Меж двух огней

Блеклая рассада затаилась под ночным покровом, наполняя восприимчиво тёплой свежестью, поочерёдно глотая идущий кислород, исходящий из распахнутых настишь окон в летнюю, звёздную темень. Отвлекло внимание Рэя от зрелищности торжества «живого ящика» — кисти. Словно танцевали у него на груди. Длинные, костлявые, изящные. Напоминали роскошные богатством природы-матери красоты цветущей розовой сакуры, аккуратно лаская, что под ожидаемой родной для восприятия искренностью само воплощение легло в пламенные объятия. Нежные, любимые руки — эмоциональное покрывало для самоуспокоения. Немного, наверное, нечестно, что иногда нахальность в речах, в жестах, в поступках Рэя проницательна в адрес божественных мужских, женских рук, но он был счастлив… Счастлив под серьёзным биением кристально-живого, хрупкого сосуда — «сердце». Слегка грубая с длинными пальцами конечность, изуродованная незначительными мелкими шрамами черноволосого, осела на белоснежный холст альбиноса, другая к румяным рыжим веснушчатым щёчкам. Обнял настолько родные, настолько любимые тела ближе к себе, насколько это возможно, чтобы никто не осмелился отнял их, чтоб не сдавить своим непредсказуемым бесконечным безумием. Эмма и Норман не могли не заметить ещё одну особенность. Вошла она в привычку, когда потраченные двумя годами нервов приобрели вопиющие перемены — никчёмная бестия была найдена, безмерный покой заблудших душ тоже, если можно так описать состояние парней. Может и нет. Рэй безусловно благодарен самому Господу Богу или Дьяволу, что прямо сейчас здесь, с Норманом, а с ними она. Сидели в обнимку, не переставая цепляться за счастливые огрызки минувших дней, точнее за навсегда утраченные воспоминания Бестии. Тем не менее, эти трое всегда были вместе. Так ведь? Минуты отделяли от манящей близости, как назло температура комнаты поднялась. Включили отопление? Летом? Или не в этом дело? Окна нараспашку. Слишком жарко — об этом жестикулировало огнемётное, свалившееся из ниоткуда, тяжёлое дыхание «троицы»: щекотало кисти, шею, ключицы, губы. Мысли каждого совпадали, объединяясь в единое целое, делая их неземными гениями, а может и богами, в просторной белой спальне. — Твои губы вновь искусаны, милый? — лицо рефлекторно изобразило натуральное волнение. Как можно тише шепнула Эмма, сжимая свою и его руку в крепкий замочек. Губки подарили пару сладких поцелуев в цепкое сплетение рук, а полуразборчивый шёпот клонил в сон или унисон, не имело значения. Просто мелочь, но дивные действия заставили порхать бабочек в его животе. Чёрт. И когда она стала такой милой? Хотя…Её грубость по отношении к нему ему больше по душе, но подобное прямое внимание льстило. Те двое любили её всякую, всё просто — потому что это Эмма. — А ухо приобрело новый образ? — заметил игривый Норман. Речь шла о том самом проколотом несколькими видами серег ухе, что пережило не малого в прошлом: неудачное первое изъятие передатчика в шесть лет, вскрытие ножом в двенадцать, долгосрочное естественным путём заживление. Любил белокурый смущать и так заюзанную восприимчивость Рэя, как только придёт тому в голову ебейшая мысль. «Кто кого переиграет?» — их личный пожизненный стимул. Норман приблизился — Рэй мог слышать, ощущать чужеродное движение на триста шестьдесят градусов, как АСМР. В частности ухом — именно туда был устремлён с небольшой горбинкой носик, согревая внешний орган горячим углеродом что исходил из горла. А Норман и Эмма улыбаются, смеются, оголяя белоснежные зубки, будто нам всё ещё по пять лет и нам неизвестны такие понятия, как «опасность» или «побег». Счастливые придурки. — Ммм…Я даже не замечаю…Как-то не до этого…Уж сколько времени я так делаю, не помню… — лгун, всё он помнит, но не может по-другому: кусать губы приходилось лишь в щепетильные моменты, и он один из них. Чёрт. Всё расплылось. Ответить что-то дельное получилось сквозь время. Слабая злость за издевательство была, но отчего-то становилось хорошо…даже…слишком хорошо. — Они сладкие? Поэтому ты не замечаешь, как их в буквальном смысле пожираешь? — спросила девчуля, тихо произнося в противоположное ухо. Она флиртует? Нет, она не умеет этого делать, как любой другой Михайлов в этой душной спальне. Понятия никто не имел: