«Non ridere, non lugere, neque detestari, sed intelligere.» Не смеяться, не плакать, не проклинать, а понимать. Б. Спиноза
Если…, то… Если со мной что-то происходит, то оно для меня что-то значит… Сенку словно мантру проговаривал услышанный вчера от Гена тезис, твёрдым шагом направляясь в сторону административного корпуса Токийского университета. Честно говоря, то, чем он собирался сейчас заняться, могло спокойно подождать несколько дней, ему всего-то и надо было забрать их личные с Геном дела да отсканировать копии для научной комиссии пятнадцатого числа. Мелкая бюрократия. В ментальных вкладках хранились и другие, не менее важные задачи, требующие внимания. Килограмма четыре тринитротолуола создать, например. Очень нужно. Однако, что бы Сенку сегодня с утра ни делал, как бы ни пытался отвлечься на любимую серию Дораемона, параллельно настраивая новые часы — мозг упорно подкидывал одну и ту же назойливую мыслишку. Получи дело Гена. Любой ценой.***
— Мне нужно дело доктора Асагири. — Деточка, во-первых, со старшими надо здороваться, во-вторых, стучаться тебя никто не учил? – тон работницы в кабинете отдела кадров вызвал в душе Сенку острое желание взорвать ещё и это здание университета, однако ничего не подозревающая женщина на правах старшей продолжила рыть себе могилу. – И, в-третьих, мальчик, мы выдаём документы преподавателей только самим преподавателям. Лично в руки. И уж тем более не младшекурсникам. Сенку посмотрел на неё как баран на новые ворота. Миссия грозилась провалиться раньше, чем успевала начаться. Деточка? Мальчик? Младшекурсник? Вы серьёзно? Да студенты по струнке вытягиваются, стоит им завидеть на горизонте белобрысую шевелюру доктора Ишигами, чего уж говорить о том, что рядом с двадцатишестилетним доктором трёх наук они и пискнуть не смеют! Беря во внимание всё это, у Сенку родился вполне закономерный его статусу вопрос: что, прости Мечников, это простейшее себе позволяет? У неё есть функция: хранить, сортировать и выдавать нужные документы по первому запросу — всё. Другого не дано. Как ей вообще пришло в голову сложить слова и напрячь голосовые связки подобным образом? Почему это глупое приложение к бумажкам в принципе смеет открывать рот в присутствии человека, двигающего, в отличие от неё, мир в сторону прогресса? Да даже студент-первокурсник полезнее неё! Она вообще в курсе, что лет через двадцать на её месте робот работать будет? И, между прочим, в десятки раз быстрее и эффективнее! Сенку хотел уже было во всех красках высказать всё, что думает по поводу происходящего, как почувствовал, будто невидимая ладонь легла на его рот. «Прошу тебя… Будь хоть чуточку добрее к людям». Возникший в голове мягкий голос Гена был слишком отчётливым, чтобы его можно было вот так просто взять и проигнорировать. Чёрт. Ну и зачем я пообещал? Разогнанный от сложности ситуации процессор под названием мозг быстро вывернулся, подсказав дураку-хозяину, что в случае открытого конфликта вероятность успеха понижается. А другого шанса втихаря заполучить документы уже может и не представиться... Значит, действовать придётся иным образом. И, нет, Сенку меняет гнев на милость только ради своих целей, а не потому что один идиот-болтолог его об этом попросил, ясно? Пришлось сжать зубы и сдержать возмущённый вздох. Хорошо. И что делать? Ржавые винтики, отвечающие за социальное взаимодействие, завертелись, чтобы со скрипом, но всё-таки выдать алгоритм, не пахнущий такой уж безнадёгой. Что там от него хотели? Поздороваться? Это же вежливость, да? Хорошо. Сейчас отсыпем. Что ещё? Статус? Окей. Этого сколько, блядь, вашей душеньке будет угодно. Ещё какие-нибудь пожелания? Нет? Ну что ж. Рискнём. — Уважаемая коллега, – Сенку попытался вложить в голос всё своё терпение. Для первого раза вышло… Неплохо. Пассивно-агрессивно, но в целом не придерёшься. – Я не студент. И уж тем более не первокурсник. Я — доктор Ишигами с физического факультета, – он протянул преподавательскую карточку. – Мы с доктором Асагири начинаем совместный грант, и он попросил меня забрать его личное дело, потому что сегодня у него выходной, – ну, формально, он меня об этом не просил, но знать ей об этом не обязательно. И что там ещё?.. А, да, точно. – Пожалуйста. Мы оба будем вам очень благодарны. — Ой, – женщина густо покраснела, вскакивая и опуская глаза. – Ну что же вы сразу не сказали! Сейчас принесу! Сенку улыбнулся, окончательно напугав работницу недружелюбным оскалом. — Спасибо. Документы получены. Забрав дело, Сенку словно шпион, быстро и не оборачиваясь, направился в сторону физфака. Встретившая его в лаборатории благодатная тишина показалась музыкой для ушей. Ни тебе бубнёжа Хрома, который сказал, что сегодня будет готовиться в библиотеке, ни ворчания Ксено, почему-то не отвечающего на сообщения, ни глупых вопросов от других коллег, под предлогом летних каникул сбежавших по отпускам... Идеально. Всегда бы так. Сенку быстро подошёл к рабочему столу, вытащив из рюкзака трудом и хитростью добытую папку, посмотрел на неё, а затем небрежно бросил поверх чертежей, будто она ему и не интересна вовсе. Так. Пустое. Пусть валяется. И знаете что? Сначала надо сходить за кофе. Через пять минут прекрасная холодная баночка из ближайшего вендингового автомата оказалась в цепких руках Сенку. Ради трёхсот миллилитров раствора кофеина ему пришлось подняться аж на третий этаж, и только тогда Сенку понял, что тишина в здании чересчур… Тихая. Кажется, сейчас в радиусе целого факультета кроме охранника не было никого. Дважды идеально. Вернувшись в лабораторию, Сенку ещё несколько минут с деловым видом покружил по большому пустому помещению, по праву считавшимся его вторым домом, попивая напиток бодрости и проверяя аппаратуру, а под конец так вообще завис у окна. Очнулся Сенку, только когда сообразил, что не помнит, о чём думал секунду назад. — Вот же!.. Он тихо рыкнул, тряхнув головой. Всё, соберись. У тебя полно дел. Сколько сейчас вообще? Сенку резко повернул руку с банкой, желая увидеть на блеснувшем солнечным зайчиком циферблате, который сейчас час, но не успел. Зато успел отскочить от плеснувшей на его штаны коричневой жижи, звонкими неприглядными каплями пролившейся на пол и забрызгавшей ботинки. — Ньютон, мать!.. Пришлось срочно бежать за тряпкой и оттирать следы с места преступления. Да кто придумал носить часы так?! Настолько сильно Сенку Ишигами не терял концентрацию никогда. Когда пятно позора было стёрто с кафеля, а ботинки снова приведены в надлежащий вид, Сенку вернулся к многострадальной баночке и допил остатки кофе одним резким глотком. А дурацкие часы с праведным гневом были перевешены так, чтобы теперь находиться со стороны ладони. Вот теперь лучше. Довольный придумкой Сенку снова подвис, всматриваясь в бег секунд на дисплее. Он видел, как беззвучно сменяются цифры, накапливается число, чтобы перевести количество в качество и тут же безжалостно обнулиться на новой минуте, но абсолютно не чувствовал фактического времени... Как будто просто смотрит на картинку, не говорящую ни о чём: ни о состоянии мира вокруг, ни о реальном положении дел. Пустота в голове засасывала. Ещё пару минут назад приятное затишье превратилось в назойливую тревогу. Сенку уже и не помнил, когда в последний раз оставался действительно один. Без вечной пустой болтовни Гена было… Непривычно. Сенку снова затряс головой, приводя и без того творческий шухер на голове в состояние взрыва на макаронной фабрике. Дурацкие мысли, дурацкие ощущения, дурацкое состояние. Всё дурацкое. Неправильное. Нерациональное. Жутко не хватало какого-то самостоятельного водителя ритма, как у сердца. Как же, наверно, этой мышце удобно: хоть отсоедини от мозга, но, пока есть чем питать клетки, биться всё равно будет. Сенку до жути хотелось так же: снова чувствовать течение времени, управлять пространством, чётко видеть цель и препятствия на пути её достижения… Контроль. Он хотел вернуть контроль. Но прямо сейчас вместо привычного чувства потока миллисекунд внутри болело от пожирающей изнутри чёрной дыры. И чем теперь прикажете её заполнять? Пришедшее решение было воспринято как победа и поражение одновременно. Но ничего лучше Сенку придумать не смог. Он аккуратно, на цыпочках подошёл к выходу и, еле приоткрыв дверь, выглянул в коридор, прислушиваясь. Ни звука. Оглушающая тишина. А раз так… Сенку медленно щёлкнул замком, запирая лабораторию изнутри. Его сердце загнанной птицей билось где-то у горла, почти как в тот день, когда он, будучи двенадцатилетним наивным мальчишкой, поссорился с Бьякуей из-за того, что отец не хотел брать его в космос. Тогда он сбежал из дома, искренне надеясь опередить глупого старика и пристыковаться к МКС раньше с помощью ракеты, которую он собирался построить на коленке из хлама у мусорки. Он понимал, что творит глупость, но тогда ему казалось, что это самая лучшая глупость на планете. И либо он попытается, либо… Сенку быстро достал телефон, открывая письмо Гена с аудиофайлами. Отлично. Пора сделать кое-что запретное.***
