***
Эовин пришла в себя на третьи сутки. Но чувствовала сильную слабость. Ранение в плече болело, и вставать она сначала не могла. Только медленно присаживаться и понемногу пить воду. Суставы ломило. Рука, сразившая Тёмного Призрака, по-прежнему не слушалась. Синеватые разводы обрамляли белоснежную кожу от запястья до локтя. Изучая их взглядом, княжна встревоженно вздыхала. И лекарь ни чем не мог помочь. Обещал лишь, что со временем, когда тело окрепнет, рука и пальцы снова обретут былую мощь. А пока, в ближайшем будущем, во всем ей требовалась помощь. — Как ты, — тихонько спросил Эомер, вновь навестив сестру и присев рядом, на кануне отъезда в Рохан. — Арагон прислал мне в подмогу юную девушку, — отозвалась Эовин, угрюмо улыбнувшись. — Не мила я его сердцу. И не знаю, как могла себе вообразить, будто бы ему есть дело до моих терзаний. — Ты молода и, хвала богам, здорова, — подметил брат, уронив тяжёлую ладонь на окрепшие плечи, — найдётся ещё достоин воин по твое сердце, не томись утратой. Вздохнув, дева Запада с тоской посмотрела на Эомера. Почувствовала свою вину за то, что натворила. Хотя и не жалела о принятом решении. Выступить в бой наровне с мужчинами. Она желала этого с юношества. И, к двадцати семи годам, наконец, побывав в пылу сражений, едва не погибнув и потеряв государя, почувствовала себя поверженной и слабой. Слабой, как никогда. — Как ты держишься, брат? — вымолвила княжна, присев и погладив по щеке. — Почти не спишь. Разрываешься между мной и Пели... Так нельзя. Теперь, когда разрушенные земли Рохана, и война, и все дела, заботы, комом навалятся на тебя, следует собраться с духом и взойти на трон. — Какой уж выбор у меня, сестра? — устало спросил Эомер, и позабыв, когда в последний раз он хорошенько спал. Пелеиреин лежала без сознания. Никто ничего не обещал. И только Арагорн твердил, что скоро она встанет, наберется сил и все наладится. Однако Эомер уже предчувствовал, что с похорон Теодена вернётся иным человеком. Права была Пели. Война изменит его. Она все перевернёт с ног на голову! Родные земли оказались разрушены. Люди голодны и разорены. Столько дел свалилось на него! Что Эомер не знал, куда идти и за что хвататься. Эдорас остался без смотрителя. Народ Рохана пока без Короля. Принять трон — вот же забава. Сначала следовало разобраться со своими чувствами и решить вопрос с женитьбой. Дождаться, когда Эовин поправится. Ведь на кого было оставить ее там, в Гондоре? В чужой стране. С разбитым сердцем. — Почему ты ослушалась? — вдруг спросил Эомер, выпрямившись на пуфе. — У меня не осталось выбора, — прошептала Эовин, заранее предчувствуя, что он спросит. — Оставаться при дворе, когда вы все сражаетесь и бьетесь за любимых? Кто, как ни ты, брат, знаешь, чего мне это стоило. — Ты едва не убила меня, Эовин, — чуть громче заговорил князь, вздохнув, — когда я увидел тебя будто мертвую... — его голос чуть осип. — Никогда, молю, никогда больше так не делай! Не переживу, если с тобой что-нибудь случится. Смахнув слезинку, невольно скользнувшую вниз по щеке, Эовин кивнула. — Прости за эти страдания. Не должно было мне пугать тебя столь сильно! Но, увидев дядю там, прижатым к земле, едва не бездыханным!.. Он просил сказать, чтобы ты возглавил Рохиррим и повёл в бой. Но все закончилось так быстро!.. — Ты храбрая сердцем. И найдёшь своё место. Но не на поле боя. Больше нет. Поцеловав сестру в лоб, Эомер тяжело вздохнул и поднялся. — Ты повезёшь тело в Рохан? — Повезу. — Как скоро? Эовин встревожено посмотрела на брата. — Завтра