— Какая ж, всё-таки, психология странная наука.
Меланхолия Хрома пахла молочным улуном и горчила слезами уставшего от жизни аспиранта. Поступить-то поступил, а дальше что? Надо же теперь работу нормальную найти, с зарплатой приличной, такой, чтобы хотя бы на съём квартиры хватало, да кому он нужен? Учёный, блин. Профессиональный бездельник — вот кто он. Времени нет, каждый день пары, ещё и Сенку к гранту припахал… Послать бы его нахрен, только совесть не позволяла. Друг как-никак. И на человека стал похож: Дафт Панк в лабе включает. Правда, это всё равно не означало, что Хрома перестали использовать, как дешёвую рабочую силу: что ни день, то новая задача: «Хром, напиши программу», «Хром, найди статьи», «Хром, обещай, что завещаешь тело науке, когда умрёшь во время эксперимента», «Хром, ты сделал то?», «А вот это?», «Хром? Хром! Хром-Хром-Хром!..»
И так каждый божий день.
Поэтому прямо сейчас Хром предпочёл спрятаться от гиперэнергичного Сенку в дальнем углу университетской столовой, где его, смотрящего в одну точку и медленно гоняющего чаинки в кружке, нашла Рури.
— Чего грустишь? – Она подсела рядом и мягко чмокнула Хрома в висок. Но, увы, даже это не развеяло тоску.
— Ничего не понимаю, – отрешённо шепнул тот. – Ни-че-го.
Так бесстыдно хандрить и отвечать загадками не входило в планы Хрома. В его планы вообще много чего не входило. Ни ежемесячные взрывы в лаборатории, ни измалёванные стены обсерватории, ни сегодняшнее судорожное отмывание пола на психфаке от блевотины и крови…
Всё.
Хватит.
Оставьте Хрома, он в печали. Он уже задолбался путать инсталляции с перформансами. Как там доктор Уингфилд говорил? В первом случае сначала срут под дверью, а потом звонят? А во втором — сначала звонят, а потом?..
Развивать тему дальше не хотелось.
И участвовать во всём этом тоже.
— Как мне тебе помочь? Мне оставить тебя одного?
Хром вздохнул.
Одного? Нет. В глубине души он мечтал получить новую порцию поцелуев. Можно и не в висок. А ещё можно и не только поцелуев. Да кого он обманывает — «не только поцелуев» он и хочет! И хочет он их с того самого утра, когда проснулся с чётким осознанием, что их встречи с Рури уже несколько месяцев как не встречи, а натуральные свидания.
Да, тем утром он проснулся с Рури в одной постели.
Ну не гений он, не гений!
Хотя некоторые «гении» и того дольше соображали.
— Рури, вот скажи мне, как ты вообще училась? У нас на факультете всё было понятно: вот формула, вот закон, вот задача — решил — пять, не решил — два, никаких двусмысленностей. А ты-то как выживала? У вас же всё размыто, никакой точности!
Нежный девичий смех разогнал несколько туч в душе. А потом Хрома обняли и положили на его плечо голову. Стало ещё светлее.
— Это только кажется, что точности нет. Просто переменных много.
— Да нет, Рури, ты не понимаешь! Дело не в количестве переменных, а в их... Метаморфозах, что ли? Как если бы я взял один реагент, а он бы сразу превратился в другой! С этим невозможно работать! Как Сенку вообще справляется?
— Ну тише-тише, – погладила Рури. – Я тебя уверяю, метаморфозы тоже по законам происходят.
Хром горестно заворчал.
— Да и не волнуйся, Сенку же из тех людей, кто после смерти попросит у бога формулу вселенной и найдёт там ошибку.
— А Асагири тогда кто?
Рури задумчиво приложила палец к губам.
— Что-то мне подсказывает, что Асагири и будет этой ошибкой.
— О, давно тут сидите? Не помешаю?
Жизнерадостная улыбка Асагири правда казалась чем-то противоестественным. Явно не так должен выглядеть человек, по чьему, как тот уверял, любимому хаори только что размазали еле переваренный завтрак, а потом высморкались кровью в рукав. Даром, стоял Асагири с подносом и спрашивал разрешения присесть уже без хаори. Интересно, куда он его дел?