Впервые в лаборатории квантовой биофизики раздалось хоть что-то, кроме шума приборов и грохота взрывов. Не считая одного вечера в году, когда студенты после защиты дипломов включали бессмысленную трескотню, здесь царили только звуки науки. Но не сегодня. Сегодня в тишине просторного зала разлились нотки солнечного блюза. Такого же тёплого, как излучение одного жёлтого карлика класса «G2V», дарящего свою энергию странным существам с маленькой голубой планеты по имени Земля. А они и рады. Кучки беспокойных атомов, стремящиеся вырваться за горизонт, но не способные даже месяца прожить без еды, воды и сна. Смешные. И почему столь неудачное, слабое шимпанзе доэволюционировало до того, чтобы летать в космос? Почему это не сделали раньше более физически совершенные тихоходки какие-нибудь? Нет, серьезно, чем так особенен человек? Парадокс. Хриплый бас Луи Армстронга вторил размышлениям Сенку. What a wonderful world… Захотелось глубоко вдохнуть, до отказа заполнить лёгкие кислородом вперемешку с музыкой. Сенку будто впервые за долгое время позволили дышать, настолько сладким показался воздух, а окутавший голову мотив на пару с лёгкой гипервентиляцией тут же утихомирил разбежавшиеся мысли, отзываясь острым желанием двигаться под тихий ритм барабанов. Он прикрыл глаза, еле качнув плечами. And I think to myself... What a wonderful world. Ой, точно, документы же! Так и не выключив плейлист, Сенку нетерпеливо бросился к столу. Он с предвкушением раскрыл папку и начал судорожно изучать дело. Дата рождения: первое апреля тысяча девятьсот девяносто шестого года… Ха-ха, вот же «повезло» с датой. Теперь понятно, почему он такой клоун! Так, место рождения… Токио? Ну кто бы сомневался. Бла-бла-бла, окончил двенадцать классов, получил высшее среднее образование, ага-ага, номер школы… Оу. Одна из лучших гимназий страны. Окей. Сенку знал, что Ген умный, но был приятно удивлён, поняв, что это качество было у него с самого детства. Ладно... Сенку перевернул страницу дела, переходя к результатам вступительных в университет. Стоп, что? Математика — «99», химия — «100», физика — «100», биология — «100», сочинение — «100», собеседование — «10/10/10» «По итогам внутренних испытаний рекомендован к зачислению на очное отделение биологического факультета». Сенку почувствовал, как доселе несуществующий холод на кончиках пальцев распространился до запястий. Да вы, должно быть, шутите… Он быстро перечитал строки в резюме. Какой, нахрен, биофак?! Так вот откуда Ген знал про гибридизацию орбиталей! И все эти шутки про Павлова, Ламарка, флогистон… Конечно, тупица, это не проходят в школе. Это проходят на первых курсах университета на естественных специальностях! Ты должен был догадаться! Сенку нервно сглотнул, продолжив читать дальше. «После первого курса по рекомендации доктора психологических наук, профессора и заведующего кафедрой психологии личности Макото Синкая без потери курса переведён на психологический факультет». Через три года защита бакалаврского диплома на тему «Волевая регуляция в переговорном процессе», сразу же через месяц стажировка и прикрепление к Берлинскому университету, ещё два года, магистерская… Возвращение в Токийский университет, аспирантура, докторская… Сенку вчитался в тему. «Экстремальные переговоры. Практика саморегуляции внутри террористических актов». Для Сенку перевернулся мир. Ген был не просто человеком со способностями к естественным наукам. Этот идиот был тем, кто, имея к ним предрасположенность, ушёл из сферы классической науки, выбрав психологию — нечто эфемерное, непонятное… И ради чего? Ради того, чтобы спасать жизни. Блядь. Сенку с гневом отбросил бумаги, хватаясь за поющий голосом Нины Симон смартфон, и впервые за всё время наконец догадался загуглить имя Асагири Гена в интернете. Сразу же за университетским портфолио высветилась ссылка на википедию. «Руководитель Департамента психологической работы Министерства обороны Японии», — гласил текст. Хитрая полуулыбка, четыре цветка сакуры на погонах. Молодец, Ишигами. Поздравляю. Единственный тут идиот — это ты.***
— Где Ген?! На ворвавшегося в лабораторию проблем психической регуляции поведения растрёпанного Сенку уставились зелёные и очень обеспокоенные глаза. Сенку всё-таки вспомнил, что их обладательницу зовут Рури, и что она как раз помощница того, кого он так сильно жаждал приложить мордой об ближайшую твёрдую поверхность. — Доктор Ишигами? Что случилось? Что с вами? — Где Ген? – чётко и очень твёрдо повторил Сенку, проигнорировав вопросы. — Асагири-сенсей сейчас не на факультете. Он… Занят. — Где он? — Вам туда нельзя. — Мне насрать. Ещё раз: где, мать его, Асагири Ген? — Он… Рядом с католической школой Гёсей, – сдалась Рури. — И что он там забыл? Девушка почему-то не ответила, только пристально и даже с каким-то вызовом посмотрела на Сенку, параллельно кладя в сумку большую стопку скрепленных бумаг. Всё выглядело так, будто, прибеги Сенку на минуту позже, лаборатория была бы уже закрыта. Рури куда-то очень торопилась. — В данную секунду он там работает, – наконец выдавила она из себя. — Великий Лавуазье, нахрена ему с таким графиком ещё и в школе нагрузку брать? Хотя нет, стоп, не отвечайте, не до того сейчас. Когда он вернётся? Раздался громкий вздох. — И? Я получу ответ на свой вопрос? — К сожалению, нет, доктор Ишигами. — Почему? — Потому что я не могу предсказать будущее со стопроцентной вероятностью. — Да вашу мать! У вас у всех на психфаке атрофирована часть мозга, отвечающая за возможность чётко и понятно отвечать на вопросы? – Сенку бесконечно надоели эти игры. – Хорошо, давайте попробуем снова. Когда Ген точно будет на факультете или в любой другой предсказуемой точке пространственно-временного континуума? Уже в третий раз воцарившаяся в помещении тишина не сулила ничего хорошего. — Доктор Ишигами, скажите… Вы правда не знаете? – Рури наконец разорвала молчание. — Не знаю что?! Что я ещё об этом придурке не знаю?! — Зависит от того, на каком этапе знакомства вы остановились… – глупая попытка разбавить напряжение риторическим высказыванием сделала всё только хуже. — Остановились?! Да у меня чувство, что мы и не начинали! — Ишигами-сенсей, прошу вас, успокойтесь. Я надеюсь, сегодня всё кончится хорошо и вы сможете поговорить… – голос Рури почему-то дрогнул. Сенку очень не понравилось, как это прозвучало. Очень. — Рури-чан… Пожалуйста, – просьба далась тяжело, но всё-таки далась. – Скажи мне. Что за херня происходит? Рури сжала губы, на секунду отводя взгляд. — Простите, я... Я в затруднении, – честно призналась она. – Если вы до сих пор не знаете, значит, Асагири-сенсею это было зачем-то надо. Но с другой стороны… Сенку было плевать на другие стороны. Если Ген считает, что это смешно, то он ошибается. — Моё терпение на исходе. Рури сжала кулаки. — Доктор Асагири на задании. — На каком. Мать его. Задании? И ещё за секунду до ответа Сенку понял: лучше бы он не спрашивал. — Полчаса назад в католической школе Гёсей произошёл теракт.***
Ксено сидел за рабочим столом. Аккуратно сложенные нетронутые бумаги, ровно стоящие в карандашнице письменные принадлежности, ноутбук… Ноутбук только что перешёл в спящий режим, так и не дождавшись ввода пароля. Ксено сидел, не двигаясь, положив локти на стол, а подбородок на скрещенные пальцы. Хьюстон, у тебя пробле… Клянусь Хокингом, хоть раз произнесёшь это, и я тебя прикончу. В общем, Ксено был на взводе. Прошло больше десяти лет с тех пор, как он связал свою жизнь со Стенли. Больше десяти лет... Но каждый раз как в первый. Ксено понимал, что его мужу почти ничего не угрожает, что он сидит вдалеке и держит объект под прицелом, что с ним всё хорошо, он, пожалуй, в самой безопасной позиции относительно остальных… Ксено ничего не боялся. Он не боялся даже смерти. Но жизни без Стенли он не представлял. И от одной только мысли, что есть маленькая вероятность не увидеть его сегодня вечером, Ксено сходил с ума. Много лет назад именно это осознание и привело их обоих к зданию ЗАГСа. «Я хочу иметь доступ к твоему трупу, если ты сдохнешь раньше, тварь арийская, — сказал он тогда, даже не вставая на одно колено, а просто протягивая кольцо. — И учти, если сейчас ты скажешь «нет», то твоё тело всё равно буду закапывать я». Стенли не отказался. Ксено действительно был единственным человеком, которому он мог доверить свою смерть. Нахлынувшие воспоминания тяжёлым грузом придавили сердце. Как же ты жалок, Ксено. Как же ты жалок. Можешь только сидеть и ждать. Ждать и… — Когда ребенком был я, и ни в чем мой слабый ум еще не разбирался… – одними губами прошептал он, устало откидываясь на спинку стула и запрокидывая голову вверх. – Я в заблужденьи к солнцу устремлял свои глаза… Как будто там, на небе, есть уши, чтоб мольбе моей внимать, и сердце есть, как у меня, чтоб сжалиться над угнетенным...***