днём. Покуда Пели до сих пор без чувств, надобно мне собираться в путь. Откладывать уже нельзя. — Она поправится, — различив тени на лице Эомера, подбодрила Эовин. — Конечно. Улыбнувшись сестре на прощание, князь в сомнениях покинул Лазарет. И, угрюмо глядя себе под ноги, прошёл вперёд по коридору, собираясь с мыслями и мужеством. Никогда не думал он, что день этот настанет, и придётся ему браться за дела. Стиснув кулаки, измученный и сонный. Он поднялся выше. К Цитадели и, заглянув в светлую комнату, залитую солнечным светом, посмотрел на спящую Пелеиреин. Бледная и раненая. Она спала. Эомер видел, как вздымается и опускается при дыхании ее грудь. И Ресницы трепещут. Любимая была жива. В молчании присев на край постели и опустив ладонь на высокий лоб, князь погладил пальцами кровоподтёки и ссадины, мысленно себе пообещав, что больше никогда она не подвергнётся страданиям. Ни душевным, ни физическим. Сделать Пелеиреин счастливой, вот о чем он грезил. Не о троне и землях, ни о бойнях и мечах. Только о ней. И мысли эти мешали взяться за дела. Отвлекали от королевских обязанностей. — Отдыхай и набирайся сил, любовь моя, — нежно прошептал он в тишине. Лёгкой и манящей. А сам, прильнув губами к расслабленному рту, немного ещё посидел рядом, отгоняя тревоги и дурные мысли. Да и не заметил, как опустился на подушку рядом и уснул. Забылся сном, обхватив любимую руками, и проспал до самого утра так ни разу и не очнувшись.***
Минуло два дня, как Эомер покинул Гондор и увёз тело Теодена в Рохан. Постепенно Эовин начала вставать. Передвигаться по своей светлице. Сначала осторожно, а потом уже и выходила в удлинённый коридор под открытым небом. Разглядывала звезды и плела свои косы. В задумчивости и грусти проходили ее дни. Одинаковые и безликие. Не замечала дева Запада никого вокруг: ни людей, ни солнца. Точно, как и Фарамира, проживавшего и залечивавшего раны в соседнем чертоге. Они не разговаривали ни разу, только встретились однажды, и Эовин, встрепенувшись, даже не ответила на его приветствие. Только поклонилась и поспешила скрыться в недрах своей тёмной спальни. А молодой воин, проводив ее влюблённым взглядом, так и замер на ступенях, мысленно представляя пред собой черты прекрасной девы. И въелись они ему в душу; пробрались в самое сердце. Там и остались. И всякий раз, когда Эовин появлялась в коридоре, под покровом ночи или дня, Фарамир стремился с ней заговорить. Спросить об имени. Но пленительная дева только проходила мимо. — Добрый вечер, — однажды поздоровался он. И Эовин, вновь оробев, опустила глаза на свои ладони. Ободранные и багряные. И по сей день не зажившие до конца. Правая рука, точно, как и плечо, ещё болела. Но теперь дева могла сжимать пальцы. — Вы говорите со мной? — тоненьким голоском отозвалась Эовин, присев на лавочку вблизи деревьев. — А разве есть здесь кто-то, кроме нас?.. Осмелев, Фарамир тоже опустился неподалёку, осторожно наблюдая за ее реакцией. — Позвольте поинтересоваться, как ваше имя? И что вы делаете здесь, в Домах Исцеления? Неужели бойня коснулась ваших рук? Различив порезы и ссадины на ухоженных пальцах, воин нахмурился. — Имя мое Эовин. Я дочь Эомунда, и родина моя — Рохан. Смущённо улыбнувшись, дева подняла глаза. — Я Фарамир, сын Дэнетора, павшего наместника Цитадели, — с удовольствием рассказал он, и, собравшись с духом, уточнил: — Значит, вы сестра Короля и воинственная дева, одолевшая Назгула? Заметив, как улыбка медленно сползла с ее лица, Фарамир поспешил извиниться: — Прошу прощения, если ненароком обидел