Моя гордость, - мы в тупике!

Отчего-то (совершенно удивительно!) в ночь перед премьерой наша известная постановщица никак не могла сомкнуть глаз. А о факте, что идентичная ситуация случилась и с Еленой Николаевной, она узнает лишь через 19 часов в машине. Да, премьера по билетам назначена только на 18:00, но перед этим еще крайний прогон на администрацию и общение с местным телевидением для информинга. А пока сейчас утро. В одежде теплого солнца и предвкушаемого вечера, Анна Викторовна спешит на работу. И все бы было также чудесно после вкуснейшего, ароматного в дороге кофе, с любимой музыкой в такси,... но это? - удивительно (из-за такой глупой реакции) и странно то, - первое, что обнаружила Бурцева, ступив на сцену в сторону гримерных, - была увлеченно с кем-то беседующая по телефону Лена. Нет, уже после такого, - она целая Елена Николаевна. Не ближе. Действительно, реакция режиссера оказалась абсолютно подростковой, но что интереснее, собственнической. Никогда она еще не карала себя за столь ужасные мысли и ненужные, лишние чувства так, как сейчас. Да и к кому?... "Со мной она вряд ли когда-то смогла бы так разговаривать и смеяться... с чего? - детские воспаленные бредни для человека состоявшегося и взрослого. Пф... Кто-то до сих пор сомневается, что она человек, какой уж там взрослый... "БУРЦЕВА! ХВАТИТ, МАТЬ ТВОЮ! - орет она на себя в мыслях капслоком, одновременно меньше всего желая попасться на глаза сценографу. "УСПОКОЙСЯ! КТО ОНА ТЕБЕ, ЧТОБЫ ТАК ПЕРЕЖИВАТЬ? У НЕЕ НАВЕРНЯКА НА ДРУГОМ КОНЦЕ ТРУБКИ СВОЯ ЛИЧНАЯ ПРИЛИЧНАЯ "ЖИЗНЬ", ПО КОТОРОМУ ОНА СКУЧАЕТ, ЛЮБИТ И ДУМАЕТ. Выдохни!" - вновь очнулась от капслока женщина, внезапно ловя на себе взволнованный взгляд Елены Николаевны. "Махни ей хоть в знак приветствия и иди в свою Нарнию!" - с этим Бурцева вымученно ухмыляется (т.к. на улыбку это похоже меньше всего), поднимает руку и сразу же проплывает в сторону собственной гримеркой-кабинета. Дверь хлопает. Спина мгновенно ее подпирает. Тяжелый шумный выдох раздевает тишину спящего пространства: -Сегодня все кончится, успокойся, глупая. "Ведь даже еще неизвестно, когда вы увидетесь, и увидетесь ли когда-нибудь вообще... - самолечение помогает, и через 5 минут Бурцева уже абсолютно спокойная и непоколебимая выныривает из своей снежной крепости. К непрошенному удивлению, Юрченко в коридоре уже не было. "Опять прячет свою улыбку, а она ей так идет!" - первое, что тем временем пронеслось у Лены на скомканный, безразличный жест прошедшей мимо Анны Викторовны.

