***
Мерри стоял у кузни и с благоговейным трепетом наблюдал за тем, как затачивают его клинок. Минувшим днём он присягнул в верности Королю, и безустанно гордился собой. Рассчитывал принести пользу, ринуться в бой и защитить своих друзей от дубин и копий врага. Эовин, наблюдая неподалёку, осторожно возилась со своим конём, когда Пели, все таки осмелившись и выскользнув из своего шатра, решилась разыскать, казалось, как в воду канувшего, Эомера. Вопреки ожиданиям, он так и не заглянул к ней, не обнаружил ни единой маленькой лазейки, чтобы вновь заговорить. Или попросту не захотел?.. Пели чувствовала его грусть и необоснованную злобу, нет, не на неё, а на себя. Воин точно был неподалёку, но, по неведомой причине, прятался от ее глаз. Осознанно отсиживался где-то вблизи морозных скал, не поддаваясь чарующей воле. Сопротивляясь себе и любимой. — Что ты здесь делаешь? — тихонько спросила дева, вынырнув из тени, и Эовин невольно вздрогнула, быстро спрятав меч под седлом. Пели заметила, но виду не подала. — Готовлюсь по утру отправиться назад, в Эдорас, — сбивчиво отозвалась княжна, перебросив светлые волосы за спину и смахнув морось со щеки. — Ты в порядке? — обеспокоилась Пели, на что Эовин лишь улыбнулась. — Конечно, просто, не люблю прощания. Слышала, что Арагорн, Леголас и Гимли покинули нас несколько минут назад? Они отправились через скалы, куда глаза глядят. И это в решающую ночь, когда воины напуганы и ждут своего бесславного конца на поле битвы. — Они ушли, потому что так надо, — мягко объяснила дева, погладив княжну по плечу. — Утром и меня ждёт дальняя дорога. — Значит, и с тобой мы попрощаемся сейчас. Вздохнув, Пели обняла Эовин, прикрыв глаза. — Зачем тебе меч в Эдорасе? — шёпотом спросила дева, и почувствовала, как тело княжны дёрнулось в ее руках. — Прошу, не говори никому, особенно брату, — выпалила Эовин, заглянув Пели в глаза, — он не поймёт и воспротивится. — И будет прав, ведь любит тебя. — Он и тебя любит! — возразила Эовин, чем ввергла душу девы в сильное смятение. — Но ты отправишься в Гондор и будешь сражаться за любимых! Так почему же мы: я и Мерри, должны возвращаться в Эдорас и сидеть сложа руки, когда весь мир охвачен пламенем, и наши друзья гибнут?! В глазах княжны, голубых и чистых, плясали огненные блики. Она была готова к бою не хуже Рохиррим. Воспитанная мужчинами, Эовин будто бы впитала в себя дух отваги и непокорной доблести. Вся-то из света и стали: хрупкая, но по зимнему ледяная. Отважная воительница Рохана! Разве в силах оказалась Пели ей противостоять?.. Да и хотелось ли?.. — Скажи мне, Эовин, — тихо заговорила дева, покорно отступив с дороги и смиренно улыбнувшись, — где сейчас твой брат? Я не могу найти его. — Он у костра, чуть дальше, почти у самых скал. Там тяжко находиться, но ему так проще думать. — Эовин вернулась к своему коню и принялась за прежнюю работу. — Я пыталась отговорить от этой затеи, но меня он не послушал. Быть, может, послушает тебя. Осознав, в чем дело, Пелеиреин поблагодарила княжну, осторожно приподняла подол платья и, качнув головой, направилась в противоположную сторону, к подножью леденящих душу скал. Так вот почему она никак не могла достучаться до Эомера, и отыскать его. Мёртвый холод, сочившийся из ущелья, не позволял светлым чарам расползаться. И он отправился туда, осознанно развёл костёр в самом гиблом месте, только бы не чувствовать ее?.. Что же вдруг стряслось с ним? Разве, вдруг, успели они разлюбить друг друга?.. В тревожных чувствах, дева, едва ли не бегом добралась до первых деревьев, прошла чуть дальше, ощутив холод под ногами, и, миновав последний пост Рохиррим, увидела костёр, а поодаль него и Эомера. Он сидел спиной к скале, склонив голову, опершись локтями о колени, и о чем-то размышлял. Но, как ни старалась, Пели не смогла коснуться искрами