вас или навлёк дурные воспоминания! Всего лишь хотел сказать, что вашей храбрости и доблести могу позавидовать даже я, бывалый воин. То, что вы сделали. Это стоит всех потерь, что я понёс. И наша встреча... — Прошу, не будем о дурном, — робко улыбнувшись, дева позволила себе чуть больше, выпрямившись и вздохнув полной грудью. — Расскажите мне о вашей стране. Расскажите о чем угодно, прошу вас. Я так устала находиться в тишине. Попутно улыбнувшись и различив в светлых, как утреннее солнышко, глазах ответное чувство. Ещё совсем слабое, но возможное, Фарамир с удовольствием кивнул, приготовившись провести будущие несколько часов в приятной компании девы, поработившей его, казалось, совсем уже почерневшее сердце.***
Четыре дня спустя, Пели, не без помощи Арагорна, поднялась с постели и, медленно, неторопливо, взобралась по разбитым лестницам к Цитадели. Солнце. Яркое весеннее солнце озаряло Белый Город. С непривычки, дева даже прикрывала глаза от пронизывающих лучей. Разглядывая и по сей день окровавленные ступени, — отмытые, но хранившие память, въевшуюся в камень на годы, — да взирая на развалены величественных стен, Пели ощущала мрачную тоску. Подумать только, сколько времени уйдёт на восстановление Минас-Тирита! Вдалеке виднелись поля Пеленора. И деву бросило в дрожь от одного воспоминания о Назгулах и бесчувственных телах. Многие ещё лежали, томились под солнцем и медленно разлагались. И месяца бы не хватило, чтобы расчистить окровавленные земли от зловония орочьего смрада, и людской боли! — Осторожнее, — попросил Арагорн, обнимая Пелеиреин за плечо своей длинной и сильной рукой. — Ступай медленнее. — Желаю поскорее встать на ноги и больше никому недокучать. — Сестра. Что же ты такое говоришь? — пристыдил он, глянув исподлобья. — Здесь теперь твой дом. Ты — дева Севера. Одна кровь течёт в наших жилах. И в радость мне знать об этом, точно как и вести тебя сейчас. Всегда помни, что эти земли — твоя родина. И здесь, в чертогах Белой башни, для тебя всегда будет готова самая светлая комната. — Прости, — вымолвила Пели, повесив нос, — прошу. Я не привыкла чувствовать себя такой беспомощной. До сих пор в голове не укладывается, как Эовин смогла, набравшись лихой храбрости, противостоять повелителю Ночи. — И в тебе таятся эти силы. Не в магии дело, Пелеиреин. Нет. Великая мощь кроется в наших сердцах. И твоё, чувствую я, бьется ровно. За любимых. Вздохнув, дева кивнула, сглотнув свои тревоги и похоронив где-то в груди до самого вечера. И Древо показалось вдалеке. Таинственное и великое наследие прошлого. Пели затрепетала. — Ты должен принять корону, — вдруг, пробормотала она, наконец, взобравшись на последнюю ступень и медленно отдалившись, сама побрела навстречу беззвучному, но вполне ощутимому зову предков. — Гондору нужен Король. — Знаю, — застыв на месте, позади, ответил Арагорн, внимательно наблюдая за девой, — и приму. Это мой долг. Точно, как и долг Эомера, встать на защиту своего народа. На мгновение прикрыв веки, Пели вздохнула, осознав, что, по неведомым причинам, Арагорн, точно и всегда, чувствует и знает, видит издалека и заглядывает в сердце. Все тревоги ее и печали, запечатанные в недрах тела, теперь, по окончанию боя, обратились к любимому. Щедрое приглашение Арагорна обосноваться в чертогах Цитадели успокоило мечущуюся душу. Ведь, так или иначе, но после пережитых бед и страданий, не могла она вернуться в лес; вновь жить среди деревьев. Человеческая доброта, доблесть, дружба и любовь. Они спасли Пелеиреин, вытащили из вечного