Песня главы: Rag'n'Bone Man — Human
Сенку стоял у оцеплённой территории, глупо моргая. Это всё, что он сейчас мог. Желудок скрутило, к горлу подступил тошнотворный ком, руки дрожали, как у первокурсников на первой лабораторной… Эмоции. Отвратительные эмоции. В голове творился форменный бардак — хаос, сам с собой бегущий наперегонки. Миллионы молниеносных мыслей. Молниеносных и бесполезных. Перекрикивающих сами себя, сливающихся в одну кашу. И вертящихся вокруг одного-единственного центра. Страшно. Как тогда. Страшно. Той проклятой ночью в обсерватории Сенку выбило пробки. Он — трансформатор, Ген — напряжение в миллион вольт. Чернота бездонных глаз и единственная мысль: «Беги, прячься, выживай!» Однако, как ни посмотри, сейчас его жизни ничего не угрожало. Его жизни. Вышедший из школы, измазанный в человеческих останках Ген выглядел дьяволом во плоти. С таким видом выносят мёртвых. Но Ген, напротив, спокойно сделал несколько шагов, отмахнулся от медиков и ровной походкой направился куда-то в сторону полиции. И вот тогда Сенку понял, что страшнее всего терять не себя. Страшнее всего терять других.***
Кохаку еле приволокла своего горе-учителя в госпиталь, взывая к его здравому смыслу, видимо, забыв, что ни «здравый», ни «смысл» к нему не применимы в принципе, и если бы рядом не оказался Сенку, буквально за ухо оттащивший «придурка-менталиста» к медикам, тот бы так и продолжил стоять со стеклянными глазами, успешно изображая из себя бездушную информационную стойку, отдающую команды. Именно поэтому Ген сейчас устало вздыхал, сидя на койке в до ужаса не сочетающейся с событиями дня стерильной палате, окончательно отмытый, теперь уже качественно перевязанный и от скуки теребящий кончик большого пластыря, спускающегося со щеки на шею. А всё-таки хороший замах был у того парня. У… Фуюми-куна. Да. Был. Чудом глаз и артерию не задел. И если бы Ген промедлил хотя бы секунду. Хотя бы одну чёртову секунду!.. Из груди вырвался грустный вздох. Облажался. Опять облажался. Но вместо разбора полётов и поиска мест, где он ошибся, тянуло пофилософствовать. Иногда жизнь оставляет отпечатки, которые никогда не смоются... Ген стыдливо прикрыл глаза ладонью. Хорошо сказал. Молодец. Запиши в книжечку, студентам потом с умным видом расскажешь. Будешь ходить, красивый такой, матёрый, со строгим видом… И да, обязательно добавь в образ немного загадочности, чтобы все глупенькие впечатлительные девушки университета и не менее интеллектуально развитые, желающие найти сильного кумира мальчики слагали легенды о твоих подвигах. Может, тогда тебе станет легче от того, что эта рана на самом деле символ оглушительного поражения? А что? Умереть, оставив в назидание след на лице своего убийцы, — отличная месть. Пальцы аккуратно поползли вверх по повязке. Плохо чувствующая прикосновения через ткань пластыря кожа отдавала тупой ноющей болью. Так тебе и надо. От новокаина Ген отказался. Его не отпускали домой. Великий Адорно, как же Гену не нравились эти формальности! У него взяли анализы, засунули в МРТ, провели обследование на сотрясение мозга и внутренние травмы, он даже поговорил со своим коллегой-психологом, задача которого была удостовериться в стабильности того, кто вёл переговоры с террористами… Нет, вы серьёзно? Когда Ген заполнял опросник, который сам же и разрабатывал, он не сдержал саркастичного смешка. Оба профессионала прекрасно понимали, какую глупость творят, но поделать с предписаниями министерства здравоохранения ничего не могли. — Можете не считать, я прошёл тест на двадцать баллов, – Ген отдал бумаги, не скрывая надменности в голосе. — Это самый низкий из возможных показателей, доктор Асагири, – коллега принял пачку методик. — Я знаю. — Вас только что чуть не убили, вы