудри разметались по плечам, сбитое дыхание постепенно выровнялось, но образ воина так и оставался с ней. Он маячил перед глазами, заполонил собой сознание и пробрался в душу. Впервые в жизни Пелеиреин испытала это страстное обжигающее чувство. В своём глубоком сне, она любила его крепко, до последнего вздоха, а очнувшись, воротившись в реальность, с горечью отпустила восвояси, осознав, что это лишь видение. Всего лишь сон, с которым слишком горестно расстаться. Исцелив Эомера, растратив чудом собранные силы, дева проспала ещё три дня, а когда очнулась, вынырнула из крепких объятий, зима вновь окутала ее мысли. Чувства позабылись, но непрерывно оставались с ней. Каждую минуту, каждую секунду, Пелеиреин все больше понимала и свыкалась с грядущими переменами. «Любовь, ты ничего о ней не знаешь», — настаивал разум, но сердце же противилось воле. Уже тогда судьба над ней свершилась. Осталось только сделать первый шаг навстречу року.***
Минула ровно неделя, как Гендальф и братство покинули Фангорн. Пребывая в смятении, да едва оправившись и восполнив силы, Пелеиреин отправилась на прогулку вместе с полуросликами. Рассказы Мерри и Пипина всегда воодушевляли и доставляли удовольствие. Пели обожала слушать о Шире и Баклэнде. Казалось, что все горести и страхи неминуемо меркли, стоило лишь представить бесконечные поля Шира, благоухающие сады Бэг-Энда, и весёлые речушки, плескавшиеся среди разросшихся Ив. Вот только поселившееся чувство так и свербело в грудной клетке, роднило Пелеиреин с людьми Запада и Севера. Ни на минуту она не могла забыть его лицо — чистое и спокойное; руки — крепкие и горячие; сердце — гулкое и отчаянно бившееся глубоко в недрах сильного тела. И если бы не сон, не это странное видение несбыточного будущего, Пели ни за что на свете не вообразила бы себе любовь отчаяннее и крепче. Она бы никогда не испытала ничего и издали напоминавшего то сладостное чувство — единение. Они прожили целую жизнь всего лишь за одно мгновение прямо у неё в голове. Судьба ее настигла. — Я вижу дым, Пели! — воскликнул Пипин, буквально вырвав деву из приятных объятий собственных мыслей. — Там что-то горит! — Это границы Изенгарда, — прошептал Мерри, распознав вдалеке высокую белую башню. — Помню, нас схватили, и один из здоровенных орков, прежде чем ударить меня по голове, сказал, что мы нужны Саруману живыми. — Он ищет кольцо для Некроманта, — догадалась Пели, остолбенев, словно уловив близящиеся отголоски бури. — Я... вижу... Закатив глаза, дева медленно осела на холодную землю, подмяла ноги под себя, завидев полчища орков и урук-хаев, выбравшихся из тоннелей Изенгарда. Они собрались в бесчисленную рать, заполонили всю равнину вплоть до самого Фангорна, и теперь, вооружившись и получив приказ, выдвинулись в путь. «Они будут у границ Рохана через два дня. Выжгут первые деревни через три, а через неделю доберутся и до Хельмовой Пади». Задрожав на ветру, Пели потеряла контроль, разрушила круг и опустила руки. С мечущимся сердцем она поняла, что пора идти к границе. Воочию увидеть, насколько далеко протиснулась темная тлань Сарумана. Лично убедиться: надежда существует, или миру вдруг пришёл конец?.. «На что способны будут люди пред настолько ярой первобытной злобой?» — промелькнуло в голове. Славные воины, защитники земель. Их было слишком мало, чтобы выстоять против орды темных солдат, не знавших ни пощады, ни любви, ни дружбы! Они были рождены в злобе, взращены в коварстве. Ни толики света, ни толики жизни! Прислужники Сарумана были рождены на смерть во имя Саурона. И готовились принять ее в ближайшие дни! — Что? Что ты видишь, Пели? — воскликнул Мерри, присев рядом и погладив по спине. — Полчище врагов устремилось на Запад, — прошептала Дева, встрепенувшись и мигом вскочив на ноги. — Саруман приказал им истребить и начисто вырезать людей. — Война началась, — пробормотал Пипин. А затем, запрокинув