Странная комната, новые люди С вами вместе мучаться будем. И психолог нормальный. Ладно, хороший. Мечтай не погибнуть в болезненном прошлом.
В лагерях всегда паршиво в первый день, или такое прекрасное настроение постигло только Антона? В пятнадцати-местке — как эту «коморку-для-швабр-хотя-извините-коморочку» называют вожатые — уже каждый нашёл, с кем бы пообщаться, а Антон сидит и смотрит на них, старательно делая вид, что лента какого-то паблика в «Телеграмме» интереснее. Может, Шастун и не был бы против поговорить с Димой, начни он лезть к нему сам, да только уткнувшийся в чемодан коротышка, видимо, был слишком занят. По комнате раз в несколько минут упорно проходит, как минимум, один вожатый и пару незнакомых детей. Это не пятнадцати-местка, а проходной двор, пора бы уже признать. Хотя, больше похоже на коробку со стенами в подтёках светло-желтой краски и окнами из разряда «эстетика советской России», а пауки устроили себе отдельный кипиш ровно под кроватью Антона. Жизнь прекрасна!***
Весь оставшийся день дети сидят по корпусам, занятые сортировкой вещей, новыми знакомствами и выражением недовольства по поводу планировки проходного двора. Совместные оскорбления явно сплачивают коллектив, кто бы мог подумать. В мальчишеской части отряда сразу вырисовывается лидер — Никита — парень, не намного ниже самого Шастуна, что удивительно, и почти такой же худой, что вообще за гранью фантастики; тихони — Димка и тот самый человек-конопля, которого зовут Руслан. Выделяется ещё Серёга — он сам попросил себя так называть — этот, на вид одного роста с Димой, по мнению Антона идеально носивший бы прозвище «агрессивный армянин или кавказец», каждую чужую реплику сопровождал своими пятью копейками, не выбирая приличных фраз для выражения своих мыслей. А ещё они с Димкой подозрительно переглядываются, или Антону нечем заняться? С девочками Шастун не знаком, да и не тянет особо. Во время линейки он, конечно, пытается запомнить хотя бы их лица, не то что имена, но выходит, откровенно говоря, фигово. Плохая у него память и на имена, и на лица, и на всё, что там вообще бывает у людей.*
И без того худое и узкое лицо воспитательницы Антона вытягивается ещё сильнее, когда она дрожащими костлявыми пальцами переворачивает страницы в его медицинской карте. В тот день в детском доме был назначен плановый осмотр всех малышей на наличие психологических отклонений, сбоев в развитии и всяких жутко заумных штук, которые представляют собой некоторое количество непонятно как связанных между собой слов, которые выговорить правильно и в той же последовательности сможет лишь психолог со стажем ну, или работник круглосуточной аптеки. Никто бы и не стал сомневаться, что ребёнку, которому недавно стукнуло одиннадцать, будет абсолютно неинтересно глядеть на «начальная стадия детской анорексии» с подписью врача и едва различимой синей печатью рядом. Как тот самый психолог-от-бога понял, что он чем-то болен, осталось только гадать. По правде у Тоши никакой анорексии или проблем с восприятием своего тела не было — несложно понять, что кормили настолько плохо, что от одного вида еды воротило, или дети старше устраивали бои продуктами, или кто-то с желудком покрепче бессовестно забирал твою порцию, мол, ты же есть не хочешь всё равно. А Елена Владимировна до жути перепугалась. Этого маленького человечка всё-таки на её шею повесили, и она не могла довести его ещё и до психического расстройства. Маленький мальчик, всё это время увлекательно читающий «Приключения Тома Сойера»*
И тут вам всё неймется? Антон, что, попал в лагерь для глубоко душевно больных, ещё и неизлечимых? Реакция на знакомство и осмотр у психолога примерно такая у всего отряда. Какой психолог? Ну какой психолог? Видимо, обыкновенный детский психолог. Это называется, скажите, что в вашем лагере дети из приютов, не говоря, что в вашем лагере дети из приютов. Очередь у кабинета психолога теперь напоминает выставку человеческих скульптур — каждый завис в одном положении, редко покашливая или обновляя ленту социальных сетей. На телефон приходит сообщение. Дон Воля, 15:15 привет, каланча, не сдох ещё? Паша Воля — старший друг Антона, с которым они познакомились на одной из тех тусовок, когда Шасту удавалось свалить из приюта на неопределённое время, то есть, пока его воспитательница не начнёт бить тревогу, его не найдут и не оставят без гулянок уже в рамках приюта. Мужчине было на вид чуть больше двадцати пяти лет, а по натуре он являлся, если в общем... Пай-мальчик для девчонок с дорогущими сигами, бутылкой коньяка в сумке и своим подпольным баром, в котором нашлось место и для бильярдных столов. Всё эти увлечения не мешали Воле иметь замечательную девушку, — по рассказам мужчины, они скоро переедут в отдельный дом, заведут собаку. Паша часто хвастался, говоря, что есть чем, а Антон по-доброму завидовал. Дон Воля, 15:17 шаст, ало А ещё, тактичность — его сильная сторона. Дон Воля, 15:22 так, если ты не ответишь в течение 10 секунд Дон Воля, 15:25 бля, подожди, я придумаю, чем тебя припугнуть Наверное, понятно, что Антон не хочет с ним ссориться? Тогда бы он лишился каких-никаких, но всё же качественных сигарет, и хорошего собеседника и товарища постарше.Вы, 15:26