— Wer half mir wider der Titanen Übermut? Стенли аккуратно провёл чёрной помадой по губам в последний раз и изящно захлопнул колпачок. Боевой раскрас готов. Он сидел на крыше ровно в пятистах метрах восьми сантиметрах от здания католической школы Гёсей, готовясь раскладывать винтовку. — Wer rettete vom Tode mich, von Sklaverei? Оружие извлечено из сумки, отлаженный звон идеально входящего в пазы металла, оптический прицел на месте, сошки стоят стабильно, все расчёты произведены, патроны… — Hast du nicht alles selbst vollendet, heilig glühend Herz? Стенли придирчиво рассмотрел каждую пулю перед тем, как с техничным щёлком отправить их в магазин. Десять штук. Но больше трёх не понадобится. Двенадцать и семь на девяносто девять миллиметров — вот он, стандарт НАТО во всей красе. Почти пятьдесят два грамма и двадцать тысяч джоулей на выходе... — Und glühtest jung und gut, Betrogen, Rettungsdank dem Schlafenden da droben?.. Стенли принял удобное положение, беря в прицел голову одного из боевиков. Давайте побыстрее, курить охота. — Эхо, Фокстрот, я на позиции, веду слежку за объектами. У террористов был только один шанс выжить.***
Ген отдавал по десять указаний в минуту, чутко реагируя на каждый нюанс, даже на маленькие незначительные изменения в воздухе. Заранее подготовленные центры психологической помощи начали работу: горячая линия, очевидцы, пострадавшие, работа с масс-медиа… Он должен поставить систему на рельсы перед тем, как уйдёт решать более важные задачи. Ведь ничего же не бывает важнее вопросов жизни и смерти, правда? — Господь, пожалуйста, спаси моих детей! Боже! Спаси их! – истошно вопящая от горя женщина была тут же взята в оборот одним из психологов и отведена в сторону. Господь? Серьёзно? Ген проводил отходящих от места преступления взглядом. Мне — чтить тебя? За что? Рассеял ты когда-нибудь печаль скорбящего? Оттёр ли ты когда-нибудь слезу в глазах страдальца? А из меня не вечная ль судьба, не всемогущее ли время с годами выковали мужа? Ген резко развернулся спиной к паникующей на заднем плане толпе и посмотрел на здание школы. Рубашка-кимоно вторила стремительному движению хозяина, как крыло. Быть может, ты хотел, чтоб я возненавидел жизнь, Бежал в пустыню оттого лишь, что воплотил не все свои мечты? — Кохаку-чан, солнце дня моего, хватай отчёт и иди за мной. — Куда мы, сенсей? — Мы идём к генералу Хьёге.***
Перспектива смерти прекрасно способствует концентрации ума. Хм, чьи же это слова? А, ну конечно же. Это был доктор Самуэль Джонсон. В чёрном хаори с белым подолом бодрой летящей походкой поздним утром двадцать первого числа летнего месяца июля на оцепленную полицейскими солнечную лужайку перед частной католической школой Гёсей вышел доктор психологических наук Асагири Ген. Его живое лицо выражало все оттенки радости, будто это не он стоит на расстоянии гипотетического смертельного выстрела, а прогуливается тут, в самом центре Токио, на свидании с прекрасной молодой особой. «Молодая особа» же явно не разделяла восторга своего горе-учителя и выглядела подстать ситуации: собранно и безэмоционально. Как и стоящий рядом высокий седовласый мужчина лет тридцати пяти с острыми чертами лица, шрамом на губах и холодными глазами, коршуном смотрящими прямо в занавешенные флагами с символом «Аум» окна захваченного учебного учреждения. — Департамент психологической работы прибыл! – радостно отрапортовал Ген. — Я шута сюда не звал, – посмотрев на часы, скривился Хьёга. — Ой, да ладно тебе, Хьёга-чан, чего такой серьёзный? — Генерал Асагири, ведите себя согласно уставу. И предоставьте отчёт. — Святой Ленгле, как можно быть таким ску-у-учным, – Ген выудил из рукавов рубашки-кимоно игральные карты. – Будешь напрягаться — начнёшь допускать ошибки, закон Йеркса-Додсона, между прочим! Но не волнуйся, дорогуша, у меня есть способ тебя развеселить. Хочешь фокус? — Отчёт, Асагири. — Выбери карту… — Асагири, блядь! — Координационные центры организованы, – всё-таки не выдержала Кохаку, – СМИ под контролем, им выдан стандартный пакет информации, оповещение мирного населения идёт по плану, первая волна паники подавлена, – Хьёга медленно кивнул, снова переводя взгляд на молчащие окна захваченного здания. Ни криков, ни выстрелов. Только неопределённость во всей её красе. — Хорошо. Что с горячей линией? — Налажена, – так же продолжила Кохаку. — Психологическая помощь? — Наши коллеги уже оказывают её очевидцам и тем родственникам пострадавших, которых успели найти. Работа началась ровно в одиннадцать ноль пять и происходит по настоящее время. Перебоев нет. — Благодарю, лейтенант. Это всё? — Да. — Хорошо. Вы свободны, – опять быстрый взгляд на часы. — Эй, Хьёга-чааан… — Асагири, свободен. — То, что я свободен, мне ещё в двенадцать лет стало ясно. — Поздравляю. А теперь не мешай и свали отсюда. — Может, мне вообще домой поехать? — Было бы замечательно, – шепнул Хьёга, однако Ген его прекрасно услышал. — Обойдёшься. С тебя тоже причитается доклад вообще-то. — С гражданскими не говорю. — Ой, да ладно, колись, с чем сегодня имеем дело, командир? – игриво подмигнул Ген, словно их троица сидела в кафе, а темой разговора были симпатичные барышни за соседним столиком. Для «командира» же подобное панибратство было сродни государственной измене. Нет, серьёзно, что за чёрт из табакерки этот Асагири! Вот что бывает, когда в военную сферу в обход службы попадают всякие умники: никакой субординации, хоть поводок надевай. Впрочем, и ежу понятно, что это тоже не поможет. — Хочешь информации — веди себя соответствующе, переговорщик, – по Хьёге было видно, что он еле сдерживается. – Передо мной должен стоять генерал, а не чмо болотное. — Дрессирует меня, как одну из своих псин. И что он сразу обзывается-то?.. – заворчал Ген, ища поддержки у Кохаку, однако она лишь цокнула и пренебрежительно поморщилась. – Ах вот так, дорогая, да? Ты с ним, значит, заодно? Предательница! — Асагири. — Ладно-ладно, до чего вы меня доводите! Хорошо! – Ген с обречённым вздохом спрятал карты. Фокусы отменяются. А жаль. Ведь он собирался разыграть джокера.***
Секунда. Всего одна секунда, чтобы снять улыбчивую маску и явить миру личину того, кого Кохаку боялась больше всех преступников и маньяков планеты. Асагири-сенсей пугал. И пусть она никогда не теряла шанса по-учительски закатить глаза на все его детские выходки, ей было до трясущихся поджилок страшно видеть своего наставника иным. Холодным. Безэмоциональным. Стальным. Мёртвым. И она боялась, что это и есть настоящий Асагири Ген.***