понимаете, что ни у одного человека не может быть столь мизерного уровня стресса после подобного опыта? — Ага, здорово, правда? — Доктор Асагири… — Мы с вами заложники правил, честно говоря, всё, чего я хочу сейчас, это лечь спать, чтобы утром побыстрее сбежать домой и подготовиться ко встрече с завтрашними клиентами. Давайте не будем тянуть время. — А слухи о вас не врали, – улыбнулся коллега, – вы действительно без тормозов. — На том и живу. — И долго вы так продержитесь, как думаете? — До самого конца. — Не будет ли ваш конец такими темпами ближе, чем вы рассчитываете? Больше всяких формальностей Ген ненавидел таких же психологов, как он сам: всё понимающих и лезущих не в свои дела. — Добрый вечер, это шестая пала?.. О, нашёл. — Сенку? В проходе показалась сначала макушка-брокколи, а потом уже и хозяин овощной головы целиком. — Доктор Асагири, это к вам? — Похоже, да, – Ген правда не был уверен. — Тогда я тут не нужен, – коллега встал и направился к выходу. — О чём и речь! И не забудьте написать мне хорошее заключение! — Напишите, чтобы его в дурку упекли, давно пора, – почесал ухо Сенку, пропуская. — Психоневрологический диспансер! – синхронно погрозили пальцем оба психолога. — Да-да, именно туда. И на подольше. Вот так Ген и обнаружил себя в одной комнате с самим Ишигами Сенку.***
Оба молчали. Ген не знал, что сказать, а Сенку вёл себя так, будто и не видел повода первым начинать разговор. Он лишь смотрел проникающим в самую суть взглядом прямо туда, куда Ген никого никогда не пускал. Перестань. Это больно. — И чего припёрся? – попытка разыграть пренебрежение хоть с трудом, но удалась. — Поглядеть на одного сказочного придурка. — Тебе тут что, зоопарк? – поморщился Ген, дёргаясь от боли и рефлекторно касаясь щеки. — О нет, такого даже в цирках не показывают. — Очень смешно. Просто уйди и не смотри на меня. Прекрати. Раздражение поползло вверх по затылку. — А вообще, ты же сказал, что ненавидишь меня. Или у тебя затмение произошло? Тебе объяснить, что это значит? — Ген, – Сенку поднял ладонь, – помолчи, я устал от твоих игр. — И что ты от меня хочешь? — Правды. Я хочу правды, Ген! — Да зачем тебе?! Разве ты не видел уже всё своими глазами?! — Видел! – тоже вскипел Сенку. – А теперь жду объяснений! — Военный переговорщик я, что тебе ещё надо?! — Почему я узнаю об этом так?! — Да какая тебе разница, как?! Это моё дело, чем я занимаюсь в стороне от университета! — Нет, это наше дело! — Да в каком месте?! Ты сам по себе, я сам по себе! На крики из палаты прибежала испуганная медсестра, и только тогда Ген пришёл в себя. Всё. Вот теперь точно. Уходи. — Асагири, – почему-то совершенно спокойно продолжил Сенку, когда Ген выпроводил девушку, напев ей в уши что-то успокаивающе-красивое про спор остроконечников и тупоконечников, и вернулся обратно к больничной кровати с видом всеми обиженного святого, – я без понятия, что творится в твоей двуцветной черепушке, но одно знаю точно: ты никогда не делаешь ничего просто так. Можешь путать меня сколько хочешь, но я до сих пор не понимаю, зачем скрывать свою работу в Министерстве обороны. — Ну, формально, я ничего не скрывал, – заюлил Ген. – Ты сам мог без труда загуглить, не так ли, Сенку-чан? — Верно, это мой прокол. Но… – Сенку поправил часы. – Всё-таки ты страшный лжец, Асагири. Устроил представление, а сам!.. – он еле удержал вновь вспыхнувший гнев, медленно выдохнув. – Вчера. Ты же пытался попрощаться со мной. И не сказал, куда уходишь. — А если бы я сказал, то что бы это изменило? — Я бы знал, что мне доверяют. От этих слов Ген чуть ли не в голос застонал. Ну почему он такой? — Ген, это важно. Как мы можем работать вместе, если ты не способен говорить мне честно о том, что думаешь? – вот это уже