***
Двумя часами ранее.
На закате, вблизи границы Гондора и Рохана.
— Ничего не видно, — оповестил Эомер, натянув поводья и быстро спешившись с коня, поспешил доложить своему Королю последние новости, — только тьма, почти нагнавшая солнце. Нахмурившись, он с тоской проводил закат, и глянул на государя. — Привал устроим здесь? — Времени нет, — отрезал Теоден, с трудом спрыгнув с коня, но не приняв помощи племянника. — Пусть воины подкрепят свои силы. Через один час выступаем! Будем у стен Минас-Тирита ровно через сутки. — Боюсь, как бы не пришлось пробираться по трупам Гондоровцев, — мрачно подметил Гамлинг, глянув исподлобья на Короля и Эомера. — Зло, с которым нам предстоит столкнуться... Не видывали люди подобной злобы вот уже как сотни лет! — Неважно, что нас ждёт, — уверенно отозвался Теоден, размяв ноги. — Мы исполним, то, что должно. Я не нарушу клятву Эорла. Не в этот раз. Все распри наши канули в беспросветной печали. Настало время биться, не только за Гондор, но и за наши земли. Не раздавим эту мразь сейчас, не одолеем никогда! Воодушевлённо кивнув, Эомер сунул руку в карман и сжал талисман, дарованный Пели на прощание. Тайные силы, немедля коснувшиеся его пальцев, опалили ладонь теплом. Права была дева, вручив свой оберег. Теперь всегда казалось, будто она рядом. И зовёт на помощь. Мысленно нашептывает: «пора в бой». — Мы зайдём с запада на закате завтрашнего дня, и сделаем все, что потребуется, но оттесним врага, — добавил Теоден, похлопав племянника по плечу. — Я вижу пламя в твоих глазах, но не спеши на смерть, сын мой. Подыши немного. Скоро в путь. Эомер лишь послушно склонил голову. Не ведало прежде его сердце большего огня, непостижимого запала ринуться в бой и вспороть оркам их несносные глотки. За родные земли, за Короля, за людей, гибших, словно мусор, растерзанный под ногами!.. И за собственную душу. За любовь, бившуюся в сердце. Навстречу закату или заре, на многие дни угаснувшему солнцу, сокрытому грозными мрачными тучами!.. За Пелеиреин. И за мгновения великого счастья, дарованного им под сенью тёплой ночи. Нет, Эомер никогда и никого так не любил. Горячо и отважно. Судьба схватилась за него столь беспощадно, что сердце, бешено колотившее в груди, рвалось на помощь, внимая всякому чувству, так или иначе, пробуждавшемуся на душе, стоило лишь прикоснуться к талисману. Эта связь между ними. Подумать только, какой-то небольшой камушек поддерживал ее и хранил в мире. Отдалившись от коней, Эомер осторожно застегнул замочек на серебряной цепочке, повесил талисман себе на шею и, спрятав в недрах непробиваемой брони, прикрыл глаза. Пусть сбудется, что предначертано. Ибо иной жизни он себе уж и не представлял. — Не желаешь подкрепиться? Гамлинг подошёл следом, протянув кусок почерствевшего хлеба. — На пустой желудок думается лучше, — отказался Эомер, ощущая колкие импульсы, исходившие от камня. Будто бы по волшебству своей хозяйки, невидимые силы питали крепкое мужское тело, наполняли незримым преимуществом. И маршалу не требовались ни еда, ни питье. Он, точно Пели, мог насытиться одной лишь ее силой. — Или же от колдовства? Обернувшись, Эомер в непонимании уставился на давнего товарища. — Я давно заметил, что чары ее окутали твой разум, но чтобы поддаваться им... Скажи мне, друг, неужели ты всерьёз?.. — Какое тебе дело до моих решений, Гамлинг? — поинтересовался Эомер, поправив кафтан и кольчугу у самого горла. — Ты всерьёз собрался жениться на ведьме? Или все эти прощания лишь для отвода глаз? Эомер хмыкнул, улыбнувшись. Он