— А где Сенку?
— Пошёл пары читать. – Всё-таки уселся Асагири, не дождавшись согласия. – Я не уговорил его отдохнуть.
— И почему я уверен, что на его месте вы поступили бы так же?
— «Ты». Мы же теперь на «ты», Хром, – усмехнулся Асагири, с треском разделив палочки. – Не привык ещё?
— Да как-то… Неловко, да. Всё-таки разница в возрасте есть, да и в статусе…
— Этот пиетет перед старшими когда-нибудь погубит Японию.
Рури тихонько засмеялась и поправила прядку — сердце Хрома замерло. Кажется, он сделал невозможное и влюбился заново.
— А, кстати, чего ты сидел такой побитый? Испугался, что тебе тоже придётся голову в ускоритель засовывать?
— А у меня есть право отказаться?
— Вообще-то, да. Эта штука может быть опасна, – Асагири пододвинул к себе тарелку с кацудоном. – Я вообще удивлён, что Сенку первым решил опробовать наше изобретение.
— А по-моему это вы…
— Ты.
Хром поморщился, язык еле повернулся сказать:
— Ты. Ты его минут десять уговаривал.
— Да не. – Раздался пшик вскрытой колы. – Тебе показалось. Правда, свет очей моих, Рури-чан?
— Конечно, док. Сенку сам, как герой, по доброй воле, первым решил опробовать ускоритель, а вы его просто подбадривали. И совершенно точно не брали на слабо.
— Эй! Почему ты к доктору Асагири на «вы», а мне, значит, надо мучиться и «ты» говорить?
— Мне с доком ещё работать, – снисходительно пояснила Рури. – Держу оборону.
— Я всегда уважал тебя за умение не идти в ногу с мейнстримом и смотреть в суть, дорогая.
— А по-моему, вы меня уважаете за способность идеально подделывать подписи в отчётах.
Доброе солнышко Рури улыбалась красиво и завораживающе, Хром никогда бы не поверил, что столь светлое создание добровольно пошло учиться к… К…
Чёрт.
Как описать Асагири?
Хром не был силён в эпитетах, но при виде человека, превратившего его лучшего друга в монстра, мозг волей-неволей подкидывал одну-единственную и страшнейшую ассоциацию — самую тревожную для человека, желающего быть учёным — хаос. Асагири Ген был хаосом.
Хром спрашивал у Рури, почему он стал таким, зачем она вообще захотела с ним сотрудничать, каким образом мир в принципе смог родить вот… Это? А Рури честно пыталась объяснить. Говорила что-то про преодоление кризисов, околосмертный опыт, адаптивность… Но Хром не понял. Как всегда.
— Док, кстати, – неожиданно вкрадчиво мурлыкнула Рури, – вот у Хрома был вопрос, как психологи выживают без точных законов?
— Никак, – хмыкнул Асагири. – Если не считать того, что их у нас полно, а некоторые даже копируют физические.
— Очень смешно, – Хром еле сдержался, чтобы не огрызнуться.
— А док и не шутит.
Почувствовать укол ревности было верхом неразумности, но Хром уже давно не тот, за кого себя принимал. Он умудрился за секунду пройти весь круг от «она меня точно бросит» до «я идиот».
Но малодушно сдаться варианта не было.
— Ладно, рассказывайте.
Остывающий чай перестал греть пальцы. Хром уже и не помнил, зачем вообще его взял.
— Ну хорошо, помнишь третий закон Ньютона? – начал Асагири.
— Действие рождает противодействие. И при чём тут психология?
— На тебя что, никогда не давили?
— Ну это другое…
— То же самое. Мы все реагируем на воздействие извне. Если тебя обидят, ты же ответишь?
— Нет, – мученически вздохнул Хром. – Я мягкий человек, если меня достают, мне проще уйти.