его кожи, прильнуть к сердцу и расслышать нежный стук, точно прежде. Разум и тело воина были недоступны и окутаны холодом тёмных, как сама ночь, скал. — Почему ты сидишь здесь? — заговорила дева, приблизившись к полыхавшему пламени. И Эомер, оторвав застывший взгляд от цепких и красочных языков игривого пламени, посмотрел на Пелеиреин. И этот взгляд ей не понравился: горячий, но в то же время опустевший, будто без былых эмоций. Грубый и... холодный?.. — Зачем ты прячешься от меня? Разве есть причина? Пели заметила, как князь выпрямился, потёр лицо руками, прежде чем, подбросив веток в огонь, тихо заговорить, пролив долгожданный свет на свои истинные мотивы: — Как ты провела последние два дня, Пели? — В беспокойстве за тебя, — честно ответила она, склонив голову и наблюдая за непроницаемым лицом возлюбленного. — Разве Арагон не заверил тебя в том, что я в порядке? Метнув недовольный взгляд, Эомер прочистил горло, и Пелеиреин все поняла. Не потребовались ни чары, ни прикосновения. Ответ ясно отпечатался на мужском лице: недовольном и грубом. И осознание, настигшее Пели, неожиданно породило волну негодования в ее душе, сродни грозовым тучам, сгущавшимся над Мордором. Эомер не шутил. Он всерьёз задумался над этим!.. — Зачем ты говоришь это? — сипло выдохнула дева, не в силах совладать с бешено бьющимся сердцем. — Не уж-то тебе в голову взбрела эта странная мысль?.. О, Эомер, ответь мне, почему? — Мне не подвластно просто взять и притянуть тебя к себе, на виду у воинов. Мне не подвластно наплевать на чувство долга, чтобы успокоить тебя, смахнуть слезы с твоих щёк и заключить в свои объятия. Кажется, теперь я понимаю, о чем ты говорила прежде. — Ох, — Пели отступила на шаг в сторону, — прошу, не говори об этом! Какая же нелепость, милый! — Нелепость, видеть тебя в его объятиях? — Он приподнял брови, склонив голову набок. — Нелепость, знать, что мне это уж не под силу? — Арагорн, как брат мне, — с грустью обронила дева, покорно замерев на месте и заглянув любимому в глаза, — у нас одни корни. Он заботится и защищает меня. — Знаю, — расстроено бросил Эомер, — он делает то, что должен я. Но на это у меня нет ни прав, ни сил, ни времени. — Что это значит? — заледенев, будто каменная глыба, севшим голосом спросила Пелеиреин. — На рассвете я ухожу на войну. Не знаю, вернусь ли живым, но наши пути неминуемо расходятся уже сейчас. Ты, судя по слухам, собираешься в Гондор. Там твой дом, твои люди, твоя корона. — У меня нет дома, и, что уж точно, нет никакой короны, — с горечью прошептала дева, отвернувшись и смахнув слезу, невольно соскользнувшую вниз по щеке, — только лес Фангорн. И, видимо, я зря покинула его. — Возможно, — вымолвил Эомер сгоряча, тотчас же пожалев об этом. Но слово, не воробей, его не вернуть обратно. Вздрогнув, словно от незримого удара, Пели поспешила прочь. Подальше от чудовищных скал, охвативших душу князя; подальше от его ужасных слов, вызванных ревностью и сомнениями. Только что он обвинил ее в бесчестии; едва ли не заявил во весь голос, что не нуждается в ней!.. О, Эру, Пели не видовала боли ужаснее, и сердце ее не колосилось отчаяннее, и силы не покидали ее столь стремительно, как мгновение спустя, когда она, оказавшись подальше от чужих глаз, в недрах своего укрытия, в палатке, молча осела на кушетку и прикрыла лицо дрожащими руками. И Эомер, вопреки всему, почувствовал ее страдания. Отошёл от костра, обругав себя последними словами. Чувства, страстные и въедливые, поработали сознание, подавили доблесть и волю. Только что он с горяча наговорил серьёзных глупостей. И сожаление сменилось лёгкой паникой, тревогой и бессилием. Он чувствовал себя поверженным и слабым. В который раз застав Пели в обществе Арагорна, да увидав мужские руки на ее талии, князь рассвирепел и впервые поддался ревности. А она, подобно