Идеал рациональности

      В ту ночь Ген так и не смог заснуть.       Почти до раннего июньского рассвета он объяснял азы психологии, параллельно рассматривая небо в телескоп — сказка! К тому же доктор Ишигами... Нет, просите... Сенку. Сенку прекрасно соображал. Он далеко продвинулся, хотя и сам Ген тоже был хорошим учителем.       Возможно, даже лучшим.       Через несколько часов интенсивного общения, Сенку впервые назвал Гена по имени. И без вежливого суффикса. Просто — «Ген».       Ген тогда чуть язык не прикусил.       Оказалось, Сенку подхватил эту фамильярную манеру, когда жил в Америке со своим научным руководителем. А тот плевал на японский этикет. Во-первых, имел право. Во-вторых, проорать короткое: «Сенку, бля!» — когда «несносный ученик» устраивает очередной пожар, было гораздо экономнее, чем использовать абсолютно неэлегантное в своей чужеродности и медлительности: «Ишигами-кохай, что вы творите?!» В общем, так и закрепилось, а, вернувшись на родину, Сенку понял, что теперь не может выносить эту бесполезную трату времени на обозначение статуса при общении с коллегами. Ведь для науки все равны. А раз той ночью они с Геном тоже занимались… Кхм. Наукой… То можно было наконец-то избавиться от противного «доктор» перед фамилией. Правда вот незадача, фамилия тоже была длинновата, зато короткое «Ген» показалось Сенку идеальным.       Так решил Сенку. Мнение Гена никто не спрашивал.       Но не то чтобы он был против.       Ведь, в конечном итоге, они, как два больных извращенца, действительно потратили всю ночь посреди рабочей недели на обсуждение того, как посредством электрошокера и высокой преграды между напряжённой и безопасной зоной в клетке довести собаку до состояния выученной беспомощности.       Сенку понравилось, что у психологов тоже был момент, когда собаки страдали во благо науки.       А Гену понравилось, что Сенку понравилось.       Так что уже утром, наблюдая в зеркале ванной своё уставшее от недосыпа отражение и сумасшедший огонь в глазах, ему пришлось признать очевидное.       Влюбился.       Асагири Ген влюбился.       Ну охренеть теперь!       Были ли это первые чувства Гена?       Конечно нет. Он влюблялся. В подростковом возрасте, желая удовлетворить потребность в привязанности, мог делать это по десять раз на дню. Без разбора. Абсолютно. В первого встречного. Серьёзно. Даром, что к концу школы он начал отличать зёрна от плевел, стараясь заводить отношения с теми, кто ему казался хотя бы интересным.       Тогда он понял, что интересными могут быть люди любого пола.       Признать свою бисексуальность было нелегко и легко одновременно. Легко, потому что любовь, она… Она прекрасна, чёрт её побери! Ген не мог придумать ни одну другую реальность жизни, во имя которой было бы написано столько песен, стихов, книг, картин… Все эти эпитеты и метафоры про вырастающие крылья, второе дыхание, сладость и горечь, холод и голод, жар, жажду… Вся эта эклектика, вся эта диалектика… Он любил любить, и от этого было легко.       А нелегко, потому что не все были с этим согласны.       Совершать каминг-аут, получать отказы от мужчин вместе с оскорблениями и высмеиванием…       Было больно.       Тогда Ген спрятал чувства, сломя голову отвечая ложной взаимностью любой девушке, которая была в нём заинтересована, закрасил благородную седину в столь любимый японцами и социально приемлемый черный и заодно усиленно занялся спортом. Всё — лишь бы отстоять статус человека, которого принимают, а не быть в чужих глазах убогим и заразным педиком. Слава Сандре Бем, девушек было много. Очень много. Но ни одна из них не смогла задеть то невероятное живое, что Ген начал прятать за тысячью ликов, меняя роли от страстного героя-любовника до холодного и неприступного айсберга. Тогда он научился быть кем угодно, но абсолютно потерял себя, потеряв и способность любить.       Он так думал.       Пока на третьем курсе университета, заглянув на местечковый токийский паркран, чтобы развеяться, не познакомился с Цукасой.       Этот демон порвал все его клише и стереотипы. Нахальный, иногда жестокий, сильный, красивый, и такой заботливый, невероятно добрый, когда речь шла о его семье. О маленькой болеющей Мирай. Для Гена стало открытием, что можно быть настолько решительным человеком, так легко делить мир на чёрное и белое и при этом без страха двигаться вперёд.       