***
Пели проспала до поздней ночи. Совсем выбившись из сил, она лишь приняла скромные дары Эовин. Новое чёрное платье из чистого бархата, обшитое письменами на старом языке. Рохиррик — завитки золотых нитей расползлись по всему подолу, обвив тело Пелеиреин; и небольшую светлицу, таившуюся в недрах гор, далеко за тронным залом и пещерами. Всего одно маленькое оконце пропускало свет, озарявший небольшую кованную кровать всякий раз на рассвете. Но тёмной ночью, в отблески свечи, Пелеиреин почти ничего не разглядела. Присев на мягкой перине, дева почувствовала себя точно в клетке, снова, в плену пещер и бесконечных сводчатых стен. Привыкнув спать на свежем воздухе, дева испытала неприятное ощущение, словно воздух загустел и с трудом проникал в недра каменных чертогов. Наспех поправив платье, да заколов пышные волосы заколкой, Пелеиреин выскользнула из светлицы и застыла на пороге. Куда идти? Она не знала. Осмотревшись, дева прогулялась вдоль бесконечных путанных ходов, а когда, наконец, добралась до главного зала, осознала, что собственный чертог расположился совсем неподалёку от опочивальни Короля. Расслышав приглушённые голоса, Пели приблизилась к приоткрытой двери, увидела Эовин и Теодреда у широкой постели Теодена, а чуть дальше, у расписной печи и Эомера. Он стоял спиной и, казалось, не заметил присутствия лесной девы, однако тотчас же нутром почувствовал тепло и догадался — Пелеиреин где-то рядом. — Батюшка, — ласково вымолвил Теодред, опустив ладонь на слабую руку Короля, — вы останетесь в постели, пока не поправитесь. Отдыхайте. — Теодред прав, дядя, — шепнула Эовин, привстав с расшитого яркими цветами одеяла, — мы грамотно распределим запасы. На пару недель хватит. Я позабочусь об этом. — Дитя, — протянул Теоден, тяжело оторвав руку от груди и погладив княжну по запястью, — ты воплощение матери. И так похожа на неё... — Lohtûr kede Dakar (Королю следует отдыхать), — вдруг вставил своё слово Эомер, на родном языке, неведомом Пели. — De kebe virta san (Колдунья уже здесь). Единственный почувствовав неравномерное тепло, довольно быстро распространившееся по коже, Эомер вновь сглотнул имя, встрявшее поперёк горла, но ни разу так и не выговорил вслух. Очарование колдуньи и неведомые сладостные чары воздействовали на мужчин, как овёс на лошадей. И воин, горько усмехнувшись, внезапно почувствовал себя одним из собственных коней, загнанных в стойло и наглухо запертых на крепкие засовы. По иронии, он с детства ожидал величественного часа, когда достоин будет вдруг взабраться на белогривого коня, вышедшего из древней, как сам мир, породы Миарес, принимавших в седло лишь Королей Запада и их сыновей. А теперь вдруг сам почувствовал себя лишенным воли, но отчаянно сопротивлявшимся чарам, словно величественный конь, способный приклонить колено только перед своей Королевой. — Пелеиреин, — улыбчиво поприветствовала Эовин, распахнув дверь и позволив деве будто бы проплыть в недра опочивальни. Да, именно такой она и показалась ему, стоило лишь обернуться. Минувшим утром Эомер не смотрел, старался не цепляться взглядом за безупречное прекрасное лицо, но в один миг, столкнувшись взглядом, вдруг оторопел, и склонил голову в беззвучном приветствии. Глаза его, внезапно обожженные зеленой широко распахнутых очей, поймали подол чёрного платья и ухватились за босые ноги, быстро пробежавшие к постели Короля. «Триклятая колдунья», — разозлился Эомер, неожиданно признав, что волосы ее уж точно были рыжими. А теперь, вдруг, стали чернее воронова крыла. Пелеиреин, почувствовав его негодование, оглянулась, одарив воина недоуменным взглядом. Блеск его волнистых длинных прядей, неряшливо разбросанных по широким плечам, облачённым в плотную рубаху, отозвался гулким эхом в смущенном сердце. А опущенные веки и мечущийся взгляд, мигом обратившийся к двери, заставил судорожно вздохнуть. Единожды взглянув друг на друга, они оба отвернулись: Пели склонилась над Теоденом, а Эомер, стиснув пальцы в кулак, едва ли не бегом выскользнул за дверь. Ох, нет, давненько, а, может, и впервые в жизни, он испытал столь непреодолимое влечение и благоговейный трепет в присутствии женщины. — Она будто светится, — очарованно пробормотал Теодред, нагнав брата, — ты заметил? — А ты, я вижу, потакаешь ее чарам, — грубо откликнулся Эомер, на ходу натягивая толстые перчатки на руки. — Собирайся поживее, да отправимся с другими