раскаленному олову, омыла его тело, просочилась в кости, да столь цепко втиснулась в сердце, что ни о чем он не мог думать. Ни о своей любви, ни о близящемся бое. Только и видел перед собой чужие руки на тоненькой талии, той самой, что он обнимал среди высоченных и благословенных деревьев. Тогда-то Эомер и понял, что не позволит никому: ни Арагорну, ни Мерри, ни Пипину. Никому обнимать Пелеиреин столь откровенно и, как виделось со стороны, совсем уж не по братски. И ревность, будто бы лишила его воздуха, точно перекрыла дыхание и Пелеиреин. Эомер не пожелал бы ей лишиться кислорода, залюбить настолько, что своими чувствами вдруг подвергнул бы сомнениям ее волю. В любви нет места лжи и недоверию; нет места ревности и боли. Так какого лешего он собственноручно сделал это с ней всего мгновение назад?! Раскаяние, позднее и нерушимое, обрушилось на плечи воина. Тяжело поднявшись на ноги, да воззарившись в звёздное небо, Эомер, что было сил, пнул несколько поленьев, выпустил пар, что нагнетал его и без того уставшее тело, последние два дня. И осознал, что, если суждено погибнуть, пасть от меча врага, ему не будет стоить ничего, вновь приклонить своё колено, переступить через себя, и отдать честь единственной на свете, той, наречённой вдруг ему самой судьбой.***
Растратив внушительную часть с неимоверным трудом скоплённых сил, Пели думала, что, вопреки всему, уснёт близившейся ночью. Но, нет, она не смогла сомкнуть глаз. Лежала на кушетке, тёплой и мягкой, да пялилась в потолок, вытягивая руку и вырисовывая пальцами причудливые тени и узоры, отброшенные бликами одной единственной свечи. Грусть ютилась в ее сердце. Тоска охватывала душу. И слова Эомера, жестокие и неоправданные, без устали вертелись в голове, неминуемо возвращая в одни из самых мучительных и неприятных минут в ее жизни. Почему он разозлился? Как же мог внезапно заподозрить ее сердце, преданное и искреннее, в предательстве, столь страшном и огромном, что дева, вспыхнув, как фитиль, с трудом успокоила разум. Любовь билась в жилах, она тянулась по всему организму, заставляя лёгкие судорожно хватать ртом воздух, а глаза, широко распахнутые и бездонные, то и дело покрываться лёгкой моросью. Пели осторожно смахивала слезинки, сглатывала обиду, комом повисшую на сердце и, неподвижно всматривалась в потолок, изучала взглядом извилистые письмена Рохирика, пока, вдруг, не почувствовала, что он рядом. Эомер приблизился к шатру и, помедлив немного, зажмурился. Ухватился пальцами за плотную ткань. Чертыхнувшись совсем тихо, он уже в который раз обвинил себя в бессилии и, собравшись с духом, наконец, прошёл в шатёр. — Пели, — сходу заговорил он, виновато опустив голову и медленно выпрямившись, — Пели, прошу, прости меня. Присев на кушетке, в пламени всего одной свечи, дева мало видела любимые черты, но отчётливо ощущала его искреннее раскаяние. Эомер пришёл. Вопреки всему, переступил через свои ошибки, осознал их, вместе с тем, что без неё, без Пелеиреин, весь свет в его, вдруг появившейся славной жизни, неминуемо померкнет. Существовать без Пели, было все равно, что сгинуть в одиночестве. Без неё не будет жизни, радости и счастья. Ничего не будет! Ничего. — Любовь моя, — Эомер вздохнул и развёл руками, осторожно шагнув ближе и, опустившись на колено, обхватил руками девичью талию, да прижался щекой к ее животу. — Я сильно виноват. Снова. Ты заставляешь меня испытывать пагубные чувства. И всякий раз, когда печаль и страх овладевают мной, я леденею. — Ты сомневаешься во мне, — печально обронила дева, опустив голову и погладив руками по взъерошенным светлым волосам, — считаешь, что Арагорн таит в себе иные помыслы, а сам не знаешь, что сердце его давно похищено девой, куда прелестней и прекраснее, чем я. — Нет никого в моей жизни, кто бы смог с тобой сравниться, Пели, — Эомер