Хьёга кинул на менталиста мимолётный оценивающий взгляд, тихо хмыкнув. Он был удовлетворён результатом. Вот теперь пришла пора серьёзных разговоров. Можно даже сказать, на равных. — Другое дело, генерал. Можешь же, – Ген даже не шелохнулся, что было воспринято Хьёгой как акт повиновения. Хороший мальчик. А как известно, хороших мальчиков надо поощрять. – Десять сорок восемь, корпус младшей школы, три человека, мужчины, примерно двадцать-двадцать пять лет, личности пока не установлены, вооружены турецкими гладкоствольными хатсанами Escort PS, идентифицируют себя как члены Алеф, охранник корпуса вызвал полицию тревожной кнопкой, убит. Ученики и учителя согнаны в актовый зал. Судя по сегодняшним спискам, их должен быть сорок один человек. Было зафиксировано пять выстрелов, два в охранника, цели остальных трёх неизвестны. На данный момент новых залпов не было. Предположительно имеют с собой взрывчатые вещества или биологическое оружие. — Зачем ты тратишь время и говоришь мне то, что я и так уже знаю? — Требование устава. — Единственные требования, которые я хочу услышать — требования боевиков. — Ещё не выдвинуты. — Судя по тому, как ты тянешь время, это я уже тоже понял. Где Фумихиро? — Инфильтрация в его дом и офис запланирована на одиннадцать пятнадцать, – Хьёга в который раз за разговор посмотрел на часы. – А значит, это будет прямо… Сейчас. Ген на несколько секунд прикрыл глаза, чтобы в конечном итоге выдать лаконичное: — Его там нет. — Этого мы ещё не знаем. — Я готов подождать, – Ген говорил, почти не открывая рта. Уже спустя пять минут Хьёга молча выслушивал доклад инфильтрационных отрядов. И пусть ни мускула не дрогнуло на его лице, Ген откуда-то уже знал ответ: — Как я и предсказывал, Хьёга. Ты продолбался. Сучья догадливая тварь. — Мы предполагали такое развитие событий, – Хьёга закончил разговор. Его твёрдая рука сжимала смартфон сильнее, чем бедная техника того действительно заслуживала. — Не мы. Его предполагал я. Это я говорил, что Фумихиро слишком стар для участия в теракте, но достаточно опытен для его организации. — Давай ты не будешь лезть, куда тебя не просят, переговорщик. Знай своё место. — Я его знаю. И поэтому я здесь. А ещё я на десять миллиардов процентов уверен, что прямо сейчас Фумихиро Дзёю пересекает по восточному морю водную границу с Россией, надеясь потеряться в глубинах необъятного материка. Но как же хорошо, что мы заранее договорились с ФСБ об этом сценарии, да, Хьёга? Хьёга прошипел: «была бы моя воля — пристрелил», — и быстро набрал главштаб. — Переходим к операции два-десять. И вызовите переводчика на русский. За всё это время Ген даже не пошевелился, продолжая неотрывно смотреть в окна школы и выжидая. Единственное, что выдавало в нём живого человека, редкое моргание и еле заметные саккады изучающих здание глаз. Но ни спокойно опущенные по бокам руки, ни расправленные плечи, ни неподвижная грудная клетка… Ничего в нём не осталось от прежнего Асагири Гена.***
Кохаку нервно сглотнула. Ещё несколько минут назад казавшийся неприступной скалой генерал Хьёга на фоне застывшего Асагири-сенсея сейчас выглядел стократ живее и эмоциональнее. Девушка никогда не чувствовала себя настолько лишней. Находиться рядом с этими двумя явно не горящими желанием работать вместе мужчинами было тяжело. Но ни уйти самостоятельно, ни прервать их напряжённое молчание она не могла. За спиной шумели оцепившие периметр полицейские, шуршали рации, бегали люди в форме, чуть дальше, уже на грани восприятия, слышался шум беспокойной толпы, плач, крики… «Проходите быстрее, идите мимо, здесь не на что смотреть». Типичная фраза. Хорошая фраза. Да, пожалуйста… Идите мимо. Резкие, оглушающие выстрелы застали Кохаку врасплох. Бедняга крупно вздрогнула и тут же несдержанно чертыхнулась, ища источник звука. Он шёл из школы. Бам! Бам! Бам! Ещё несколько залпов. И на каждом сердце останавливалось. Ни Асагири-сенсей, ни генерал Хьёга не двинулись с места. Кохаку не понимала, как они могут быть такими спокойными, когда там же!.. Там!.. Убивают. Как бы Кохаку ни хотела казаться самой себе стреляным воробьём и железной леди, выносить подобное было тяжело. — Любовь моя, – как же пусто звучало обычно тёплое обращение, – иди к Рури. Она скоро должна прийти. Вам есть чем заняться. Оставляю координацию психологического обеспечения инцидента на тебя. Если будут какие-то вопросы, не бойся спрашивать совета у коллег, а так, не сомневайся в своих силах, ты уже взрослая девочка, знаешь, что делать. И передай Рури, чтобы продолжала в том же духе. — Доктор Асагири, а вы?.. – Кохаку вмиг забыла все слова, которые хотела сказать учителю. Если она сейчас уйдёт… Увидит ли она его снова? Нет. Стойте! Ей ещё о стольком надо у него спросить! Так много узнать… — А я пока останусь тут. — Но, сенсей… — Иди. Предательски защипало в носу. — Я… Поняла. Удачи вам. До… До встречи. Ответа не последовало.***
Стоило еле сдерживающей слёзы Кохаку убежать, как Хьёга взял рацию. — Эхо, Альфа, доложить обстановку. — Альфе, Эхо, – раздалось смазанное шипение, – снайпер передаёт, что выстрелы были сделаны по двум людям, мужчине и женщине, предположительно, преподавателям. — Эхо, Альфа, назовите причину выстрелов. — Альфе, Эхо, они оказывали сопротивление боевикам. Ген холодно усмехнулся. — Жертвы ошибки номер один. — Сколько патронов в магазине, столько людей нужно, чтобы иметь шанс остановить вооружённого человека, – кивнул Хьёга. – Столько плюс один. — Подумали, что если противников всего трое, то справятся. Спроси, сколько заложников сейчас видит Шнайдер. — Снайпер, – поправил Хьёга, скривившись так, будто кто-то рядом провёл вилкой по стеклу. Произносить реальные имена на задании… Что за непрофессионализм. — Количество заложников, – Ген плевал на мнение Хьёги. Тот, всё ещё храня на лице недовольную мину, снова обратился к рации. — Эхо, Альфа, сколько заложников сейчас в актовом зале? — Альфе, Эхо, сорок: двадцать восемь детей, двенадцать взрослых, двое из них ранены. — Хьёга, двадцать восемь плюс двенадцать равно сорок. А их сегодня по спискам сорок один. Ты потерял человека. Хьёга цыкнул. Конечно, никто не любит, когда ему указывают на ошибки. — Ладно, – снова бездушно хмыкнул Ген. – Сколько времени прошло? — Больше получаса. — Много. Пора бы им начать говорить. — Согласен. — Вопрос трёх минут. — Ты так уверен? — Да. Уже двух. Оба замолчали, вслушиваясь в напряженную тишину. — Каков план на этот раз, Асагири? — Как и всегда: пойду, поговорю, наплету что-то про любовь и мир во всём мире. — Однажды это уже плохо кончилось. — И больше, чем однажды, это кончалось хорошо. — Не облажайся снова. — Я никогда не совершаю одни и те же ошибки. — О, ты же у нас гений, наверняка сможешь придумать новые. Приоткрылась входная дверь захваченного корпуса, и на свет явился ребёнок — бледная, испуганная девочка лет семи. Малышка была совсем миниатюрной и хрупкой, как куколка. По её детскому личику стекали крупные слёзы, но она молчала. Видимо, воспитательные беседы по поводу «пискни и умрёшь» уже были проведены. За её спиной стоял виновник концерта — один из боевиков в балаклаве. Он наставил гладкоствол в спину ребёнка и грозно оглядел двух стоящих поодаль мужчин. Расстояние было слишком большим для комфортного разговора. — Пойду, пообщаюсь, – Ген сделал шаг вперёд и поднял руки вверх. – Скоро вернусь. Не скучай. — Не дождёшься. Идти пришлось медленно. За то время, что у него было, Ген успел рассмотреть и боевика, и юную заложницу, однако... Что-то в этой ситуации было не так. Какое-то бессознательное ощущение неправильности сидело ядовитым червяком и грызло изнутри. Чёрт. Что же он упускает? Ген детально рассмотрел мужчину, но ничего отличного от обычного террориста-неофита не нашёл. Нервный тремор, частое сглатывание, блестящая на летнем солнце испарина на шее… Тут как в жизненном анекдоте про насекомых, которых вы боитесь. Не волнуйтесь, они вас тоже боятся. — Стой! – наконец крикнул боевик. По голосу ему было не больше двадцати. Ген послушно замер, так и не опуская рук. И только тогда он понял, что заложница выносила издевательство над собой слишком… Стоически. Когда к твоей спине прижимают дуло длиной в метр и как минимум двух людей нашпиговывают из него же дробью у тебя на глазах, слишком тяжело держать себя в руках. Даже взрослым. — Я пришёл с миром. — Стой, где стоишь! — Стою. А говорить можно? — Нет! — Тогда молчу. Девочка очень тихо всхлипнула и на секунду зажмурилась, закусив губку. Её пленитель на это почему-то не отреагировал. Странно. Не похоже, чтобы ребёнка били за подобные звуки, откуда тогда столь зашуганная реакция? Ген, поймав блестящий от невыплаканных слёз взгляд малышки, мягко улыбнулся. Я спасу тебя. — Мы требуем снятия ареста со счетов нашей организации. — Хорошо. — Х-хорошо? – боевик явно не ожидал такого быстрого согласия. — Да. Я думаю, что смогу уговорить правительство на это, если вы отпустите заложников. — А где гарантии, что вы сдержите слово? Нет, так дело не пойдёт. — Резонно. Чего вы хотите ещё? — Мы требуем не только освободить счета, но и дать нам транспорт, а также обещание не преследовать. Ген чуть ли не рассмеялся от подобной глупости. Что за наивные окинавские дети? Насмотрелись боевиков и теперь искренне считают, что государство отпустит их после подобной выходки. Но это и к лучшему, давайте подыграем. — Хорошо. Как насчёт следующей схемы: вы отпускаете эту девочку со мной в знак чистоты и честности ваших намерений, а я возвращаюсь и передаю требования. Уверен, сразу они не согласятся, но я постараюсь выбить из правительства какие-то приличные варианты. — А каков шанс, что ты тоже не врёшь? — Клянусь шактипатом. Боевик на секунду даже опустил ружьё. — Ч-что вы сказали? — Шива свидетель моим словам. Я не желаю вам зла и сделаю всё, чтобы вы покинули здание в целости и сохранности, – ложью это не было. – Отпустите ребёнка со мной, и я вернусь, чтобы помочь вам построить Шамбалу. Боевик окончательно потерял контроль над ситуацией. — Т-ты… Один из нас?! — Ну тише-тише, не кричи так, – тихо засмеялся Ген. – Предлагаю уже сдвинуться с мёртвой точки. Ну что, малышку мне, а я вернусь через пару минут после того, как передам ваши слова? Боевик растерянно кивнул. — Вот и договорились.***