привет, я тут я не сдох не надо меня припугивать спасибо
Дон Воля, 15:27 ишь как заговорил сразу — Антон Шастун, заходите в кабинет! — доносится тонкий женский голос, видимо, медсестры. Подросток неуклюже заваливается в кабинет, спотыкается о порог, предупреждение о котором благополучно завесили какими-то плакатами на тему «Не курите, дети, иначе сдохнете». Наворачивается о тумбу, сбивает с неё склянки, — и, о, как вкусно! — ладошками приземляется в осколки. Вот кто его дёрнул один раз в году надеть футболку, а не что-то с длинным рукавом, что спасло бы от повреждения? Насколько громким благим матом наполнилось помещение, объяснять не стоит. Мало того, что жутко больно, ещё и передергивает от того, что тонкие осколки ещё предстоит каким-то хуем вытащить, а ещё замечательнее ситуацию делает незнание жидкости в этих самых разбившихся пузырьках. А вдруг там крысиная отрава какая-нибудь? Антон думает, что лучше бы это была отрава, но только не на основе спирта, который щиплет так, что появляется вполне себе адекватное для данной ситуации желание найти топор, висящий за стеклом в главном корпусе, и лишить себя источника всех проблем. Подросток начинает как ошпаренный трясти рукой, не заботясь о том, что светло-бежевые стены кабинета и наверняка дорогущая тюль сейчас будут все в каплях крови, когда сзади кто-то подходит, резко берет его за предплечья и насильно усаживает за стул, чтоб тот не дёргался и, повернувшись к ничего не понимающему Антону спиной, начинает быстро рыться в той блядской тумбочке, о которую он и споткнулся. Кто-нибудь знает, почему спирт быстро испаряется? Хотя, плевать, главное, что испаряется, и у Шаста перестаёт плыть перед глазами от боли, и он может нормально осмотреться. Он находится в светлой уютной комнатке с белым деревянным столом в центре и плетеным стулом. На стенах картины с изображением каких-то достопримечательностей, — Антон узнал только Пизанскую башню, — окна тоже светлые. Все предметы мебели прекрасно сочетаются между собой, как будто он не в медпункте лагеря, а в дорогом агентстве, дизайны комнат для которого придумывали профессионалы. Он даже задумывается, не попал ли он в рай, но потом вспоминает свои высококультурные высказывания накануне и тут же отметает эту мысль. Теперь Антон сидит, впырив взгляд в спину незнакомца, который смутно, но всё-таки «знакомец». Тёмные, слегка вьющиеся волосы, стройная фигура и ровная осанка — какие-то графские замашки. Мужчина одет в объёмный голубой свитшот — Антох, мог и с него пример взять! — и похожего цвета джинсы, правда, зачем некоторые мужики так обтягивают себе задницу при любом удобном случае, Антон не поймёт никогда. Прочитать черную граффити-надпись на спине Антону не удаётся, мужчина поворачивается к нему лицом. «Очаровательный певец». Как его и окрестил подросток, когда увидел. Голубые глаза спрятаны за круглыми очками в тонкой железной оправе, на губах — беглая улыбка; гладко выбритая щетина, а нос превращает его профиль в профиль какой-то античной греческой статуи, которые сейчас повсюду и считаются эстетикой. — Угораздило же тебя, малой, — голос совсем не такой, каким он пел на площади. Теперь звук совсем бархатный и походит на мурчание котят. Шастун находит в себе силы лишь на кивок и стыдливо опускает взгляд на свои руки. В крови кольца, и самое печальное — его любимая плетеная фенечка, которую купила ему она... Ну, нельзя такие памятные вещи портить, нельзя... Нельзя ворошить прошлое... Слишком много «нельзя»... Мужчина возвращается со странным пинцетом и, придерживая Антона за запястье, пачкая свои руки, начинает быстро, но максимально аккуратно выдергивать особенно большие осколки. Подросток скулит и шумно вдыхает и выдыхает через нос каждый раз, когда кусок стекла дергается внутри образовавшейся ранки. — Какой же ты травматичный, Антон... Я, кстати, Арсений... Сергеевич, — тут же добавляет, забывшись. Тишина затягивается. — Антон, ты можешь снять браслеты, я хоть кровь вытр- — Нет! — подросток тут же вырывает руку, видимо, поцарапавшись об осколок ещё сильнее, но ему сейчас плевать. Никто не должен видеть слабость. Никто.*
Это случилось. Случилось-случилось-случилось. Виноват-виноват-виноват-сам. Слова эхом раздаются откуда-то снаружи, а ощущение, что он сидит в стеклянном толстенном куполе. Как он устал держать в себе всё. С самого детства он так и делал, но сейчас это невыносимо. Ты. Выдох. Виноват. Слезы катятся по щекам. Сам. По коже проходится лезвие. Ты. Стало только хуже. Виноват. Ничто уже не поможет. Сам. По коже проходится лезвие. Ты. Не думай, что кому-то нужен. Виноват. Даже ей. Её больше нет. Сам. Лезвие оставляет самый глубокий порез, а физическая боль не чувствуется всё равно. Как же... Как же достало!..*
— Антон... Я не буду давить на тебя. Знай, если тебе нужна помощь, ты всегда можешь прийти.., — голубые глаза искренне смотрят в уже блестящие зелёные напротив. — Спасибо за помощь, — Шаст, настроенный скептически и вставший в оборонительную позицию, хватает со стола приготовленный психологом кусок марли и перекись и быстрыми шагами покидает кабинет, надеясь больше не встречаться с этим взглядом никогда. Но придётся. А у психолога он так и не обследовался.