отнял голову от ее колен, и, выпрямившись, обхватил руками бледное лицо. — И, признаю, я поступил неблагородно. Знаю, что он испытывает к тебе самые светлые чувства, но не любовь. Не то, что, вот уже как много дней, съедает мое сердце. — Твой путь теперь скрыт от меня, — прошептала Пели, прерывисто вздохнув и прикрыв глаза. — Ты ещё чувствуешь меня, милый? Ты, — она взяла его ладонь и прижала к груди, у самого сердца, — ты знаешь, как я тебя люблю?.. — Любишь? — едва не задохнувшись, выпалил Эомер, заглянув в зеленоватые глаза. — Правда любишь? — Очень, милый, и ты всегда знал это, с нашей памятной встречи на опушке Фангорна, ты каждую ночь являлся во снах, видениях по утрам. Я видела нашу жизнь так ясно, как сейчас вижу тебя, здесь, перед собой!.. И я боялась, страшилась поверить, отдать себя, но теперь... — Что? — казалось, его сердце вот-вот выпрыгнет из груди, и навсегда покинет тело. — Что, любовь моя?.. — Клянусь, что отдам себя, — вымолвила Пели, и тотчас же он поцеловал её, накрыл губы и прижался пальцами к затылку, потянул к себе, заставив, широко раздвинув ноги, обхватить его пояс лодыжками. — Моя Пели, — сладко выдохнул он, лаская ее губы, да покрывая следом поцелуями, сначала лицо, а потом и шею, и плечи и... — Я тебя люблю. Горячее таинственное дыхание опалило изящные ключицы. Вспыхнув и озарившись лёгкими бликами, Пели уронила руки на его плечи; приоткрыла губы, в непонимании и приятной дрожи ощутив, как одна рука нежно опустилась на бедро, а вторая, накрыв собой одну из выступавших грудей, едва ощутимо погладила и стиснула длинными пальцами, заставив громко выдохнуть от неожиданности и трепета. — Что ты... — сбивчиво спросила дева, прижавшись губами к его волосам, испытав немедля неведомое чувство, пронзившее низ живота. — Ласкаю тебя, Пели, — нежно отозвался Эомер, сильнее стиснув грудь, да опалив дыханием обнаженные плечи. Пелеиреин и не заметила, как всего одним движением руки, возлюбленный стянул лёгкую ткань с молочной кожи, и прильнул в поцелуях к сладким плечам. Губы его, влажные и чарующие, скользнули вниз по ключицам, покрыли горячими поцелуями край лифа, а следом, потянув за скомканную ткань немного ниже, оголили грудь, едва прикрытую тоненькой прозрачной сорочкой. — Я не понимаю, — всхлипнула дева, когда вязкое, почти невыносимо-огненное дыхание, обхватило мигом затвердевший сосок и Эомер, застыв и наблюдая за тем, как высоко вздымается ее грудь, осторожно сжал в своей руке, поднял голову и жадно поцеловал в губы. Пальцы его стиснули сосок, погладили ложбинку, заставили Пели ещё раз тяжело вздохнуть и запустить пальцы в длинные мужские волосы. Первые сладостные ощущение пронзили тело девы, насквозь омыли светом, заставили кожу замерцать и залиться сотнями искр. Они вились повсюду, между ними, и на его пальцах, пробиравшихся под юбку и прикосавшимися к животу. — Эомер, погоди, — прошептала Пели, опьяненная ласками и поцелуями, — что ты задумал? Что со мной происходит?.. — Я тебя люблю, — нежно повторил он, оторвавшись от сладких губ и в желании прильнув к груди, вобрав вздыбленный сосок в рот и ласково обхватив зубами. — Ох, Эру!.. — воскликнула Пели, вовремя прикусив кончик языка и зажмурившись от удовольствия. — Что бы это ни было, продолжай. Не похожее ни на что другое, раскаленное огненное чувство оросило ее бёдра, опалило кожу, заставило инстинктивно обвить ногами сильное мужское тело, податься ближе, и целовать его волосы и плечи. Неумело, как могла, но Пели отвечала. Она принимала его ласки, видела, как влажные губы терзают грудь; и как горячий язык обрамляет ее тело, доставляет неведомое наслаждение. Свободная рука, скользнув промеж широко расставленных ног, отыскала свою цель, и пальцы, длинные и тёплые, прильнули к лону, мокрому и пульсировавшему в своём желании отыскать приют в