знал, что Гамлинг, близкий друг, не станет отговаривать и упрекать за всякие затеи, коих по молодости и на пальцах рук не сосчитать. Но ведь Пели не была одной из них. Не походила ни на одну женщину, с которыми они кутили в ранние свои годы, когда служба казалась вынужденной, а девичьи тела привлекательными и сочными. Многое они повидали вместе. Многое пережили. Но обсуждать вдруг вспыхнувшие чувства воину не хотелось. Любовь, да кто ж ее опишет?.. Единожды познав, не ошибёшься, но и не отступишь. Никогда. — Не для отвода глаз, — честно отозвался Эомер, чем породил улыбку на мужском лице. — Значит, что, будет у нас королева-ведьма? — Я женюсь на Пелеиреин. И вместе мы заново отстроим Истфолд. Наш Король ещё крепок и преисполнен сил, так что, нет, пока я только сделаю ее своей княжной. — Подумай, что будет, если ты действительно решишь, будто бы эта чародейка подстать чистой крови наших женщин. Ты, сын сестры Короля, наследник трона. На что ты обрекаешь Рохан? Различив в голосе Гамлинга нотки иронии, вперемешку с серьезностью, Эомер повернулся и, поставив руки в боки, вполне понятливо и твёрдо отозвался: — Не знал я девы чище, и души прекраснее, чем Пелеиреин. Достойна ее древняя, как мир, кровь быть смешанной с моей во имя продолжения нашего рода. — А как же Аника или Берта? — припомнил Гамлинг, раскурив трубку. — С ними у тебя разве не было подобных приключений? Чувств? Привязанностей Готов поклясться, Аника, лишь позови, с радостью продолжит с тобой род и без проблем раздвинет ноги. И всяко лучше, чем колдунья. Не известно пока, не навязаны ли тебе все эти чувства. — Знаешь, друг, — Эомер вздохнул, опустив ладонь на его кольчугу и попутно сжав пальцами, — пожалуй, это будет в самый первый и последний раз, когда мы вдруг заговорили о моей невесте. И, — он вздохнул, почувствовав в себе необъяснимое раздражение, — лучше больше никогда не заговаривать об этом. Во имя старой памяти и дружбы. — Все-таки женишься на ней? — Гамлинг приподнял одну бровь. — Женюсь. — Теоден не против. — Я знаю. Хмыкнув, Гамлинг покачал головой, улыбнувшись. — Чудеса и сказки вся эта ваша любовь. — А ты как-нибудь попробуй, дружище, — бросил Эомер через плечо, с трудом вздохнув и отпустив нахлынувшее негодование, — потом расскажешь, как тебе. Не пристало ему вступать в ссору с бравым воином, да ещё и накануне битвы. Вот только Эомер, рассерженный пренебрежением к своей будущей жене, тем самым вечером поклялся, что ни единая душа: ни друг, ни враг, ни близкий родственник. Никто и никогда в его присутствии больше не решится и дурного слова вымолвить о Пелеиреин. Каждый будет относится к ней достойно и с почтением, или же никак вообще. С огнём в сердце и с любовью на душе, Эомер пообещал сдержать слово до самой своей смерти.***
Спрыгнув с коня, подобно воинам, Эовин помогла Мерри спуститься и, скрывшись в тени последних деревьев, — впереди виднелась только пустошь, — дева Рохана разломила ломоть хлеба на две равные половины. Одну оставила себе, а вторую передала маленькому другу. — Брат часто обходит воинов на привале, — объяснила Эовин своё стремление скрыться от чужих глаз. — И, если увидит, не сдобравать нам, Мерри. — Он любит вас, точно и дядя, Госпожа, — подметил полурослик. — У каждого из них своя жизнь, но что же остаётся мне? — проглотив кусок хлеба, тотчас же вставший в горле, дева Запада прикрыла усталые веки. — Впереди нас ждут лишь мрак и смерть. — Вы, Госпожа, воин, — поддержал Мерри, улыбнувшись, и Эовин, обернувшись, в слезах посмотрела на