изгнания. И только мысли об отце томили ее сердце, точно и страдания по Эомеру. Припав на колени перед родовым Древом, Пели опустила дрожащие ладошки на влажную почву, с радостью подметив, за старинной реликвией ухаживают; и только лишь истерзанные пальцы соприкоснулись с могучими выступавшими корнями... О, Эру, Пелеиреин испытала прилив бодрости. Долгожданный и чарующий момент настал! Вздохнув полной грудью, она немедля напиталась энергией. Не взяла больше, чем требовалось для восстановления сил. Мелкие ранки и царапины мгновенно испарились, точно синяки и кровоподтёки. Щеки налились румянцем, в глазах заискрились огоньки. Осанка выпрямилась, плечи расправились. И Пелеиреин, сытая и счастливая, оттеснила печали; медленно поднялась и озарила светом просторную площадь фонтана. — Ну, как ты? — в нетерпении громко спросил Арагорн, дожидаясь вблизи Цитадели. — Отлично! — отозвалась дева, обернувшись и наградив названного брата широкой улыбкой. — Теперь все хорошо.***
Минули пятнадцать дней с битвы у Пеленора. И Пелеиреин, понемногу смирившись со своей душевной болью, стала чаще улыбаться. Иной раз, наблюдая за Мерри и Пипином, с деловитым видом делившим табак, она не могла сдержаться и смеялась, вместе с Арагорном и Гимли. Облачённая в пышные царские одежды, дева леса чувствовала себя дома. Впервые за долгие месяцы, в окружении друзей, она испытала это приятное чувство. Одиночество покинуло тело. И силы рода, таинственные и глубокие, теребили душу, пропитывали каждую клеточку, даруя совсем новые ощущения. И волосы ее, длинные и кудрявые, с каждым днём приобретали то тёмные, то рыжеватые оттенки. Менялась и осанка. Впрочем, как и отношение к своей будущей жизни. Казалось, близость Эомера, и все сладостные поцелуи навсегда остались в прошлом. И они расстались, там на поле. Соприкоснувшись лишь единожды, пока она не потеряла сознание... Восемнадцатый правитель Рохана оставил ее в Цитадели, ни разу так и не объявившись, ничего не разъяснив и, казалось, отпустив свои печали. Он ускакал в западные земли вместе с телом Теодена, но до сих пор так и не вернулся. Видимо, дела вынудили остаться. Или же иные, куда более весомые причины... Видения, проклятые видения! И эти чувства! Возможно, не распознай она в его глазах ответного огня, то и не задумалась бы о столь глубокой сердечной привязанности. Но, что уж было сожалеть?.. Да и разве от любви возможно отказаться?.. Оставшись в одиночестве. Душевном и непоколебимом, Пели чувствовала себя отвергнутой, но, в то же время, подмечая улыбки друзей, знала, что больше никогда не будет одинока. Разве только в своих чувствах. Растерянных и столь далёких... Вернувшись в чертог на шестнадцатые сутки, дева мирно, точно и всегда, по привычке, зажгла свечу на подоконнике, и устремила взгляд вдаль западных гор. Томилось ее сердце в дремучей темнице, охваченной неизвестностью. И мрачные мысли наполняли безвольное тело. Отужинав в приятной компании, дева оставила друзей и, спустившись к опочивальням, закрылась в светлице. Солнце уже давно скрылось за горизонт. И первые приятные сумерки принесли свежую прохладу. Приоткрыв окно, да грустно улыбнувшись ветру, Пели распустила волосы и, внезапно ахнув, ощутила странное покалывание в груди. Нарастающее и цепкое, оно обрамило бодрое тело, наполнило жилы долгожданным предчувствием. И не было тому конца! Обернувшись к двери, дева опёрлась руками о каменный подоконник; уставилась на железную ручку, и сверлила взглядом, тяжело дыша, пока та, внезапно отворившись, не покачнулась в