Ген сходил с ума. Все его старательно созданные личины рушились, стоило Шишио показаться на горизонте. Ген моментально тупел, терял острое красноречие и был согласен на что угодно, лишь бы продлить минуты бытия рядом с тем, в кого он был так безбожно влюблён. Он молчал больше года. Сначала Гена останавливали обстоятельства, ведь они действительно встретились не в самый хороший период жизни Цукасы. А когда всё устаканилось, стала ясна другая проблема, которую Ген до последнего старался не замечать.       Цукаса был убеждённым гетеросексуалом.       Но он был и тем, кто выслушал сбивчивое признание уставшего от лжи, но точно знающего, что никогда не получит взаимности, Гена, нахмурился… А затем подошёл и молча обнял.       Не оттолкнул.       Да, не обнадёжил, но признал.       Не убил.       Тогда Ген понял, что даже если на его чувства не отвечают, он не перестаёт быть человеком.       На следующее утро Ген ворвался в кабинет научного руководителя и уговорил его отправить своего нерадивого студента на стажировку. Не важно куда. Только дайте уехать. Подальше. Да, отлично, Германия подойдёт. На сколько? А на сколько можно? Два года? Беру!       То, что Ген вообще не знал немецкого и что в конце ему придётся защищать магистерскую диссертацию на языке Гегеля, Гёте и Ремарка его абсолютно не волновало. Даже радовало. По плану, у него точно не должно было оставаться времени на страдания от неразделённой любви. Так что, уже сидя в самолёте с учебником для начинающих и пытаясь проговорить хотя бы одно сочетание из четырёх согласных в ряд, Ген понял, что к его сломанному сердцу скоро присоединится и язык.       Прекрасно. Мазохизм и аутоагрессия — всё как доктор Фромм прописал.       Но всё-таки сбежав в страну карривурста, вундервафель, пива и теоретической психологии Ген не долго был один. Он быстро нашёл себе лёгкую компанию, и спустя время его отпустило. Он даже перестал закрашивать доселе постыдную седую половину волос. Чувства к Цукасе стали лишь добрыми воспоминаниями — всю боль вытеснила тяжесть адаптации в чужой стране и зубодробительная учёба. Произносить четыре согласных в ряд стало гораздо легче, и Ген впервые смог рассказать кому-то о том, что с ним произошло в Японии. Тогда он не столкнулся ни с осуждением, ни с безразличием... Его приняли.       И тогда же он впервые переспал с мужчиной.       Без любви.       А когда на третий раз в прямом смысле стало тошнить от бессмысленности секса без чувств, он понял, что его бисексуальность трансформировалась во что-то более ужасное.       Теперь он демисексуал и ничего не может с этим поделать.       Он хочет любимого человека. И не хочет того, к кому ничего не испытывает.       Так просто.       И так катастрофически жестоко.       Потому что с того момента Ген больше ни в кого не влюблялся.       И теперь он наступает на те же самые грабли, что и с Цукасой, только вместо строгого гетеро ему достался человек, грозящийся создать новую, доселе невиданную ориентацию — наукосексуальность. Ген начал искренне задумываться, а это точно совпадение, что его первой за столько лет влюблённостью стал ещё более недоступный мужчина, чем в прошлый раз? Пахло странной закономерностью. Подобные совпадения не происходят просто так.       С другой стороны... Смысл сейчас об этом думать? Факт остаётся фактом.       Да, он влюблён.       Повернуть назад уже не получится.       Хотя, если попросить Цукасу хорошенько ударить по голове, в надежде, что это повредит память…       Ген грустно вздохнул, сгорбившись и уперевшись руками в раковину.       Нет, Ген, соберись. Чем рисковать стать идиотом, проще будет сразу повеситься.       А жить-то тебе хооочется.       Ещё один вздох, полный безнадёжной скорби.       Окей. Стадия торгов пройдена.       Стадию депрессии давайте пропустим. Сегодня ещё лекцию читать.       Принятие.       Принятие…       Блядь.       Хорошо! Окей! Ладно! Ген признал! Да, он влюблён!       Был ли Ген готов к этому?       Нет.       Но был ли он готов принять вызов?       Ген вскинул голову, поймал в зеркале горящий взгляд, нервно закусил губу и тут же азартно усмехнулся.       Ха.       О да.       Определённо.