него. — Вы ещё покажите всем этим оркам. Я вот стремлюсь в бой, ради друзей! За Фродо и Сэма, где бы они сейчас ни были, и каким бы трудным не выдался их путь. За Пипина и Пели, возможно, уже бьющихся за Белый Город. И за ваших отважных воинов! Так здорово стать частью этого мира. Раньше... — Мерри немного помолчал, прежде чем продолжить: — Раньше я и не представлял, что этот мир такой огромный! Гендальф и Бильбо рассказывали, но каждому из нас мало в это верилось. Но теперь, когда тьма вершит над нами суд... Я подумал и понял: что такого в том, что мы, пусть и крупицей доблести, но поможем друзьям выстоять, авось и победить?.. — Ох, Мерри, — Эовин присела рядом с ним, — твоё сердце соткано из золота. Вы — хоббиты, чудесный лучезарный народ. Нет в вас злобы и коварства. Точно дети, верите вы в лучшие свои мечты, но, — поникнув, дева Запада склонила голову, ненадолго прикрыв глаза, — не всем нашим надеждам суждено сбыться. Завтра в это время мы подойдём к Пеленору. И, знаешь, будь, что будет. Я здесь. С тобой. Мы вместе. В этом наша сила. — Да, моя Госпожа, — Мерри взял Эовин за руку, — и с этой силой мы пойдём на общего врага. — Конечно, храбрый Мерри, ведь завтра к ночи все решится. Устало улыбнувшись, Эовин ненадолго задремала, а Мерри, восседая поодаль неё, ещё недолго провожал закат взглядом. Знал ли он, что это были самые последние лучи солнца перед битвой?.. Догадывался ли он, что им предстоит вынести и пережить в ближайшие несколько суток?.. Нет. Мерри понадеялся на чудо. Ему и следовал. Вопреки угрозам и стремительно близившейся тьме, он уповал на самые светлые и уютные чувства на свете: на дружбу и любовь. Они питали его сердце и, волей не волей, но переполняли и мирно дремавшую Эовин.***
Глубокой ночью.
Минас-Тирит.
Вопреки своим страхам, Пелеиреин довела женщин и детей до пещер. Выпуская силы понемногу, осторожно окутывая теплотой и светом, дева провела людей в глубину туннеля, помогла разжечь факелы и, оставив в надежном укрытии, велела трём стражникам держаться наготове и запереть тяжёлые ворота изнутри. Сама же, выпорхнув на свет десятков огненных лампад, развешанных на стенах, и тут и там, закатала рукава и, приблизившись к стене, над которой высилась Цитадель, оперлась руками о выступ. С благоговейным страхом она взирала вдаль. Прислушивалась к отдалённым крикам Гендальфа. Он командовал воинами на нижних ярусах, а деве было велено оставаться между шестыми и седьмыми воротами. Ожидалась атака Назгулов, и Пели была единственной, на кого мог понадеяться Митрандир. А небо, тем временем, все чернело. Зигзаги страшных молний опоясывали округу, иной раз били прямо в землю вблизи Минас-Тирита. И Пели, вознося руки к небу и нашёптывая древние заклинания, отгоняла бурю прочь, мешала темным планам, все чаще и сильнее ощущая на себе давление злобной воли. Она порабощала светлые силы, сдавливала грудную клетку, и наговаривала мрачные слова прямо на ухо! Но Пели отчаянно сопротивлялась. Она стояла на пути у страшной тьмы, совсем одна, но держалась. И когда барабаны внезапно смолкли, и грозный рёв прокатился по округе, душа ее стремительно ушла в пятки. И ноги подкосились. Удержавшись, дева ухватилась пальцами за перилла, почувствовала сильный толчок, а сразу следом, увидала и огромные лестницы. Орки, тысячи орков пришли не одни! Огромные горные тролли тащили деревянные катапульты и лестницы: высокие и железные. Они перли ношу прямо к первому ярусу. К белоснежным стенам!.. Послышались глухие удары. И крики людей. У Пели кровь отлила