— Они купились? – Хьёга проследил взглядом за убежавшей в объятия рыдающей матери девочкой. — По полной. Развёл, как лохов, – заметно оживился после разговора с террористом Ген. — Что они хотят? — Освобождение банковских счетов. — А ху-ху у них не хо-хо? Это что, по их мнению, за пять минут делается? — Когда в заложниках находятся дети половины банковской и государственной верхушки — да. — Блядь. — Да, Хьёга. Блядь. Почему мне пришлось об этом догадываться самому, а не ты сказал об этом сразу? — Это была конфиденциальная информация. — Такая конфиденциальная, что даже Алеф в курсе? — Асагири, – устало вздохнул Хьёга, – ты знаешь, кто за ними стоит. — Хьёга, я знаю, кто стоит за нами, – не поддался на попытку объяснить ситуацию «высшими» силами Ген. — Как ты понял? — Строгая школа, делающая упор на европейские ценности — раз. Невероятно близкое к центру местоположение — два. И три — дети не должны уметь держать себя в руках, особенно когда в их спину тычут оружием. Так почему же эта малышка, оказавшаяся на грани жизни и смерти, держалась адекватнее любого взрослого? — Состояние аффекта? — Нет. Дрессировка. Это стереотип, что в семьях высокопоставленных и богатых родителей растут безответственные дети. Пожалуй, всё ровно наоборот, более вымуштрованных щенков найти сложно. — Да ты прям Шерлок Холмс, – присвистнул Хьёга. — Вместо сарказма лучше начни двигаться в сторону выполнения их требований, – холодно сверкнул глазами Ген. – Эти мелкие деньги не стоят ничьих жизней. От раздражения на скулах Хьёги проступили желваки. Почему нельзя просто отдать один маленький приказ и решить дело тремя выстрелами плюс одним рейдом спецназа? — Я знаю, о чём ты думаешь, – прервал размышления Хьёги Ген. — Бесишь. — Взаимно. — Не язви, Асагири, отстраню. — Испугал ежа голой жопой. — Пристрелить бы тебя, переговорщик. — Только через мой труп, – шутка была сказана настолько сухо, что Хьёга даже не попытался её развить. — Ладно. Хрен с тобой. Пойду разбираться с этим. А ты… Что там тебе надо? Готовься, короче. — Хорошо. Жду отмашки.***
Мир ужасающ. Мягко говоря. Ген громко хмыкнул своим мыслям. О да, он далёк от сказок Уолта Диснея. Мать-природа — жестокая сука, кровавыми зубами и когтями разрушающая всё то, что сама же и создаёт. А мы все живём в этом прекрасном мироздании, разрывая на куски других, перемалывая, измельчая, жадно и с удовольствием проталкивая мякоть в пищевод, присваивая, встраивая в свой организм… И всё время боимся. Человек до абсурда беспомощен. Да и каким можно быть, когда ты заброшен в мир, где в любом случае каждому суждено умереть? Появиться из ничего, получить имя, самосознание, глубокие внутренние чувства, мучительное внутреннее стремление к жизни — и всё равно умереть. Поэтому люди создали иллюзию бессмертия. Она есть в каждой культуре: делай так, веди себя сяк, говори это, думай другое… Тогда ты будешь хорошим. Чистым. Правильным. И когда ты умрёшь, ты обязательно попадёшь в рай, переродишься... Только, пожалуйста, не смей быть другим! Не пытайся пойти против нас! Успокойся, не стремись никуда и верь тем, кто тебя защищает. Иначе зачем мы возводили такие стены из правил и запретов? Правда же? Помни, мы сделали это, только чтобы защитить тебя. Только чтобы ты получил эрзац-бессмертия. Ха. Убогое позорище. И ведь не дай бог чей-то проект бессмертия окажется «лучше». Подумать только, сколько же крови было пролито только из-за того, что одна обезьяна захотела поверить в свою бесконечность? Сколько же преждевременных смертей было на этих священных войнах… Не сосчитать. А рецепт-то прост, как два пальца об асфальт: уничтожить зло и наплодить стократ больше. Человечество застряло в порочном круге. И разорвать его можно только одним способом. Ген прикрыл глаза, ловя пульс. Живой. Я — живой. И я иду умирать. Это — мой выбор. Всё, Ген, соберись. У тебя был миллион вариантов, как прожить жизнь, и вот ты здесь. Добровольно идёшь к людям, которые пришли к выводу, что могут решить свои проблемы только насилием. Это действительно плохой выбор, но кто ты такой, чтобы их осуждать, верно? Помни, ты гуманист. Верь в них. Переживай. Сочувствуй. Принимай. Поговори с ними. Сделай это ради них. Не ради себя. У них оружие, они религиозные фанатики с промытыми до основания мозгами, это может стать твоим последним делом. Но это твоя воля, Асагири Ген. Ты готов попытаться. И ни о чём не жалей. Ты же ни о чём не жалеешь? Тогда Ген понял: единственное, о чём он будет грустить на смертном одре — то, что он так и не поцеловал Ишигами Сенку. Больше ни о чём. — Асагири, всё готово, – вернулся Хьёга. Ген потянулся, приводя мышцы в тонус, словно актёр перед выходом на сцену. Хотя, почему словно? Как сказал один умный человек: терроризм — это театр. А раз сегодня в эфире разговор о смерти, так давайте хорошенько потанцуем. Ген ощущал, что за ним пристально наблюдают: кто-то хищной птицей смотрел свысока, буравя макушку зорким взглядом из прицела. Доверясь интуиции, Ген повернулся в направлении, откуда шло чувство слежки и, повинуясь сиюминутному желанию, вытянул в ту же сторону руку, складывая пальцы в знак «пис». А затем, сардонически хмыкнув, развернул знак обратной стороной. Сегодня я заберу твою добычу, пёс. Стенли, наблюдающий за представлением через линзу объектива, огладил спусковой крючок. Da ist ja ein arroganter Schwuler. Komm schon, zeig mir, was du kannst, Meister. Обмен телепатическими любезностями занял секунду. — Я готов. Заводите шарманку. Если повезёт, скоро увидимся. — Ты уверен? Ты хорошо подумал? Одно моё слово, и туда ворвётся вся королевская конница и вся королевская рать, – Хьёга прищурился. – Так всем будет куда проще. — Да, генерал, так было бы проще. — А где же «но»? — Его нет. — Нет? — Нет. Последнее, что увидел Хьёга перед тем, как Ген скрылся в здании вместе с боевиком — двухцветный затылок и мягкий мах рукой, обозначающий прощание.***
Ген не любил слово «терроризм». Тяжело сохранять объективность, когда этот термин заранее подразумевает внутреннее осуждение. Ведь что называть терроризмом зависит чисто от нашей точки зрения. Сложный момент. В практике Гена было много случаев, когда одна сторона успешно навешивала ярлык мирового зла на противника, считая, что теперь имеет право заставить других принять новые моральные принципы. Которые, конечно же, были более правильными. Но кто сказал, что вы лучше них? Однажды на конференции по экстремальной психологии один политик с пеной у рта потребовал чёткого определения терроризма. Здесь и сейчас. Иначе, чем вы — глупые, бесполезные психологи — вообще занимаетесь?! Ему его дали. Тому не понравилось. «Трудность дать определение терроризму, — сказал Ген студентам на следующий после конференции день, — во многом надуманная. Это сделано для того, чтобы осудить одни агрессивные действия, в то же время совершая другие. Люди воистину многоличные твари, любящие клеймить каждого встречного. Так проще. «Ненормальный», «плохой», «убийца», «виновный», «сумасшедший» — отличные слова, играющие важную роль в правосудии». Тут Ген не спорил. Но работать это мешало. Ведь, судя по тем ограниченным сведениям о террористах, которыми он располагал, самой неожиданной их общей чертой являлась… Нормальность. И сейчас он шёл к тем, кого люди хотели искоренить, как раковую опухоль, не думая о том, чтобы перестать заполнять лёгкие своей страны канцерогенными смолами. Он шёл к тем, кого безжалостно выбросили из родной культуры и приютили в другом обществе. Он шёл к тем, кто был счастлив умереть за идею, давшую им смысл жить. Ген шёл туда, чтобы этот смысл жизни отобрать. Отобрать и не пообещать ничего взамен.***