расчищать крепость. К рассвету все орочьи трупы следует поджечь, а своих предать земле. — Почему ты до сих пор так несправедлив к ней? — удивился Теодред, и Эомер сбавил шаг, взглянув на брата. — Пели же спасла меня от смерти, сейчас лечит и отца. — Пели? — усмехнулся Эомер. — Теперь ещё и Пели, а не Пелеиреин. Что дальше? Приклонишь колено и попросишь стать будущей Королевой Роханских земель? — Если захочу, — твёрдо сообщил Теодред. И Эомер вдруг понял, брат не шутит. Будто простофиля, попавшийся на удочку колдуньи, он действительно проникся симпатией к Пелеиреин. — Послушай, она так действует и на меня, — он опустил широкую ладонь на плечо Теодреда, — брат, будь благоразумен. Не пристало сыну Короля быть зачарованным лесной колдуньей. Слышишь? Внимательно всмотревшись в совсем юное лицо, Эомер сжал пальцы на его рубахе. — Выброси это из головы. Она не останется надолго. А впереди нас ждёт кропотливая работа. Соберись. Наставив Теодреда, как показалось, на путь истинный, Эомер, с чувством выполненного долга, отвернулся и поспешил прочь из бесконечных коридоров, навстречу свежей ночи, подальше от прекрасной девы, запутавшей и ввергнувший в смятение даже будущего Короля. А Пелеиреин, собравшись с духом, да отпустив свои печали, впервые заговорила с Теоденом. Тихий ласковый голос словно заблестел в воздухе, и чертог наполнился теплом. Невиданным раньше. Оглядев яркие, как изумрудны, глаза великой девы, владыка Рохана устало улыбнулся. — Ваша рана затянулась хорошо, — пролепетала Пели, осмотрев место удара. — Неделя, может, две, и вы встанете на ноги. — Как мне тебя отблагодарить, благословенная дева? — сипло, но с особым почтением спросил Теоден, разглядывая едва заметные мерцающие искры вокруг чёрных завитков. — Ваша доброта уже награда, государь, — мягко отозвалась Пелеиреин, легонько поводив кончиками пальцев, вокруг раны, вытащив въедливую боль и стряхнув рукой на пол. Ошарашенный силой, теплящейся в женских пальцах, Король присел и ощутил, что слабость миновала. Ноги его налились прежней прытью, а взгляд очистился и стал куда светлее. Прекрасное лицо Пелеиреин озарило душу старца светом доброты и белой магии. — Понравилась ли тебе светлица? — чуть громче осведомился он, почувствовав себя в бодром здравии, но ещё не до конца окрепшим, чтобы встать и вновь воссесть на троне. — Почтенны ли с тобой Рохирримы, мой сын, которого ты спасла, племянники и люди? — Вы более чем благородны, государь, мне больше ничего не нужно. Пелеиреин осторожно прикрыла рану чистой тканью и, приветливо улыбнувшись, вдруг заметила, как Теоден протянул руку и вытащил небольшой клинок, облачённый в красивые резные ножны, он был отделан золотом и драгоценными камнями, под цвет страны коневодов: серебра, зелени и алых бликов. — Эовин поведала, что у тебя нет клинка. В наши тревожные дни деве необходима хорошая защита, даже если она и умеет ворожить. — Теоден улыбнулся. — Возьми, дитя, используй его с миром. И пусть заточенное острие принесёт лишь благо. Приоткрыв губы, Пели замерла на мгновение, подивившись красоте клинка, а следом, с благодарностью приняла дар и склонила голову в почтении государю. — Я сберегу его. Благодарю. — Ступай и отдохни ещё немного, — велел Теоден, снова улёгшись на подушки, — а по пути задуй свечу. Нынче я могу поспать спокойной. Теперь, когда враг повержен, а Рохирримы стерегут границы, и ты, дева леса, можешь отдыхать.***
Минуло пять дней, но, вопреки надеждам Эомера, солнечная дева не только не покинула Хорнбург, но и распространила свои чары на Короля. Теоден, возрадовавшись возвращению сына, да победе над Саруманом, только и выжидал, когда же они вновь вернутся в Эдорас, и солнечная дева подарит мир и процветание Рохану. Казалось, всякий, даже Рохирримы ощущали томное влияние Пелеиреин. Но Эомер держался. Всячески избегал с ней встреч, а когда, иной раз, поймав себя на мысли, что вновь думает о деве, в негодовании притопывал сапогом и злился на себя за слабость. Князь подолгу мучился без сна. Вставал с первым проблеском зари, и скакал в горы, на перевал, где, в компании вояк себе подобных, осматривал ближайшие границы, увлечённо разбивая орков, кромсая на части, да хоть ненадолго, но забывая о Пелеиреин. Но даже там, Эомер бывало ощущал ее незримое присутствие. Она как будто проникала в его разум и тело, наполняла собой каждую клеточку, являя зарождение чего-то тёплого и настолько глубокого... — Мой господин, — воззвал один из воинов, — мы отправляемся назад? Увидав, что солнце уже почти склонилось к закату, и облака по весеннему озарились багровыми бликами, Эомер осознал, что Рохирримы выбились из сил, и они уже достаточно задержались. — Да, — скомандовал он, запрыгнув на своего коня, — мы возвращаемся в Хорнбург. Со щемящим сердцем маршал пришпорил скакуна и отряд рванул навстречу огненному солнцу.***