***

      У Сенку день не задался. Когда Ген совсем под утро попросил дать возможность хотя бы вернуться домой и освежиться перед сегодняшними парами, Сенку отпустил его, а сам остался в обсерватории, решив быстренько записать мысли после лекции, пока не забыл. Он исписал всю маркерную доску, а когда на ней кончилась и вторая сторона, просто перешёл на стены обсерватории. Всё равно их скоро перекрашивать. Ну, теперь-то точно. Хотя, всё это не важно. В тот момент Сенку испытывал странное чувство неуёмного подъёма, у него была куча энергии, больше, чем когда они с Ксено чертили проект ракеты для дальних перелётов…       А потом он услышал встревоженный голос Хрома и открыл глаза.       — Сенку! Сенку! Очнись! Сенку! – Сенку почувствовал, что его трясут за плечо.       — Ммм, Хром?       — Сенку! Великий Авогадро, ты меня напугал! Что случилось? Ты в порядке? Опять заснул тут!       — Тут?.. – Сенку на несколько секунд забыл, где вообще находится. Он сонно оглянулся, чувствуя неудобство в затёкшей шее. А, обсерватория. Точно. Они здесь были с доктором Асагири… С… Геном…       — Сенку, пожалуйста, приди в себя. Ты как? Что ты тут делал? Вставай…       — Хром, спокойно, – Сенку принял вертикальное положение и начал разминать плечи. – Я просто заснул. Сейчас только восемь двадцать три, у меня ещё было лишних семь минут, чтобы поспать.       На этих словах Хром почему-то широко раскрыл глаза, побледнел и молча вперился в Сенку.       — Что-то не так?       Хром дрожащими руками достал телефон и посмотрел на часы.       — Но... Сейчас девять утра. Точнее девять часов, семь минут и двадцать три секунды...       Сенку на мгновение остолбенел.       — Чёрт! Я проспал семинар!

***

      Хром аж встрепенулся.       — О да, Сенку, ты проспал свой семинар! А ещё ты исписал стены обсерватории маркером и опять заснул на полу под телескопом! Сенку, что происхо?..       — Всё, Хром, я побежал, надеюсь, студенты ещё там. Спасибо, что отцентровал, увидимся в лабе.       Хлопок двери и быстрый удаляющийся стук каблуков об винтовую лестницу стали ответом на застрявший в воздухе вопрос.       Хром снова посмотрел на часы.       Он не мог в это поверить.       Приплыли.       Ну это уже ни в какие ворота.       Ладно сон в обсерватории. Классика.       Ладно стены вместо доски. С натягом, но предположим.       Но опоздать на семинар?!       Такого ещё не бывало.       Терпение Хрома лопнуло. Довольно. Он идёт жаловаться Тайджу.       И доктору Асагири, кстати, тоже.

