***
Минувшие сутки с битвы они везли тело Теодреда в одной из шатких повозок. Никто особо не болтал. Люди находились в трауре. Подавленные и сломленные, оставившие жён, мужей и детей на поле битвы, бездыханными и мертвыми... Смерть обрушилась на равнины. Принесла горе утраты, невосполнимые потери. И даже Пелеиреин с трудом удалось пополнить минимальный запас сил, с которыми ей, пусть и с тяжким сердцем, но все же повезло добраться в Эдорас живой и невредимой. Настроение Эомера изменилось. Угрюмый и грозный, он винил во всем себя и не желал внимать робким чувствам девы. Пока нет. Не тем страшным днём. Он много думал. И всякий раз, когда она пыталась с ним заговорить или привлечь незримой силой, он стойко выжидал; уходил подальше, намеренно отказывался слушать, пожелав пройти весь путь в гордом одиночестве. И даже Эовин, белее снега, вышагивала позади, поддерживала дядю, но не осмеливалась нарушить траур брата. Все были напряжены. Хоббиты, обычно резвые и любознательные, на поступи к Эдорасу ни разу не обмолвились ни словом, только обменялись беглыми взглядами. Арагорн, угрюмо наблюдавший исподлобья, наверное, оказался единственным, кто, немного и не часто, но все же говорил. В последнюю ночь, к вечеру после страшной бойни, он присел рядом с Пели и, протянув кусок хлеба, погладил мерцавший медальон на своей шее. Впервые разглядев диковинное украшение, показавшееся из-под рубахи, дева шёпотом спросила: — Что это? — Дар, — отозвался Арагорн, поспешно застегнув пуговицу и скрыв подвеску от чужих глаз, — дарованный мне в преддверии бури. — Значит, ты не отчаиваешься? — грустно улыбнулась Пели, обратив свой взор на стремительно разгоравшееся пламя игривого костра. — Послушай, Пели, — совсем тихо вымолвил он, — сейчас у нас есть цель — одолеть врага. Защитить земли от Великого Колдуна Саурона. Не время отчаиваться. Не время терять надежду. — Но все эти люди... — Теоден воспрянет. Позволь им поскорбеть и достойно проститься не только с воином, но и с остальными павшими на поле битвы. — Но есть ли время?.. — Несколько недель, может, месяц, прежде чем армии Мордора соберутся у чёрных врат и выйдут на Минас Тирит. Пелеиреин откусила небольшой кусочек хлеба, но без удовольствия, только по нужде, проглотила, почти не прожевав. — Не вини себя, — внезапно попросил Арагорн, погладив по плечу. — Ты билась с Назгулом. Да и не смогла бы вечно защищать наследника от смерти. — Судьба забрала его, — Пели медленно поднялась с бревна. — И я была не в силах противостоять. Теодред спас отца ценой собственной жизни. Таков был его путь. — Куда ты?.. Арагорн глянул на деву. — Должно мне восполнить силы. Пообщаться с землёй и камнями. Какой прок от чародейки, если она не может колдовать? Вздохнув и отвернувшись, Пели отдалилась от лагеря, устроилась среди пробившихся трав на склоне, и неподвижно просидела до рассвета.***
В багровых сумерках воротился народ Рохана в Эдорас. На третий день изнурительной дороги, когда надежды и светлые чувства, казалось, навеки оставили Теодена, покинули бледную Эовин, и отпустили сердце Эомера. И не видел Медусельд большего горя, и большей слабости, чем дух Короля в день похорон единственного сына. Чертоги более не радовали Теодена, не взывали к былой славе и величию. Шаткой поступью взошёл он на свой трон и осел в огромном кресле. Ослабла воля, сгинули надежды, любовь угасла. Следом за возлюбленной женой он схоронил и единственного сына. Возложил его в фамильный склеп, в истошной боли, сковывавшей сердце и рвавшей грудь на множество невосполнимых маленьких частичек. Все было кончено. И будто жизнь покинула его на долгие четыре дня и ночи. Пелеиреин отказалась от светлицы в золотых чертогах. Предпочла остаться в небольшой домушке вместе с Хоббитами. В обществе полуросликов, дева, как никогда, чувствовала себя в порядке, словно дома, в окружении деревьев, засыпая под сенью листвы; обвивая руками ветви Ясеня... Загрустив, дева присела на солому, подмяла ноги и задумалась над своей судьбой: незавидной и пугающей. Что станется с Роханом, когда она отважится и двинется по воле рока к стенам Минас Тирита?.. Видения сбывались. Темнота сгущалась, и Пели, с пылкостью желая вновь почувствовать