сарказм или она на серьёзных щах? В любом случае, не имело значения, всё не имело значения. — Я… — вновь охватило воздушное смущение на очередную глупость слов рыжей бестии, но её догадка имела место быть. Всевозможный её словесный пиздёжь для Рэя уже звучал концом ёбанного мира, будь это очередная сумасшедшая идея или триллионное признание в чувствах. Растерявшись, устремил взор на откровенно радостное и хитрое личико Нормана, ища в нём ответ, знак, поддержку обстановки, но, похоже, он этого не дождётся. — Позволь нам их исцелить. — вот какой ответ ждал «чёрта» от невинного, казалось бы, Нормана. Тот решил пойти по плану Эммы до конца? Всё ясно, заманили бродягу в ловушку. Ухватившись за заострённый подбородок гостя, который явно извергал неудовлетворением последние полчаса, бессильно не говоря об этом, Норман притянул лицо к своему, усыпая фарфоровые щёки, лобик кроткой шелестью пухленьких губ. Очевидно ироничная фраза, но предложение очень заманчивое. Для бедолаги Рэя — тем более. — Мм-м… — глубокое мычание, робкое дыхание, — И каким же образом вы это сделаете? — хитрый лис. Теперь ясно, какого это играться, проводить тесты на терпение, испытав на собственной шкуре. Будучи проигравшим — наказание как такового и нет, но играться с тобой будут ещё хлеще. А что значит само наказание? Система оценивания у каждого идентична. Настала очередь Рэя играть в свои игры. Однако постель у ребят мягкая, стоит испытать её на прочность. Резко захотелось прилечь, чего Рэй следом и сделал, расположившись на заправленном шелковистым бельём матрасе. — Это ты нам скажи, «Ходячий Гугл». — глупая шутка, семейная в своём роде. Никто не виноват, что Рэй перечитал кучу различных энциклопедий, будто в Благодатном Доме он это делал от скуки. Знания всегда ценились, при выживании на все сто. Тем не менее, это последнее, что вообще Рэй услышал, прежде чем тесно, жадно, ненасытно слился обветренными устами. Маленький чмок еле касаемых черт основал старт ликующей реакции Нормана. До окаменелого стояка далеко, но кто отменил прелюдия? Уже не стесняясь, продолжил страсти более развратного характера. Хозяев квартиры мимолётно поразила переимчивость эмо-боя, и отсутствие тонкой водолазки, что подчёркивала каждую мышцу парня. Если раньше он смущался, то теперь сам навешивался на Нормана, не переставая сливаться в сплетении языков. Эмма была готова шпионить за ними и их брачными играми часами, реальность куда интереснее, чем в порнофильмах, особенно, если это твои мальчики. Влюблённая морда не сползала с неё примерно ещё минут семь. Прерывать их акт любви и соития считался бы грехом. Вот насколько сильно она ими дорожит. Сорвавшись с цепи, как голодный пёс, вцепился за светлый затылок парня, сразу притягивая и Эмму, меняясь ролями. Поцелуи были отличимы: у Нормана сдержаны и чисты, а у Эммы энергичны, горячи, но имели общий контекст — забота. Никто не должен оставаться недолюбивым. Хотелось стонать навзрыд, поцелуи всегда возбуждающие? Или это только потому, что Рэй очень давно не чувствовал подобное божество? Он старался успевать за Эммой, быть с ней на одной волне, но она мчиться вперёд, даже сейчас, что Рэю труднее и труднее оставаться в совладении с самим собой. Всё-таки ему удалось её усмирить, без слышно отдышавшись в её объятиях. Норман успел раздеться, оставаясь в светло-голубых трусах. — Ты сильно отвык от Эммы. — сказал светловолосый, но в ответ лишь молчаливая одышка. Рэй смог прийти в себя, вернув блеск заострённых пурпурных омутах, летящий туда-сюда. А она, не боясь, лишь заботливо улыбаясь, параллельно игриво пялилась на худощавое тело Нормана. — Всё в порядке? — спросила Эмма, вновь вернув взор на гостя. — Да. Всё хорошо. — ответил на вопрос Рэй. На кровати мягко, но на её родной груди ещё лучше. Вспомнил момент, как её свитер случайно приподнялся, а вместе с этим рядом сидел полуголый вид голубоглазого друга. Давно он не видел их в обширных чертах, не касался полных жизнью тел. Подходящий момент, чтобы теснота обеспечила дискомфорт внизу живота, — Эмма…Помнишь твой свитер случайно…Ну…Он…— почему…Почему именно сейчас ярая надобность мямлить, краснеть, как замученная свинья? — Что свитер? Не нравится? — Н-нет…Не в этом дело… — дело было дрянь.