***
Хром узнал, что Сенку не отвечал ни на чьи сообщения и звонки в принципе, что в рамках одного-двух было нормой. Тем более у Сенку сегодня выходной... Поэтому Хром и решил зайти к доктору Асагири, чтобы хоть так узнать о результатах их позавчерашней встречи. В ответ он получил только два метких броска в голову, больше похожих на выстрелы, и несколько приятных поглаживаний ушибленных мест от красавицы Рури. Стоило того. Хром не знал, почему, но от одного взгляда на вроде бы приветливо улыбающегося доктора Асагири с прекрасной в своей синеве шишкой на лбу у него сворачивались внутренности. Казалось, док вытягивал кишки силой мысли и спрессовывал их в чёрную дыру в районе глотки. Внезапно проснувшийся инстинкт самосохранения подсказывал Хрому, что ему лучше поберечь нервы и заткнуться. Страшный человек… Что же Сенку ему сделал? Но ответ на свой вопрос Хром так и не услышал. Потому что не смог его задать.***
Хром, видимо поняв, что не получит от Гена ни капли информации, сделал вид, что ему позарез надо бежать на семинар, и спешно ретировался. Зато успел кинуть на прощание Рури тёплый взгляд и обещание прийти снова. Ген и Кохаку на заднем плане лишь синхронно закатили глаза. Ну всё, приплыли. Эти нежные создания теперь половину семестра будут друг другу глазки строить и томно вздыхать… Нет бы сразу под венец? Вот Ген, например, не отказался бы. Уровень его одержимости человеком по имени Ишигами Сенку начинал переходить все мыслимые и немыслимые границы. Хоть прямо сейчас беги к нему домой, выламывай дверь и забирай к себе в берлогу. Ген украдкой взглянул на чуть покрасневшую после прощания с Хромом Рури. Вот же скотины, а? Нет, ну вы видели? В душе психолога просыпалась та мерзкая и гадкая дрянь, которая обычно расцветает во всей красе, когда у человека что-то не получается, а у других складывается само. Зависть. В корне которой лежал страх. Сенку не давался. Сенку жил в другом измерении. Сенку было не до Гена. Эмоции. Куча негативных эмоций противной вязкой волной цепляли сердце и отдавались в пульсирующем синяке на лбу — символе позавчерашнего поражения. Как же Ген всех ненавидел. Как же он мечтал сломать что-нибудь… Или кого-нибудь… Да, отличная идея, только… Если так хочешь ломать, то лучше сломай себя. От этих мыслей захотелось плакать. Теперь Ген был в отчаянии. А что, если он опять не получит ответ на свои чувства? А что, если он так и останется один на один с этой дурацкой влюблённостью в человека, которому это всё не надо? Он же не может заставить силой в себя влюбиться? Не может же, да? Он может почти всё. Но не это. Он может почти всё в рамках своей жизни. И не может решительно ничего в рамках чужой. Ведь только сам человек в праве принять решение о том, что ему делать. В противном случае, это уже преследуется по закону. Думай, Ген, думай, что ты можешь в этой ситуации? Да ты вообще хоть что-нибудь можешь?! — Док, а вам не пора идти на лекцию? – строгий голос Кохаку вырвал из круговорота болезненных мыслей. — Вообще пора, но… О, Кохаку-чан, мой сладкий пирожок, дай консилер. Я свой как некстати потерял. — Ха-ха! Нет, док, мир должен знать, что великий Асагири Ген тоже может получить по лбу! — Окееей… Рури-чан, золотце, поделись тоналкой. — Вынуждена отказать, на сей раз я солидарна со своим сиблингом. Твари. Ген на пару секунд прикрыл глаза. Это был единственный способ усмирить кипящий обжигающим холодом гнев. Он колючим приливом поднимался по затылку, топя мысли и обнажая вновь проснувшуюся острую, как лезвие бритвы, жажду убивать. А ведь он может. Он не просто может. Он, блядь, сделает. Эти дуры забыли, с кем имеют дело. Ген открыл глаза. Девушки застыли. — Консилер. Кажется, что-то забыл. Какое-то важное волшебное слово… А. Точно. — Живо.***