***

-Доброго бодрого дня, Аня! Выглядишь потрясающе, как настроение? - словно из ниоткуда проявилась сценограф, настаивая и подсаживаясь ближе к закрытой, неприветливой коллеге. -Не думала, что в это время кто-то посещает театральные буфеты... - все, что обронила Бурцева, размышляя о своем. Что чесалось больше, - язык или мозг, не понятно, но в следующую минуту, когда та подсела к режиссеру, Анна Викторовна и выпалила продолжение: -Кто с самого утра смог так поднять твое настроение? - понятно, что это была явная отсылка к недавней телефонной картине. И обе почти не удивились подобной прямолинейности постановщицы. -А... это Семен, мой хороший, кстати, питерский друг - работает в одном танцевальном центре, когда-то вместе учились и работали с ним. -спокойно, обходительно, без капли оправдательного тона вывела Лена, не отводя глаз от лица напротив. -Думал приехать на нашу премьеру. Точнее, на твою. - мгновенно опилила себя, поправившись, Юрченко. "Опять волнуется и заправляет волосы, с чего это?" - проносится у Анны Викторовны, между делом тоже не сводящей взгляда со сценографа. -Не исправляйся, эта премьера такая же твоя, как и моя. Могу представить, сколько сил, нервов и времени ты угрохала... это достойно уважения. - менее эмоционально (чем думалось на самом деле) слетело с "барских плеч" у непробиваемой Анны Викторовны. Обе, после такого интересного момента, опустив головы вниз, беззвучно обнаружили: Бурцева - что кофе уже безбожно остыл, а язык стал собственным врагом. Юрченко же поняла, что давно так "качественно" не краснела от подобных приятных слов, кто бы что ни говорил. И отчего-то ее вновь бросило в неконтролируемый жар. -Так что, он придет, этот твой друг? - нехотя спрашивает Анна, уже поднимаясь и элегантно задвигая за собой стул. Лена повторяет движения первой в ответной реплике: -Да, он уже здесь, рядом... и... - вдруг замолчала нерешительная, и даже какая-то смущенная декораторша, поравнявшись с режиссером в коридоре. На что Бурцева лишь подняла в удивлении свои артистичные брови, как бы говорящие: "И чего-о-о?" -И он так много о тебе наслышан, даже влюблен, можно сказать..., что я пообещала ему небольшую встречу с тобой... -Даже влюблен? - переспросила в еще большем удивлении Бурцева, оставаясь такой же серьезной занозой в театральном указательном пальце России. -Конечно, как не влюбиться в такого талантливого режиссера? - восхищенно и абсолютно глубокомысленно обрушила Елена. В ответ на такой "сердцесносный абсурд", постановщица лишь молча хмыкнула, ускоряя походку. -Так что? Аня, прошу тебя! Пожалуйста! -Ладно, давай через 20-30 минут, перед интервью у меня будет пара минут. - "Черт побери! Ну почему, почему я не могу ей отказать? Обычно раз плюнуть - нет и все, отвали моя черешня... -Только оттого, что она "постелила соломку", что в тебя, мол, невозможно не влюбиться... или во всем виноваты ее красивые глазки?" -Спасибо, спасибо, спасибо! - прыснула сценограф, почти накинувшись с объятиями на бедную ошарашенную Бурцеву. Это было полу-объятие - полу-чего-то тактильное..., но внутренне обеим явно приятное. Самое забавное, - что не столько Анна Викт-рна боялась всяких серьезных интервью, сколько вот таких "влюбленных" маразматов... а ей всякие кадры-персонажи попадались за столько лет. Пока местное парижское телевидение готовило технику со звуком и светом, ее таки настиг этот, видимо, питерский Семен-танцор, хорошо хоть в сопровождении Лены. -Сема, знакомься, - это Анна Викторовна Бурцева, Анна Викторовна - это Семен, он... - не успела та назначить каждому регалии, как новоприбывший Сема ринулся в прямой диалог, сразу на абордаж, так сказать: -Анна Викторовна, как же приятно познакомиться с вами, наконец, воочию. Наверное, это говорят постоянно - но вы потрясающе талантливы! Правда! А ваши постановки - уххх, захватывают дух, отдельное наслаждение для головы и взора! - спортивноватый