— Ууу, Рури-чан, что за упущение! Совсем своего парня не бережёшь! Почему ты не рассказала ему про гидравлическую теорию эмоций?
— Про что-что? – запаниковал Хром.
— Дома поговорим, – наигранно строго свела бровки Рури.
Вот теперь правда стало страшно.
— Ну и кстати, – прожевал Асагири, – забавно, что ты использовал термин «мягкость», чтобы объяснить, почему не «отталкиваешь» агрессора с его же силой. Я тебя понимаю, драться с каждым встречным не самый цивилизованный способ оказывать «противодействие», но это же только вершина айсберга. Даже если ты не «взорвался», то переживаешь нападение на «я» внутри и перевариваешь ту «силу», которая в тебя пришла, в другой форме.
— Я потому и говорю, что с психологией всё неоднозначно.
— А по-моему то, что я только что сказал, не было чем-то откровенным и новым для тебя. Да, со стороны всё кажется крайне аморфным, но в естественных науках так же: кто-то тверже, кто-то более упругий, кому-то легче переносить стресс, а кто-то сразу выбирает тактику опоссума, но это просто частные случаи одного и того же — на воздействие следует противодействие — формула одна.
Хром хотел возразить, однако передумал, уткнувшись в чай.
— А хочешь ещё прикол? Третий закон классической механики есть и у Юнга!
— Пипееец… – сил сопротивляться не осталось. Просто зачем?
— Удивлён?
— Меня, кажется, уже ничего не удивит. Но мне интересно послушать, как вы… Ты. Как ты извернёшься на этот раз.
— Легко и непринуждённо, – Асагири взмахнул палочками для еды как дирижёр. – Смотри, по Юнгу человек имеет «персону» — это то, как он представляет себя миру — его социальная роль — фасад его дома.
— Тааак…
— А ещё у него есть «тень». Сам догадаешься, что это?
— Только не говори, что это что-то типа обратнопропорциональной персоне штуки?
— Абсолютно верно! Ты быстро схватываешь! – Ген уважительно закивал и показал Хрому большой палец. Вышло как-то издевательски. – А, кстати! Ведь именно за это и выгнали Адама и Еву из Рая.
— За третий закон Ньютона?
Спокойно попивающая молочный коктейль через соломинку Рури глухо булькнула и тут же закашлялась. Молодец, Хром, кажется, только что ты сказал какую-то фигню и сам этого не понял.
— Не умирай, дорогая, ты нам ещё нужна, – смеющийся Асагири пододвинул захлебнувшейся Рури салфетки, пока Хром хлопал её по спине.
Ну и денёк.
— Так что там с, кха-ха-ха, изгнанием из Рая и третьим законом Ньютона? – просипела сквозь смех Рури. – Такого мы на семинарах не обсуждали, я тоже хочу знать.
— Да там всё просто, – Асагири оживился ещё сильнее. – Они же сожрали запретный плод не просто с «Древа познания», а с «Древа познания добра и зла».
— Ааа, поняла!
Хром подвис.
— В смысле «добра и зла»?
— В прямом, ты не знал, что оно так называлось?
— Я думал просто… «Древо познания». И всё…
— Матчасть учить надо!
Менторские нотки Асагири в очередной раз напомнили Хрому, что он здесь в заведомо нижней позиции, а «ты» — демократическая иллюзия.
— Ты что, правда считал, что яблоко было божественной флешкой с террабайтами информации о том, как устроен мир?
— Тип того…
— Рури-чан, ну что это такое? Куда ты смотришь!
— Не волнуйтесь, док, мы с Хромом обязательно почитаем друг другу библию по ролям.
— Ты должна была сделать это ещё на первом свидании!
То ли Хром не понимал юмора, то ли они сейчас не шутили. В любом случае — он попал.
— Короче, всё было так: когда Адам и Ева вкусили яблоко с дерева познания, в их нейтральных душах поселилось истинное добро, но, чтобы понимать добро, надо знать, и что такое зло.
— Действие рождает противодействие… Добро рождает зло…
— Именно, одно не существует без другого. Где свет, там и тьма — диалектика.