— Ну что же, давайте начинать. Прошу прощения за задержку, но без живительного сахара мой мозг отказывается сегодня работать. – Ген расслабленно сел прямо на преподавательскую парту и со смачным пшиком открыл баночку диетической колы. На его безупречно чистом лбу не было и следа от синяка. – Понедельник — день тяжёлый. Но не тяжелее сегодняшней темы. Я прошу вас положить телефоны и все умные часы вот в эту коробочку. – Ген указал на небольшой бокс рядом с собой и дождался, пока студенты не передадут смартфоны. – Я попросил вас это сделать, чтобы ближайшие полтора часа вы не отвлекались ни на что и не трогали вкладки с анекдотами. Оставим их на потом: они вам пригодятся, когда безысходность бытия после лекции накроет всей своей тяжестью. – Ген глотнул напиток богов и гедонистично улыбнулся. – И последнее: давайте установим несколько правил. Если кому-то станет плохо, он совершенно спокойно может выйти из аудитории. Не мучайте себя, у нас тут психфак, а не концлагерь. Это раз. Два: шутить можно. Если получится. Но только не переходите на личности. Это три. Вопросы есть? — Только один, доктор Асагири! Чем вы нас сегодня порадуете? Ген ухмыльнулся и молча нажал на пульт проектора. В аудитории наступила прекрасная в своей красноречивости тишина. За его спиной неторопливо сменялись фотографии трупов разной степени изувеченности. — Итак, дорогие мои. Пора нам поговорить о смерти.***
— Чем так пугает мысль о смерти? Ваши варианты? — Неизбежностью? — Хорошо. Ещё? — Неизвестностью? — Тоже хорошо. А есть в аудитории кто-нибудь, кто имел околосмертный опыт? – активности не наблюдалось. Ген неверяще приподнял бровь. – Неужели никто? Аварии, нападения, несчастные случаи? Суициды? – всё ещё тишина. Ген разочарованно вздохнул. – Ну и поколение нынче пошло, у вас что, детства не было? Среди сидящих раздались неловкие смешки, это дало время приглядеться к слушателям. Раз, два… Ага, три. Как минимум три человека с суицдальными мыслями. Их сразу видно по потухшим глазам, направленным одновременно внутрь себя и неотрывно смотрящим прямо на адское слайд-шоу на экране. Психфак притягивал подобных людей, искренне надеящихся, что тут они смогут решить свои проблемы, но... Не психология лечит душу. Эти ребята сейчас не здесь, Ген, дай им время. — Хорошо, я знаю, что среди вас точно есть люди, пытавшиеся пообщаться со смертью лично… – На задней парте кто-то вздрогнул и поднял взгляд: ага, вот и четвёртый гаврик. – Но вы имеете полное право не признаваться в собственных, ха-ха, грехах, это дело добровольное. Следующий вопрос, кто сталкивался со смертью косвенно? Кто видел, как умирают другие, но не умирал сам? – Теперь поднялось в районе пяти рук. – Отлично. И последний вопрос: есть ли здесь люди, знакомые с концепцией смерти только понаслышке? У кого не было трагедий и пока не умирали близкие родственники? Или хотя бы любимые хомячки? – Две трети присутствующих откликнулись. Ген присвистнул. – Хочу сказать, что лет десять назад соотношение было совсем иным. Хорошо живём. Или плохо… Тут как посмотреть. Ген повернулся через плечо и несколько секунд рассматривал на экране вывернутые из суставов руки молодой женщины с ножевыми ранениями по всему телу. Он знает