был запрещённый приём. Научил, блин, на свою голову. От Сенку можно было ожидать чего угодно: игнорирования, агрессию, истерику в конце концов, но никак не чёткого логического обоснования, почему ты, Асагири Ген, трусливое животное. Ишигами Сенку опять бил в самое сердце. Внутренний демон опасливо зарычал. Пришло время платить по счетам. — И как мне расценивать это молча?.. — Несколько лет назад я участвовал в переговорах с человеком, который украл автобус с детьми. Группа пятиклассников была на экскурсии… Да. Они поехали на Фудзияму, – Ген залез с ногами на койку, обнял колени и прикрыл глаза, погрузившись в воспоминания. – Экскурсия шла по плану, вот только им не повезло встретить на своём пути сумасшедшего психопата. У него был момент острого параноидального психоза, который вылился в желание совершить жертвоприношение какому-то злому богу, в которого он искренне верил. Естественно, жертва должна была быть кровавой и с невинными созданиями. Дети идеально подходят. Он специально пришёл в туристическое место с ножом. Убил водителя, затем учителя, сел за руль и… — Ген… – строго начал Сенку. — Нет. Дослушай. Ты должен знать. Этот психопат… Он сомневался. Прикатил машину к обрыву и потратил много времени на то, чтобы решить, как правильно свою жертву принести. Это дало нам шанс успеть на место и начать действовать. Я вёл переговоры несколько часов, запрещая военным предпринимать какие-либо действия, и был абсолютно уверен, что держу ситуацию под контролем. Казалось вот-вот, прямо сейчас, прям уже-уже, и мой собеседник сам сдастся властям, признает свою ошибку и… — Ген. — Я проебался, Сенку. Про-е-бал-ся. Меня учили быть гуманистом. Меня учили, что каждый человек имеет право на жизнь. Но тогда… Когда он сказал, что полностью согласен со мной… А потом, вместо того, чтобы отпустить детей и сдаться самому, нажал педаль газа… – Ген распахнул глаза и застыл, уставившись в одну точку, снова и снова прокручивая тот момент в памяти. – Я думаю, что лучше бы позволил снайперам убить того подонка. Тогда бы дети остались в живых. — Ты считаешь... Что виноват в смерти детей? – хмуро уточнил Сенку. — И детей, и их убийцы. — Почему военные слушались тебя? Ты же обычный психолог. — Нет, Сенку. Я не обычный психолог. Я, сука, гений, ебать меня, переговоров, – горький сарказм пропитал слова, – «Джокер», плюющий на правила. «Мастер», который никогда не ошибается... Не ошибался. Мне верили беспрекословно, от меня ждали чуда, а я возгордился. — Гений переговоров… — Титул, которого я не достоин. — Значит, говоришь, ты никогда не допускал ошибок? — Да. До того момента. — А после? — Что? — После того случая ты всё ещё пытаешься указывать военным? — С тех пор я не позволял себе подобную роскошь. Я понял, как дорого стоит моя жадность, и расставил приоритеты: сначала гражданские, потом все остальные. — Но… Ты же всё ещё пытаешься спасти всех, верно? Ген грустно вздохнул. Сенку задавал слишком меткие вопросы. — Да. До последнего, я борюсь за этот исход. — Непроходимый идиот. Кто наступает на одни и те же грабли дважды? — Ничего не могу с собой поделать, – только и смог слабо улыбнуться Ген, откинувшись на подушки и уставившись в потолок. Вот и всё. Теперь его отношения с Сенку закончены, не успев начаться. Было приятно с вами пообщаться, но можете закрывать книгу и больше её не читать. Продолжения истории не будет. Так и запишите в последний абзац: Ген признался в смертоубийстве пятнадцати невинных детей и одного психопата, его прокляли, и сдох он в одиночестве. А. Не, не в одиночестве. Его сожрали сорок кошек, что долго скрашивали бессмысленную жизнь. Ну хоть где-то пригодился. Ура. Хэппи энд. Оскар оставьте на могилке. Его же дают посмертно? — Я бы поступил так же. Ген