Стоило входной двери корпуса начальной школы захлопнуться за спиной, как Гена тут же придирчиво обыскали. — Ну что ты, брат мой, я не идиот, чтобы прийти сюда вооружённым, – хмыкнул он, поворачиваясь разными сторонами, чтобы боевику было легче его ощупывать. — Заткни варежку! Руки вверх и шуруй туда. Давай без глупостей! Гену указали в сторону длинного коридора, заканчивающегося приоткрытой большой двустворчатой дверью. Кажется, она вела в тот самый злополучный зал с заложниками. Ген послушно поднял ладони и сделал несколько шагов, однако не прошёл и метра, как его взгляд зацепился за стойку охранника. Точнее за двух мертвецов, валяющихся под ней. Один — судя по форме — охранник, из его разодранной дробью грудной клетки медленно сочилась багровая кровь, а другой… Ага. Вот и потерянный сорок первый человек. Им оказался мужчина неопределённого возраста в белых одеждах католического священнослужителя. Ген не мог определить возраст, потому что лицо святого отца было изуродовано выстрелом в упор, но, судя по раскинутым крестом морщинистым рукам, ему было далеко за шестьдесят. Слуга закона и слуга другого бога. У них не было шансов. — А ну быстрее! – толчок в плечо заставил двинуться дальше. Первое, что увидел Ген, войдя в помещение — пару дул и двух боевиков в балаклавах. А второе — тридцать семь человек, смотрящих на него, как на мессию. И бездыханные тела неподалёку от входа. Мужчина и женщина. Как и передавал Стенли. Это было третье. — Что так долго?! Где ребёнок? Кого ты привёл?! — Ох, как много вопросов! – улыбчиво пропел Ген, оценивая обстановку периферийным зрением. Большой зал со сценой поражал высотой потолка и такими же высокими арочными окнами с витражами, пусть частично и занавешенными флагами с символикой «Аум». В любой другой ситуации Ген бы восхитился красотой архитектурного решения, но сейчас было не до этого. — Молчать! – Ген послушно закрыл рот. Он не идиот. Когда у собеседника в руках есть приспособление по скоростной передачи свинца из одной точки пространства в другую, то лучше выполнить столь простое требование. — Братья, он здесь, чтобы помочь, он один из нас! – попытался оправдаться тот, что привёл Гена. — Что за хуйня? — Ну ещё я пришёл сказать, что власти готовы удовлетворить ваши требования. Нужно только обсудить несколько деталей. — Что ещё за детали? — Буквально мелочи, честное слово. — Да кто ты вообще такой? Ген загадочно замолк, чтобы, заговорщически сверкнув глазами, перейти на шёпот. — Меня зовут Асагири Ген, но «Асагири» — фамилия моей матери. А фамилия моего отца Тидзуо, – боевики перестали дышать. – Вы же знаете его как Сёко Асахару. Отлично. Включайте камеры. — Не может быть… — У великого учителя не было детей, ты лжёшь! — Мой многоуважаемый отец разделял постели с большим количеством женщин и имел на это полное право. Почему вы думаете, что ни одна из них не могла забеременеть? — Но… Вы совершенно на него не похожи! — Я действительно вышел в мою красавицу мать, – Ген кокетливо поправил прядку. – Но голос. Голос у меня как у него. И тут боевики поняли, что это правда. Они до дыр заслушивали мантры, записанные божественным покойным сенсеем, и спутать вытравленный на подкорке тембр было невозможно. Человек напротив действительно говорил голосом их великого вознесшегося предводителя. — Невероятно… Но почему вы не с нами! Почему вы не в организации! Почему вы работаете на… На этих слепых и погрязших в распутстве подонков?! — Тише-тише… – Ген многозначительно посмотрел на ничего не понимающую толпу заложников и спокойно продолжил. – Я… Расскажу. Но только давайте потише, пожалуйста. — Не тяни резину. Рассказывай, – строго шикнул один из юношей. — Мать скрывала моё происхождение, – тихо начал свою историю Ген, грустно улыбнувшись. – Не знаю, что у них с отцом случилось, но она ушла из клуба Аум и никогда не говорила, кто тот человек, что позволил мне появиться на свет. Это была запретная тема. Но в день его казни… – Ген на долю секунды прикрыл глаза, смаргивая еле заметную влагу. – В тот день она долго плакала. Плакала и просила у меня прощения. Тогда я впервые узнал, кем был мой отец. Знаете, это было больно: обрести его и тут же потерять. — Где ваша матушка сейчас? – голос спрашивающего трогательно дрожал. — Она умерла от рака несколько лет назад. Смерть отца сильно подкосила её здоровье. Юноши не заметили, как в процессе разговора опустили ружья. Бестолковые мальчишки. — Но… Подождите! – пришёл в себя один из юношей. – Я всё равно не понимаю, что вы делаете тут. — Я тут, чтобы помочь. — Помочь?! – возмутился другой. – Вы пришли со стороны врагов! Да что вы вообще можете?! И с хуя ли мы вообще должны вам верить?! — А есть другие претенденты на мою роль? – кивнул на заложников Ген. – Послушайте, я правда не желаю вам зла. Я понимаю, что у вас троих есть причины быть здесь и вести себя подобным образом. Вы вызываете у меня искреннее восхищение. В нашей стране, стране трусов и терпил, редко найдётся человек, способный противопоставить себя системе. А передо мной стоит аж три таких героя. И я не могу позволить этим страшным ублюдкам убить вас. — У-убить? — А ты правда думаешь, что прямо сейчас в тебя не целится снайпер? — Если бы могли, так убили бы уже давно! – взревел самый сопротивляющийся харизме Гена юноша. – Что вы тут голову нам морочите? — Ну-ну, не кипятись, мой дорогой брат, не зря же я усердно учился, поднимался по карьерной лестнице и проникал хитрой лисой в гнилые ряды правительства? Как раз чтобы снайперы не стреляли по тем немногим, кто может помочь Японии выйти из кризиса. По таким… Таким, как вы! Думаете, я был в восторге, когда на моих глазах убили вашего великого учителя и моего отца?! – неожиданно завёлся Ген, с бешеным взглядом вскидывая руки к небу. – Наше государство прогнило! Мы живём в обществе из сводов и правил позапрошлых веков! Вся верхушка, все эти министры и как мошкара окружающая их мелкая сошка… Все они — малодушные грязные твари, желающие только поесть и поспать! Но нет! Нет! Мы не можем построить Шамбалу таким образом! И я, следуя завету своего святого предка, готов нести идеи чистоты и Ваджраяны в мир! Только так мы очистим мир от скверны и спасём всех! Возглас растворился в воздухе актового зала. Кажется, юноши забыли, как дышать. — Ох, простите, – скромно опустил глаза Ген. – Сорвался. Болезненная тема. Те понимающе кивнули. — Так вы сказали, что государство готово удовлетворить наши требования? — Да. — Вот так просто? — Правильный вопрос задаёшь, брат?.. — Брат Фуюми. Остальные юноши грозно зашипели на собрата — нельзя выдавать своё имя незнакомцам! Это было страшнейшее нарушение правил. — Всё в порядке, я сохраню твой секрет, Фуюми-кун, – успокаивающе шепнул Ген. – Обещаю. Так же как обещаю спасти ваши жизни. Вам всего лишь нужно отпустить бедных заложников. Если вы согласитесь это сделать, банковские счета Аум будут тут же открыты. — Эээ, нет, не так быстро. Предположим, отпустим мы заложников, а где гарантии, что счета откроют? — Всё просто. Я останусь с вами, пока вы не получите подтверждение. И… Советую поскорее выйти из этого страшного просматривающегося насквозь зала. Не помогайте снайперу вас убивать. Юноши переглянулись, пытаясь увидеть в глазах друг друга ответ на вопрос, что им делать дальше. Ну давайте, последний рубеж, решайтесь уже. — Ох. Я понимаю. Вам надо подумать. Мне отойти? – мягко улыбнулся Ген. — Стойте тут. Руки вверх. И не двигайтесь. Дёрнитесь — выстрелим, – пригрозил оружием Фуюми. — Понял, принял, – Ген покорно вставал к стенке. – Совещайтесь, сколько вашим душам будет угодно. Когда юноши отошли, это дало время наконец осмотреться по-серьёзному. Ген быстро пересчитал заложников, стараясь запомнить лица каждого, отдельно отметил, как тихо вели себя дети и как слаженно работали взрослые, стараясь прикрывать их собой, тихо успокаивать… Ген поймал робкий взгляд одной пожилой дамы. Он видел, насколько ей страшно. До безумия. Но не за себя. В отличие от боевиков, думающих в конечном итоге только о своей выгоде, она несла ответственность за тех, кто не мог защитить себя сам. Ген кивнул, одними губами произнося самую бессмысленную, но самую желанную фразу на планете: «Всё будет в порядке». Женщина незаметно кивнула и сложила руки в жесте мольбы. «Храни вас Господь». Нет. Храни меня я.***