это дело: двадцать один год, жертва маньяка, имела неосторожность идти подвыпившей поздно ночью домой после студенческой попойки в караоке. Напали из-за спины. Насиловали уже мёртвую. Трупу сделана эпизиотомия… Это был, пожалуй, единственный интересный момент. Убийца пойман в прошлом году. Триада Макдональда. Воспитан делинквентами. Шизофреногенная мать, буллинг в школе… Приговорён к смерти. Финита ля комедия. Скучно. Асагири цинично отпил из банки. Ну хоть успел с этим мужиком парочку интервью провести перед тем, как его на казнь отправили. И на том спасибо. Жаль, Ген не мог влиять на решение суда, а то было бы здорово сделать щенячьи глазки и: «Товарищ прокурор, ну пожалуйста, попридержите дельце на годик, мне нужно с этим человеком несколько опытов провести, а, ну и вы же всё равно собираетесь его убивать, можно тогда ещё и этические запреты снять, пожааалуйста». Дааа, хорошо было бы. Кадр сменился на известную фотографию времён второй мировой войны. На отдалении куча трупов смотрелась почти как картина Верещагина. Ладно, Ген, это уже пустая лирика, возвращайся. — Окей, соцопрос завершён. Давайте приступать непосредственно к делу. — Что, прямо к практике? – робко подал голос один из студентов, раздались нестройные смешки. — О, я смотрю кое-кто уже освоился? Отлично. Ну, раз хотите практики, то… Ген изящным движением достал из ниоткуда пистолет. Он будто материализовался у него в ладони — аудитория задохнулась... Но Ген даже не взглянул на неё и со спокойным видом выудил из кармана брюк несколько патронов. — Знаете, я не боюсь смерти. Я там бывал и хочу сказать, что факторы неизбежности и неизвестности для меня сняты. – Ген изъял магазин, – но и жизнь у меня сама по себе как-то не задалась. Я много потерял, а взамен мало что обрёл. – Руки выверенными движениями заправляли гильзы. Щёлк. Щёлк. Щёлк. – А ещё недавно у меня был важный день: я пригласил симпатичного мне человека на свидание, но… – Дзынь, магазин с металлическим звоном вошёл в паз. – Меня отвергли. Звук затвора. Гильза в стволе. Ген приставил дуло к кадыку. — Я устал. Уговорите меня не кончать жизнь самоубийством. Бледных стало больше. — Доктор, да кто поверит в этот фарс, вы же наверняка… Оглушающий выстрел раздался в ту же секунду, что и огненная вспышка. Следом — громкие и короткие девичьи визги. На стене за спиной студентов образовалась дыра, а говоривший секунду назад парень, весь дрожа, упал на место. По аудитории запоздало распространился запах пороха. — Это настоящее оружие. С настоящими патронами. Надеюсь, вопрос снят, – Ген вернул горячее дуло к подбородку. – Я жду. Почему жить лучше, чем умирать? — П-потому ч-что ж-жизнь п-прекрасна… – послышалось робкое блеяние с первой парты. О, отличники подключились, сейчас заученные проповеди из учебников начнут читать. — Я вас умоляю, коллега, ещё раз эту херню сморозите, не пожалею заряда и вас тоже пристрелю. Следующий! — Доктор, пожалуйста… Ради нас, ваших учеников… — Смешно. Нет. Мне плохо сейчас. И будет плохо дальше, даже с вами, балбесами. Запомните, люди самовлюблённые скоты, особенно на смертном одре, так что это плохая попытка. Отвратительная. Ещё бы попросили пожалеть уборщицу, которая будет потом мои нейроциты с потолка соскребать. Другие варианты? — От… Откуда вы знаете, что дальше будет плохо? Ооо! Мозги подключились, ну хоть кто-то нашёл ошибку в логике. Надо запомнить эту студентку. — Такой человек, как я, недостоин любви и никогда её не получит. — Но… Даже если