Пелеиреин уже который день пыталась совладать со своими силами, но они, будто бы не слушались ее. Даже в момент битвы дева ощущала, как алые проблески энергии расползаются по телу, образуют круг, но никак не концентрируются в пальцах. Прежде, среди тенистых ветвей Фангорна, Пели не задумывалась над этим, но теперь, черпая силу камней и каменистой земли, дева остро ощущала нехватку целебной энергии. — Возьми кинжал, дарованный Теоденом, — шепнул Леголас, когда Пели снова попыталась восстановиться и обрести гармонию с природой, — создай атам, сделай своим. И заключи силу в недрах клинка. — Это поможет? — понадеялась дева, взглянув на верного старого друга. — Попробуй, и узнаешь. Задумав возвести храм будущей ночью, Пелеиреин вернулась в крепость. Поднимаясь по старой, высеченной в камне, лестнице, она невольно уловила движение в низине и, замерев у стены, и по сей день замазанной орочьей кровью, распознала Эомера во главе Рохирримов. Он скакал вдалеке, нёсся галопом, поднимая пыль и теребя просыпавшуюся землю. Ровный строй могучих всадников зачаровал Пели, и вновь она почувствовала связь, точно как и Эомер, завидев деву сразу, стоило лишь приблизиться к холмам. Над ней витали птицы, первые предвестники весны; и ореол тоненького, но различимого света озарял чёрные волосы. Помедлив, князь пропустил отряд вперёд, а сам, пустив коня русцой, залюбовался девой издалека. Так было проще выносить ее присутствие и, в то же время, оставаться на достаточном расстоянии, чтобы разглядеть кудрявые пряди, заигрывавшие с ветром, и белоснежную кожу, выделявшуюся на фоне темного платья. Древняя роспись на подоле так кстати олицетворяла ее красоту и зеленеющий взгляд. Нет, Эомер не видел зорко, будто ястреб, он только представлял. Манящий образ девы жил в его сознании. — Какая красотка, — обронил кто-то из мужчин, и Пели, расслышав, ощутила на себе не только взгляд желанных глаз, но и чужую руку. О, Эру! Вздрогнув, она обернулась и, распознав юного князя, присела и склонила голову с облегчением. Это был лишь милый друг. Теодред опустил ладонь на ее плечо и улыбнулся своей приветливой улыбкой. — Добрый вечер, Пели! — весело поздоровался он, в то время, как дева только и смотрела вдаль, навстречу стремительно приближавшимся Рохирримам. Неизвестность, тайная и чарующая, манила Пелеиреин куда сильнее, нежели симпатия совсем юного сына Короля. Кто бы мог подумать, что судьба сведёт их вновь?.. — Мой князь, — с тяжёлым сердцем оторвав взгляд от блестящего шлема, и распознав уже привычную вражду в душе Эомера, Пели посмотрела на своего внезапного спутника, — надеюсь, ваш отец встанет на ноги в ближайшие дни, и вы вернётесь в Эдорас. — И ты отправишься с нами? — в его речи промелькнула призрачная надежда, но дева, расслышав голос вдалеке, снова обернулась. — Это ведь не мне решать, господин. — Прошу, зови меня по имени. Ты столько сделала для нас... Вздрогнув, Пели будто уловила невидимую нить, потянула за неё, и все стихло: голоса и звуки, пение птиц. Ничего. Только тишина и новое видение. Хрупкое и мерцающее, будто зеленеющий лист на ветру, дрожащий и свежий. Ветер обрамил волосы и щеки, явил собой сказочное чувство — спокойствие и безопасность. Сквозь туманную дымку, прямо перед собой, дева различила широкую спину и белоснежные волосы, щекочущие лицо и плечи. Мир казался умиротворённым и безболезненным. Только лишь для них. На вершине мира, на самом краю отвесного холма, откуда виделись все звёзды. Внутри неё теплилась жизнь... Она билась и толкалась!.. А следом снова пустота, и не проглядное облако. «Пели, ami kebekeb soef, Пели...» Гортанные слова переливались красочными звуками, в них было столько нежности и страсти, что дева, не распознав на слух ни слова, и так все поняла. — Я чувствую к тебе любовь, — едва слышно прошептала она. И мир вернулся. Голоса, птицы, ржание коней... Все воротилось, но больше никогда не выглядело прежним. Точно, как и для него.