сторону. Бум. Отскочив от стены, она едва слышно заскрипела. И Эомер, мирно переступив порог, поймал ручку, осторожно прикрыв за собой и дверь. У Пели сердце замерло в груди. И дыхание неминуемо сбилось. Уставившись на любимого, преисполненного сил и такого красивого!.. Дева только и смогла прерывисто вдохнуть, прежде чем, и глазом не моргнув, очутилась в его крепких объятиях. — Пели, — прошептал Эомер, прильнув губами к её порозовевшей щеке и улыбнувшись. — Пели, любовь моя!.. Ты точно и не лежала без чувств почти неделю!.. Выглядишь чудесно. — Ох, — сорвалось с приоткрытых губ, — ты все-таки вернулся?.. — Конечно вернулся, — отозвался он, внимательно посмотрев на деву, прежде чем, жарко поцеловать в губы, — прости, что не дождался! Мне не следовало оставлять тебя надолго, но долг... Он обязал меня возвратить тело дяди в Рохан. И предать его земле со всеми почестями. — Мне жаль, — выдохнула Пелеиреин, обхватив колкую щеку ладошкой и прижавшись носом к сильной шее, — мне безумно жаль, что так случилось, и... — Что? — забеспокоился Эомер, различив изменения в ее настроении. — Любимая, прошу, скажи, что такое? В чем дело? Оторвав деву от прохладного пола, и прижав к себе, Эомер осторожно опустился на кровать, усадив Пели рядом. Его глубокий пронзительный влюблённый взгляд лишил ее речи. Тяжело дыша и едва не плача, дева только и смогла пожать плечами, беззвучно прильнув к мужским губам в поисках ответов. — Любовь моя, — выпалил Эомер, ответив на поцелуй, скользнув рукой вниз по хрупкой шее и погладив плечи, ключицы и замерев на груди, ласково погладил сквозь платье, пробудив в душе Пели лёгкие импульсы взаимного безудержного чувства. Но, где-то там, в голове, витали тревожные мысли. Они не позволяли деве отпустить печали и раствориться в нем, как прежде. Не позволяли глубоко дышать! Теперь, когда все резко изменилось, Пелеиреин только и могла расплакаться, не сдерживая слез. — Эй, — удивился Эомер, разглядывая мокрые щёки, поблескивавшие в свете полыхающей свечи, — Пели, так не пойдёт. Мы не виделись несколько недель, и я желаю знать, что так тебя расстроило? Или кто тебя обидел?.. Твёрдый голос, не лишённый тепла и ласки, заставил деву встрепенуться. Видать, Эомер и правда ничего не понимал? Или отказывался думать?.. — Ты станешь Королём, — прошептала Пели, прерывисто вздохнув. — Не понимаю, зачем ты пришёл. — Что? — Князь приподнял брови, уронив руки на девичью талию. — При чем здесь корона и наша долгожданная, выстраданная встреча? Эомер не понимал. Искренне пытался докопаться до истины, поглаживая любимую по спине и, что уж точно, не собирался отступать. — Говори, Пели, в чем дело? — склонив голову, он снова поцеловал ее, сначала в лоб, затем в щеку и подбородок, пока не подобрался к губам. — Смелее, любовь моя. Иначе я начну тебя раздевать прямо сейчас. — Зачем? — вспыхнула Пелеиреин, сжав кафтан на его плечах. — Затем, что соскучился. Безумно! А ты встречаешь меня слезами и непонятыми намеками. Мы с тобой пережили бой, и до сих пор живы. И, да, я стану Королём по праву наследования трона. А ты, — улыбнувшись, Эомер сладко поцеловал приоткрытые губы, завлекая любимую в свои объятия, медленно потягивая за шнурок на платье, — ты станешь моей Королевой. — Нет, — дева покачала головой, отпрянув, — нет, Эомер, я не могу! Не говори больше об этом, не мучай меня! В непонимании выпрямившись, он уставился на Пели, и брови тотчас же скользнули едва не до середины лба. — Ты поклялась, что отдашь мне себя, Пелеиреин, — властно напомнил Эомер, — и ты сделаешь