не любят вас… Вы же что-нибудь да любите? Неплохой заход. — Колу люблю. — Вы готовы перестать пить колу? Вы действительно считаете, что отсутствие колы лучше, чем её наличие? Тем более, вы очень молоды! Вы ещё найдёте свою любовь… — Это самая прекрасная в своей абсурдности попытка привязать смысл жизни к коле. Настолько абсурдная, что я даже почти поверил. Но… Нет. Я всё ещё хочу покончить с собой, – Ген приблизил палец к спусковому крючку. — Стойте! Не надо! Вы сказали, что недостойны любви, но я не понимаю, почему вы так решили! – студент, которого Ген думал, что отправил в нокаут выстрелом за спину, весь красный и всё ещё немного дрожащий, агрессивно вперился в своего сенсея. Хорош. Молодец. — Я ужасный человек. И только что я чуть тебя не убил, Кинро-кун, ты не забыл? — Ну и что? – снова подала голос та самая студентка, Никки Ханада, вроде. – Вы можете делать плохие вещи и глупости, но это всё равно не доказательство того, что… Что вас никто не полюбит. — Ты думаешь? – начал подыгрывать Ген. — Да! — Ну и как мне узнать, когда меня наконец-то полюбят? — Узнаете, – опять включился Кинро. – Но только прожив жизнь. А убив себя сейчас, вы этого шанса лишаетесь. — Вот будет обидно прожить всю жизнь, цепляясь за пустые надежды, и так и сдохнуть в одиночестве. Какая разница? Зачем ждать? Умру сейчас и дело с концом. — Разница есть! После смерти уже ничего нельзя будет изменить! — А смысл мне мучиться, если какое значение в формулу ни вставляй, знаменатель всегда будет одинаковым? — Так значит вы ничего и не теряете! Что так умрёте, что так. Но в первом случае будет хотя бы… Интересно, – на лице Кинро расцвела самая негуманистичная улыбка, которую только мог изобразить человек. Господа, у нас рождение нового сумасшедшего. — «Интересно», говоришь? Как думаешь, а если я всё-таки выстрелю в тебя?.. Интересно, что будет тогда? – твёрдая рука Гена спокойно перевела пистолет в сторону Кинро. Он покраснел ещё сильнее. Но не отступил, только упёрся руками в парту и подался вперёд к оружию. — Стреляйте. — Неужели так не терпится закончить с математическим выражением под названием жизнь? — Честно говоря… Я не хочу умирать. Смелое признание. — Тогда хрен ли ты из себя тут героя корчишь? — Это… Я не… Не знаю. Просто чувствую, что лучше так, чем не делать ничего. Это всё, что я могу, чтобы отвлечь вас. — Я правильно понял, что ты рискуешь жизнью ради одного придурка, лишь бы только доказать, что его убеждение в том, что он никому не нужен, ошибочно? Ген чуть не закатил глаза. Всё за них формулируй. — Да… — И вот ты действительно готов умереть ради этого сам? — Видимо… Да, – Кинро зажмурился и сжал кулаки, однако с места не сдвинулся. — Как расточительно, Кинро-кун. Потратить жизнь на подобную ерунду. Твой брат бы не оценил. — Мой брат поймёт, почему я сделал то, что сделал. — Хорошо. Тогда усложним задачу. Резкое движение в сторону, выстрел, вскрик, капли крови на лицах студентов. Всё равно этот ботаник на первой парте был безнадёжен, Ген предупреждал, что пристрелит его. Кого-то смачно стошнило. За этим последовало ещё несколько глухих звуков. Обморок — лучшее средство защиты. Как там говорилось в учебниках по биологии: есть две реакции на стресс: бей или беги? И почему все постоянно забывают про «замри»? Прекрасное эволюционное приспособление, кстати, вот живое тому доказательство. Брык, и вышел из ситуации. Авось само рассосётся. Кто-то всё-таки сообразил попробовать выбежать из аудитории. Только вот