***

      Ген беззастенчиво позёвывал, запирая аудиторию, в которой только что провёл лекцию. Во время пары он держался бодрячком, однако сейчас ему жутко не хватало энергии. Доползти бы до лаборатории, там хотя бы кофемашина есть… Или, может, пойти отжать у коллег с химфака амфетаминовые заначки?..       — Доктор Асагири! Доктор Асагири! Постойте!       — М? Хром-кун? – Ген снова зевнул и бросил короткий вопросительный взгляд в небо. Вообще-то, господи, он пошутил про амфетамин и химфак, но спасибо за заботу.       — Доктор Асагири, уделите мне пять минут! Прошу вас!       — Если, вдруг, у тебя есть что-нибудь, что простимулирует работу моего мозга, то могу хоть десять, а то твой ненаглядный сенсей меня этой ночью совсем замотал.       — Стоп, – Хром чуть не споткнулся. – Вы вчера тоже были в обсерватории?!       — Да. А что такое?       — Нееет… – он схватился за голову, – Вы должны были бороться со злом, а не примкнуть к нему!       — Хром-кун, ты чего? Что случилось?       — Сенку сегодня проспал семинар! Проспал свой собственный семинар, доктор! Это не тот человек, которого я знаю! С Сенку происходит что-то ужасное! Он болен! Доктор, он болен! – Хром проваливался в панику со скоростью колибри под спидами. Гена эта динамика испугала и позабавила одновременно.       — Хром-кун, спокойно. Пойдём ко мне в лабораторию, выпьем по чашечке кофе с валерьянкой, закусим шоколадом, и ты спокойно расскажешь мне всё по порядку. Идёт?       Отказы не принимались.       Уже услышав всю историю целиком о том, как Хром решил прийти на семинар пораньше, чтобы обсудить процесс кристаллизации какого-то сложнопроизносимого вещества с Сенку, но не нашёл самого Сенку в кабинете... О том, как вечно пунктуальный Сенку не пришёл и за пять минут до начала семинара и даже за минуту... О том, как все заволновались, а Хром сразу понял, что искать надо в обсерватории, где Сенку любил прятаться от мира... Как нашёл его спящим на полу, рядом с исписанной мелким шрифтом стеной... Как Сенку потерял счёт времени… Вот внимая всё это, Ген понял только одно.       Он хотел слушать о Сенку вечно.       Ну, как и положено влюблённым идиотам, тут Ген для себя Америку не открыл.       Он испытывал забавное, такое знакомое ощущение раздвоения, выдрессированное годами: с одной стороны, Ген прекрасно понимал, что влюблён, как последний придурок, а с другой, он воспринимал эти чувства спокойно. Теперь это просто факт его жизни. Он не боялся.       Он просто позволял чувствам быть.       К тому же, сейчас впервые за много лет он ощущал себя живым.       — Док, пас!