Хром неуверенно покачал головой, не найдя аргументов против. Ему то ли скармливали бред, то ли открывали тайны мироздания. Возможно, всё сразу. Рядом с Асагири критичность восприятия информации стремительно летела к нулевой отметке — одна надежда была на Рури, но она мирно сидела рядом, лакала коктейль и согласно кивала.
— Бог создал нас по своему образу и подобию. Образ — это оболочка: руки-ноги, все дела, а подобие — душа, способная развиваться и творить. Правда, чтобы всё это функционировало, богу пришлось совершить фатальную ошибку и выдать человеку свободу воли. Вот только без неё Ева не приняла бы от Люцифера запретный плод, не решила бы его съесть и не уговорила бы на преступление Адама.
— У меня есть вопрос.
— Ну конечно.
Вопросов на самом деле была уйма. Что делали Адам и Ева всё это время без знания о добре и зле в Раю? Зачем вообще было создавать дерево, ставить его посреди сада и строго-настрого запрещать есть его плоды? Что за непоследовательность! И зачем во всё это влез Дьявол? Наверно, хотел насолить богу, но почему именно так? А главное…
— Получается, у Дьявола тоже была свобода воли?
— Сто баллов, Хром-кун.
— А что же ему тогда не нравилось?
— Ограниченность. Даже самые ярко сияющие архангелы лишь исполняли роль инструментов, они не были способны создавать.
— А человек мог?
— А человек мог. Правда, он был нейтрален. Божественно безгрешен. И божественно же слеп, – цинично развёл руками Асагири. – Пустая тварь с силой заведомо выше любого другого существа — бельмо на глазу возгордившегося Дьявола. Жаль только, по техническим законам Рая зло не может находиться в нём. Поэтому, когда Люцифер поддался гордыне, он тут же устроил себе аттракцион в стиле юрского метеорита, а Адама и Еву пришлось быстро выселять из отчего дома-Эдема на не очень комфортабельную Землю, которую до этого использовали по сути как зоопарк. Это было наказание, но лучше так, чем сразу ставить крест на своих детях и отправлять их в утиль.
Утонувшие листочки в остывшем чае молча смотрели со дна. Хром медленно покрутил чашку, пытаясь их расшевелить.
— Почему Дьявола отправили сразу в Ад, но какому-то глупому человеку дали шанс на искупление?
— Потому что детей надо воспитывать, а сломанную отвёртку выбрасывать… Или превращать в шило и использовать для других целей.
Размазанный эхом шум столовой слился в ленивую студенческую мантру, погрузив пространство в другое измерение. Время текло незаметно, вымывая из головы мысли, как золото из песка. И чем дальше оно утекало, тем меньше становилось ясно, в чём вообще смысл?
— Если бог всесилен, то почему нельзя было создать сразу добрых существ с сохранением «образа и подобия»?
— Так оно не работает, – даже жуя, Асагири умудрился вложить в голос тонну иронии. – Если ты знаешь добро, то автоматически видишь его границы. А всё, что
не добро, то зло.
Хром никак не мог отделаться от чувства, что он просто марионетка — второстепенный персонаж из давно написанного театрального представления. Безыдейный статист.
И повезёт, если о его существовании не забудут через две страницы.
— Раз я умею создавать, имею доступ ко злу и свободен в своём выборе… Значит ли это, что Дьявол через меня сможет наконец-то получить желаемое?
— Браво, ты раскусил замысел Люцифера! Поздравляю: каждый из нас потенциальные руки зла.
Руки Асагири, жилистые, сильные, явно способные без труда одним движением смять жестяную банку, правда походили на орудие пытки. Хром боялся представить, что чувствует Сенку, когда оказывается в их объятиях.
— Но самое страшное заключается в том, – неожиданно понизил голос Асагири, – что именно способность понимать добро и зло открывает доступ к остальным знаниям мира. Человек по натуре своей любопытен, боится скуки и жаден до информации — так мы и попали в заложники к двуличию: чем лучше мы изучаем мир, тем больше в нас понимания добра, и тем больше понимания зла — чем ближе к святости, тем больше соблазнов.