мужских прикосновениях. Сначала мягких и осторожных, но уже следом, требовательных и жаждущих разрядки. — Скажи, ты выйдешь за меня, любовь моя? — потерявшись в своей страсти, выпалил Эомер, осторожно уложив Пели на спину и нависнув сверху, как непреодолимая скала, возжелавшая обрушиться на неё!.. Но дева не боялась. Содрогаясь в неведомом удовольствии, она позволила мужским рукам, мгновение спустя, впервые в жизни вознести себя на пьедестал неконтролируемого наслаждения. Распахнув веки, Пели задрожала и кончила. Почти беззвучно, почти вместе с ним. Прижав тоненькие пальчики к своему паху, Эомеру даже не потребовалось погружаться в неё плотью, осквернять возлюбленное тело своими резкими и требовательными толчками. Едва Пели выдохнула и впервые прикоснулась к его члену, твёрдому и горячему, как Эомер, прильнув к ее губам в поцелуе, почувствовал — земля, планета, все на свете разверзалось под ним, и только удовольствие, близость и долгожданная разрядка. Все, что он почувствовал — это безграничная любовь и сладостное удовольствие. Он сделал это для неё. Сделал со свойственной самоотдачей, внезапно осознав, что вот он — единственный путь, способный хоть немного обьяснить, показать Пелеиреин всю глубину своего искреннего чувства. И она кончила. Впервые в жизни колкий оргазм пронзил ее тело. Он сделал это сам. Сделал с любовью. — Да, — отозвалась Пели, тяжело дыша и чуть сдвинув оголенные ноги. — Да, милый, после такого ты просто обязан жениться на мне. — Ты не возражаешь? — приподнявшись, Эомер с обожанием осмотрел ее алые щёки, погладил грудь, мерцавшую у сосков, и, довольно улыбнувшись, наклонился и поцеловал в губы. — Я вверяю тебе свою руку, ногу, бери, что хочешь, ведь, это было так... так по-особенному... — И я возьму, не сомневайся, — лёгкие поцелуи вновь сменились страстными прикосновениями, — когда вернусь с войны и нас обвенчают. — Ох, скажи, теперь мы связаны? Как муж и жена? Расслышав тоненький голосок, Эомер тихонько рассмеялся и, присев, поспешил натянуть штаны, которые и сам не заметил, как стащил с себя в пылу неудержимой страсти. Поправив ремень, князь оперся рукой о кушетку, снисходительно ухмыльнувшись. — Ох, Пели, девочка моя. Ты прожила на девяносто лет больше меня, и совсем ничего не знаешь об этом. Как же так вышло, что твои видения не показали ничего о близости между мужчиной и женщиной? — Я не знаю, — дева пожала плечами, тоже присев и осторожно натянув сорочку на плечи. — Ничего не знала до этой ночи. — И много чего ещё узнаешь, — нежно пообещал Эомер, притянув ее к себе и погладив по лицу. — Прости меня за то, что вдруг наговорил у костра. Знаю, Арагорн тебе как брат, но зависть очернила мое сердце. Больше это никогда не повторится. — Думаю, то, что ты со мной только что сделал с лихвой восполнит то, что было до... — А что я сделал, Пели? — Эомер поцеловал ее, снова, мучительно нежно и ласково, по хозяйски опустив руку на бедро и погладив, скользнув вниз до колена. — Мне было очень хорошо, — сбивчиво призналась дева, смущённо отвечая на откровенные поцелуи, — скажи, это возможно снова?.. — Снова? — Эомер улыбнулся, кивнув — Возможно, любовь моя, ещё как возможно. И, клянусь, когда ты выйдешь за меня, я сделаю тебя своей по-настоящему. — Что может быть реальнее этого? — припомнив о своих беглых прикосновениях к его телу, Пели озадачилась: где же это горячее и пульсирующее место? Точно, как и между ее ног?.. Вознамерившись узнать, она опустила руку и осторожно сжала едва проступавший бугорок, и Эомер, приподняв брови, мигом обхватил ее руку и убрал подальше, мирно опустил на своё плечо. — Почему? — удивилась Пели, заглянув любимому в глаза. — Ты сделала меня счастливым. И этого достаточно. — Мне просто интересно... — Знаешь, — усмехнулся Эомер, вновь поймав ее ладонь и прижав к своим губам, — ни одна