***

      Хром испуганно вздрогнул от вскрика над ухом и удивлённо уставился на доктора Асагири, с невозмутимым лицом поймавшего одной рукой вылетевший непонятно откуда теннисный мячик.       — Хорошая попытка, Кохаку-чан.       Хром развернулся и уставился на задорную блондинку с высоким хвостиком и невероятно большими зелёными глазами. Она была похожа на маленький тайфунчик — быстрая, энергичная, озорно улыбающаяся, а ещё... Было ощущение, будто Хром её уже где-то видел.       — Я вас когда-нибудь поймаю!       — Когда-нибудь, но не сегодня, рахат лукум моего сердца.       — Хватит использовать эти фразочки на нас с сестрой! Звучит отвратительно, вы что, шовинист?       — Конечно нет, моя лабораторная гневная булочка.       — Ух, доберусь я до вас!       — Чем ругаться, скажи лучше... – Доктор Асагири прервался и зевнул, а пока он зевал, подкинул мячик на метра полтора и поймал его тыльной стороной ладони. Этот фокус невероятно поразил Хрома. – Ыа-а-ах... Ух! Спать хочу. Короче, Кохаку-чан, дорогая, расскажи лучше, как сегодня испытуемые себя вели? Был кто-нибудь достойный внимания нашей чемпионки?       — Был один...       Кохаку-чан стояла у стеллажей с книгами и что-то рассматривала, но Хром даже не успел среагировать, когда она резко развернулась и кинула ещё один теннисный мячик. Тот тоже был грациозно перехвачен доктором Асагири без всяких проблем.       И откуда она его достала?!       — Чёрт, надеялась, вы отвлеклись. В общем, да, был один интересный экземпляр, однако ещё не все опыты проведены, рано делать выводы. Потом пригляжусь к нему получше.       — Спорю на бутылочку прекрасной колы, что это был атлетик-шатен.       — Хм, действительно. Но это практически очевидно, у атлетиков всегда хорошие задатки в реакции. А шатены — один из самых частых фенотипов в нашей стране.       — Хорошо. Засчитано. Тогда его рост должен быть около двух метров, примерно метр девяносто пять, я бы даже сказал.       — А вот это уже интересно. Как вы узнали?       — Секрет фирмы.       — Ну док! – Кохаку-чан гневно всплеснула руками, и... Тут же получила мячиком по лбу.       Хром не сдержался и хрюкнул.       — Не расслабляйся, детка.       — Ургх!       — Пойди поучись у Рури-чан спокойствию.       — Хватит нас сравнивать с сестрой! Мне не пять лет, чтобы вестись на подобные манипуляции! Я учёный, а не терапевт, в отличие от неё, доктор! Пусть она занимается своими тупыми медитациями, а мне и так хорошо!       — Кохаку-чан, дорогая, используй термины правильно: не медитации, а аутотренинги. Ты будто не с психфака, что за непрофессионализм?       — Да-да, тысячу раз слышала. Психневродиспансер, а не дурка, клиент, а не пациент, испытуемый, а не подопытный кролик…       — Не, ну последнее уже даже для меня перебор, – усмехнулся доктор Асагири. – Короче, если не поймёшь, как я узнал точный рост твоего сегодняшнего «интересного экземпляра», с тебя напиток богов. Даю тридцать секунд.       Кохаку-чан зависла. И с абсолютно детским воскликом: «Вуху, в яблочко!» — получила от доктора Асагири в нос вторым мячиком.       — Док!       — А я не говорил, что не буду отвлекать, – у доктора Асагири прекрасно получались невинные глаза.       — Святая Трейсман! Вы невыносимы! – Кохаку-чан гневно подняла с пола орудия «убийства» и бросила их обратно. – Всё, я за колой!       — Люблю людей, умеющих признавать поражение.       Когда дверь лаборатории захлопнулась, Хром подзавис. Он искренне не мог понять, что только что произошло? Ему показалось, или он стал свидетелем сцены, как студент нападает на преподавателя, а потом проигрывает спор и идёт ему за газировкой? Это нормально на психфаке?       — Такая атмосфера царит только в моей лаборатории.       — Я что, задал вопрос в воздух? – встрепенулся Хром.       — Нет, ты просто громко думал, – доктор Асагири непринуждённо жонглировал одной рукой сразу двумя мячами. – Если интересно, Кохаку-чан наш лучший на факультете психофизиолог и сестра той девушки, с которой вы и Тайджу несколько недель назад общались, пока заперли нас с Сенку в моём кабинете. Кстати, больше так делать не надо. Запирать, я имел в виду, а вот Рури-чан вы, парни, понравились.       — Простите… – покраснел Хром. – Но, скажите, правда, как вы узнали рост сегодняшнего испытуемого?       — Элементарно, Хром-кун. Я просто знаком с ним.       — И всё? – Хром вперился глазами в доктора Асагири, он не верил, что ответ настолько прост, очевиден и одновременно нечестен. Он ожидал интересного научного обоснования, что мужчины ровно один метр и девяносто пять сантиметров ростом обладают какими-то невероятными характеристиками, которые как раз и изучала Кохаку-чан, однако…       — И всё. Не плоди сущностей.       Хром открыл и тут же закрыл рот, не зная, что сказать.       — Подождите, а как вы поняли, что этот человек заинтересует Кохаку-чан?       — Ну смотри, если бы ты изучал такие вещи, как скорость реакции, способность чувствовать своё тело и тонко управлять им, – доктор Асагири прокатил теннисные мячи от запястья правой руки по плечам через шею и вывел их через левую руку, – а к тебе бы пришёл, скажем, трёхкратный чемпион Японии по пятиборью, как думаешь, ты бы заметил, что этот человек отличается от серой массы?       — Думаю, да.       — Вот на то я и рассчитывал. Кохаку-чан жутко не хватало профессиональных спортсменов в выборке, поэтому я и попросил одного своего друга зайти к ней на огонёк. Кстати, сама Кохаку-чан тоже не лыком шита, уверен, она даст фору большинству мужчин. Уж нас с тобой она точно в армрестлинге уделает.       — А так и не скажешь… – украдкой посмотрел на свои мышцы вечного задрота Хром. Он немного завидовал невероятно сильному Тайджу, но часто успокаивал себя мыслью о прокачанных на полную извилинах.       О том, что в мозгу нет ни одного миоцита, Хром старался не думать.       — О, поверь, она монстр. Я серьёзно опасаюсь как-нибудь не поймать её бросок и уехать в больницу с сотрясением мозга.       Хром засмеялся. Ему наконец-то удалось расслабиться.       — Нет, доктор Асагири, что бы вы ни говорили, но вы всё равно больше похожи на босса подземелья, чем Кохаку-чан.       — Да ладно тебе. Я добрый, белый и пушистый.       — Эти слова надо делить напополам, как и то, что ваша голова бела лишь на половину?       — Засчитано. Хорошо завернул.       Похвала от доктора Асагири приятно пощекотала чувство собственной важности. Подобное Хром ощущал только с одним человеком в мире.       — Знаете, вы невероятно напоминаете мне Сенку.       — Он тоже любит простые объяснения?       — Нет, он тоже любит мучить студентов, искренне считая, что это процесс обучения.       В ответ раздался лишь красивый смех. Вот так Сенку уже не умел.       — Доктор Асагири, так всё-таки, что вы делали с Сенку ночью в обсерватории?       — Смотрели на ретроградный Меркурий, конечно же.       — Вы серьёзно?       — Ты доверчивее Кохаку-чан, Хром-кун. Что, по-твоему, могут делать ночью в обсерватории два человека, у которых четыре докторских на пару?       — Издеваться друг над другом.       — В точку. И нам тааак понравилось, что мы делали это до самого раннего утра.       — Какие интересные способы проводить время, – обречённо вздохнул Хром и устало положил голову на стол. – Но это всё равно не объясняет, почему Сенку проспал.       — Он что, никогда этого не делает и не делал?       — Никогда.       — Хром-кун, ему больше четверти века, это невозможно. Мы с тобой уже однажды обсуждали: теория вероятности и тому подобное.       — Нет, доктор, я серьёзно. Никогда. У него встроенный таймер. Вы можете остановить его в любой момент, спросить время, и он скажет вам, не смотря никуда, сколько сейчас часов, минут и секунд. Миллисекунды он не говорит только потому, что они сменяются быстрее, чем он произносит слова.       — Да неее… Это невозможно, это противоречит особенностям психического восприятия мира!       — Это правда, я проверял, его часы не сбиваются, даже если Сенку спит. Тайджу-сан говорит, что это у него с детства. Ему даже не надо заводить будильник.       — Вот это суперспособность!       — Вот именно! А сегодня она дала сбой! Сенку катастрофически ошибся! Не на секунды, а на десятки минут!       — Вау, продолжай!       Хрому сейчас показалось, или его не воспринимают всерьёз?       — У меня ощущение, что вы не понимаете масштаба бедствия, да?       — У меня ощущение, что Сенку — машина, которую надо хватать и изучать.       Доктор Асагири чуть ли не облизнулся.       А Хром в тот момент отчётливо понял одно: затащить Сенку именно к доктору Асагири было чертовски плохой идеей. Ведь, если (а, скорее всего «когда»), из-за этих двоих начнётся апокалипсис…       Виноватым назначат именно его.

***

      Ген смотрел на Хрома, перекидывал мячи и думал.       Нет, действительно... А что пошло не так?       То, что Сенку — андроид — уже даже не вызывало никаких сомнений. Это бы объяснило и внутренний таймер, и почему у него проблемы с эмоциями — слишком сложная для симуляции и распознавания конструкция... Хотя, с другой стороны, современные технологии отчасти начали с этим справляться, пусть и очень грубо…       Ладно, его великолейпшество доктор Асагири, отставить фантазии, спокойно, Сенку всё-таки человек.       По крайней мере, Ген очень на это надеялся.       Но что такого могло произойти ночью?       Пока Ген читал лекцию в обсерватории, он не заметил никаких изменений в Сенку. Горящий интересом взгляд, полное сосредоточение на процессе — всё как обычно.       Так… Думай, Ген, думай. Что у нас есть? Алекситимик, хорошо чувствующий время… Что ещё? Что изменилось в его жизни за последние дни?..       Мастурбация?       Ген остановил игры с мячами.       А что, если?..       О.       Идеально.       Ген кровожадно улыбнулся.       У него родился эксперимент.