Тяжесть порочного круга легла Хрому на плечи. Он продолжал обречённо гипнотизировать холодный чай, пока не очнулся и, запоздало подумав, что, наверно, всё же стоило выпить его раньше, сделал глоток.
Вкуса не было.
Как и смысла.
— Если оно действительно так, если от зла не убежать… Учитывая, кем вы оба работаете и сколько людей спасли…
Было страшно поднять взгляд.
— Договаривай, Хром-кун.
— Боюсь представить, насколько же вы тогда ненавидите этот мир.
Рури загадочно хмыкнула, а Ген хлебнул колы и довольно прикрыл глаза.
— Ну что ж. Это было прямое попадание.
***
Два плюс два — четыре.
Дважды два — четыре.
Два в степени два…
Тоже четыре.
Красиво.
И утопично.
Умножение чисел в надежде поймать объективную суть — фантазии для шизофреников. С таким подходом у мира не было ни шанса. Сегодня ты играешь по правилам и приравниваешь диаметр пушки к высоте моральных качеств…
А завтра тебя выгоняют из гестапо за зверства.
Ксено это проходил.
Ксено это перерос.
Ксено это презирал.
Презирал так же сильно, как сортирный юмор из Остина Пауэрса. Не за то, что он туп, а за то, что, наоборот, перед тем, как его создать, кто-то немного поразмыслил. Нашёл момент. Подобрал нужные слова.
И вот ты ржёшь как идиот, не успев себя остановить.
Ты попался.
Ты такой же, как они.
Улыбаешься, складываешь единицы и делаешь вид, что не чуешь подвоха, когда Стен подрывается посреди ночи и улетает в Венесуэлу.
Как будто и нет никакой третьей мировой.
Как будто мир так же прост, как таблица умножения.
Сквозь закрытые веки пробивались надоедливые красные вспышки. Хотелось темноты.
И забвения.
«Бойтесь тех, кто не спит ночью, говорил Ницше».
«На твоём месте, Стенли, я бы боялся тех, кто не спит вовсе», — отвечал Ксено на столь нелепую попытку загнать его спать.
Унизительно.
Ему не пятнадцать.
Он знает, что делает.
Быстрее, выше, сильнее — любой горящий пламенем познания юноша в курсе: в подобной философии нет времени для сна. Только для риска, максимализма и тщательно культивируемого налёта нигилизма на бесспорно блестящих идеях.
Те же самые юноши ломаются в тридцать.
Либо от недосыпа, либо от экзистенциального кризиса.
А в целом — просто от глупости.
Путь всегда один: сначала они боятся стать винтиком, сопротивляются, требуют революций, а потом их перемалывает. С аппетитным хрустом.
Выгорание и суицид.
Лучший конец для простейших, перепутавших систематику Ламарка с лестницей.
А выжившие неудачники продолжают сидеть внутри огромного космического корабля под названием Земля, держат психику в аппарате Илизарова и гневно смотрят на небо, зная, что за пределами атмосферы жизни нет.
Их нет.
А так хочется.
Хочется…
В пятнадцать — быть богом, в тридцать — просто быть.
Как хорошо, что Ксено раскусил эту схему сразу. Ещё на Жанне Д’Арк и Джордано Бруно. Ему хватало мозгов учиться на чужих ошибках, признавать свои и понимать, что два плюс два никогда не равно четыре, водород и кислород рождают воду, а геометрия слова способна расположить руки и колени в одной плоскости.
Вот
так на самом деле работает мир.
Ему предложили систему — он с радостью вонзил в неё зубы и стал её частью.
Школа — да.
Университет — да.
NASA, государство, мир — безусловно, да.
Дайте ему больше систем, он просто подчинит каждую: перестроит то, что не работает, смажет скрипящее, вырежет лишнее — с хирургической точностью направит машину в сторону прогресса…
Пильньк.