девчонка до тебя ещё не проявляла столько любопытства к моему члену. — Значит, ты раньше уже занимался этим? С кем? Вспухнув, Пели испытала нечто схожее с эмоциями, совсем недавно охватившими и Эомера. В привычной искренности, она заговорила напрямую, выражая свои чувства и не скрывая собственных желаний. Чего ей было опасаться рядом с ним?.. — Скажем так, вовсе не об этом я желаю разговаривать с будущей женой в ночь перед боем, — честно отозвался Эомер, задув свечу и распахнув объятия. — Иди сюда, побудем вместе. Не так уж много времени осталось до рассвета. Не возразив, Пелеиреин послушано прилегла рядом и, прижавшись грудью к разгоряченному телу, совсем тихо прошептала: — Я дарую тебе силы, но... — Что? — Эомер улыбнулся в темноте, опустив ладонь на ее плечо. — Не мог бы ты ещё раз погладить меня здесь, — ухватившись за мужскую руку, Пели поднесла ее к груди и обнажила свои плечи, почти бесстыдно предложив себя. Прикрыв глаза, Эомер едва не рассмеялся. Вот уж не ожидал он, что его Пелеиреин, скромная солнечная дева, единожды прознав об удовольствии, настойчиво попросит его ласк. Дважды или трижды за всю будущую ночь?.. Не успел он и глазом моргнуть, как Пели, сдержав слово, восполнила в нем силы, при чем во всех смыслах этого чудного слова. Ощутив упругую грудь под своей ладонью, Эомеру ничего не оставалось, как только вновь погладить, сжать пальцами и оттянуть сосок немного, вновь припасть к нему губами. И дева, встрепенувшись и тяжело задышав, довольно быстро осознала, что к чему, вспорхнула и уселась своему возлюбленному на руки, скользнула бёдрами по тесноте в штанах, разворошила, казалось, смолкшее желание. И страсть вспыхнула вновь. На этот раз лишив одежды, разбросав платье, штаны и сорочку по палатке, да тяжело дыша, пыхтя ей в грудь, Эомер только и мог, что сдерживать себя в порыве тотчас же ее заполнить. Но движения Пелеиреин, инстинктивные и ловкие, вознесли его на пик блаженстве снова. Вспыхнув сотнями искр, дева озарила палатку светом, притянула любимого ближе, жадно поцеловала и, в последний раз скользнув набухшей плотью по члену, испытала куда более яркий и пронзительный оргазм. Прошептав его имя, Пели не остановилась. Позволила любимому уронить себя на спину, скользнула пальцами промеж его бёдер и, обхватив рукой горячий влажный член, погладила пальцами, заставила Эомера протяжно выдохнуть ее имя и, содрогнувшись, кончить прямо на пол. Он успел лишь вскочить, сесть и, запрокинув голову, с наслаждением выпустить напряжение. Пели, его милая Пели была преисполнена сюрпризов. — Обещай, что теперь буду только я, — прошептал она, прильнув щекой к его спине и прикрыв усталые глаза. — Поклянись, что если женишься на мне, то будешь делать это лишь со мной. Сколько пожелаешь. — Любовь моя, — Эомер вздохнул, осторожно обернувшись и погладив деву по щеке, — помнится, как несколько недель назад, у ворот, неподалёку от погоста, я уже вполне ясно выразился, что не захочу никакую деву со светлыми волосами. Я буду верен и горячо любим тобой. — Ты уже любим, мой милый, — покорно опустившись на кушетку и забывшись в мужских объятиях, сонно прошептала Пели. — Ты уже до самой своей смерти любим мной.***
Рассвет явился в то же время, в тот же час, но озарил небо над лагерем совсем иными, багряными красками. Знамение бойни. Знамение смерти!.. Эомер, поднявшись засветло, преисполненный сил, благодаря своей солнечной деве, позволил себе лишь коснуться пальцами ее нежной обнаженной кожи на спине и ягодицах. Пели сладостно вздохнула, но не открыла глаз. Она спала. Впервые беспрепятственно уснула, как простой счастливый человек, едва надышавшись своей любовью. И Эомер, прикрыв глаза, да глубоко вздохнув, решил, что даже будет лучше не прощаться. Оставить любовь свою в спокойствии и тепле. Накрыл лишь невесомой тканью покрывала