петербуржец, лет 35-ти, с небольшим округлением в области живота и 2-х дневной щетиной, однако являл собой, на удивление, достаточно харизматичное, привлекательное обличие мужчинности. -Да, здравствуйте Семен, приятно познакомиться, спасибо. - не любила Ан-Викт-р-на лишних касаний, потому и сейчас оставалась стоять неподвижно, лишь расширив уголки губ в легкой, едва уловимой улыбке, расположив руки в недоверчиво закрытом положении у груди. -Леночка так много рассказывала про эту постановку! И про вас, конечно! - в запале продолжал тот вырывать у судьбы считанные минуты неформального общения с "большим" интересным человеком. -Про меня? Интересно, что же? - уцепилась тут же за возможность разузнать, что думает о ней "Леночка". - и взгляд Бурцевой все это время отчего-то блуждал вовсе не по собеседнику, а по безмолвной Юрченко. -Ну как, - что с вами работать одно удовольствие, - с настоящим мастером своего дела! -Правда? - с легким наигранным сарказмом, проникновенно переспрашивает режиссер, доводя тем самым сценографа до исключительного смущения и исступления. -Правда-правда... а еще... - взахлеб лил любовную воду мужчина-Сема, точно не понимая, что диалог Бурцева ведет сейчас явно не с ним... Воспев еще ни раз достоинства и творчество постановщицы, Сема был уведен с глаз долой самой же "Леночкой". И все время, что у Анны Викторовны брали интервью, парочка стояла неподалеку. Оба смотрели на Бурцеву - Семен - в бесконечном восхищенном очаровании, а Юрченко же - с некоторой задумчивой тоской. Далее перед спектаклем ожидалась большая крайняя пресс-конференция, после которой приглашенные зрители смогут непосредственно насладиться долгожданной премьерой. Все время конференции Бурцеву мучил вопрос - почему рядом за столом сидят все: и администрация театра во главе с директором Андре Гарнье, и гримеры, и костюмеры, и основные актеры, а Юрченко, черт ее дери, - важное лицо этой постановки, как словно сквозь землю провалилась. На что, в самом конце, Бернар, сидящий рядом с девушкой, пояснил - "Это было чуть ли ни единственное условие работы Элен у нас - никакой публичности и огласки! Аб-со-лют-но!". "Вот и думай после такого все, что угодно". - пробежало в голове Анны Ви. Спектакль шел уже 15 минут. Сейчас Бурцева сидит в высокой осветительной будке, во второй части, - после сложных сцен перейдет, как обычно, на самый последний ряд. Она никогда не сидела с випами, даже, скорее, брезговала этим. Ей нужно было эмоциональное настоящее мясо с галерок. Успев уже от души поорать на разнорабочих во все волны рации, Бурцева все равно думала, что это случилась хорошая, качественная постановка. И она вполне удовлетворена и довольна. Удивительно, что, возможно, впервые, ей полностью нравились декорации, грим и костюмы героев, даже актеры играют неплохо... "Лена, как она? - наверное у них там за сценой все горит и дымится, настоящий ад!" В различных эмоциональных качелях прошла таки громкая долгожданная парижская премьера спектакля русского именитого режиссера Анны Викторовны Бурцевой: "В дроби ты - знак деления". За пару минут до конца постановки её все же обязали спуститься за сцену на поклоны. Анна Викторовна выглядела для "женщины в черном" - безукоризненно прекрасно и сексуально: На жемчужное шелковое платье с глубоким вырезом был надет черный пиджак чуть бОльших размеров, в середине рукавов выходили непосредственно руки, как бы прямо в распоротых швах выглядывало режиссерское мастерство женского начала. И заканчивалось все острыми вкусными коралловыми туфлями, конечно, в тон помаде... Подойдя к первой правой кулисе, Анна никак не могла нигде найти ту самую нелюдимую Лену. Та словно провалилась сквозь землю. И снова пронеслись в голове слова Фрозе с конференции: "Это было единственное условие работы Элен у нас - никакой публичности и огласки!". "Значит, она уже уехала? Даже не попрощалась!" - мгновенно