Ксено поморщился: в салоне загорелся свет. Пришлось подождать несколько секунд и всё-таки продрать глаза. Над головой сияло табло «пристегните ремни», за окном горела паутина Токио, а на крыле самолёта всё так же противно мерцали красные лампы.
Кажется, Ксено успел задремать. О чём он думал всё это время? А впрочем, не важно. Наверно, опять грезил о захвате мира и насмехался над идиотами. Ксено себя хорошо знал, открыть что-то новое в собственной душе спустя тридцать девять лет было бы сложно.
Дал мозгу перезагрузиться и на том спасибо.
«Дамы и господа, мы подлетаем к аэропорту Нáрита, температура воздуха…»
Почти на месте.
Осталось приземлиться, раздобыть нормальную еду и ворваться без приглашения к тому, кого Ксено предусмотрительно сделал научным наместником самой перспективной американской колонии.
И, если интуиция не подводит, стадию с поиском еды можно пропустить. Сегодня дома у Сенку Ксено впервые накормят.
***
— Итак, мой несносный ученик, мне кажется или ты подрос?
— А может, это ты уменьшился, пока сидел сгорбившись над своими изобретениями, а, старик?
Интересно.
Ксено бы даже сказал: удивительно.
Не в привычке Ксено было себе врать: матери, коллегам, может быть, Стенли — да, но себе — никогда. Так что прямо сейчас он со скрипом, но признавал, что поражён.
Даже хуже.
Ксено испытывал искреннюю ненависть к Сенку, который умудрился застать его врасплох.
— И давно ты стал ящерицей-переростком?
Ни ответа, ни едких комментариев — ничего. Только высокомерная недовольная морда.
Кое-кто напрашивался.
— Так меня впустят в квартиру?
— Нет. Вали обратно в свой Техас.
Наливающиеся кровью, выглядывающие из-под футболки свежие укусы на шее красноречиво намекали, чтобы Ксено правда валил в свой Техас и не мешал Сенку получать удовольствие от жизни. Если, конечно, потенциальная возможность быть заживо сожранным входила в категорию «удовольствий». Но тут Ксено при любом раскладе не осуждал. Не в том положении.
— Смотрю, я отвлёк тебя от важного дела. Асагири, значит, дома.
— Тебя это не касается.
— Я крайне рад, что
это, – Ксено указал за спину Сенку, на как раз подошедшего Асагири, –
меня не касается.
— Здравствуйте, доктор Уингфилд, – широкая улыбка прирождённого мудака подкупала своей искренностью. Сразу видно: профессионал. – Вижу, вас не пускают?
— Пусть валит нахрен.
— Конечно, пусть валит нахрен, – пригладил волосы и поправил футболку Асагири, – у нас же свободная страна, мы никого силой не держим, но сначала доктор Уингфилд должен поесть. Я зря, что ли, запёк говядину по наводке Шнайдера?
— Что?! Это было не для меня?!
— Надо же, меня ждали, как трогательно.
И пока Сенку выбивал из смеющегося Асагири дух, Ксено вошёл в квартиру, бросил сумку и закрыл дверь.
Инфильтрация прошла успешно.
***
Под недружелюбным взглядом Сенку действительно неплохое мясо становилось особенно вкусным.
Все окольные темы были обсуждены за час. Ксено успел в двух словах рассказать, как долетел, наливают ли нынче в бизнес-классе Шато Марго, какие проекты готовит NASA и сколько стоит хороший стейк в Хьюстоне. Заранее подготовленный смол-толк ни о чём. Хотя Ксено не сдержался и на вопрос, где Шнайдер, всё-таки пожаловался на вечные, срывающие все планы внезапные командировки Стенли. Забавно, что Асагири угадал страну, куда Стен свалил, с первого раза. Он явно что-то знал, но мастерски соскочил с темы, а затем, сославшись на позднюю ночь и завтрашнюю работу, вынес десерт да свалил спать, оставив Ксено наедине с Сенку.
Тактичный мальчик.
Умный мальчик.
С ним Ксено поговорит потом.
— Смотрю, ты не допустил моих ошибок и нашёл себе партнёра, умеющего готовить. Хвалю.