— Мы согласны. — Я знал, что вы не откажетесь, – довольно прищурился Ген. — Но! — Ну конечно, куда же без «но»? Я вас слушаю. — Вы сказали о счетах, но ничего не сказали о том, как обеспечить нашу с братьями безопасность после. — Тут всё просто. Я хочу забрать вас себе. Уходите от Фумихиро. Он вас бросил и наверняка сбежал в Россию, а как получит деньги, так вообще и носа до конца своих дней не покажет. Другое дело вы — молодые парни — нужны мне, чтобы построить новое общество. Секундная пауза прервалась закономерной фразой: — Мы похожи на доверчивых идиотов? Ну вообще… Да. — Как думаете, почему использовали именно вас? – Ген решил ответить вопросом на вопрос. — Мы — единственные, кто понимает законы Аум настолько, чтобы доверить нам подобную святую миссию! — А может, от вас просто хотели избавиться? — Нет! – грозно рыкнул тот самый Фуюми-кун. — Прежде чем так уверенно отрицать, подумай немножечко. Я серьёзно, сам посуди: способные, умные, молодые… Верхушка испугалась, что такими темпами вам откроется бóльшая истина, чем им. — Ты лжёшь! — Едва ли. Уверен, они испугались, что Шива наградил силой спасителей вас, а не их, мои дорогие братья. Ген не видел лиц собеседников за балаклавами, но ошеломлённые взгляды выдавали их с потрохами. Великолепно. Зерно сомнений посажено. — Великий Будда, что же нам делать?! — Брат, а что если это так? Что если они нас обманули! Отправили на смерть! — Нас схватят и приговорят к смертной казни! — Успокойтесь, братья мои, – голос «сына великого учителя» тут же ввёл юношей в состояние кайфа. Ген обожал силу условных рефлексов. – Смертной казни не будет. Да, я — не избранный, им был мой отец, и его воля неоспорима, однако... У меня есть деньги, сила, власть и вера в вас. Либо вы умираете тут, либо пытаетесь довериться мне. Выбор не особо велик, я понимаю, но… Что скажете? Я действительно не хочу ваших смертей. Ну всё, Асагири, финишная прямая. Юноши синхронно опустили оружие. — Хорошо, мы согласны. — Отлично. Тогда давайте я помогу повернуть вам флаги на окнах другой стороной.***
В конечном итоге в зале осталось четверо мужчин. Не считая, конечно, двух валяющихся в сторонке тел. Ну ничего, оживили интерьер. С трупами как с цветами: они красивые, пока вонять не начнут. Снаружи раздались радостные восклики и плач, состоящий больше из облегчения, чем из реального горя. Правильно, им теперь можно. А вот тебе, Ген, ещё рано расслабляться, давай, соберись. — Как вы узнаете, что счета открыты? – как будто бы беспечно поинтересовался он, пытаясь встать так, чтобы закрыть обзор Стенли. Только дай этому засранцу-Хьёге волю, и он обязательно воспользуется шансом перебить всех до единого. А Шнайдер и рад будет. Разбежались. Извините, но у Гена немного другие планы. — Мы получим сообщение по телефону. Как будто только его слов и ждали: раздался звук сообщения. — Отличная работа. Все ваши поа наш великий и мудрейший видел. Живите с миром, братья мои, ваша карма теперь чиста, – зачитал Фуюми-кун. — Перевожу с японского на японский: спасибо, что пожертвовали своими жизнями ради наших денег, – развёл руками Ген. — Но деньги пойдут на развитие учения и на Шамбалу! — Да-да. Верь им больше. Я не хотел вас расстраивать раньше времени, но у нашего информационно-исследовательского бюро есть доказательства, что Дзёу тратил колоссальные суммы на развлечения, далёкие от чистого аскетизма, в который засунули вас. — Это происки государственной пропаганды! — Я тоже так думал, поэтому воспользовался своим статусом, чтобы убедиться в этом лично. Увы, но Дзёю действительно отошёл от заветов моего великого отца. Он оказался слишком слаб, а его дух развратили демоны. — Что б он в следующей жизни был тараканом! — Шива тебя услышал, брат мой, – ухмыльнулся Ген. – Но ничего, вы ещё можете подхватить славную идею Аум Синрикё, отмыть её от грязи и довести до идеала. Я помогу вам снова найти себя, герои нового мира. Будет сложно, но уверен: вы справитесь. Юноши покорно кивнули. — Спасибо за ваше доверие. Оставьте оружие тут и тоже выходите. Ведите себя тихо, не сопротивляйтесь. А я пока сниму флаги.***
Когда все трое, бросив оружие в углу, вышли из зала, Ген запрокинул голову и с наслаждением выдохнул. Всё. Победа. Выкуси, Стенли! Выкуси, Хьёга! Все живы! Все живы! Вот так вот! Кто тут лучший переговорщик?! Премию мира мне! А лучше две! Фанфары в честь великого Асагири Гена! Сдержано пританцовывая и напевая Queen, Ген направился к окнам, чтобы содрать уже перевешенные белой стороной тряпочки с символом «ом», который так безбожно присвоили себе эти грёбаные сектанты из Аум Синрикё. Но не успел он даже дойти до середины освобождённого и ставшего теперь невероятно большим помещения, как сзади раздались тихие шаги. — Ты же не сын Асахару, да? Кажется, петь природным голосом, разительно отличающимся от настроенного на тембр покойного Сёко, было плохой идеей. — А что если нет? – с вызовом развернулся Ген и пристально посмотрел на того самого Фуюми-куна. — Тогда ты обманщик. — К сожалению... Да. Работа такая. Но где твои братья? — Оставил их. Ну и пусть. Идиоты, – в глазах Фуюми заблестели слёзы искренней детской обиды. – Ты мне сразу не понравился, сукин сын. Как жаль, что они мне не поверили. Пошли дальше. А я остался. И теперь понимаю, что был прав. — Даже если я не сын великого учителя и не состою в секте… Поверь, я действительно не желаю вам всем зла. — У тебя нет доказательств, что это так. — Абсолютно. Кроме того, что вы всё ещё живы, хотя могли лежать как вот они, – Ген строго кивнул в сторону мёртвых. Фуюми-кун не ответил. — Поверь, в том мире, куда я тебя веду, тоже есть место для таких, как ты, – Ген улыбнулся и доверчиво повернулся спиной к собеседнику, делая шаг к выходу. Он готов рискнуть. Главное — срочно увести мальчишку из этого зала. Слишком много окон. – Пусть я и лжец, однако намерения мои чисты. Ну что, пойдём? — Я уже сказал. Я вам не верю. Ген не успел ничего предпринять. Он успел только резко дёрнуться в сторону, заметив краем глаза блеснувший нож. Острая боль пронзила его левую щёку в то же мгновение, как со звоном разбилось одно из панорамных окон зала. То самое, на которое пять минут назад он лично помогал вешать белый флаг. Стенли не спал. Это только в фильмах снайперы оставляют в жертвах аккуратные дырочки, в реальности они стреляют крупнокалиберными патронами, сносящими за собой добрый кусок плоти. Защита от промаха, понимаете, ничего личного. Если даже что-то пойдёт не так и пуля лишь по касательной заденет цель, то заденет основательно, прихватив с собой в качестве сувенира килограмм мяса. На войне все средства хороши. Ген неотрывно смотрел на результат работы Стенли. Ну что сказать… Идеальный выстрел. От головы упавшего тела осталась лишь нижняя челюсть, держащаяся на сиротском шмотке кожи, а всё остальное, что раньше наполняло череп, оказалось мерным горячим слоем разбрызгано по Гену. И теперь эта кровавое смузи из мозгов температурой ровно тридцать семь с половиной градусов стремительно остывало, попутно просачиваясь сквозь полуприоткрытые губы в рот. Гена, в противовес физическим ощущениям, словно окатило ледяной водой. Он стоял с широко раскрытыми глазами, не в силах вдохнуть или выдохнуть. Он мог только смотреть, как красная жижа заливает актовый зал школы, а с его рук и волос с отвратительным чавком падают ошмётки ещё мгновение назад живого человека. — К-как… Как… – язык плохо слушался его. Тело охватила крупная дрожь. Точнее… Гену так показалось. Он посмотрел на ладони и не увидел в этих чужих конечностях ни намёка на судороги. Они были стабильны. Ни одного лишнего тремора в пальцах. В пальцах… В чьих пальцах? Ощущение невыносимой паники заполнило собой всё сознание, воспаляя его с новой силой. Ген не понимал, его тошнит, ему больно, ему страшно, он хочет бежать, или всё сразу? Он знал только, что если не сделает хоть что-либо, чтобы хоть как-то унять это чувство, то умрёт. Так почему же? Почему тело не слушается его?! — Как ты посмел сдохнуть?! – закричал кто-то, со всей силой пиная труп. И только когда тело лениво, с влажным хлюпом, путаясь в собственных безвольных конечностях, перевернулось, Ген осознал, что голос и движение принадлежали ему самому. – Я сделал всё, чтобы ты, ублюдок, выжил! Я пришёл к тебе с распростёртыми объятиями, наплёл красивых сказок, а ты!.. Кто дал тебе право сбежать от меня?! Ты должен был получить сполна! Ты должен был понести ответственность за свои преступления! Я хотел видеть, как ты до конца своих ёбаных дней будешь мучаться в клетке, осознавая, что натворил, сука! От ещё одного пинка окончательно оторвалась нижняя челюсть. Ген не хотел этого делать, однако не он — кто-то другой вместо него — наклонился, чтобы взять её в