от лица. Протяжный болезненный визг охватил ее душу, поверг в ужас, как и месяц назад, у холмов! Назгулы налетели на город. В свете молний, да под раскаты оглушительного грома, они явили собой весь ужас и страх, всколыхнувший девичье тело. Привстав на носочки, Пелеиреин, мигом разувшись, впитала пальцами ступней силы Белого камня, ощутила, как кожа и волосы постепенно озаряют ее тело, ослепляют душу. И пламя, белесое и неконтролируемое, вырвалось сначала из атома, а потом и из ладоней. От неожиданности и испуга, дева чуть не свалилась за стену. Но удержалась. Растопырила пальцы и, высоко запрокинув голову, что было мочи, закричала. И голос ее: надрывный и грозный, услышал и Пипин в Цитадели, наблюдавший за Фарамиром; и Дэнетор, вынесшийся из покоев наместника, на зов стражи, впервые увидав «труп» своего последнего сына; и даже Гендальф, отбив посохом орка, откликнулся на истошный женский вопль. Распознали его и враги. «Схватите чародейку», — прошептал один из Тёмных Призраков. Огромный чёрный змей пролетел в опасной близости над посветлевшими женскими волосами, однако Пели, увернувшись, глубоко пронзила остриём кинжала крыло змея, потащившего ее к обрыву. Вовремя зацепившись рукой за скалу и разодрав ладонь до мяса, Пелеиреин закричала, прорезала длинную рану на теле зверя и, упав навзничь, увидела, как змей распахнул свою страшную пасть. Взревев и завизжав, подобно невыносимому свисту ветра в ушах при скачке, он взмыл в небо, оросив каменные плиты и лицо девы тёмными каплями своей ледяной крови. Но радость Пели длилась недолго. С большим трудом залечив рану на своей ладони, дева поняла, что сил не хватает! А орки уже взбежали на стены первого яруса и окропили людской кровью каменные выступы и глыбы. Гендальф бился с ними и, на ровне с простыми воинами, держал ворота. Пели видела издалека лишь мелькавшую белоснежную мантию. Давно уж потеряв счёт времени, она почувствовала, что скоро Назгулы вернутся вновь. А если орки доберутся до шестого яруса, сдержать их будет нечем! Она не владела мечом, не умела биться копьями. Даже стрелять из лука! Все, что было подвластно ее воле, так эта сила камня, земли, деревьев... — Древнее дерево Королей... — выпалила Пелеиреин себе под нос. Запрокинув голову, она увидела Цитадель и, с опаской глянув на тяжёлые двери, ведущие в пещеры, решила рискнуть. Пели бросилась босиком вверх по широким ступеням, перепрыгивая острые камни, да с трудом минуя первые последствия боя. Катапульты, с которыми пришёл враг. Они выстреливали тяжёлыми камнями. Крушили дома и башни. Порождая хаос на средних и верхних ярусах. Мимо пробегали солдаты, спасавшиеся от пожаров. Они неслись вниз, в то время, как величественный двор Королей заполыхал! И старое древо охватили первые языки пламени. — Нет! — завопив, что было мочи, дева одним движением руки разверзла тучи и обрушила сильный ливень прямо на Цитадель. Древо оказалось спасено. Местами обуглившиися ветви задымились, и Пелеиреин ринулась к нему, вознамерившись обьединить свои силы с древними родом. Точно, как и предсказывал Арагорн. Но не тут-то было! Страшный грохот сотряс седьмой ярус. И камни посыпались градом откуда-то с отвесных скал! Завопив, Пели побежала прочь, к выступам, но не заметила, как один из острых булыжников свалился прямо на неё. Всего один удар в спину. Болезненный и колкий!.. И тело внезапно обмякло. Дева без чувств упала на перила, покачнулась и, напрочь лишившись сознания, покатилась кубарём вниз, прямо по лестнице, наровне с мелкими камнями и пылью.