ее обнаженное тело, мягкость и пылкость которого до сих пор ощущал на своих пальцах, губах и коже. Подумать только, как неуловимо и беспрепятственно Пелеиреин позволила себя любить, прикасаться, обнимать... И все сомнения мигом выветрились из мужской головы. Теперь, познав взаимность чувства, Эомер поклялся больше никогда не ревновать, по крайней мере, если это свои люди — преданные и не надумавшие ничего дурного. Счастье и тоска — вот они, два противоречивых чувства, охватившие мужское сердце. И там, в пылу сражения, теперь он точно знал, что мысли его будут свежи и рука останется крепкой. Эомер улыбнулся, быстро одеваясь. Теперь он знал, что есть она — возлюбленная дева. Та, к кому вернётся он и с того света. Волнения за будущее, страх перед боем или смертью. Все утихло. И в душе князя воцарился мир. Он был готов встретиться с проотцами, и, в случае беды, уж точно знал, Пели ни за что не останется одна. С ней рядом будут любящие люди. — Собирайся, Гамлинг! — велел Теоден, корда Эомер, осторожно выскользнув из палатки, подошёл к своему коню, схватившись за кольчугу. — Надеюсь, ты хорошенько отдохнул, — подметит Король, поравнявшись с племянником и опустив ладонь на его плечо. — Готовьтесь. Выступаем через полчаса. — Да, государь, — отозвался князь, смиренно склонив голову и сжав броню в руках. — На встречу заре, попутно ветру, нынче мы отправляемся на смерть, сын мой. Собери все свои силы, в коих я никогда не сомневался. И будь открыт судьбе. Вступим в бой с тем, что есть. Авось, удастся обмануть злой рок. — Удастся, дядя, — уверенно отозвался Эомер, кивнув, — Пелеиреин сделала то, что обещала. Теперь ее путь лежит на север. У неё своя дорога. — Знаю, минувшей ночью Арагорн поведал мне об этом. Все наши пути неминуемо расходятся. И, если суждено мне будет пасть, ты должен будешь взять ответственность за воинов на себя. А следом и за Рохан. — Повелитель... — Нет, послушай, — Теоден перебил племянника и крепко сжал его плечо, — ты всегда был верен мне. Даже когда Саруман поработил старика, ты оставался рядом, в угоду долга, в угоду мне. И теперь, когда ты крепок, как никогда, и молод, храбр сердцем и отчаян в своих чувствах, самое время поклясться. Обещай, что однажды достойно примешь трон. Что женишься на деве, которую полюбишь всем сердцем и вместе вы родите сыновей, восстановите наш край и будите править рука об руку. — Клянусь, государь, — в сердцах ответил Эомер, растроганный и в то же время напуганный внезапной пылкой речью. Не задумывался он ни разу о пристоле. Не тешился надеждой, вдруг, став королём, однажды, возглавить войско, подтвердив клятву Эорла. Не смел и мыслить о кончине государя. Никогда. — Хорошо. — Теоден улыбнулся, и, опустив ладонь, негромко повелел: — А пока простись достойно. Мы выдвигаемся через пятнадцать минут. В непонимании обернувшись, Эомер застыл, заметил Пели и, прикрыв глаза, с трудом сглотнул ком, вставший в горле. Она пришла. Проснулась. Ну, конечно, это же была она — солнечная дева, колдунья запада. Стоило ведь догадаться, что ни за что Пелеиреин не отпустит его в бой не взглянув на прощание. Вот только на виду у всех. Среди бывалых воинов, князь ощутил себя немного не в себе. Шагнув навстречу и замерев поблизости от скал, он склонил голову и, внезапно вспомнив про кинжал, спрятанный в броне, вернулся к стойлу. Давно следовало отдать атам, но, по неведомым причинам, маршал медлил. — Ты решил уйти вот так? — негромко спросила Пели, к счастью своему обнаружив, что не опоздала. — Зачем ты здесь? Эомер не желала быть резок, но страх и грусть неминуемо настигли его вместе с Пелеиреин. Она боялась. Он чувствовал ее внутреннюю дрожь, и сам неминуемо страшился их вынужденной разлуки. — А разве ты не знаешь? Пели остановилась за его спиной. И князь глубоко вздохнул, прежде чем обернуться и