руки. Всё ещё тёплая. Даже приятная на ощупь. Вроде бы. Ген не был уверен в своих ощущениях. Мир казался плоской картинкой. Дешёвым фильмом в жанре бодихоррор, давящим и пугающим примитивными приёмами. Хотя и это уже не пугало. — Ха-ха-ха! Ты видишь, что натворил, Шнайдер? Ха-ха-ха! – Ген продемонстрировал облепленную остатками жира, мышц и кожи кость в сторону, откуда стрелял Стенли. – Принесу тебе в качестве трофея, хочешь? Хочешь? Не хочешь? Да подавись, блядь! Челюсть вылетела из разбитого окна. — Сука! Ненавижу! Я почти его вывел! Я, блядь, почти. Его. Вывел! Мы шли нормально, а ты всё испортил! Ха-ха-ха! Ген пытался взять себя в руки, остановить истерику, но едва ли можно управлять космическим кораблём инопланетянина, когда оказался в нём впервые. Да даже если это уже десятый раз — не имеет значения. Это не Асагири Ген, это кто-то другой сейчас орал в пустоту, выплёскивая наружу кипящий, как жидкий азот, гнев. И, казалось, ему нет конца. Всё закончилось так же быстро, как началось. Гомерически смеющийся Ген невероятным усилием воли заставил себя отвернуться от изувеченного трупа, чтобы тут же наткнуться на тела преподавателей. Их мёртвые, с застывшим внутри вечным ужасом глаза отрезвили. — Хватит пялиться, – язвительно рыкнул он покойникам. – И без вас тошно. — Нашёл себе наконец собеседников подстать? – голос Хьёги позволил чуть вынырнуть из омута, перехватить контроль над телом и повернуться в сторону говорящего. Мимо пробегали военные в полном обмундировании, окружая помещение по периметру и проверяя его на безопасность. – О, хорошо тебя изрисовали. Прям как на детском утреннике. Тебе идёт. Ген молча двинулся к выходу, пытаясь хоть как-то стереть с лица грязь, но только размазал кровь из открытой раны сильнее. Интересно, могут ли слёзы смыть следы этой непростительной ошибки? Или это бы только сильнее разъело солью обнажённое мясо? — Хорошо поработал, коллега. Всех спас, – так саркастично, что буквально разрезал воздух, усмехнулся Хьёга, когда они с Геном поравнялись плечами. — Не всех, – какой чужой голос. Каждый отдаляющий от зала шаг отдавался пустотой. Пустотой и эхом гнева.***
На выходе из здания Гена встретили аплодисментами, которые тут же стихли, стоило окружающим оценить его внешний вид. Нет, ну что вы, продолжайте. Давайте громче. Почему-то новых хлопков не случилось. Что, не хотите? Не нравится, как я выгляжу? Ещё одна безуспешная попытка стереть рукавом хаори кровь. Ну извините, что не оправдал ваших ожиданий. Подбежавшая медбригада тут же начала проверять состояние Гена, но он отмахнулся, направившись напрямую к боевикам. Рано. Он ещё не закончил. — Брат, где Фуюми-кун?! Ген встал рядом со скрученными юношами. Его посиневшие от злобы глаза на вымазанном красным лице выглядели красноречивее льдов Ада. — Где он?! — Преисполнился в познании. Понимание произошедшего отразилось в зрачках горе-террористов глупой растерянностью. — Нет… Нет… Нет! Ты обещал, что со всеми нами всё будет хорошо! – зарыдал один из юношей. – А как же клятвы Шиве и нашему учителю?! Твоему отцу! — Я соврал, – дьявольски улыбнулся Ген, чувствуя, как от его гримасы сильнее расходятся края раны на щеке. – Асахара не мой отец. А вашу секту моральных уродов и трусов я презираю. Никогда в ней не состоял, и даже если бы у меня был выбор идти к вам или страдать в одиночестве, то выбрал бы только второе. — Да как ты посмел! Как ты!.. – дёрнулся второй юноша, однако его тут же прижали к земле. Ген присел рядом с ним на корточки, сплюнув в сторону кровавый сгусток, возможно, даже не совсем его, и снова оскалился. — Мне очень жаль, что ваш брат сбежал от лап закона таким вот… – он обвёл рукой запачканное человеческими останками хаори. – Образом. Но ничего, зато лично вы ответите за всё сполна. — Да что ты за человек такой?! Мы же тебе верили! — Что я за человек? Ха-ха! – Ген засмеялся, снова поднимаясь и отряхивая колени так, будто пыль важнее всего остального. – Хороший вопрос. У меня нет на него ответа. — Мразь, ублюдок, – бессильно плюнул юноша. — Может, и так, – Ген смотрел, как парней грубо отрывают от асфальта и засовывают в полицейскую машину. – Но вот вам совет, мальчики: никогда не доверяйте Асагири Гену.***
Гену помогли привести себя в порядок. Насколько это было возможно. Дали сменную одежду, умыли, перевязали, предложили поехать в больницу, но тот, вопреки всем уговорам Кохаку, решил остаться на месте, пассивно контролируя работу психологической службы. Его до идеала выверенная улыбка и искусственно поддерживаемый блеск в глазах обманули ученицу. Или она позволила себя обмануть. А впрочем, не важно. Главное, что Ген добился своей цели. Ведь всё это было только ради того, чтобы, не дай Франкл, не оказаться одному. Потерянное там, в школе, ощущение своего тела так и не вернулось обратно, и только пока вокруг находился хоть кто-то, напоминающий о том, что в мире существует человек по имени Асагири Ген, сам Ген продолжал ощущать себя хоть немного… Если не живым, то хотя бы стабильно мёртвым. Поэтому сейчас он спрятал ощущающиеся полностью чужеродными руки в карманы, концентрируясь на боли в щеке, и с напускным деловым видом рассматривал носящихся туда-сюда людей в форме. — А…ги…и... Ас…гири. Асагири, блядь! Ген повернулся на пробивший барьер задумчивости голос, не сразу поняв, кому он принадлежит. Симпатичный юноша со странной растрёпанной причёской смотрел на Гена с недоступной для понимания смесью эмоций. Кто это? — Сенку?.. Ген на автомате тихо шепнул имя того, с кем, казалось, навсегда попрощался вчера. В заледеневшем сердце кольнуло теплом. Сенку… Стоп! Стоп-стоп-стоп!.. — С-сенку?! – Ген вздрогнул, словно проснулся, и не сдержал удивлённого вздоха. – Что ты тут делаешь? — Генерал Асагири значит, да? Департамент психологической работы, мать твою? – проигнорировал вопрос Сенку. Его глаза сверкнули таким пожаром, какой не видели даже жители Помпеи. Ген почувствовал острое желание бежать. Только не... Это. Его не должны видеть таким! Вот чёрт. — Я уже и не надеялся, что ты додумаешься загуглить, Сенку-чан, – скрывая панику, уклончиво протянул Ген. Наскоро прилепленная к левой половине лица повязка пропиталась кровью, создавая на белом бинте красный отпечаток, невероятно похожий на дьявольскую ухмылку. — Тварь. Ты просто тварь, Ген. Собирался вот так взять и сбежать? Бросить исследования?! Собирался бросить… Меня! — Сенку, всё в порядке. Сколько пытался умереть, ни разу не прокатило. Видишь, сегодня тоже не повезло, – на улыбку Ген потратил последние ментальные силы. – Ха-ха, кажется, я бессмертный. — Они. Могли. Тебя. Убить. — Могли. Но не вышло. — Я ненавижу тебя. В душе Гена что-то оглушительно треснуло...***
...А Сенку испугался своих же слов. — Что? — Н-ничего, – попятился он. — Нет-нет-нет, – Ген сделал быстрый шаг вперёд, хватая Сенку за плечи и заглядывая в глубину растерянных глаз. – Отмотай назад, повтори. Ты сказал, что… Ненавидишь меня? — Забудь. Пожалуйста, забудь. Забудь-забудь-забудь… — Сенку, это невероятно… Ты озвучил… Свои чувства… Сенку застыл, не в силах перестать смотреть на почему-то счастливо засмеявшегося Гена. На этого сумасшедшего придурка, спустившегося в Ад, поговорившего с демонами и укравшего у них души тех, кому ещё рано было на рандеву с Танатосом… Он вырвал чужие жизни из лап смерти, а теперь стоял тут, раненый, ещё пару минут назад с ног до головы залитый кровью, с видом «привет, не скучали?», и почему-то радовался после того, как человек, который ему симпатичен… Признался в ненависти. Ненависти ли? Сенку не понимал себя. Сенку не понимал Гена. Не понимал. Но отчего-то невероятно восхищался им. — Я так рад, что ты наконец-то смог назвать то, что ощущаешь! Это фантастический прогресс! – Ген наконец отспустил Сенку. – Видишь, я же говорил, что психология работает! Жду фанфары в свою честь! – и он продолжил искренне смеяться, держась за раненую щёку. — Ген. Ты идиот. — Самый счастливый идиот, попрошу! Ведь сегодня я спас одну заблудшую душу! — По-моему, сегодня ты спас гораздо больше душ. — О нет, они не были такими запущенными случаями, как один гениальный учёный, устраивающий еженедельные взрывы у себя в лаборатории, – подмигнул Ген. — Да кто из нас запущенный случай, болтолог! — И на что ты намекаешь, Сенку-чааан? — Всё. Просто заткнись. Ноги сами сделали шаг вперёд. Уже крепко сжимая в объятиях явно не ожидавшего такого поворота Гена, Сенку понял ещё одну вещь. Он соврал. Безбожно соврал. Это не ненависть.