подумала режиссер с некоторым разочарованием. Но вот уже начался финальный музыкальный аккорд спектакля, а значит, сейчас нужно выйти на сцену к поклонам, поулыбаться для вспышек. Снова. И снова. И снова, пока руки не умрут от тяжести букетов и подарков, а уши не завянут от сладких, приторных французских восхищений. Дальше все как в тумане: специальная музыка для аплодисментов, Аню выливают первую на эту злосчастную горячую сцену, подходят и остальные создатели. Вышли все... вокруг оглушительный шум, крики "Брово". Озираясь по сторонам, Бурцева через пару экстренных вдохов и выдохов обнаруживает в противоположной кулисе Лену. "Как же она красива в этом свете..." - почему-то первое и единственное, что приходит режиссеру на ум. И ту, как оказывается, ликующий персонал тоже выталкивает на сцену, прямо к Бурцевой. Секунда, обе не замечают подвоха: одна - что ее таки вынесли на публику, когда она была на полпути к такси, другая - что нужно, и даже хочется взять за руку кого-то уже совсем не постороннего. Так и происходят незаметные волшебные вещи - их руки соединяются столь естественным образом, - жар и сталь в симфонии порядка и умиротворения. Обе улыбаются зрителям, а после и друг другу, без слов понимая, что все прошло хорошо, - это успех. И проект, наконец, завершен после стольких долгих месяцев. Но пальцы остаются на минуту их единственными свидетелями блаженства и притягательности. Далее же - расстыковка корпусов и ракет - обратно к своим орбитам и планетам. -Мне пора... - грустно шепчет Лена сквозь гром голосов и звуков, чуть подаваясь ближе. -Такси уже ждет. -И мне. Думаю, нам по пути, хотя бы в один аэропорт. Можно с тобой? Отсюда нужно скорее сбежать! - продолжила тон Аня, словно в заговоре. -Конечно, без вопросов. Тебе долго собираться? - они уже выскользнули за сцену. -Нет, только сумку забрать. Я быстро. Иди, жди в машине. - и вновь генеральские распоряжения из уст режиссера, как будто и не закончилось только что это театрально-подчиненное действо. Пара минут для обеих, кажется, длились чертову вечность. Лена уже сидела в черном Citroën C5, Аня - торопилась быстрее выжаться из тусовочной братии в тишину скорого возвращения домой. -Можем ехать. - по-королевски озвучила Бурцева, усаживаясь в авто и легко улыбаясь Юрченко. "Как хорошо, что она меня так удачно забрала с собой в аэропорт, вовремя приеду к рейсу!" - беспокоивший факт того, что ей очень хотелось последние несколько часов просто побыть наедине с Леной, постановщица решила опустить. В дороге начал моросить дождь, плача словно вместе с каждой из героинь по своим причинам. Обе, сидя совсем близко, на заднем сидении авто, смотрели в совершенно противоположные стороны - в окна, помогая дождю окроплять грусть не только с внешней стороны, но и изнутри. -Мне сегодня совсем не спалось, почему-то. - первая разбудила тишину Лена, пытаясь отвлечься от странного чувства потери где-то глубоко внутри. -Кстати, мне тоже. Как ни крутилась, пришлось встать ни свет ни заря, нихрена не выспалась, может хоть в самолете получится... - в тон, рассеянно произнесла Аня, поворачиваясь в усталости к Юрченко, но не ловя ответных карих глаз. "Она даже не поворачивается! Устала от меня? Почему?" - отодвигаясь обратно, Анна Викторовна более не решалась тревожить Лену, вглядываясь в даль проносящихся улиц. Так обе женщины и доехали в парадоксальной ломкой тишине, хоть и той, и другой было, что сказать, молчали они о куда большем.. Зайдя в аэропорт, получилось так, что каждая разошлись по своим сторонам залов ожидания рейсов. На прощание только и выдавилось хрупким, грустным голосом и Анны, и Елены: "Мне в тот зал, спасибо за работу, вышло недурно, даже хорошо, мне пора, пока!" Только снова и снова в головах обеих всплывали образы, как они стояли на сцене рука об руку. Так приятно и гордо... -"она рядом, и я могу разделить с ней настоящую радость праздника!"