ещё думал о том, с какой стороны его начнёт есть самый толстый и бесстыжий кот по имени… Пусть будет Маркиз. Да, это будет самое наглое создание, которое только видывала вселенная: белый глухой перс с отвратительнейшей мордой, выражающей всё презрение к этому миру и хозяину, который соизволил сдохнуть в самый неподходящий момент, как раз перед кормёжкой… Подождите, что? — Что? – Ген резко вернулся в реальность. – Что ты сейчас сказал? — Я говорю, что тоже попытался бы спасти всех. И остановил бы военных, – не меняясь в лице, чётко повторил Сенку. Ген воскрес, пиная воображаемого кота. — Ещё раз, пожалуйста, мне кажется, я неправильно тебя понял, – глупо моргнул он. Сенку же раздражённо вздохнул. Но просьбу выполнил. — Я бы. На твоём месте. Поступил бы. Так же. Уши прочисть, кретин. Прочистить уши было не такой уж и плохой идеей. Ген искренне засомневался, а не повредил ли он себе сегодня ненароком зону Вернике… Потому что сказанное никак не могло быть правдой. — Подожди-подожди! Стой! Нет! Сенку, приди в себя, ты серьёзно уверяешь меня, что допустил бы ту же ошибку? — Это не ошибка. Это погрешность. — Эм… Доктор Ишигами? – нервно хихикнул Ген. – Кто вас съел? — Великая Кьюри, – изобразил страдание Сенку, – я о том, что, если бы был на твоём месте и считал, что могу спасти каждого, значит, так оно и было на самом деле. Если психология — это наука, а ты её гений, то это значит, что ты действовал адекватно, исходя из всей доступной тебе информации. — Остановите землю, я сойду. — Хватит ёрничать, Асагири. — Нет, Сенку, это ты прекрати меня оправдывать! — Оправдывать? Ещё чего, много чести. Я лишь сказал, что иногда есть обстоятельства, на которые невозможно повлиять и которые невозможно просчитать. Как, например, пузырёк воздуха в стекле пробирки. Я провожу опыты идеально, но всегда есть вероятность, что в колбе находится изъян, который я не могу ни увидеть, ни с большой вероятностью заранее предсказать, потому что у меня нет нужных инструментов. Я могу только взять его в расчёт и продолжать делать свою работу. — Сенку, хватит, это несмешно… Шестнадцать людей… Мертво… — Знаю. — Из-за меня! — Не из-за тебя. А из-за того, кто решил их убить и нажал педаль газа. — Но один мой приказ, и дети были бы живы! — И тогда бы ты потерял шанс спасти всех. Пузырёк воздуха, Ген. — Значит ты… Не винишь меня? — Ты выполнял свою работу. И выполнял её идеально. Я верю тебе. — Сенку, всё, остановись, ты, видимо, не понимаешь… Я же настоящий убийца! Я мог!.. — Пузырёк в стекле, Ген, – строго повторил Сенку. – Если ты действительно гений, каким тебя считают, то это был твой пузырёк воздуха. И теперь, я надеюсь, ты хотя бы осматриваешь колбы, перед тем как проводишь свои «исследования». — Твоя логическая конструкция работает, только если я гений. Но я не он. Извини, я обычный человек. Жадный, зазнавшийся, заигравшийся и мерзкий человечишка. — Тогда как ты объяснишь, почему сегодня несколько десятков детей живыми и здоровыми вернулись домой? Оставалось только обречённо взвыть. Аргументы кончились. — Значит — пузырёк, – с видом победителя подытожил Сенку. — Значит… Пузырёк, – отрешённо повторил Ген. – Но не то чтобы меня это успокаивает. — Меня тоже. Ненавижу независящие от меня искажения в экспериментах. Сначала в лабе выбивает окна, а потом сиди с одним идиотом-психологом, грант делай. — А ты уверен, что все эти возгорания, которые так напугали Хрома и из-за которых тебя приволокли ко мне, были из-за дефекта в пробирках? — Партия неудачная. — Сенку, – засмеялся Ген, – просто признай, что ты испытывал проблемы со вниманием, вот и разукрасил всю лабораторию копотью. — Это погрешности другого рода. Но с другой стороны… Не случись того взрыва в лаборатории два месяца