беда, дверь заперта. И спасателей не вызовешь, телефоны с часами все в клетке Фарадея — той самой коробке, в которую они добровольно сложили гаджеты в начале лекции. Десятки глаз, наполненные ужасом и слезами, уставились на Гена. Кто-то скатывался в истерику. Наконец паника стала выходить из-под контроля. — А ну заткнулись все! А то пристрелю ещё кого-нибудь! – через секунду крики перетекли лишь в тихие всхлипы. – Так-то лучше. Продолжаем. Я убил человека. Я всё ещё достоин жить? — Д-да, – язык Никки заплетался. — Как-то неуверенно. — Да, – твёрже повторила она, покрывшаяся пятнами. Она явно находилась в предобморочном состоянии. Сейчас грохнется. Но хотя бы пытается, в отличие от остальных. — Всё равно не верю. Я не пожалел человека из-за собственного эгоизма. Честно говоря, я сам не знаю, зачем убил, может быть, как раз из-за того, что мне было… Интересно, – давай, пусти их по ложному следу, Ген. Он снова направил пистолет на себя. – Ну что, можно я наконец-таки себя тоже прикончу? Ваш ответ, ребятки. — Нет, – прорычал Кинро. — Почему? — Нельзя. — Почему? — Нельзя! — Это не ответ! Почему?! — Я не знаю! Но нельзя! Нельзя! Нельзя! Надо же, сейчас сломается. А так хорошо держался. — Если хотите — стреляйте в меня! – пришла в себя Никки. Она вышла вперёд и раскинула руки, открывая грудь. — А хули? – Ген действительно удивился такому нелогичному ходу. — А я не буду объяснять! Но стреляйте! — Не хочу, так не интересно. — Пожалуйста! — Что за бездарный суицид? Кинро-кун хотя бы причину придумал, Никки-чан. — У меня есть причины, но я их вам не скажу! Всё ещё худо-бедно соображающие студенты уставились на Никки. На её лице читалась решимость. — Я понял! – вдруг воскликнул Кинро. Он тоже перелез через парту и аккуратно, подняв руки, присоединился к Ханаде. — Это что ещё за представление? — Я тоже готов умереть. — Обоснуй. — Я… Мы… Давайте, ребята, соображайте быстрее. — Мы сочувствуем вам! И хотим разделить вашу боль! Возможно, единственный шанс вас спасти — взять удар на себя! Ну… Со скрипом, но… Да. Это был действительно качественный заход. Только Ген прекрасно знал, что внутри слов парня и девушки скрывалась одна большая ложь. — Вы просто хотите, чтобы я потратил последний патрон, да? Никки и Кинро сжали зубы. А они молодцы. Действительно молодцы. Вспомнить, сколько было зарядов в магазине… — Хорошо, ребята, звучите убедительно. Лица ребят осветила надежда. — Однако… Вот вам от меня последний урок, девочки и мальчики, – Ген прижал дуло сильнее к глотке. – Иногда, что бы вы ни говорили, это не изменит мнения другого. — Доктор, пожалуйста, не… — Я принял решение, ещё когда входил в аудиторию. И мои причины не изменились, ведь кто знает «зачем», вынесет любое «как»… Ха-ха. Да… – пустые глаза, отрешённая улыбка. – Если человек точно знает, зачем он делает то, что делает… Такой человек бессмертен, – палец опустился на спусковой крючок. – Его ничто не остановит. И раздался выстрел.***
Ген всем сердцем обожал ежегодный отбор на специализацию экстремальной психологии. Каждый год он с трепетом маньяка ждал, когда сможет достать пистолет, зарядить его одним настоящим патроном и двумя холостыми, а затем выйти на сцену в свете софитов. Тогда он начинал блистать, словно огранённый алмаз, мастерски играя на нервах тех, кто считал, что сможет потянуть столь сложное направление. Это была лучшая «лекция» семестра. Главное было не перепутать гильзы, конечно. Но вот оттирать искусственную кровь с потолка после... Безумно