тепло в ладонях и отпустить волнующую пелену мерцания, никак не могла собраться. Атам будто бы не слушался ее. И светлые магические силы тяжело питали тело, не позволяли одарить государя и Эомера должной теплотой. А ведь она старалась. Знала, как тяжело они переживают утрату. Но ни чем не могла помочь. На этот раз — совсем. И Эомер чувствовал ее бессилие, знал о волнениях на сердце, и не осуждал. Не смел и думать, точно Теодред, и обвинять свою судьбу в беспомощности. Злость, с которой он воспринял гибель брата, постепенно уступила место глубокой грусти. Щемящей душу, заполонившей разум и мысли сомнениями. Следовало ли им так ссорится тем утром?.. Но, главным потрясением считал князь лишь Пелеиреин. Всему виной была надуманная страсть и гордость. Они не простились. Не попрощались должным образом. И последнее, что Эомер услышал от Теодреда: «Когда-то у меня был брат. Теперь его уж нет». Вина тяжким грузом опустилась на широкие плечи, и больше Эомер себе не доверял. Любил и одновременно страшился, на что ещё он вдруг окажется способен?.. Оставит пост в погоне за ее спокойствием и потеряет Короля?.. — Брат мой, — тихонько позвала Эовин, заглянув в его светлицу на закате, — не пожелаешь ли ты выйти и поговорить с дядей? Он безволен. Просидел на троне целый день. — Все мы повержены горем, сестра, — отозвался князь, омыв лицо чистой водой и промокнув сухой тряпкой. — Позволь ему принять смерть сына. — Но дядя выглядит, иначе... — сбивчиво вымолвила княжна, всхлипнув. — Он выглядит, как прежде, когда Гримма и Саруман... Внезапно она замолчала, опустив голову и залившими горькими слезами. — Гнилоуст сыскал свою смерть, не от моей руки, что жаль, но получил то, что причиталось доверху, — приблизившись к сестре и заключив в объятия, Эомер прикрыл глаза, погладив по ее осунувшейся спине. — Саруман повержен. И ничего не повторится. — Ты не оставишь нас, скажи? — вцепившись в плечи брата, воскликнула Эовин, зажмурившись, что было сил. — Ни за что и никогда, сестра моя, — в сердцах пообещал Эомер, поцеловав ее в белокурую макушку, — ни прежде, ни теперь, ни в будущем мы больше ни за что надолго не разлучимся. Всхлипнув, Эовин кивнула, обхватила брата пальцами за рубаху и, прильнув к его груди, выровняла дыхание. Никогда княжна Запада ещё не чувствовала себя такой беспомощной и одинокой. Никогда со смерти матери!.. — Я защищу тебя от бед, Эовин, — заверил Эомер, прикрыв глаза и почувствовав себя единственным разумным защитником рода, пребывавшим в добром здравии, — клянусь. Мы с тобой выстоим до самого конца.***
Тягучие сумерки опустились на Эдорас — величественный город, с первого взгляда завороживший Пели ещё несколько недель назад. Казалось, вот же, это все произошло совсем недавно, но чудилось, как будто вечность миновала и дева сотни лет как не была в лесу. Вокруг одни лишь пустоши. Ни цветов, ни зеленеющей листвы, ни деревьев. Весна недавно постучала в двери, оросила свежими побегами, словно выжженную почву под ногами, но Пели даже босиком не ощущала прежних бескрайних сил, наполнявших почву леса под ногами. Дворец Медусельд возвышался на вершине величественного холма, вдохновлял резными ставнями и тяжёлыми дверями, но Пелеиреин так и не отважилась подняться к остальными. Не решилась заглянуть в глаза убитого горем старца, прозябавшего на троне и внимавшего лишь своим мыслям и воспоминаниям. Волей — не волей, но дева ощущала на себе ответственность. Конечно, нет, ей было не сберечь жизнь Теодреда. То, что начертано, свершилось. Однажды залечив раны юного князя, Пелеиреин вернула его к жизни только для того, чтобы он, исполнив долг и защитив отца, пал на поле боя смертью воина. Медленно спустившись вниз и проникнув за ворота, Пели разглядела свежую траву, пробившуюся из почвы, увидела и белые цветы: совсем крошечные и тоненькие. Они прорастали вдоль высокого забора к насыпи предков Эорла. Усыпальницы князей и Королей. Именно там обрёл покой и Теодред два дня назад. Туда и привели ноги Пелеиреин в последний раз. Замерев у погоста, дева подставила лицо ветру и мысленно попрощалась с юным воином: ласковым и дружелюбным; отважным и верным. Как жаль, что было им отведено так мало времени для