назад, возможно, я бы и не узнал, что на бесполезном психфаке есть столь интересный человек. Что скажете, доктор Асагири? Ген почувствовал тепло под щеками от столь внезапного комплимента. — На твоём месте, я бы бежал от меня со всех ног. — Не столь страшен чёрт, как его малюют. Пока что я видел только, как ты бежишь от разговоров со мной, – обнажил свои клычки в улыбке Сенку. Ген расслабленно выдохнул, почувствовав, как пальцы обрели потерянную днём чувствительность. С души упал огромный груз. — Спасибо, Сенку. Правда. — Возвращайся. У тебя нет права останавливаться. И… Я без тебя не справлюсь. — Ого, что я слышу! Может, тогда ещё раз обнимешь меня, как сегодня днём? Для закрепления результата, – Ген комично-широко раскрыл руки и вытянул губы, изображая поцелуй. — Всё, заткнись, – Сенку быстро встал, направившись к выходу, однако, когда ты бледный, словно поганка, красные уши хорошо видно даже с затылка. – Даю тебе сутки, не больше. А в среду жду в лабе. В семь утра. — Какое семь утра?! Ну давай хотя бы в двенадцать! – Ген вцепился в перспективу нормально выспаться не на жизнь, а на смерть. — В восемь. — В одиннадцать! — В восемь тридцать. И точка. — Ишигами! Это невыносимые условия труда! В закрывшуюся дверь палаты с глухим шлепком влетела подушка. Сенку со злорадной ухмылкой прошёл в сторону лестницы, и только сидящая за ресепшеном медсестра тихо выдохнула: «Высокие отношения».***
Уставший после разговора Ген медленно поднимался на крышу госпиталя. Сидеть в палате не было решительно никакого желания. Отпустили бы домой. Он норм. Он жив. Всё в порядке. Теперь в порядке. Честно. Наполнившийся жаром асфальта вечерний воздух ударил в лицо темнотой подсвеченного огнями шумного Токио. Вот так всегда. Что бы ни произошло, мир живёт дальше. Безлюдная крыша встретила простором. Если несколько часов назад Ген хотел быть где угодно, лишь бы вокруг ходили люди, то теперь он мечтал сбежать на край света. Край крыши тоже подойдёт. Прохладные, покрытые десятью слоями отколупавшейся краски перила под вновь обретёнными «своими» пальцами дарили приятное ощущение. Шершавенько. Ген прикрыл глаза и долго щупал удивительную находку, стараясь запомнить каждый изъян. В голове пустота. Только чувство несовершенства под ладонью. Интересно, какого цвета были слои? Вопрос ещё не успел раствориться в голове, как Ген уже с деловым видом склонился над объектом собственного любопытства, с грустью отмечая, что в этой дурацкой темноте ему ничего не разглядеть. — Подсветить? Рядом ослепительным прожектором зажёгся фонарик телефона. — Да, благодарю. Среди слоёв краски обнаружились все цвета радуги и как будто бы даже больше. — Ну, что говорит твой взгляд психолога? — Что ты, Стенли, мудак, каких свет не видывал. И что примерно в две тысячи десятом году в моде был красный. — Тоже мне новость. Стоило выключить свет, как пространство снова расширилось в безграничной темноте. Только горящие полосы шоссе да улиц под ногами. Повисла тишина. Хорошая тишина. Молчать со старым другом было приятно. В бликах столицы Стенли выглядел ещё красивее прежнего. Ген бы даже сказал, дьявольски. Стенли достал пачку. Он до слепого автоматизма быстро подхватил сигарету губами и уже хотел было убрать блок во внутренний карман, как вдруг задумался. А через несколько секунд немым жестом протянул пачку с торчащей сигаретой Гену. Ген взял. В тишине раздался щелчок зиппо, скрежет огнива, лёгкий шорох обугливающегося табака и папиросной бумаги. Мягкое пламя осветило лица двух мужчин, всё так же не промолвивших ни слова. Первый — седой, — уже сделал первую затяжку и спокойно дал прикурить второму, чья залепленная широким медицинским пластырем левая щека неестественной белизной сияла рядом с чёрными как смоль