лень. — Вы пропустили пятнышко, доктор Асагири. Трите усерднее. Кохаку в вечной позе тоталитарного надзирателя командовала Геном, не скрывая, какое удовольствие получает от процесса. Ей срочно надо было отыграться. Кохаку никогда не нравилось принимать участие в этом театрализованном представлении, пусть даже её задача была невероятно проста: запереть дверь снаружи после первого выстрела и отпереть после третьего. Хуже, конечно, было подсадному студенту-магистру, которому приходилось ещё и свою смерть убедительно изображать. Но Ген знал: своих подопечных он готовил на отлично. О да, актёры из них были великолепные, так что те, наверно, даже получали удовольствие от процесса… По крайней мере, Ген на это надеялся. Потому что иначе просто не выживешь. С другой стороны, лучше стоять тут и бурчать, чем отпаивать поседевших от страха студентов чаем с шоколадом и успокаивать экзистенциальными речами. Но это уже вотчина Рури, пусть отстаивает своё желание быть психотерапевтом. — Лучше бы помогла, любовь моя, – подал голос со стремянки Ген. — Обойдётесь. Вы должны сами жрать свои кактусы. И не болтайте попусту, вам ещё дырку в стене заделывать. — Ой, да ладно, чего ты нудишь, там делов на минуту, я же не бронебойными стрелял. — Вас когда-нибудь уволят за то, что вы носите оружие на пары к студентам. — Не уволят, – хмыкнул Ген, сосредоточившись на плохо оттирающейся красной кляксе. Может, прошлогодняя? – Я слишком много денег приношу факультету и университету, чтобы от меня просто взяли и избавились… Так. Мне нужна другая тряпка, эта уже вся в дерьме. Кохаку брезгливо приняла кусочек мокрой ткани и подала новый. — Сколько, кстати? — Ну… Миллилитров триста вылил… Я, конечно, обожаю Тарантино, но границы знаю... — Нет, док, сколько студентов прошло проверку? — А, ты об этом… Два. — Ого, рекорд! — Да, наконец-то у меня появятся новые ученики, – Ген аж мурчал. — В прошлом году вообще никого не было. — Зато все так классно в обморок попадали, – Ген слез, чтобы подвинуть лестницу, его залитые краской белая рубашка и седые волосы под искусственным светом ламп становились совсем бордовыми. – Хотя в моё время отбор проходило и по пять-шесть человек. Что-то нынче студенты нежные пошли, сёнены, что ли, не те уже? — Ворчите как дед. — Кохаку-чан, я моложе не становлюсь. — По вашим поступкам и не скажешь, – Ген лишь отмахнулся и залез под потолок обратно. Он не собирается «взрослеть», как и не собирается играть по правилам. Все его студенты и коллеги это знают, а если кому-то что-то не нравится, то пусть сначала сходят к психотерапевту, пожалуются на несправедливый мир и авторитарного отца, поплачутся, разберутся с проблемами… Тогда и только тогда Ген был согласен на разговор. По-настоящему взрослый разговор. Ведь на проверку всегда оказывалось, что несогласные с политикой Гена люди — просто обиженные дети, испытывающие к великолепному доктору Асагири беспросветную, как сами чёрные дыры, зависть. Каждый из них в глубине души мечтал иметь такую же свободу выбора и воли, как объект их ненависти, только вот потом внезапно вскрывалось, что единственными существами, реально ограничивающими их жизни, были… О боги… Они сами. Удивительно! Кто бы мог подумать?! Ген опять сосредоточился на пятнах. — Значит… Ишигами Сенку, да? Значение сказанного дошло с лёгким запозданием, зато лицо успело выдать самую глупую влюблённую улыбку, которое только могло. Хорошо, что её увидел потолок, а не одна любопытная морда. Любопытной морде