встречи... — Это цветы Меллонил, — тихо рассказ Эомер, спустившись следом и остановившись рядом с Пели. — Издавна они растут на могилах моих предков. — скрестив ладони и опустив руки вниз, князь совсем тихо добавил: — Прости, что не показал тебе Эдорас, как обещал. И прости, что гневался. Не на тебя. Только на себя. — Вы только что простились с Теодредом, какой прок от прогулки, когда на душе у тебя пусто... Пелеиреин вздохнула и, грустно улыбнувшись, подняла глаза на Эомера. Он был серьёзен и велик, пусть и одного с ней роста. Стоял близко, всматриваясь в древние письмена народа, выгравированные на камнях, охранявших вход в усыпальницу. — Мы с ним расстались шесть дней назад, — тревожно поделился князь, и Пели, различив волнение в голосе и печаль во взгляде, повернулась, вслушиваясь в каждое слово. — Расстались не по-братски. И теперь наши последние слова сидят вот здесь, — он ткнул большим пальцем себе в грудь. — Что случилось? Почувствовав неладное, дева скомкала рукава своего потасканного и запачканного платья. — Повздорили на ровном месте, — вскользь упомянул Эомер, не желая втягивать Пелеиреин в ссору, тем более разыгравшуюся из-за неё. — И теперь он в могиле, дядя в неизгладимой печали, и все, что у нас осталось — это вера. Шаткая и мизерная вера. Тряхнув головой, Эомер глубоко вздохнул, и грудь его приподнялась, осторожно опустилась вниз; и так несколько раз, друг за другом. Пели, сочувственно улыбнувшись, впервые в жизни познала истинную горечь человеческой утраты. Это болезненное чувство не походило ни на что на свете, познанное за все сто лет ее беспечной жизни. Казалось, будто на протяжении всех долгих лет она спала, и, вдруг, очнувшись, словно начала учиться заново. Многие вещи, прежде неизвестные и пугающие, казались Пели обычными. Например, сочувствие людскому горю и... любовь. Что значило вдруг для неё влюбиться? Или полюбить? Крылось ли в видениях нечто одухотворённое и прекрасное? Или суждено им было потерять друг друга вновь?.. Да и что же, в конце концов, сам Эомер думал об этом? — Все пройдёт, — тихонько пообещала Пели, обхватив пальцами его плечо и, шагнув назад, осторожно обвила руками широкую спину, прижавшись щекой к затылку. — Я помогу. Расслабься и забудь печали. — Пели... — Эомер прикрыл глаза, сжал ее ладонь в своей, но, нехотя, все же отдалился, медленно обернувшись. — Ты и эти твои силы, вы очень действуете на меня. — Я на тебя не ворожила, — возразила Пели, заглянув ему в глаза. — Слышишь? Я бы ни за что не стала. — Знаю, Пели, — Эомер улыбнулся, схватив деву за руки, — но здесь, в Эдорасе, я больше себе не принадлежу. Я на службе у государя. И наши чувства... — Невозможны, — договорила Пели, буквально расслышав его голос у себя в голове. — Да, ты прав, ведь своё будущее ты знаешь. — Я не желаю этого, — с грустью повторил Эомер. Он приподнес ее ладонь к губам и поцеловал. — Ты спасла меня, дважды, Пели, я... — и снова он прерывисто вздохнул. — Я сделаю все, чтобы восполнить твои силы. Что же поможет? Деревья? Лес?.. — Фангорн, — прошептала дева, погладив пальчиками волнистые светлые волосы, — но это невозможно, верно? — Думаю, что в моей власти решить этот вопрос. Эомер улыбнулся, осторожно коснувшись ткани ее платья на спине и, кивнув, уверенно добавил: — Ты даровала нам победу и надежду. И, вопреки всему, я отплачу сполна. А пока ты вверишь мне себя, договорились? Он говорил несвязно, обрывисто, но Пелеиреин, воодушевлённая словами, только и смогла спросить: — Вверю себя?.. Что... — Перебирайся во дворец. Государю нужна помощь. Он слаб и в отчаянии. Сестра тоже не найдёт себе места, а вдали от тебя я словно застываю. Когда не чувствую тебя, как сейчас, и как давно уже привык за эти несколько недель. — Во мне просто слишком мало сил, Эомер, — Пели улыбнулась, почувствовав, как он прижал ее теснее. — Вот видишь, магия здесь не при чем. Я не могу набраться и малой долей силы. То, что ты так смотришь на меня сейчас... — Дева затаила дыхание, когда почувствовала мужские руки на талии. — Что это значит? — Пойдём. Медленно поднявшись к воротам и миновав погост, князь, уже в который раз плененный девичьей красотой, завёл Пелеиреин за невысокий холм вблизи ворот. Увёл