вручить в хрупкие ладошки поблёскивавший атам. — Ты сохранил его? — удивилась дева, выхватив оружие и сунув в карман. — Я уж испугалась, что лишилась последних сил, но в нем... В нем ещё сокрыто достаточно энергии, чтобы сдержать натиск врага и защитить женщин и детей Минас-Тирит. Разглядев слезы в ее светлых глазах, Эомер облизал губы, протянул руки и осторожно обхватил осунувшееся лицо, ещё минувшей ночью сиявшее страстью и любовью. Воспоминания тотчас же обожгли обоих. И Пели, взглянув на своего любимого из-под опущенных ресниц, с трудом, но сдержала слезы. Ни единой капли не сорвалось с распахнутых глаз. Но боль и страх отчётливо ютились в сердце. Они заставили ее выйти туда, осторожно снять талисман с шеи и, подержав в руках, опустить в мужскую руку. — Что это? — удивился Эомер, разглядев тот самый камень, до селе мирно украшавший женскую шею. — Твой талисман?.. — Возьми, в нем сокрыты мои силы, — попросила Пели, прерывисто вздохнув и прильнув лбом к его лбу. — Я никогда не снимала его прежде. Этот камень сбережёт от беды. Вовремя восполнит твои силы и вернёт тебя ко мне. — Пели... — Ничего не говори, — взмолилась она, зажмурившись и обрамив заросшую щеку своей мягкой ладошкой. — Только помни, что сказал вчера. — Я тебя люблю, — прошептал Эомер, стиснув талисман в ладони и прижавшись пальцами к нежной коже на ее розоватой щёчке. — Любил минувшей ночью, люблю сейчас и буду любить до последнего вздоха. — Я тоже, милый, — всхлипнула дева, из последних сил собираясь с духом, чтобы отпустить его. — Не вижу будущего. Больше нет. Но знаю, ты вернёшься, чтобы сделать меня своей. — Вернусь и женюсь на тебе незамедлительно! — в пылу вымолвил Эомер, осторожно приподняв ее лицо за подбородок. — Клянусь. — Я знаю. Мгновение, и он поцеловал трепещущие губы. На виду у всех, объявив о своём решении и подчеркнув, что выбрал себе в жены солнечную деву, точно, как и она выбрала его. И связь, вспыхнувшая между ними алыми блестками обрамила лица. Любовь окрылила сердце Эомера непоколебимой уверенностью, что на этот раз они встретятся вновь. Там, в стенах белого города, и тогда уж точно больше никогда не расстанутся. Никогда. — Скачи во весь дух, любовь моя, — прошептал князь, в последний раз прижав ее ладошку к своим губам. — Скачи и не оглядывайся. Последние, слова, что он сказал ей, опалили кожу. Обернувшись и мигом взобравшись на коня, Эомер только посмотрел на Пели. Отскочив назад, она вдруг улыбнулась. Прижала ладони к груди, освободив дорогу. Так они и распрощались. С улыбками и светлыми мыслями, поклявшись вскоре встретиться вновь. — Рохиррим! — воодушевлённо воззвал князь, и Пели, схватив Брего за поводья, подошла к обрывистому склону. — Выступаем за Короля и свободу нашего народа! — На смерть, господин, — пробормотал один из воинов, и Эомер, натянув шлем на голову, выхватил меч. — Да, друг мой, на смерть! — громогласно повторил он, взмахнув мечом. — За своих жён и детей, за матерей и отцов! — Поймав одобряющий взгляд Теодена, да сжав талисман Пели в руке, Эомер воодушевлённо добавил: — За Короля. Зову вас на смерть. И в бой. В последний бой этого мира. Сила людей ещё не угасла. Мы восстанем вновь и порешим орачью мразь! С отвагой в наших сердцах, без толики страха, потому что Рохан — страна бойцов, земля воинов! Выслушав пламенную речь своего маршала, Рохирримы торжественно отдали ему честь, громогласно выкрикнули, повторили его последние слова, да обнажили мечи в знак своего смиренного почтения и безудержного желания немедля ринуться в бой. На смерть, на закланье! Ради мира, ради любимых. Во имя Короля! И Пелеиреин, расплывшись в гордой улыбке, вскочила на Брего; в последний раз взглянула на своего отважного и мужественного воина. И, собравшись с духом, пришпорила коня, лишь тихо прошептав: — Во весь дух, Брего. Во весь дух!