же Ген адресовал гневный взгляд и красноречивое молчание. Нет, он не будет это сейчас обсуждать. У него только настроение поднялось! Однако Кохаку бесстрашно продолжила. — Хороший выбор. Просто идеальный. Вы максимально не подходите друг другу. И при этом, судя по всему, невероятно похожи. — Противоположности притягиваются. Это ещё физики заметили. — Док, вы уверены, что оно вам надо? — Кохаку-чан, ты уверена, что в том положении, чтобы давать мне советы? Кохаку перестала полоскать тряпку в тазике с красной водой, упёрла руки в бока и нахмурилась. — Я просто не помню, когда вы вообще в последний раз включали режим убийцы. — Я всегда в нём, – буркнул Ген. — Нет, я серьёзно, когда? Может, когда один из студентов на экзамене с пеной у рта убеждал вас, что Маслоу был бихевиористом? Да и то, вы были с ним достаточно любезны… — Дорогая, он убежал от меня через окно. — Да я бы его на вашем месте вообще прибила за такое богохульство! Но… Сегодня вы довели нас с Рури до инфаркта ради какой-то тоналки! — Ну не мог же я прийти на представление с синяком на половину лба? — Ой, поверьте, он бы вам только улучшил амплуа потёртого жизнью и уставшего от бытия доктора Асагири! — Что ещё полезного скажешь? – чёрные глаза на фоне разукрашенного кровавыми разводами лица сияли неприкрытым холодным презрением. — Док, – Кохаку смягчилась. – Пожалуйста, не сердитесь. Я просто волнуюсь. Мы просто волнуемся. Это звучало искренне. Ген склонил голову, собираясь с мыслями. Он действительно не совсем в себе. Он действительно ходит по грани. Да, он мастер баланса и бега по лезвию ножа, да, он может делать это виртуозно месяцами напролёт… Но не стоит увлекаться, когда в игре нет смысла. Подобные размышления давались Гену особенно тяжело, но… Это правда. Любой имеет право на слабости. — Да пошло оно всё… — Док... — Спасибо, Кохаку-чан. Правда. И Рури-чан тоже передай спасибо. Пока я справляюсь. Мне действительно не ясно, что делать дальше, потому что Сенку тот ещё фрукт, но… Жизнь не стоит на месте. Что-то обязательно да изменится. К тому же, мне всё-таки любопытно узнать, что будет дальше, поэтому я готов рискнуть и набить несколько… – Ген указал на лоб и улыбнулся. – ...Шишек. — Звучите на удивление неплохо, док. Кто знает «зачем», вынесет любое «как», да? — В точку. Именно это я и сказал студентам, перед тем как выстрелить себе в голову, – с неуместной профессиональной гордостью хмыкнул Ген. — Франкл вертится в гробу, – Кохаку не сдержала смешок. – Вы неисправимы. — Приму за комплимент. — Правда, я теперь даже больше за доктора Ишигами волнуюсь, чем за вас. Так что… Кохаку ловко подхватила прислонённую к парте швабру, будто это было копьё, а она искусная копейщица. Кончик древка красноречиво уставился по направлению к пятой точке Гена. — Если будете плохо себя вести, получите тумаков и от меня. — Я так понимаю, если перевести с кохаковского на японский, то это что-то вроде «благословляю, дети мои, только не шалите»? — Абсолютно верно. — Тогда я надеюсь, ты заранее смирилась с тем, что шалить я всё-таки буду? — Прямо сейчас смиряюсь. А окончательно смирюсь, когда с удовольствием пронаблюдаю, как вы будете своими прекрасными руками вытирать остатки блевотины с пола и парт. Ген лишь флегматично пожал плечами. Он умел принимать ответственность. Его любимая лекция того стоила. И, возможно, это был первый раз за всё время, когда после неё действительно хотелось жить дальше.***
А во вторник Сенку не явился на утренний семинар.