— Жри молча, старик. – Сенку продолжил злобно гипнотизировать Ксено взглядом. – И надеюсь, у тебя уже куплен билет на обратный самолёт.
— Ещё одна колкость в мою сторону, и это, – погрозил вилкой Ксено, – окажется в твоём языке. Так что лучше прикуси его и передай, пожалуйста, эклер.
— А морда британским флажочком не треснет?
— Мелкий, – на всякий случай пришлось отложить бедную вилку. Ксено был близок к убийству. – Эклер на тарелку и отчёт по гранту на пять минут. Живо.
— А, так вот чего ты припёрся.
— Будто ты сразу не понял. Я жду.
— Зачем тебе?
— Если ты забыл, кто за вас поручился и вписался в чистейшую авантюру как научный консультант, то могу напомнить. Считай, что я волнуюсь за своего нерадивого ученика.
И не то чтобы это сейчас была ложь.
— Итак. Как продвигается грант?
— Всё в порядке, – смотря прямо в глаза, соврал Сенку.
Какое неуважение.
— Не доверяешь мне?
— Хочу сделать сюрприз.
— Вот будет сюрприз, когда ты облажаешься.
Сенку вспыхнул — в яблочко!
— Змеёныш, как бы ты ни изменился, я всё равно знаю тебя наизусть, – Ксено всё-таки сам взял эклер, умял его за один присест и сыто прищурился. – Ты не пишешь мне либо когда у тебя всё отлично, либо когда всё очень плохо. И я не верю, что ты смог решить задачи к сроку. Итак, на каком этапе вы застряли?
То ли Асагири ещё не проработал этот момент, то ли специально обошёл его стороной, но Сенку как не умел врать, так и не научился. Поэтому Ксено с удовольствием наблюдал, как змеёныш сначала обречённо рычит, а потом жмурится, закидывает голову и тихо отвечает:
— На преодолении принципа локальности.
— Ха-ха-ха! – взорвался Ксено. – Разве это не самая важная часть?
— Заткнись, дед.
— Позорище!
Отражённый пустыми стенами кухни смех ещё несколько секунд витал в воздухе, пока Сенку морщился, сжав зубы.
Теперь всё на своих местах.
— Хорошо. Продолжай. Ускоритель-то сделали?
— Да, – буркнул Сенку. – Он даже… Вроде бы работает.
— Вроде бы? Если вы не обошли принцип локальности, значит, не работает.
— Не совсем так, – Сенку потёр переносицу, пытаясь вернуть себе невозмутимый вид. – Ускорение происходит, но этого катастрофически мало. Я не знаю, какой придурок сказал, что человек думает со скоростью света, но у меня для него плохие новости: нервная система — устаревшее на два с половиной миллиарда лет ненадёжное дерьмо со скоростью сигнала в сто двадцать метров в секунду. Ему до оптоволокна, как нам до центра вселенной. Тут уже ничего не исправить.
— Я читал ваши расчёты и помню, что вы играете на магнитных полях, а не на скорости электронного потока. Так что это не ответ на мой вопрос. Как вы поняли, что ускоритель работает?
— Очень просто. – Сенку саркастично усмехнулся. – Сначала Ген перестаёт реагировать на стимулы, потом энцефалограф фиксирует магнитный всплеск вокруг его тупой башки, а в конечном итоге мы два часа, пять минут и сорок секунд ждём, пока Ген очухается.
— Ты засекал?
— Естественно. Важный показатель.
Ещё немного и Ксено готов был поверить, что последнее значение числа «пи» — Ишигами Сенку.
— А с Асагири вообще всё в порядке?
Или его ранний отход ко сну и усталая мина не были игрой на публику?
— МРТ не нашёл следов повреждений. И по нашим расчётам мозг человека способен выдерживать такие нагрузки.
— Тогда в чём проблема?
— В биологических предохранителях. И в том, что сигнал идёт не из центра. Шлем воздействует на кору мозга, ускоряя уже созданные магнитные волны, но «сердечник индуктивной катушки», – Сенку показал пальцами кавычки, – активируется по воле человека. Это самое сложное. И это ровно тот момент, где мои полномочия кончаются и начинается территория Гена.