с поляны, и позволил себе чуточку больше. Сделал то, чего желал, но не на виду у стражи и людей. Местность хорошо осматривалась на возвышении. И с Медусельда их вполне могли заметить. — Позволь поцеловать тебя, — в пылу попросил Эомер, уже припав к ее губам в откровенном поцелуе. — Ох, но ты ведь уже... — прошептала Пели, зачарованная совсем иными, куда более интимными чувствами, чем он. — Я охвачен противоречивыми мыслями, Пели, — лизнув ее губу, выпалил князь, прижав деву к прохладному камню, — и прошу, позволь, пока есть время и силы, заботиться о тебе, как об особенной женщине. — Мне сотня лет, Эомер, — ахнула Пели, обхватив его лицо руками и пропустив сквозь пальцы мягкие волосы, — я не надеюсь на взаимность, и не чарую тебя. — Знаю, что не чаруешь, но, — его пальцы скользнули вниз по шее и ключицам, пока не накрыли грудь, слегка стиснув в ладони и погладив проступивший набухший сосок, — о, Эру, Пели... Тяжело выдохнув, Эомер прикрыл глаза и прижался лбом к ее плечу. А дева, ошарашенная совсем новым приятным ощущением, приоткрыла рот, вздохнув очень глубоко. — Что ты мне ответишь, Пели?.. Облизав губы, Эомер выпрямился и погладил деву по лицу. — Ты вверишь мне себя, пока у нас есть время? Я готов быть тебе другом, защитником и... — Да?— Пели в непонимании улыбнулась. — Мужем. — Что?.. — вздрогнув, дева опустила руки и, уставившись на Эомера, шёпотом переспросила: — Что ты сказал? — Пели, скажу честно, ты заставляешь меня испытывать... — Он прикрыл глаза. — Испытывать сильные чувства. Не думаю, что захочу себе в жены деву с белесыми волосами... — Перестань, — попросила Пелеиреин, отдалившись, и отрицательно качнув головой. — Это невозможно. Такое ощущение сейчас, что ты действительно поддался чарам, только не моим. Прижав ладони к груди, Пелеиреин испуганно отвернулась. И Эомер, почувствовав это, растерялся. Он и не подумал. Возжелал ее так сильно, что решил, вдруг, вымолвить все мысли вслух. Сделать Пелеиреин своей. Но, судя по всему, он, точно Теодред, решил все сам, а когда спросил, дева не очень-то обрадовалась новости. — Что дурного в том, что я хочу... — Я не стану твоей женой, Эомер, — уверенно выпалила Пели, — и ни чьей другой не стану. Тебе дарована иная жизнь. И наши чувства... — Предопределены судьбой, я знаю, — согласился князь, кивнув, — но, что ты скажешь, если я не захочу жениться ни на ком другом? Что, если будущее, что ты увидала, не исполнится? Я не хочу быть Королём. И не желаю никаких прекрасных дев с зеленеющими глазами. — Ты князь Рохана, и думать обо мне как... о, Эру... — Пели опустила руки. — Это невозможно. Никто не захочет видеть с тобой рядом ведьму из леса. К тому же, я проживу ещё, может, не одну сотню лет. И что дальше? Хочешь, чтобы я оставалась вечно молодой, в то время как ты состаришься?.. — Пели. — Лицо Эомера приобрело прежнее выражение. Он стал серьёзен и угрюм. — Пели, если то, что я тебе сказал является лишь, по-твоему мнению, порывом, необдуманным решением, то ошибаешься. Тем утром, когда ты спасла меня и обмякла на моих руках, я понял, что, видимо, влюблён. Впервые в жизни я признаюсь себе в подобном. Судьба главенствует над нами. И... — он вздохнул, глянув исподлобья. — Если ты испытываешь тоже самое, а я знаю, что испытываешь, я спрошу тебя ещё раз, но только не сегодня. Подумай над этим. И помни: я желаю тебя, как может пожелать лишь муж. И это не порыв. Это наше бремя. Приблизившись и прикоснувшись губами к порозовевшей щеке, Эомер решительно зашагал к воротам. Высокий и мужественный военачальник, мгновение назад предложивший Пелеиреин немыслимое чудо, о котором она на смела даже заикнуться! Стать женой маршала. Поселиться в Эдорасе... Или Истфолде... Называть Эовин сестрой. Могла ли Пели, вопреки, всему позволить себе это?.. Загубить ему жизнь, обратить их брак в молву по всем западным землям?.. Князь женился на лесной колдунье! Чушь, ересь, небылица!.. Слишком притягательная небылица. Пели проводила Эомера взглядом. Простояла на месте точно ещё несколько минут, ошарашенная откровенными поцелуями и прикосновениями. Это ли была не любовь, раз уж он решился положить крест на своё будущее. Принял судьбу себе во благо. И все ради неё?..