голову, да увидав густой чёрный дым, потянувшийся к небосводу, расслышал громкий писк. Похожий на крики сразу сотни голосов, невыносимый гул, вобравший в себя боль и отчаяние, пронёсся вихрем по лесу; заставил Пелеиреин схватиться за сердце, а волосы вовсе разметаться в стороны. Это был вопль души, страшный гром расправы над живыми существами! — Деревья... — выпалила Пели, и, сорвавшись с места, рванула прямиком на юг. Не различая дороги, пробегая, будто лань на заклание, в страхе оказаться на священном алтаре, дева грациозно приподнимала подол своего бархатного платья, ловко перепрыгивала через канавки и пеньки, мчась по зову сердца, точно месяцы назад, когда умирал Теодред. — Подожди, Пели! — кричали хоббиты, но дева не могла остановиться. Встревоженная ужасом и подхлестываемая гулким эхом, сотен беспомощных голосов, она достигла цели. Добралась до Южной границы с Изенгардом, а следом, разглядев полыхавшие деревья, распахнула рот и закричала не своим голосом. Да так громко и отчаянно, что Пипин и Мерри, услыхав, едва не лишились своей храбрости. Опасаясь приблизиться, они замерли у спящих деревьев, попытались взобраться повыше, чтобы лучше разглядеть, но не успели. Вокруг, и тут, и там, послышалось гортанное цоканье, а следом треск сучьев, будто сразу множество спящих деревьев зашевелились и заходили ходуном. Они встревоженно потирали ветви, сонно открывали глаза, и даже самые древние из старцев захрипели, поднялись на смелый зов. На лице Пелеиреин выступили слезы: градом обрушившись на розовые щёки, они заструились вниз по шее, омыли ключицы и, впитавшись в толстую ткань платья, почти мгновенно высохли на коже. Злость — страшное чувство. Оно куда сильнее любви или дружбы. Впервые испытав его той ночью, дева изменилась навсегда. Осмелев, она подалась навстречу ветру, распахнула объятия потаённым силам и, почерпнув достаточно энергии земли сквозь босые ноги, распахнула горящие глаза. — Мерри, деревья, они оживают! — воскликнул Пипин, обхватив друга за локоть и вовремя оттащив в сторону. — Бежим! И оказался прав. Отчаянный вопль Пелеиреин разбудил древа раньше срока. Многие поднялись, расправили длинные ветви, потянулись на зов своей колдуньи, дабы отомстить, вызвать Сарумана на поединок. Никто не замечал двоих хоббитов, только и успевавших вовремя уворачиваться от увесистых корней, мелькавших тут и там, едва не над головами, так и норовя втоптать в грязь, утащить за собой в глубокие подземные норы. «Silvin, Rava, Nen, Vista! Ami kata Ohta!” (Деревья, Берега, Вода, Воздух! Нам объявлена война). Мысленный призыв Пелеиреин разлетелся по всему Фангорну. Расслышал его и Древень. Вовремя достигнув опушки, он подхватил упругими ветками Мерри и Пипина, усадил себе на плечи, да остановился неподалёку у опушки. Распознав багряный силуэт дочери, Коронусом присоединился и издал оглушительный вой. Земля задрожала под ногами, и на лес обрушился ливень. Безудержный и неугомонный, он быстро потушил кричащие деревья, явив Пелеиреин безжизненные обгоревшие сучья. Многие ещё трепыхались, исходили тревожными хрипами, но вскоре и они затихли. Большая часть южной стороны Фангорна заживо выгорела. — Нет... — зашептала Пели, на дрожащих ногах двинувшись вдоль погибших деревьев. — О, нет. Нет!.. Впитывая боль не столько глазами, сколько кожей, девушка, всхлипывая, на носочках обошла былые дали; опустилась на колени перед молодыми берёзами, всегда вступавшими с ней в танец под покровом лунного света. Все они: дуб, каштан, ива, орешник!.. Все они были мертвы! А впереди, сразу за пеленой белоснежного пара, проступили голые пни. Десятки, сотни, едва не тысячи деревьев были беспощадно вырублены и сброшены в шахты белого Колдуна. — Саруман... — процедила Пели, медленно поднявшись. Она оставила чары, промокла до нитки, но ни единый мускул на озлобленном лице не дрогнул. Пелеиреин, испытав горечь потери, настолько