— Почему?
— Потому что тот самый центр и создатель основного импульса находится в лимбической системе, а она отвечает за эмоции.
За эмоции, значит…
— А как насчёт засунуть ускоритель в центр мозга?
— Нам не хватит ни денег, ни времени на подобные инвазивные методы. Мы даже не можем проводить эксперименты на животных, а главное, в этом на десять миллиардов процентов нет смысла. Шлем — временный костыль, при должном уровне контроля, каждый из нас способен увеличивать плотность энергии до нужного уровня. Это дело навыка.
Сенку говорил об этом как об игре в гольф — как о чём-то сложном, но возможном. Ксено хотел бы иметь тот же уровень самоуверенности.
— Хорошо, я понял. – Пришло время поговорить о прозе жизни. – Последний вопрос: что со сроками и финансами?
— Всё в порядке.
— И снова лжёшь.
Детский сад. Как неэлегантно, Сенку!
— Ты же знаешь, одно слово и я дам тебе любой ресурс.
— Спасибо, откажусь.
— Подумай хорошенько.
— Мне нужно только время. И чтобы никто не мешал.
— Не надейся, – Ксено понимал это искреннее желание работать и никому ничего не объяснять, но… – Людям слишком страшно представить, на что способен свободный в мыслях человек. Они всегда пытаются держать гениев в узде, и сроки — один из лучших способов. Я знаю, о чём говорю.
Сенку, как он всегда делал, когда пытался показать свою незаинтересованность, почесал ухо и заносчиво вздёрнул нос.
— Если тебя поймали, это не значит, что я попадусь.
Какой он всё-таки ещё подросток.
— Считаешь себя умнее других?
— Да.
Зато честно.
— И умнее меня?
— Если ты проиграл миру, то да.
Лежащая рядом вилка просилась обратно в руки.
— А что, если я не проигрывал? И что, если я и есть тот, кто накидывает ошейник?
— Именно поэтому я не возьму у тебя ни гроша. Я сделаю всё сам и своими силами.
— И чему, спрашивается, я тебя учил? – подпёр щёку рукой Ксено, грустно смотря на второй эклер. Надо завязывать со сладким на ночь.
— Никогда не слушать закостенелых старпёров?
Спокойствие, Ксено, только спокойствие…
— Вообще-то, я учил тебя, что цель оправдывает средства. И что «знание — это сила».
— Конечно-конечно, а потом эти «знания» летят бомбами на мирное население. Нет, – Сенку упрямо замотал головой. – Грант будет находиться только под моим контролем. Мне не нужна твоя помощь. Так я буду уверен, что никто не пострадает.
В такие моменты Ксено искренне не понимал, зачем Бьякуя взял и всё рассказал? Нет бы соврать, придумать что-нибудь удобоваримое про далёкого погибшего родственника — разбежался. Взял и выдал всё как на духу двенадцатилетнему мальчишке. А Ксено теперь, значит, мучайся, работай с этим кандидатом в гитлерюгенд, прикидывающимся гуманистом по праву рождения.
— Сенку, не бывает так, чтобы «никто не страдал». Именно альтруистические мотивы и превращают жизнь в лживый склеп. Не жди ни чудесного исцеления, ни просвещённого будущего, ни торжества разума — забудь. Используй мозги, управляй миром идиотов, но никогда, запомни, никогда не давай им выбор.
— Ты не даешь им выбор, но даёшь в руки оружие. Это хуже всего.
— Это закономерный способ лишить выбора тех, кто со мной не согласен, и дать иллюзию власти тем, кто был достаточно умён, чтобы выбрать «мою» сторону.
— Окей, я с тобой не согласен, – Сенку сложил руки на груди и откинулся на спинку стула. – Почему я всё ещё не прижат к стенке?
— Ты полезен.
— А когда перестану?
Очень плохой вопрос, Сенку.
— Надеюсь, ты никогда не совершишь подобной глупости.