это. — Твоя судьба — не я! — возразила она, покачав головой. — Так, ясно, — вздохнув, князь, медленно привстал, чем сильно испугал Пели, но не отдалился. Лишь сунул руку в карман, вытащив узкую потрёпанную коробку, обшитую золотистыми нитями. — Сейчас же поклянись, что больше я никогда не услышу об этих твоих видениях, — решительно заявил он, присев обратно и вручив деве прямо в руки свой неведомый дар. — Ну же, я жду. Вздрогнув, Пели приняла подарок. Так она это восприняла и, осторожно приоткрыв крышку, встрепенулась пуще прежнего. На донышке футляра, обрамлённого зеленой тканью, в цвет флага Рохана, мирно красовалась диковиной красоты диадема. Та самая, старинная, из первых видений! Она, о, именно она венчала белокурую голову девы Запада. — Это принадлежало моей матери, когда она была княжной Марки и сестрой Теодена. Теперь диадему будешь носить ты. В знак моей глубокой привязанности и моего покровительства. — Я... — Не смей даже думать об этом, Пели! — твёрдо предупредил Эомер, сжав ее ладонь и поднеся к губам. — Здесь и сейчас поклянись, что согласна сдержать своё слово и выйти за меня. — Ох... Пели опустила голову, но Эомер поймал ее за подбородок и приподнял, внимательно заглянув в глаза. — Ami kebekeb soef, — прошептал он, прижав ладонь к нежной щёчке. — На языке Рохиррик это означает: я тебя люблю. — Я тоже люблю тебя, милый, но... — Умоляю, Пели, просто будь моей женой, — в сердцах выпалил Эомер, отложив диадему на подоконник и жадно прильнув к ее губам. — Будь моей. Сильные руки почти грубо притянули хрупкое тело к себе; ладони скользнули по спине, протиснулись под подол дорого платья и, погладив бёдра, медленно поднялись выше, вверх по талии к груди; задержались на лифе и, завершили своё беглое путешествие на раскрасневшихся щеках. — Я женюсь только на тебе. В ином случае быть мне одиноким старым Королём до самой смерти, ибо не мила моему сердцу ни одна красавица Рохана, и ни одна дева близлежащих земель. Я тебя люблю, глупая. Прекращай эту свистопляску. И будь моей до последнего вздоха, ведь любая незначительная разлука нам с тобой невыносима! — Хорошо... — Это — да? — Да. —М-м, чудесно, — улыбнувшись, Эомер притянул Пели чуть ближе, нежно поцеловав трепещущие губы, — не придётся ничего отменять. — Что?.. — окрылённая пылкими признаниями и не менее волнующими прикосновениями, дева осмотрела любимого затуманенным взглядом. — О чем речь?.. — Сначала поцелуй меня, Госпожа, — велел князь, за что и получил лёгенький шлёпок по плечу. — Что? — Он заливисто рассмеялся, с обожанием подхватив Пели за талию и уронив на постель. — Я ответила, теперь твоя очередь. — Хорошо, — неохотно сдался Эомер, нависнув сверху и медленно приподняв подол ее платья, оголил красивые стройные ноги. — Я говорил с Митрандиром. Он нас обвенчает в Цитадели. Через четыре дня. — О-о, — только и смогла вымолвить дева, беспрепятственно позволив любимому, поцеловать чуть выступившую грудь у самого лифа. — Так скоро?.. — Чем быстрее я сделаю тебя своей по праву, тем лучше, — пропыхтел Эомер, жадно поцеловав ключицы и, наконец, высвободив грудь, опалил дыханием и всколыхнувшиеся соски. Прерывисто вздохнув, Пели облизала губы, с наслаждением тихонечко простонав, и, прогнувшись в спине, запустила пальцы в длинные мужские волосы. Возбуждение волной разлилось по разгоряченному прикосновениями телу. И дева, всхлипнув и почувствовав, как мужские губы принялись ласкать ее груди, сбивчиво прошептала в пустоту тёмной комнаты: — Да, пожалуй, чем быстрее, тем лучше, любовь моя.