нестерпимую и въедливую, по самые кости!.. Впервые вскрикнув от невыносимой муки, дева впилась ногтями в ещё горячую землю; призвала силы света, обратилась к Луне, умоляя напитать душу энергией, дабы наказать обидчика. «Саруман, я призываю тебя ответить за свою Мерзость». — Что она делает? — громко спросил Мерри, заметив, как потухшее свечение вновь возвращается и разрастается прямо на глазах!.. — Держитесь, юные хоббиты, — протянул Древень, зашагав одним из первых. — Сейчас мы поговорим с Изенгардом на языке дубины и камня. Выпрямившись, Пели вознесла руки к небу, озарила поляну алым светом, и, сконцентрировав все свои силы, выплеснула в сторону белой башни. — Я призываю тебя ответить за свою Мерзость, Саруман! — закричала Пели, что было мочи. — Покажись! Гул, вой, шквалистый ветер. Все смешалось в едином крике. Дева остолбенела, ощутив, как, будто бы, под самую кожу пробирается озноб. Нечто тёмное сгустилось вокруг неё, обволокло хрупкое тело, но светлая материя — защита, не подпускала чёрные силы. «Глупая девчонка», — раздался огрубелый голос прямо в голове. — «Тебе не победить. Не остановить то, что уже начато». — Я смогу помочь людям, — уверенно заявила Пелеиреин, сосредоточив энергию и выплеснув наружу, разрывая чёрные кольца, сгустившиеся вокруг неё. — Ты не получишь их. Никогда! — Рохан — мой! — процедил Саруман, выбежав на высокий отступ своей высокой башни. — Десять тысяч орков направляются к Западной границе. И уже завтра на рассвете будут жечь, убивать и вырезать людей. — Но ты об этом не узнаешь! — выкрикнула Пели. — Не узнаешь, потому что совершил необратимую подлость! Это приступление, Саруман! Преступление против природы и богов! За это вскоре ты ответишь перед Эру! Пели не была сильнее великого Мага. Она едва ли могла потягаться с ним в борьбе, но зов природы оказался вдруг неутомимым. Дева собрала всю мощь, все силы, словно бы в последний раз отчаявшись на непоправимый шаг! Она призвала природу обезоружить Сарумана, лишить всяких сил, ибо преступление его каралось смертью. Закатив глаза, Пелеиреин вновь присела и, припав ладонями к земле, собрала всю мощь, на которую была способна, обрушив яростный удар на Изенгард. Башня неминуемо покачнулась, но устояла. А следом пришли деревья. Разгневанные и озлобленные, в поисках отмщения за выжженных и вырубленных братьев, они настигли орков и выпустили реку. Мерри и Пипин, с восторгом наблюдая за разразившейся бурей, крепко держались за толстые ветви Древня, швыряя камни в орков, да наслаждаясь своей первой настоящей битвой. — Ты не победишь, — прошептала Пелеиреин, выплеснув последние силы и разорвав тёмные нити, сдавливавшие плечи и горло, — ведь я пойду вместе с ними. Спасу людей. Я сделаю это. Сделаю ради Фангорна и отца. Я сделаю это... Прошептав последние слова, дева обессилено прижалась лбом к земле. И алое пламя выгорело. Лишь шум реки и крики орков доносили издалека. Изенгард затих. Впервые за многие месяцы, белый дым развеялся и очистил небо над лесом. — Брего, — прошептала Пели, перевернувшись на спину, — время пришло. Пора тебе явиться и отвезти меня в западные земли.***
Совсем без сил, но с чувством выполненного долга, Пелеиреин поднялась с колен. Выпрямилась и огляделась. Тишина. Вокруг ни души. Только блики вдалеке, да надвигавшиеся тучи. «Я отправляюсь к северным границам,» — вспомнились прощальные слова Гендальфа перед отъездом. — «Я разыщу Рохирримов. И вместе мы вернёмся в Эдорас. А ты, юная дева, собирайся, как будешь готова, но не медли. Людской род ждут великие свершения. На заре четвёртой эпохи произойдут благие перемены. Если поторопимся — будущее не потеряно. Оно подвластно каждому из нас. И только мы в силах управлять собственной судьбой». — Я попытаюсь, — прошептала Пели , и почувствовала, как Гендальф улыбнулся. Где-то там, на Севере, он вдруг услышал ее зов, и осознал: зажглась надежда.