волосами. Несколько облачков дыма, одно — густое, второе — еле заметное, рассеялись в воздухе. Ген думал. Сегодня он выдал горькую правду тому, кого столько времени оберегал от неё. Маленькая робкая затяжка. Да кому ты врёшь, Асагири? Это ты эгоистично оберегал от реальности себя, успокаиваясь высказыванием Отто Ранка, будто миру уже сказано достаточно правды. Так много, что её некому слушать. Выдох. Но что говорить тогда, если не её? — Спасибо. Ещё одна затяжка. Поглубже. Горло облепило дымом. Кашель. Резануло щёку. Лёгкий, чуть надменный смех Стенли. Не рассчитал силы. — Спасибо? Это явно не то, что ты хочешь мне сказать, Мастер. — Нет, это именно то, что я хочу тебе сказать, псина, – сквозь кривую улыбку рыкнул Ген. – Спасибо, что спас. Я не уверен, что справился бы в рукопашную. — Не узнаю самовлюблённого переговорщика номер один. — Расту над собой. — Удивительный прогресс. — Сам в восторге. Но вопрос, а есть ли хоть какой-то способ убежать от снайпера, сейчас для меня актуальнее некуда. Стенли лишь дружелюбно хмыкнул. — Знаешь, зря ты унижаешься. Отлично справился. Как всегда на высоте. — Ты выполнил свою работу лучше, – грустно покачал головой Ген. — Не скажи, – Стенли, затянулся. – Один-сорок в твою пользу. — Жизни так не считаются. Мы потеряли пятерых. — Ох, правда? Забыл с утра уточнить актуальный курс душ у Ксено. — Чем каламбурить, лучше скажи, ты чего домой не едешь? – Ген снова сделал робкую затяжку. Какая дрянь! Лучше сигары или трубку курить, их хоть вдыхать не надо! — Хотел удостовериться, что с тобой всё в порядке, – выпустил струи через нос Стенли. — А были сомнения? — Ну… Как тебе сказать. Бедные судмедэксперты час не могли найти челюсть, которую ты так радостно выкинул из окна. Но не волнуйся, я сказал, что это так отрикошетило после выстрела. Ген опять закашлялся. — Как?! Ты отдал им мой тебе подарок?! – он всплеснул руками. – Я его буквально от сердца... Оторвал! — Ах, вот что ты там мне орал. Извини, у меня таких подарков… – засмеялся Стенли, проводя пальцем линию над головой. — И что, судмеды поверили? — По крайней мере, сделали вид. Но знаешь что? — М? — Сходи к психологу. — Так я уже на месте. — Нет, Ген, тебе нужна помощь со стороны. — Спасибо, откажусь. — Я серьёзно. Ген поморщился то ли от смол, дерущих горло, то ли от неприятного разговора. — Что, я настолько плохо выглядел? — Хуже Маршалла Эпплвайта. — Ого, такое сравнение ещё заслужить надо! — Мазл тов, ты добился своей цели. — Отец бы мной гордился. — Что-то я сомневаюсь. Давно у тебя это? — Хрен знает. Такие вещи не за секунду делаются… Но одно я знаю точно: эта дрянь росла вместе с моими седыми волосами. — Что это вообще? — Ничего серьёзного, простое диссоциативное расстройство, – пофигистично стряхнул пепел Ген. — А можно попроще для обычных смертных? — Раздвоение личности. Стенли присвистнул. — Охуеть. Ты что, Билли Миллиган? — Нет, единственный и неповторимый в своём роде Асагири Ген, – злоба кипела внутри. Обсуждать эту тему абсолютно не хотелось. — И часто тебя так клинит? Это опасно? — Редко. И да, опасно. Хотя у меня достаточно… Назовём это лёгкой формой. Смена подличности происходит только при изменённом состоянии сознания: алкоголь, наркотики... Возможно, секс. Или когда, несмотря на мои старания, некоторые суки крадут добычу прямо из-под носа, – Стенли проигнорировал грозный взгляд. – Мне противопоказаны острые, фрустрирующие эмоциональные потрясения. Зато память почти не отшибает. К сожалению или к счастью, я помню почти всё. А если повезёт, успеваю даже уйти туда, где не смогу никому навредить. — А оно лечится? Таблетки там, комната с мягкими стенами? — И да, и нет. Я здоров. На физическом уровне. Таблетки тут не помогут, разве только могут сделать меня искусственно спокойнее, ровнее, но саму суть они не решат. — А в чём тогда проблема? — В мире, – Ген устало потушил о собственную подошву сигарету, что по большей части истлела сама, чем была честно выкурена. – Я не всегда уверен в том, что люди заслуживают добра. И моя вторая сторона — это как раз квинтэссенция той агрессии ко всему, что ранит меня — моё сердце — мою основную подличность. Иногда я хочу убить всех: себя, тебя, моих студентов, клиентов, вот этих глупых насекомых, – он указал сморщенным бычком на город, – спешащих куда-то по тараканьим мелким делам… — И Сенку? Ген обречённо вздохнул. — А его я хочу убить в первую очередь. — За что же? — За то, что он заставляет мою тёмную сторону сомневаться в своей правоте. Повисла неприятная тишина. — Как у вас с ним? — Странно. Он не перестаёт меня удивлять. Сегодня вот наорал, сказал, что ненавидит, и обнял. Стенли на секунду, но всё-таки потерял вечное выражение флегматика, не удержав поползших вверх бровей. — Сенку? Наорал и обнял? Ты уверен, что тебе от шока не привиделось? — Вот-вот, – потянулся Ген, – чудеса да и только. Был бы ты расторопнее и спустился бы с небес к нам, простым смертным, раньше, то тоже бы стал свидетелем явления Христа народу. А ещё час назад он выслушал историю, как я проебался в две тысячи двадцать втором, похерив шестнадцать человек на Фудзияме, и попытался убедить, что это нормальная погрешность моей работы. Стенли заржал конём. — Погрешность? Он серьёзно это выдал? — Тип того. — Unglaublich! Чтобы Сенку да чьи-то смерти назвал погрешностью?! Ха-ха, передам Хьюстону, он не поверит! Вау! Ты сломал нашего вундер-парня окончательно! — Лучше бы за меня поволновался, – надулся Ген. – Я его не понимаю. Он непредсказуем, как графики нелинейных динамических систем! — Ты опять на каком-то непонятном языке говоришь. — Он живой хаос. — Страшно это слышать от того, кого, похоже, в своё время самого уронили в бочонок с хаосом. — Хорошо, я исправлю понятие. Он — космос. — Поэт ты, – Стенли уже принялся за вторую сигарету, выбросив окурок от прошлой с крыши здания под громкие возмущения Гена прямо людям на голову. — А ты свинья! И вообще, заткнись, Стенли. Я серьёзно. Ишигами Сенку — вселенная, непредсказуемым образом вмещающая в себя невероятного зануду и единственного человека, давшего мне надежду, что со мной ещё не всё кончено. — Ого, кажется, ты по уши. — Ты опоздал с выводами, это было моим состоянием два месяца назад. Сейчас я уже утонул, а мой хладный труп всплыл кверху пузом в розовом море из любви и воняет. — Да, подпускать тебя к Сенку было ошибкой. — Говоришь, как его мамка. — Ну… Между нами, девочками, руку к его воспитанию я приложил. Масштаб не сравнится, конечно, с Бьякуей или Ксено, однако… — Удивлён, что он ещё жив. — А он из таких же бессмертных, как мы с тобой. Ты не знаешь? — Просвети, – Ген с интересом наклонился к собеседнику, аккуратно приложив ладонь к ноющей щеке. — Его буквально из безнадёжных завалов вытащили, а отделался всего двумя шрамами. Но больше я тебе ничего не скажу. — О нет, – актёрски схватился за сердце Ген. – Зачем так жестоко? — Это их с Бьякуей история, я не могу её отнять. — Вот облом. Даже подсказку не дашь? — Я тебе сказочник, что ли? — Пидорас ты точно. — Ой, как нетолерантно. — Так я со знанием дела. — А, ну тогда ладно. Парни тихо посмеялись, продолжив рассматривать город. Вечная практика смерти в процессе жизни прекрасно чистила мозги от наносного, оставляя истинную, голую человеческую дурь в своём первозданном виде. И сейчас эта дурь была рада хотя бы дышать. Даже никотином. — А хочешь совет? – выпущенный Стенли клуб дыма был похож на дракона. — Жги. — Не надо убегать от снайпера… Ген лишь закатил глаза. — …Умрёшь уставшим.